В звонкую от стуков молотков слесарку заглянул из соседнего жужжащего, как разъярённый пчелиного улей, токарного участка, Павел Смыслов - светловолосый, стриженный под «ёжик» мужчина лет тридцати пяти.
- Е-едем! - огласил слесарку.
Работники оглянулись, а какие направились ему навстречу. Сборище состояло из заядлых с горящими взорами рыболовов, а также их любознательных насмешников.
- Куда это вы опять поедите? – спросил один из тех.
- За Кудыкину гору! – вспыхнув как порох отпарировал вошедший, обводя значительным взглядом завсегдатых ужения, трех товарищей, но как любили выражаться насмешники: «товарищей по несчастью».
Резвые зубоскалы, толкаясь локтями в бока, припоминая недельное тому назад событие, когда известная на причуды компания исколесила на легковушке с полу области, изловив одного на всех худосочного с палец гольца. В конце-то концов, попала на грунтовой избитой дороге под шквальный проливной дождь. Машина засела в предательской грязи. И они, всей четверкой, в трудовой понедельник не вышли на работу.
- Дядь Паш, как же мы поедем? – возразил было Санька Куделькин, худощавый взлохмаченный парень с тёмно-выпачканным в мазут, носом. – Небо в тучах.
- А им всё невтерпеж... Юношу хотя бы пожалели?
Павел потоптался на месте, расправил грудь, ответил:
- Никого за рукав не тянут. Это занятие добровольное.
Противоположная сторона снисходительно смолкла. Наблюдала с пристрастием за дальнейшими поворотами действия. Павел, чуть ли не шепотом, глядя только на своих, проговорил:
- Поедем автобусом.
Насмешники вытягивали шеи, старались расслышать.
- Да-а. Автобусом по шоссе. Потом сойдем у одного селеньица. Какого? – Павел подморгнул глазом, хотел уязвить некоторых, - после скажу. А там, ать-два, на своих двоих по грунтовке.
- Мы то, значит, посторонние?.. Мы переживать за вас будем… Пехом, то есть, занятные добровольцы по грязи поволокутся. Далече ли?
Настырно насмешливый дух то понемногу затихал, то вновь воспарялся в пропахших машинным маслом стенах слесарки.
- Не перебивать, когда наш товарищ!.. – пытался урезонить зубоскалов Андрей Скворцов, сухопарый мужчина с торчащим в нагрудном кармане спецовки светлым штангенциркулем. – Говори, не слушай их, Паша.
- Да-а, пожалуй, - Павел перевел дыхание, - около семи километров. Дорогу объяснил и рыбу пойманную мне верный знакомый показывал. Караси, на загляденье, широкие, лупоглазые, сильные. Всего меня из ведерка брызгами так и обдали.
- Небось, в ведерке рыбку-то показывал. В детском. На пол-литра всего? Их-ха-ха!..
- Тихо! – вступился здесь последний соучастник ужения, при тугих, как дыньки кулаках, Роман Потапов. И, глядя в потолок, проговорил: - Семь кэмэ, в лето… Часа полтора ходьбы, да езда в автобусе. Пока до дому доберемся, улов пропадет.
- Всё логически обдумано, – заверил Павел, – завтра, в субботу, советую всем хорошенько выспаться, потому как говаривал знакомый: караси только на зорьках клюют. И мы, стало быть, поедем автобусом поздним рейсом. Отрыбачим вечернюю зорьку. Заночуем там. И утреннюю – на часок, другой - прихватим. А поутру, ещё по прохладце, с уловом и в путь обратный отправимся.
- У-ух! – не унимались насмешники, - они уже под не пойманную рыбку сковородки раскаляют.
