- Каждый раз думаю, что печать фотографий – что-то сродни магии. Сколько лет занимаюсь – и всё равно ощущение, что это что-то волшебное. А ты? Ты тоже так чувствуешь?
Я согласно киваю. Я хоть и печатала фото за жизнь всего несколько раз – на кружке в Доме пионеров и потом с братом - но тоже знаю: да, это волшебство.
Волшебство начинается уже с красного света, которым озарено пространство лаборатории.
Красное и чёрное. Только красное и чёрное - больше никаких цветов. В этом роковом свете лица людей не по-земному красивы. Взгляды не по-земному загадочны. Красный фонарь освещает только рабочее поле – стол, пять ванночек на нём. И наши руки. Всё остальное вокруг – в стороны, вверх, вниз – тонет в мягкой бархатной мгле, а дальше мгла становится непроглядной, углы комнаты совсем уже исчезают во тьме – и что там, за этой темью, можно только догадываться – может, там сразу космос? Чёрные дыры? Галактики?
Но самое главное волшебство – перед нашими глазами, под нашими руками…
Мягко поблёскивают бока фотоувеличителя – и вот, на белом экране под ним – о, нет, на красном же, конечно, на красном экране – обрамлённом чёрными полосами металлических линеек, на этом чётком прямоугольнике вдруг чей-то ужасный лик. Страшенный. О, господи, чей это? Разве сразу узнаешь себя или Татку или кого-то ещё в этом дико извращённом изображении – со светлыми глазницами на тёмном лице, с белыми губами, с чёрными зубами… Ужас ужасный, но ты знаешь, что это правильно, это так и надо – и вот сейчас на твоих глазах этот чёрный ужас превратится во что-то мило-узнаваемое, тепло знакомое…
- Мы сначала сделаем контрольки, да? – говорит Юра полувопросительно. Он, как всегда, очень предупредителен. – Посушим, отсмотрим. В промежутке попьём чаю. У тебя ведь есть время?
У меня времени полно, до вечера. Но я почему-то это скрываю. Мнусь. Зачем-то смотрю на часы. Строю из себя деловую козу.
- Есть пока, - пожимаю я неопределённо плечами.
Что-то внутри меня невнятно сопротивляется, и это скребёт по душе. Почему? Ведь всё так хорошо, так интересно…
Контрольки, конечно, я не смогу сделать так профессионально и быстро, как Юра. Но мне позволено многое: вынимать из чёрного пакета лист фотобумаги, укладывать его на просторный деревянный экран, прижимать линейками…
- Выдержка две секунды, – говорит Юра сосредоточенно.
Больше для себя говорит, потому что у меня другие задачи: устанавливать на лист маску из чёрной бумаги с вырезанным прямоугольным окошечком четыре на шесть.
- Экспозиция, - объявляет Юра.
Щёлкает выключатель - в моём окошечке вспыхивает изображение ровно на две секунды. И гаснет. Юра поворачивает красный фильтр. Следующий кадр. Я передвигаю маску, щурясь, вглядываюсь в деления линейки. Нужно посадить на этот большой лист двадцать четыре отпечатка. Если положу маску не туда, изображения наедут друг на друга. Широкие поля тоже нельзя оставлять – листа может не хватить, у нас всё рассчитано. Я должна быть внимательной. Мне немного неудобно – потому что мы с Юрой теснимся рядом, и я изо всех сил стараюсь не прикасаться к нему. И кажется, это заметно…
- Экспозиция!
Экран вспыхивает, экран гаснет. Я передвигаю маску, Юра над моей головой передвигает плёнку. Мне кажется, он старается вообще не дышать. Я тоже стараюсь.
Наконец, лист кончается. Двадцать четыре маленькие фотографии – и они пока невидимы. Вот сейчас будет самое интересное…
Отточенным, плавным движением Юрина рука погружает в кювету с раствором пустой лист. И сразу вытягивает его за кончик с другой стороны. И потом ещё раз. Аккуратно топит в ванночке, чуть покачивает её из стороны в сторону.
