Кошачьи летописи.
Любителям кошек посвящается.
А если честно, то это о бабах.
1
Она была первой в том районе, где я купил дом. Пришла и стала орать. Голос у нее звучал мерзко, истерично. Представьте самую стервозную бабу лет под 50 с поехавшей крышей. Вот такой у нее был голос. Расцветку уже не помню: всё-таки лет десять прошло.
Она быстро пропала с радаров, не оставив отпечатка в моём мозге, в памяти, зато оставив трёх котят – кошек. Двух белых и одну рыжую с черным и белым. Лет им было уже –где-то месяца 4.
Вы любите кошек? Я – нет. Эстетически они мне не нравятся. Никакого другого интереса я к ним и не имел. Ну есть они – нет их, мне что от этого? Готовил я изредка, остатки просто выбрасывал в мусорку. Да, наверное, всё так и было: я и трое этих котят-кошек где-то вокруг. Никакой коммуникации в общем. Гладить их мне не хотелось.
Они иногда за мной наблюдали: одна белая, пушистая, секси, белоснежная. Вторая: белая с грязным, облезлая, с лишаем по ушам. Рыжая с черным и белым снизу лишая не имела, держалась поодаль.
Белая пушистая была милой. Мяукала мелодично нежно. Не так как мама.
В соседней дом заехала женщина, лет за 30. Звали Венера. В золотистых очках в тонкой оправе, в детстве такие были в фильмах про фашистов. Рыжеватые волосы. Обычная русско-татарская долбанутая тётка, ни толстая, ни худая. Никакая. Активная, громкая и тупая.
Как-то вечером раздался звонок, я открыл дверь. На пороге Венера учащенно дышала мне в лицо. Она была пьяна и вдавливалась вовнутрь грудью. Она хотела ласки и любви. Она сверлила меня глазами в линзах очков и не знала, как начать. Я помог ей: взял за глотку левой, вывел за дверь и захлопнул перед ней правой. Венера больше не звонила.
В общем, рыже-чёрно-белый котёнок стал Венериным. А вы думали, зачем я ввел в повествование эту тетку? Как-то через пару недель с того дня вышел во двор. На улице на боку лежала рыже-чёрно-белая молодая кошка. Она вела себя как полупьяная. Белая шерсть на животе была выбрита и по нему тянулся черно-красный шрам с черными нитками. Покоцанное ухо чуть дергалось. Приходила в себя после наркоза, недоверчиво оглядывая себя, новую. Стерилизовала свою игрушку соседка. Поселила у себя в доме.
Белые сестры остались на улице. Были они тихие и дружные. Лежали прижавшись, вылизывали друг дружку. Доверчиво смотрели на меня, не навязывались. Грязно-белой с лишаями, со стертыми в кровь ушами я брезговал. Близко они не подходили и быстро росли.
Как-то сел в машину, газанул, метров через 20 как на камень наехал. Не обратил внимания. Через час вернулся к дому. Увидел белоснежную кошку с продавленной головой в луже крови. Кровь была черной, а на белом мехе пара алых брызг. Рядом сидела её лишайная сестра. Она прижималась к мёртвой, лизала её.
Скорее всего, это я ее задавил. Не на 100 %, но, всё-таки, наверное, я. На сердце было тяжело, в горле как колючая проволока туда-сюда елозит. Я подошел к телу. Грязно-белая с облезлыми ушами не убежала. Она посмотрела на меня и стала теребить лапой свою мертвую сестру. «Ну что ты делаешь, дурочка,»- сказал я ей вслух. Тело надо было убрать. На дороге её раскатают по асфальту. Я поднял белоснежно-белую кошку с алыми пятнами и понёс её к мусорному ящику, что стоял в 20 метрах. По ходу кровь с неё еле капала. Грязно-белая лишайная шла со мной рядом.
На следующий день я разделал курицу, варил бульон. Что-то осталось из мяса. Я вышел из дома и отдал это лишайной. Вот так первый раз в своей жизни покормил кошку. Та всё съела.
Надо было дать ей какое-то имя. Я стал кликать ее Дурочкой. Теперь, если что у меня оставалось из съестного, выносил это на улицу и вываливал у забора. Приходила Дурочка и ела. Остальных я гонял. Могла подойти черно-рыжая Венерина, но та сама не трогала эти остатки. Питалась только с барского Венериного стола. Гладить я Дурочку никогда не гладил – брезговал расчёсанных в кровь ушей. Она никогда не кричала. Никогда ничего не просила. Была тихою и робкою.