Чем бы далее дело закончилось... Но тут показался черноусый мастер с увесистой кипой чертежей в руках. Окинул строгим взглядом собравшихся, спросил:
- Это что за столпотворение? - И догадался: - А-а, к нам снова агитатор, Павлуша, заявился! Ты, вот что, голубчик, работничков моих не тово. Иди к себе, токарей соблазняй. Или те поумнее наших будут? – Мастер нервозно потряс перед грудью чертежами. – Предупреждаю, до конца месяца осталось всего три дня. Сорвёте план. Всех прогульщиков уволю к чертовой бабушке.
- Что вы, Сан Саныч, – с самозабвением остужал грозный пыл мастера Павел, – мы же, логично... Наоборот, отдохнем, развеемся на вольной воздухе и со свежими удвоенными силами, план на все... – Павел чуть не ляпнул: «План на все двести процентов выдать». Но вовремя спохватился: - На все сто двадцать, - и ещё не осмыслив отчего, добавил, - пять!
Мастер заулыбался, что мартовский кот в усы:
- Ловлю на слове, Павлуша.
В субботу, к назначенному времени, собрались на автовокзале. Молодой впечатлительный Санька поделился соображениями о предстоящей рыбалке одному полнотелому типу, неопределенного возраста, с маленькими глубоко посаженными, будто у поросенка, глазками. Павел неодобрительно посмотрел на одутловатую фигуру: «Ходок, видать, неважный. Обузой в пути может стать». Впрочем, как внешность частенько бывает обманчивой, спросил:
- Как звать?
Тот долго, беззвучно, шамкал губами. За него ответил Санька:
- А с силикатного завода, Толя Кирпичев.
«Немой, что ли?" – подумал Павел.
Все удобно расселись в мягкие со спинками кресла. Под благозвучное урчание мотора покатили по асфальтированной дороге. За городской чертой посматривали в окна на тянувшиеся лесопосадки, скрывающие зигзагообразно вершинами небесные своды. Меж редеющих облаков просматривались голубые выси с блуждающим где-то красным солнышком. Радовались наступавшей ясной погоде. Вспоминали и охотно рассказывали разные житейские истории. Немой, как рассудил о нём вначале Павел, вовсе не оказался таковым. Он с участливым вниманием слушал рассказчиков, кивал головою. Хотя как-то странно манипулировал вокруг лица руками. Оглаживал на почтительном расстоянии, начиная от висков и ниже подбородка, словно обладал пышной окладистой бородой. Собирал кружком губы, говорил: «Э-э!» Делали паузы, желая послушать от новенького что-либо свеженькое, интересное. Но тот неожиданно крутил пальцем над своей смятой, будто детской панамой шляпкой, проговаривал: «Вот только что помнил, а сейчас позабыл. Лекарство принимать скоро нужно». И всё же ему однажды удалось рассказать один из известных анекдотов о рыбаках пьянчугах, которые, собираясь на рыбалку, раздумывали: «Сколько брать в дорогу водки? - По одной бутылки на каждого было. Удочки переломали. По - две. Машину потеряли. До ночи искали. И тогда высказался мудрейший: По - три! Удочек с собою не брать. Из машины не вылезать». Однако Толя рассказывал этот короткий анекдот долго, забывая последовательность, тянул: «Э-э». Ему охотно подсказывали и тайно посмеивались над забывчиво-несуразным рассказчиком. «Ну и ну, - раздумывал Павел, - с этим Кирпичевым, пожалуй, не заскучаешь. Любопытный типаж для наблюдения обозначился».
Вышли у небольшого селения, в садах и скворечниках, похожих на сторожевые домики. Справа, чуть ли не от самых околиц с вольно выхаживающими расписными курами, раскинулось широкое пшеничное поле. По светло-зеленой колосящейся зелени замысловатыми вензелями расписывался шалый ветер.
