Я стал охотником очень рано, по современным понятиям. Уже лет в восемь, тайком от отца, я брал ружьё и ходил в лес учиться стрелять.
Но соседка, что была домохозяйкой в многодетной семье, настучала отцу и у меня дома был разбор "полётов", где отец официально разрешил мне тогда
ходить на охоту, хотя мать была против, в этом вопросе. Тогда мне было уже лет девять. С тех пор я стал приносить домой дичь.
Мне это импонировало. Я, как никак, стал добыдчиком в семье. Отец-то был у меня инвалидом войны первой группы. Трудно ему приходилось зарабатывать хлеб для семьи. Я это рано понял и всячески помогал ему. После института, так получилось, работая на заводе руководителем химической лаборатории, я получил отравление и врачи вывели меня на инвалидность. Рекомендовано было жить в селе. Так я стал работать егерем. У егеря, основная работа, это охрана зверя и регулирование его численности. И это не только волков и медведей, но и лосей, которых развелось в то время столько, что они стали угнетать лесопосадки сосны, поедая верхушки молодых сосёнок и даже ломая десятилетние деревца, не давая выполнять планы лесников по выращиванию леса. Тогда и пригодились мне детские навыки ориентирования в лесу, при добыче диких животных и птиц. На нас, местное правительство, наложили тогда планы по сокращению численности лося и кабана. Кабаны, в то время, стали делать набеги на огороды в деревнях и портили покосы граждан, вспахивая, как плугом, своим носом, пойменные луга, в поисках съедобных корней и разных насекомых. Тогда, пришлось много стрелять зверя. А если учесть, что зарплата егеря в то время составляла 65 рублей, а минималка 70 рублей, то пришлось, чтобы содержать семью, ещё и заниматься промыслом пушнины. Вот, настрелявшись досыта и повидав много крови, сперва я отказался от охоты на дичь, а затем и вообще ушёл из егерей. Стал работать пчеловодом в совхозе.
А потом оформил фермерское хозяйство, пока меня, с моим многочисленным хозяйством, не облили бензином и не подожгли, в два часа ночи 16 июня 1993 года. Еле спаслись мы с женой, в этой критической ситуации. Это коммунисты боролись с возникновением частной собственности в сельском хозяйстве, с фермерством.
А сейчас я опишу вам конкретный случай на охоте из егерьской службы.
Это было в мороз -35С*. Зафлажили мы тогда шесть волков, после того, как они завалили девятого лося, в том районе посадок сосны, куда лось зимой скапливался на кормёжку. Стоять неподвижно, скажу я вам, в такой мороз, больше 15 минут невозможно. Чтобы не замёрзнуть окончательно, я поставил ружьё в снег, а сам вибрировал телом, не допуская больших движений, чтобы зверь не заметил меня. Одет я был в белый масхалат, при этом. И вот, согреваясь, как мог, я вдруг услыхал непонятные звуки, похожие, отдалённо, на мяуканье, а потом, метрах
в пятидесяти от меня, я увидел серо-рыжие тени зверей. Когда первый зверь показался среди рядов сосняка, я выстрелил. Надо, здесь, отметить, что при зафлажении участка, где легли на днёвку волки, никаких иных входных следов в участок охоты нами не был обнаружен. После выстрела, на месте зверя, как будто произошёл взрыв снежного покрова и всё мгновенно исчезло. От нервного напряжения в тот миг, я даже весь вспотел, думая, что промазал. А это значит, что работа коллектива пойдёт насмарку. И все мёрзли, натягивали флажки,- всё попусту. В скорости, минут через пять, подошёл загонщик и объявил, что зверь ушёл с кровью. Ещё минут через десять, раненного зверя добыли. Это была крупная рысь, что зашла в загон и вышла на мой номер. До сих пор шкура этого зверя висит в гостинице охотхозяйства, как экспонат охоты. А волки тогда пересидели в загоне, а ночью, вожак стаи, вывел их из под флажков, перемахнув через флажки. При этом, в месте пересечения флажков, стаей, следы их были все опоношены калом. Так волки боятся красных флажков.
Но это, надо заметить, только первый раз. Потом, ещё не раз, этот вожак выводил свою стаю из под флажков. И взяли мы его лишь лет через пять. Высота в холке у этого зверя была около метра. Выглядел он, как лосёнок. А в ту зиму мы добыли четырнадцать волков и более 35 лосей, согласно наличия товарных и спортивных лицензий. В те годы я сдавал государству много пушнины и получал, в качестве поощрения от государства, квоту на покупку бензопилы, ковров и другого дефицита, через райпо района. Такие были времена. Это были где-то 1976-1983 годы двадцатого века. А сейчас скажу вам на счёт жалости к зверю. В последние годы ведения домашнего хозяйства, нервы у меня стали такими слабыми, что даже куриц жена рубила, а свиней и телят резали соседские мужики. Меня, охотника, в дрожь бросало от мысли забить скотину, что я кормил из своих рук. Ружья свои я давно сдал. В лес хожу только за грибами, да ловлю еще диких пчёл, устанавливая специальные ловушки на деревьях. Так удавалось мне, в иные годы, поймать до семи роёв. Знавал я и одного крестьянина, из глухой деревушки, что ловил за лето и по восемнадцать роёв. Вот такие ситуации бывают в жизни человека.