И вот оно…
Сразу в нескольких местах чистого листа словно по волшебству начинают появляться чёрные точки, они растут, пухнут на глазах, возле них появляются серые, вот они уже занимают большую часть листа – уже становятся отчётливыми границы отпечатков, и теперь видно, где я накосячила всё-таки – вот тут края наехали, а тут большой промежуток и кривой при этом, а последний кадр вообще улетел за край листа…
- У меня не получилось, - жалуюсь я в отчаянии.
- Всё прекрасно получилось…
Прихватив лист широким пинцетом, Юра быстро ополаскивает его в чистой воде и кладёт в третью ванночку - там фиксаж, там изображение закрепится и больше никуда не денется. Я протискиваюсь, чтобы посмотреть поближе. Ой, ой… вот они все наши дурачества, вот бесконечно повторённая, крошечная Татка в шляпе, с веером, на чёрном фоне, на белом фоне, с чёлкой, без чёлки… ой, вот будет писку, когда я принесу это добро домой – столько своих фотомордочек за один раз она в жизни не видела…
Юра заправляет в увеличитель вторую плёнку, а я закрепляю второй лист. Я уже немножко устала, тут жарче, чем в холле – всё плотно закрыто; от красного фонаря, от разогретого кожуха увеличителя веет горячим. Юра в простой рубашке с закатанными рукавами, а мне уже жарко в тёплом свитере, который я надела на метельную погоду…
А под свитером у меня просто тоненькая футболочка старенькая, зашитая мамой, нельзя в ней быть…
- Экспозиция!
Щёлчок. Вспыхивает экран. Гаснет экран. Я двигаю маску. Кажется, всё жарче становится. Зачем только я это вино пила… Ведь знала, что будет голова плыть. Ну вот как тут жить в наше время с такой непонятной для всех особенностью: совсем немножко спиртного – и сразу голова кругом. Надо было хоть бутерброд с колбасой съесть, а я только яблочко пожевала. А от яблок мне всегда есть хочется. Ладно, переживём как-нибудь… А вот тут, похоже Татка кончилась и началась я… Да, это я! Это я сидела на ручке кресла, а потом на диване! А вот мы с Таткой вдвоём… Нет, ну, какая же дура, так укуталась… Ведь знала, что тут тепло в цокольном этаже…
- Экспозиция!
Вспышка. Темнота. Ещё немножко осталось. И сразу побегу на воздух. Жалко, что здесь нет окон – я бы распахнула окно, чтобы снег летел в лицо… Свет. Вспышка. Темнота. Я двигаю маску. Стараюсь не дышать. И ещё вспышка. И темнота. Передвигаю маску в последний раз уже из последних сил… Уфф… всё! Наконец-то. Можно освободившимися руками хоть немного помахать себе в лицо.
Но пока нельзя выходить – можно засветить нежное изображение, надо дождаться, пока лист будет перенесён в ванночку с закрепителем… Ещё пару минут подождать…
- Ника? Что с тобой?..
А я судорожно ищу кусочек чистого стола, чтобы поставить локоть, а на локоть – голову… Сейчас, сейчас…
Второй лист аккуратно укладывается в закрепитель. Красный волшебный свет вдруг в один миг становится тяжким и вязким. Мне хочется куда-нибудь лечь, но тут можно только на пол.
- Ника!
Он успевает меня подхватить.
- Тебе плохо?
- Душно…
Я очень пытаюсь передвигать ногами сама, но Юра, не раздумывая, подхватывает меня на руки и выносит в холл. Кладёт на диван, бежит распахивать дверь, потом опять ко мне с встревоженным лицом.
- Тебе нужно на воздух!
А мне сразу лучше на этом кожаном диване, он прохладненький…
На воздух - это надевать пальто, идти по длинному коридору, потом по ступенькам вверх, всё это тяжко, жарко… А мне хочется лежать… Юра размахивает надо мной «Советским фото» - прямо целой подшивкой. Я оттягиваю беспомощной рукой на горле душный свитер. Если бы это был князь, я бы этот свитер, конечно, сняла…
- Может быть, тебе что-то более лёгкое надеть…
И меня вдруг осеняет. Там, в костюмерной, куча же всякой лёгкой одежды. Отлично! Юра молодец. Но как он сказал деликатно: не «снимай свитер», а «что-то более лёгкое»… Князь бы просто сам раздел бы меня и ещё водой бы облил. Впрочем, Юра тоже бежит с водой из графина. Я медленно сажусь на диване. Сейчас что-нибудь придумаю…
- Можешь мне сделать чай?