Не смотря на хлипкую не обсохшую землю, в предвкушении удачной рыбной ловли, бойко зашагали через поле по обочине избитой колесами дороге. Грузный Толя, как и предполагалось, тянулся в хвосте компании, и, казалось, вот-вот безнадежно отстанет. «Не заблудится, - оглядывался Павел, - нас далеко видать». Но когда заметил, что тот закрутился на месте, подумал: «Ноги увязли». Хотел выговорить Саньке, дескать, привел «тюленя» - сам на буксир и бери. Однако смотрит далее: Толя оживился. Помалу догнал их. И что удивительно, без прочих "Э-э", с речистым задором, рассказал свежий потешный анекдот. И уже, без всякого сомнения, как и полагалось, никто не посмеивался над рассказчиком, а лишь над забавным изложением.
Добрались до места весело: при разговорах и каких-либо неожиданных проволочек. Пруд располагался в овраге, перекрытой высокой глинистой насыпью. Сразу представилась его «аховая» многометровая глубина с обрывистым дном. По берегам плотно разросся рогатый ракитник. Прерывистой лентой окаймляли воды, приветственно покачиваясь, бархатистые ветёлки тростника.
Новенький устроился саженях в пяти, левее от Павла, на довольно притоптанном прогале. Павел уже собирался исключить его из затеи нелицеприятного наблюдения. Когда же Толя расчехлил два коротких стыковых удилища из бамбука, покоробленных в боках, будто вытащенных из-под сырых замшелых тюков. Подошел полюбопытствовать, вспоминая поговорку: «Каковы снасти - таков и рыбак". Лески имели мутно-желтый оттенок, толщиною струн на контрабасе, на которых хоть бельишко для просушки развешивай. А поплавки-то, курам на смех, грубые, будто выбитые пробки из пивных бочонком с расщепленными перьями. А крючки, что гвозди гнутые. "Никудышный ловильщик» – заключил Павел и, пожимая плечами, хотел отдалиться, но пошевелив ноздрями, учуял резкий самогонный запах:
- Вот, значит, какое лекарство принимаем?
- Для резвости тела и разумности в голове, – ответил Толя и показал в рюкзаке початую едва ли не полутора литровую баклагу. – Горим ли желанием, присоединиться?
- На рыбалке не употребляю, и другим не советую.
- Здря! - осклабился во весь рот Толя.
Павел в недоумении отошел. Любуясь своим компактным телескопическим семиметровым удилищем, ликовал: «Стройное, лёгкое, так и тянется к руке в единое целое. Недаром, когда купил, на работу показывать приносил. Сбегались рыбаки со всего цеха, хвалили. Те же, которые без всяческих понятий о мастерстве в рыбной ловле, по сей день не верят, что за это высококлассное фирменное приобретение я почти всю месячную зарплату выложил». Он так же восхитился изящным, точеным под карандашик, поплавком с яркой окрашенной вершинкой. Пощупал пальцами, невидимую на глаз, тонкую импортную, но довольно крепкую на разрыв леску. Старательно наживил липкий золотистый крючок катышком ароматизированной манки. Прицелился и в точности, куда хотел, забросил чуткий на движения поплавок. Затем подбросил под него круглые, как ядрышки, комья глины, в составе духовитой пшенной каши и тёртыми под мучку жареными семечками, отдающие запахом медовой халвы. Что ещё, как говорят, нужно для успешной рыбной ловли.
Солнце больше и больше загоралось румянцем и колесом катилось с голубых высей к далекому лесному западу. По глади зеркальных вод в розовеющих теплых тонах с причудливыми очертаниями невиданных земных созданий растекались краски изящной акварели. Будто невесомые, кувыркались и гонялись наперегонки длинноногие водомерки. Подплывали к прогретой воде обитатели водоема, пуская расходящиеся радужные круги. Павел старался оставить в памяти прелести величественной природы уходящего на покой дня.
Вжик! Павел оглянулся. Сосед, накалывая пальцы, снимал с крючка пойманного ёршика. «Логично, – усмехнулся, - ловить тебе, что ни есть, одних сопливых ерипенчиков. Лучшего-то впереди ни чего не светит».