Прошло время, Дурочка пришла толстая, ожидала потомство. Все фазы любовных игр я пропустил, занятый своими делами-разъездами. Раз увидел её ухажёра. Он лежал с ней на асфальтовой дороге, грелся на солнце. Был он чёрным, с белым животом, мерзким котом на коротких лапах. Морду имел бульдожью, а родом сам происходил из дальних домов внизу через дорогу. Там он правил железной лапой. Гонял всех котов и любил всех кошек. Странно, он не был очень крупным, наверное, просто жестокий и умел хорошо драться на своих коротких ножках.
Я оставил Дурочке еды, подошёл кот. Его я прогнал, он начал возражать. Я швырнул в него комок земли, попал в чёрный бок. Он припал пузом к земле и побежал прочь по-пластунски, ругаясь матом по-кошачьи. С того раза, если он видел меня, то начинал ворчать и сматывался на своих коротких лапах, почти припадая к земле. Почему-то он меня раздражал. Я взял за правило, если видел его, то кидать камень. Он платил мне искренней ненавистью. Она читалась на его бультерьерской роже. Думаю, такие взаимоотношения устраивали нас обоих. Как-то через пару лет таких коммуникаций я загнал его под здоровый ковш со строительным мусором. Был он уже старым, но пока ещё в кошачьем авторитете. В моей руке зажата легкая галька, чтобы как следует ожечь черного. Убегать ему было некуда. Он смотрел на меня, смотрел, а потом жалобно заворчал на кошачьем. И почему-то в мою голову пришёл перевод: «Да достал ты уже, отвяжись, чего ты ко мне привязался, чем я хуже других? Что я сделал тебе?». Мы посмотрели еще немного в глаза друг другу, затем я бросил гальку на землю, развернулся и ушел. Больше никогда ничего в него не швырял.
Я не знаю, где Дурочка родила свой выводок. Она мне их не показывала. Не приводила, но выходила всех. Сейчас я знаю, что очень редко, когда кошка может сохранить свое первое потомство. Как правило, в лучшем случае одного котенка. Потом со следующих родов количество выживающих растет. Дурочка же сохранила весь свой первый выводок целиком. Она не была красавицей. Роды её изменили, как меняют всех кошек. Отвис живот, соски. Но кардинально она не поменялась: все те же расчесанные в кровь уши.
Дурочка стала и Адамом, и Евой, и Ноем моего района. Она заселила его своим потомством. Её выводки заполнили всю землю вокруг и разбежались по округе. Она рожала с периодичностью раз в шесть месяцев, а потом стали рожать и ее дети. Шли годы.
Я уезжал месяца на три. Вернулся. Вышел из машины. И ко мне подошла Дурочка. Она молча стала тереться о мои джинсы. Тогда я первый раз в жизни погладил кошку. Уши ее всё так же были расчесаны в кровь, но меня это не смущало. Она смотрела на меня, глаза её были мудры. Она мурмуркнула.
Один раз она попыталась устроится внутри моего двора. Я ее прогнал, не хотел видеть кошек внутри. Не хотел видеть, как они копают ямы, как орут коты по ночам, как они дерутся друг с другом и насилуют самок. Она поняла с первого раза. Больше не пыталась нарушить субординацию. Доходила до дозволенной черты и останавливалась. Она никогда не просила еды. Молча смотрела и скромно садилась. Котят она выводила где-то в секретном месте, не пытаясь это сделать в моём дворе, хотя и знала, что Двор мой-запретная территория для всех котов. Самое защищенное место в кошачьем мире.
Вышел во двор, слышу кошачий ор. Шёл он из-за соседнего забора. Там никто не жил уже с месяц, поэтому я бессовестно перелез через изгородь. Дурочка сидела на невысоком дереве, росшем в центре соседского двора. Яблоня метра 2 максимум. Она была грустной и задумчивой, обреченно смотрела вниз. Под деревом роилось кошаков десять. Они плотоядно взирали на неё снизу-вверх и орали. Её черного коротконогого ухажёра среди них не было. Поближе к дереву лежали поздоровее, полощёнее. Подальше – худые, ободранные, шелудивые, с задними ногами - палками. Даже у них мог случиться праздник, даже им могло сегодня обломиться – достаться Дурочка после насытившихся ею более породистых собратьев.
Я всё им испортил. Гаркнул на них, кинул камнями. Они ринулись в россыпную. Даже Дурочка в потоке общей паники попыталась убежать вслед за ними, но потом, осознав случившееся и идентифицировав меня, остановилась.
- Пойдём, - сказал я ей, и отвёл на свой двор, чтобы она отдышалась.
Не думаю, что надолго спас её от группового изнасилования. Ведь ночами на всей этой территорией властвуют коты. А какой-нибудь зоолог скажет, что такие брачные обычаи для них - это естественно и нормально. Не поспоришь ведь. И при таком раскладе у последнего зашуганного и слабого кота есть шанс отодрать красавицу, пусть не первым. Не думаю, что для него важна очередность.