- Конечно! – вскакивает он с готовностью.
- Крепкий, сладкий. А я пойду что-нибудь поищу себе…
В костюмерной, оставшись одна, первым делом стаскиваю свитер. О, блаженство… И футболку долой. И брюки. И сапоги, и колготки... о, счастье…
И веер как кстати! Пару минут я посидела в кресле, с наслаждением обмахиваясь веером. Как же хорошо… Сейчас надо найти какой-нибудь пеньюарчик посвободнее. Или сарафан без рукавов. Короче, я спасена, без жарких сапог теперь будет отлично.
Я вышла к Юре в длинном летнем халате – чёрном, с красными розами. Запахнулась в него два раза – такой он широкий. В сабо на платформах – тоже нашла там в ящике и нацепила на босу ногу.
Юра смотрит на меня восхищёнными глазами.
- Ты похожа на японку…
Ну да, я и волосы подколола наверх, так прохладнее. А халат, действительно, похож на кимоно – шёлковый, с широкими рукавами, наверное, довоенный ещё.
Но смешно, конечно: я – и вдруг японка…
- Вот чай. Я тебе бутербродов наделал. Садись. Тебе получше?
Он милый. И так смотрит искоса, боязливо опуская глаза… Вежливый, почтительный, осторожный. Интересно, девушки у него были? Или хотя бы одна девушка? Вообще не похоже… А князь? Не вежливый он и не почтительный совсем. Нахальный и охальный. И девушек там вагон несчётный. А глаза трогательные и ранимые…И сердце к нему рвётся, и невозможно, невозможно туда, в это сердце, кому-то другому поместиться… Любой другой – он чужой, совсем чужой, совсем ненужный… И зачем я, дура, пошла эти фотографии печатать… Ну, сделал бы Юра всё сам. Даже ещё и лучше бы сделал, чем со мной, и уж точно быстрее…
- Я лабораторию открыл проветрить. И глянцеватель здесь включил, чтобы он там
воздух не нагревал. Там действительно, жарковато…
Ага, вот он глянцеватель, ну и здоровущий, я такие только в фтомагазинах видела. Да уж, если его включишь, то комнату можно им отопить…
Мне не терпится посмотреть, что там вышло, я быстро дожёвываю бутерброд, и мы идём на дальний столик. Юра вытаскивает из розетки шнур, включает настольную лампу, мы садимся на диванчик рядом. Фотокарточки, высохли и поотскакивали сами от блестящего зеркала агрегата. Теперь их надо разложить соответственно расположению на плёнке.
Специальным фотографическим карандашом прямо на лицевой стороне снимка, в уголочке, Юра ставит порядковый номер.
- Вот теперь выбирай. А я буду отмечать кадры.
- Первый, – сразу говорю я.
Татка тут ещё не успела нарядиться, сидела и глазела по сторонам, а Юра её незаметно щёлкнул. Она успела заметить это – и взгляд у неё живой и изумлённый. Ей понравится. Я прямо об заклад готова побиться, что её так никто не снимал…
- Пятый, шестой, восьмой, - бормочу я, разглядывая маленькие прямоугольнички и улыбаясь про себя. - Десятый, одиннадцатый, двенадцатый… вот все, которые в шляпе – все отмечай. Дальше четырнадцатый, пятнадцатый…
Юра послушно помечает кадры. Нас так тоже учили на кружке. Чтобы отметить нужный негатив, надрезать перфорацию – и пальцы, протягивая плёнку, нащупают нужное место. А у Юры специальные щипчики, которые вырубают по краю плёнки аккуратные лунки…
Меня охватывает творческий восторг. Уже хочется видеть это на больших листах, делать это всё своими руками. Нет, не зря я приехала, конечно, не зря!..
продолжение следует