Дабы не отвлекаться на беспутного Кирпичёва, он старательно сдвинул набок длинный козырек кепи. Однако, чуть ли ни следом, раздался шумный, волнующий трепетно душу рыболова, всплеск воды. Сосед задорно прикрякнул. Павел поправил кепи. На колена Толи шлепнулся серебристый увесистый карась. «Случайный,» - подумал. Но Кирпичёв, как бы назло его связующим мыслям, тут же выудил ещё такого карася. У Павла, как у перепуганного зайца, перекосились глаза. «Черт подери, не логично!» Обронив кепи, он во весь дух помчался навестить, незримых в гуще деревьев, товарищей. Резво, жестикулируя руками, поделился своими умопомрачительными наблюдениями. Удивленное дружественное сообщество поспешило взглянуть на виновника невероятного ужения.
Во все глаза, затаив дыхание, встали позади, стараясь угадать причину отличнейшего клёва. Ловец, подложив под себя холщовую ветошь, сидел, свешивая с обрывистого берега ноги, обутые в кирзовые сапоги, с тупо сбитыми носками. Короткие, будто обрубки, гнутые удилища были по-простому в растопырку воткнуты концами в берег. И вот один из кургузых поплавков, бойко приплясывая, поспешил навстречу другому, который следом же пустился в пляс. И вскоре с двух рук, через плечи, к ногам изумленных ротозеев полетели, кувыркаясь, две очередные пойманные рыбины. Павел от недоумения охнул:
- Да как же так... У нас и удочки длиннее, и лески тонкие – невидимые. Но нет, как нет, поклёвок?
- Потому и нет, - ответил, причмокивая, Толя, - что рыба ваши тонкие снасти не видит.
- Непостижимо! – прохрипел Павел. – На что ловить изволим-с?
- А во-о, – Толя запустил пальцы с налипшей чешуей в мякоть надломленной буханки ржаного хлеба, вперемешку с надкусанными перьями зеленого лука. Рядом стоял стаканчик с мутной налитой выпивкой. – Вот, ежели не побрезгуете со мной чекалдыкнуть, - сочно икнул он, - и у вас рыба ловиться со страшной силой будет.
Легкомысленный Санька шмыгнул носом, потянулся к стаканчику. И получил от бдительного вожатого умеренный, но остужающий пыл, подзатыльник. Далее Павел обвёл, будто подданных своего малого царства, упреждающим сердитым взглядом, вспоминая с тоскливостью о сверхплановых ста двадцати пяти процентах обещанных мастеру.
- По местам! - лихо скомандовал.
- А рыба, такО, не думает! – выразился витиевато, но твёрдым голосом Толя.
«Нагрешник в товарищество наше вклинился!» – сплюнул под ноги Павел. Подобное, он мог бы высказать и вслух, если бы ни одно затруднительное обстоятельство: перед ним восседал, как выходило, хотя и в неприглядных видах, один из весьма успешных рыболовов. В ответ, Павел лишь как-то с дрожью в голосе хохотнул. Этот неловкий смешок, схожим с овечьим блеянием, подхватили слесаря, видимо, начиная подначивать над ним, старшим рыболовом.
«Вот, значит, импровизатор во хмелю, что насаживает на крюки, – уверовал в логический исход Павел, – ну, хлебушек у каждого из нас в достатке имеется… Фью-фию!» - он взялся насвистывать ободряющий оптимистический мотивчик про четырех неразлучных тараканов со сверчком, которых старик ставался извести всяческими вредоносными способами. Но дружная усатая компания, как ни в чём не бывало, весело дурила старикашку… Посвист, мало-помалу, затихал. Поплавок и с хлебной насадкой на крючке торчал из воды, как на расписной картинке, без малейших признаков движения. «Непостижимо! – Павел озадаченно посмотрел на счастливого соседа. В голове забегали путаные мысли. - Котовасия какая-то затевается? Что же, или опять без улова окажутся, товарищи по несчастью. Кыш, отсюда! - нахальной осой подлетела, будто на сладкий вишневый сироп, язвительное словцо насмешников...»
