Глава 16 повести "Инфицирован"
В тени небольшого деревца пристроил велосипед. На крупную гальку положил спальный мешок и устроился перекусить. Неподалёку тоже обедали, расстелив полотенца со снедью, одинаково толстые мужчина и женщина, худенькая подвижная девочка и упитанный малыш. Дружная семья с хорошим аппетитом. Рядом плескалось море. Одни, размякшие от жары, шли к нему освежиться и поплавать, другие, взбодрённые, возвращались, отряхивая капли воды, к своим насиженным и налёжанным местам. Приятно-ленивая жизнь уютного пляжа.
Среди разноцветных: от мраморно-белых до смуглых от загара тел, лежащих, сидящих, уходящих к воде и выходящих из неё, я сразу отметил этого человека. Высокий, поджарый, до черна загорелый, он не лежал и даже не присаживался. Ходил по всему небольшому пляжу. Иногда, подойдя к воде, останавливался и смотрел в морскую даль, шел обратно, осматривая скальный нарост, ограничивающий пляж. Иногда ненавязчиво останавливал взгляд на ком-нибудь из лежащих или сидящих. Эта раздумчивая неспешность шагов словно оттеняла какую-то внутреннюю работу, что совсем не соответствовало спокойной и ленивой атмосфере вокруг.
Я тут же окрестил его Мефистофелем. На голове у него был носовой платок с четырьмя узлами по краям. И два передних узелка с уголками платка выступали вперед и вверх словно рожки.
Он тоже обратил внимание на мой велосипед. Подошел.
– Издалека? – спросил.
Я кивнул.
- И откуда же?
- Из Москвы.
- О!
Мы познакомились. Мефистофель оказался тоже из Москвы. Преподаватель знаменитой Баумановки. Технарь. Баумановское училище тоже рассматривалось мной как возможный вариант. И почувствовав взаимный интерес, мы разговорились.
Он взялся расспрашивать о подробностях маршрута. Слушал внимательно.
- Да-а, – задумчиво протянул, и после паузы, – А вот зачем? – вдруг спросил.
- Что «зачем»? – не понял я.
- Почему вообще вы отправились в это путешествие? Что побудило? Всё-таки довольно рискованная затея. Зачем это вам?
Вопрос поставил меня в тупик.
- Что это вам даёт? – продолжал он допытываться.
Я не знал, что сказать.
Жажда пространства? А это как, он спросит. И тогда вместо одного вопроса на меня высыплется целая куча. Так уже было. Ничего хорошего. Я начинал что-то лепетать, путался, превращаясь в идиота. И никакого внятного ответа никогда не мог из себя выдавить.
Наверное, то же чувствуют альпинисты, когда их спрашивают, а зачем вы на гору лезете. Объясняют обычно так, что сразу становится неинтересно. Наверное, только Высоцкий умел приблизиться к существу этого «зачем».
А мне рассказывать о своих эмоциональных переживаниях всегда было как-то неловко – люди сразу начинают смотреть подозрительно – нормальный, нет? Как объяснить эту дикую жажду пространства, что неожиданно проснулась и сорвала с привычной орбиты?
Нет у меня таких слов. Может, их вообще не существует. Потому и остаются непонятными наши крутые повороты.
Просто чувствую, что мне это надо и что это действительно важно. А почему? Не знаю.
А вот человек, преподаватель знаменитого Баумановского училища присел передо мной на корточки и допытывается. Он хочет знать.
Преодолевая своё нехотение и предчувствуя разочарование собеседника, я стал говорить что-то газетно-школьное про нашу природу – какая она наша? – Родину, которую нужно знать лучше, романтику дальних дорог, яркие незабываемые впечатления...
Маловразумительные объяснения были скучны и досадны даже мне самому.
Он слушал. Ответы его не удовлетворяли.
- А для чего вам эти впечатления? Вы что, хотите стать писателем?
Я даже глаза выпучил от удивления – вот уж никогда не думал! Да и причем здесь это? И в ответ лишь пожал плечами.
Разговор естественным образом перекинулся на литературу. Девочкин список пришелся кстати. Поговорив о популярных книгах и новинках, Мефистофель завёл речь о Солженицыне – опасная тема. Уже изгнанному, ему вслед летели яростные молнии обвинений во всех грехах. А Нобелевская премия ещё более разогревала яростное негодование правоверных членов Союза советских писателей.
- Немало общего, не считаете? – он внимательно посмотрел мне в лицо. – Литература, путешествие... Рискованные занятия.
Вернулись к путешествиям.
Своим красочным рассказом о переходе через Кавказский хребет и величии гор Мефистофель спровоцировал меня на опасный маршрут. И моё вдохновлённое безрассудство едва ни поставило точку в маршруте.
Потом я долго удивлялся тому, что остался жив и нередко задумывался – а для чего!