Солнце спряталось в горниле русской печки, (так казалось в схоластическом развале устраивающихся к ночи неповторимых летучих облаков, заливая пламенеющим светом стены крестьянской горницы), уже наполовину скатилось за далёкие синие горы. Наползал призрачный фиолетовый сумрак. Дохнуло мятой. Со стороны поля тревожно прокричала: "Спать пора!" перепёлка.
«Кто не успел, тот опоздал, – простонал Павел. - Вечерняя зорька догорает. Никто, из наших, даже малюсенькой рыбешки в руках не подержал... Вот и поплавок не разглядеть». – Павел в сердцах взмахнул удилищем и вдруг импульсивно почувствовал на лесе упругую потяжку…
- Есть! Есть! – донеслись над берегом ликующие голоса. «Значит, все ловят» – с нескрываемым восторгом заключил Павел, пуская на ощупь в садок первую пойманную рыбу. С трепетным порывом закинул наугад в темноту поплавок, потягивая леску. Вновь радостная подсечка.
Павел посетовал: забыл прихватить фонарь. Однако и у кого он имелся, клёв был недолгим. Вскоре собрались возле Толи. Санька, ещё не привыкший определять на руках вес рыбы, постоянно брал с собой в дорогу круглые миниатюрные весы. Общая тяжесть, пойманной рыбы, в садке у Толи значительно отличалась.
- Четыре килограмма потянуло, – с удивлением возвестил Санька.
Окрыленный успехами Толя, посчитавший себя лучшим из лучших рыболовов, прихлебывая горячительное лекарство, воркующим хмельным голоском похваливался, что его окуренные и заговоренные на вечную удачу сибирским шаманом удочки, достались по наследству, как любимому внуку, от бородатого деда. И что дед ползком, в непроглядную темную ночь, нарушив южную границу, тайно срезал расчудесные побеги в бамбуковых зарослях Китая. И крючки к лесам ещё дедом были привязаны - ни в жисть, не обрываются. И рыбы они, на пару с покойным дедушкой, столько по счёту наловили, что и кирпичей на его силикатном заводе не производилось. Хотя, по секрету открылся Толя, - кирпичи имеют нехорошую привычку - выскакивать из рук и падать ноги. Потом он с болью охнул, послал кирпичи: "Чуть ли не на хутор бабочек ловить". И с блаженной улыбочкой, тыча пальцем в небо, провозгласил, что там-де появилась его писанная красавица - путеводная звезда.
От самовлюбленного и взявшегося поучать новоявленного наставника отошли подальше. Развели из валежника костер. Перед ночлегом, перекусив, и, мечтательно поглядывали на россыпи звёзд, сверкающих драгоценными камешками. Ясноликий месяц, лодочкой, собирая небесные дары, казалось, выплывал навстречу неугасимой Венере в кисейной подвенечной фате.
Неожиданно раздался шум. Расслабленный алкоголем Толя, свалился с берега. Он забагрился одеждой на свои вечные крючки. Вытягивали его на две удочки, как огромного сома, жадно клюнувшего на обе насадки. В ночной суматохе Павел и сам оступился. Плюхнулся в воду.
- О-о! – вскрикнул он, - как в прорубь угодил. Ребята, да тут родник под крутизной животочИт… Вот, оказывается, почему здесь рыба собирается. Клюёт на что хочешь. У-ух! А мы-то думали, гадали...
Беспомощного, трясущегося от холода Толю, раздели до гола. На прутьях развесили его мокрое обряжение. Павел же, не снимая одежды, стоячим вертелом, будто поджариваясь, поворачивался к языкастому пламени костра, и от него пышно клубился белесый пар…
Костёр догорал. Отогревшегося Толю одели в подсушенную одежду. Он не держался на ногах и не лежал спокойно; катался по земле и грозился кулаками в небо. Дабы он заново не очутился в ледяных родниковых струях, для надёжности, одну из его ног притянули брючным ремнем к раките. Резвость, однако, от привязанной ноги передалась к другой. Кирзовый сапог с удвоенной силой стучал по стволу так, что с дерева в разгар зелёного лета, будто в шалую осень, слетали листья. Буйный Толя, отрабатывая такт гулких ударов по раките, взялся голосисто напевать:
- Э-э! Ска-ачет, ска-ачет, - чуток смолкнув, начинал с начала.
Было неясно, о ком он подобострастно хотел поведать: о летучем крылатом коне, или о своей переменчивой красавице, ставшей к нему боком, путеводной звезде? А что может, как о самом себе, сломя голову несущемуся по пыльной дороге, навстречу млечному пути, верхом на палке. Он натужно, не умолкая, подобно сбитой музыкальной пластинки, выводил этот заезженный мотив. Затыкали чем могли уши. Мало помогало, приговаривали: «Хотя бы букан какой смилостивился над нами. Куснул горлопана за лодыжку».
«Ну и постановка сварганилась, – недоумевал Павел, - никто, ведь, из наших за всю ноченьку глаз не сомкнул. А тому, хоть бы хны».
С первыми лучами утреннего солнца горлопан притих, самолично освободился от ременной путы. Допил с вожделенной ухмылкою последнее спиртное. Сосредоточенно взялся за свои хвалёные снасти.
С трепетом сердец из кипящей испарениями малиновой воды, в янтарных брызгах вылетала на тугой звенящей лесе, прямо на грудь, сильная добротная рыба. Лишь у Толи не было клёва. Жмурясь и шмыгая сердито носом, он сам становился завистливым наблюдателем. Павел торжествовал: «Логично!.. Шумихою своею ночной от лучшего с родником места всё живое отпугнул. А ещё логичнее было бы, за тревожность доставленную моим товарищам, проучить как-то не мешало бы».
Почесывая затылок, Толя угрюмо досидел лучшее время при утренней зорьке. Обреченно махнул рукой. Зачехлил удочки. Вытащил из воды вязаный садок со вчерашним уловом. Сунул в рюкзак и куда-то отошел. Павел только сейчас, в сторонке, заприметил выглядывающий из-под хвороста белый подкопченный кирпич, завезенный прежними рыбаками, как подставку для готовки ухи. Он выхватил кирпич. Густо-густо, для мягкости, обмотал свежо сорванной травой и старательно подложил в оставленный рюкзак под рыбу...
Дорога к дому у одинокого рыболова бывает обыкновенно долгой и скучной. В пути следования избирательным взором примечаешь какую-либо возвышенность или синеющий излом на горизонте, указывающий расположение низменности. Идешь и томительно ожидаешь, когда же они обретут явственные очертания; например, с петляющим в зеленой осоке ручьём, через который, поднимая с шелестом крыл на воздух стайку стрекоз, с радостью перепрыгиваешь. Дошел, значит... В дружественной же компании, при легких доверительных разговорах, есть положительные свойства скрадывающее время изнурительной ходьбы. Порою забываешь о ноше, тяжелевшей с каждым шагом. Павел сам что-либо рассказывал, выслушивал других, и, нет-нет, словно забывшись, интересовался:
- Ну, кто сколько поймал?
- Я, - отвечал Санька, - наловил три килограмма и шестьсот сорок семь граммов. Рыбу ровную, замечательную.
Андрей и Роман отвечали, что поймали примерно одинаково. По пять килограммов. И с почтительностью посмотрев на постоянно лидирующего в уловах старшего товарища, отзывались:
- У тебя-то, знаем, не менее шести... Даже в прошлую рыбалку, вашему высочеству, удалось, нас единственным гольцом порадовать.
Посмеивались. Толя, вначале пути, с неохотой отзывавшийся о своих пойманных, как посредственных среди команды четырех килограммах; неожиданно поправил рюкзачные лямки, больно врезавшиеся в плечи:
- Э-э, нет. Я тоже поймал - шесть.
- Как это, тоже? – спросил Павел. – От меня неподалеку сидел и не ловил, кажется?
- Черти в кустах кажутся, – соврал, не моргнув глазом, Толя. - Со страшной силой ловил.
Павел, ни с кем не обмолвившись про тайно подложенную ему в рюкзак "провокацию", подумал: «А ведь кирпичина силикатная, полуторная, не менее четырех кило потянет. Интересно, прочувствует ли он в дороге настоящий вес?»
Не доходя с полутора километра до автобусной остановки, Толя невзначай, высунув от усталости красный язык, произнёс:
- Э-э, нет... а я все восемь килограммов наловил, – он стал водить рукою у лица, густо покрывшейся испариной, будто оглаживал пышную бороду. - Я - дедом ученый.
Павел, прикрываясь рукавом, прыснул смешком: «Прочувствовал, ведь. Угадал, чемурудный. Хотел всё-таки пожалеть тебя, привал на полпути устроить. Отвлечь. Выкинуть кирпич. Но больно ты врать здоро-ов. Так тащи же его до самой своей огнедышащей своей сковородки… О! А понёсся-то как из последних сил, на радостях, - впереди всех – чемпиён... Да-а. Вот оно как. Логично, значит, всё получилось. А ещё логичнее будет: если завтра утречком, в рабочий понедельник. Прискачешь ты, прихрамывая, потому как этот злополучный кирпич непременно выскочит дома из рук и ногу пришибёт. Да как проорёшь ты: "Лучше бы каменюгу какую подложили..." Вот уж где, не над нами, а над тобою покуражатся по полной - насмешники».
- Не верю! – это выкрикнул впечатлительный Санька. - У нас никто лучше дядь Паши не ловит.
- А я... ловлю, – встрепенулся Толя. – Я - ученый!
Остановились… Толя, сверкнув глазами, опустил наземь рюкзак. «Что же сейчас будет?.." – встревоженно подумал Павел.
Санька приготовил весы. Попросту, не вынимая садка с уловом, подцепил крючком рюкзак. Обозревая красную стрелку на циферблате, с удивлением проговорил:
- Извините, Толя! С рюкзаком и со стаканчиком, чуть ли не десять килограммов вышло.
«Вышло, – утверждался в своей внутренне правоте Павел, - всё, как нельзя лучше, логически вышло!»
В очередной рабочий понедельник дело, однако, пошло не по логическому складу… Толя с кирпичиной в их трудовом цехе не появился. От легкомысленного Саньки хитроумные зубоскалы разузнали всё до малейших подробностей о прошедшей ночной рыбалке. И они, что дикие лошади, устроили незабываемую ржачку над товарищами по несчастью. Особенно по Павлу прошлись:
- И-ха-ха-ха-а!.. Толя телепень, чуть ли ни тележными оглоблями дорогую Павлушину удочку обловил!
Павел стоически молчал. Всей пятерней пытался пригладить свой упругий, как тёрка, ёжик, испускающий жгучие разряды...
А на следующий день, Санька Куделькин принес в цех новую, казалось бы неправдоподобную весть:
- Знаменитый Кирпичев, велел мне передать, что, ежили, мы свои тонкие невидимые для рыб снасти на толстые не заменим. То он с нами, по гроб жизни, никчемными рыбаками, даже на дальнем расстоянии видеться не пожелает!
«Кому же теперь докажешь, - переводил дыхание Павел, стараясь хоть как-то привести в порядок свои логические измышления, - что на силикатном заводе, числом на кирпич стало больше. А может и того, этот с поросячьими глазками Толя, закопал на память подкопченную штуковину в землю. На самом видном месте. Под своим окном. Да соорудил что, либо сверху, в честь такого же неисправимого враля, с косматой путанной бородою, любимого дедушки».