Женщина отсидела еще в советские годы. Когда была молодой. Она тогда работала продавцом. Что-то случилось. Трудно сказать, что именно. Но ее посадили. Отсидела немного, года три. Но, видимо, психика надломилась.
Ей трудно было общаться с людьми. Казалось, что все смотрят на нее и осуждают за прошлое. И доверия нет, конечно. Смотрят и думают про себя, что горбатого могила исправит.
Короче говоря, на ее репутации – клеймо. Так она считала.
В торговлю не пошла, потому что, как она говорила, «ноги не несли». Устроилась на завод, сначала ученицей. Затем стала настоящей полноценной работницей.
Кругом много мужчин. Но замуж не вышла. Может, сказалась неуверенность в себе. Может, не нашелся человек, которому она бы понравилась.
Так молодость пролетела. А она одна и одна. Вышла на пенсию. Друзей нет. Знакомых много, но друзей нет.
Замкнулась в своем жилище, и ей было очень хорошо.
Я не раз замечал, что ранимые люди, особенно если они пережили нечто нехорошее, жестокое, уходят в себя. И закрываются в четырех стенах. Живут себе и живут, не страдая от одиночества. Потребность общаться отпадает, если эта потребность вообще была.
Ходит такой человек по улице, может встретить знакомого и поговорить, а сам ни с кем не заговаривает, даже ни на кого не смотрит. Люди будто в другом мире живут, в другой реальности. А этот одинокий человек весь мир переносит в себя. О таких так и говорят: в себе замкнулся. И лучше замки не ломать и не вытаскивать одиночку наружу. Потому что ему будет очень плохо.
Она устроила спокойную размеренную жизнь. Делала все медленно, даже с наслаждением. Зимой потихоньку что-нибудь ремонтировала в квартире. Сходит в магазин, купит строительные материалы и возится всю зиму. Сделает какую-то часть, остальное – до следующей зимы: торопить некому.
С весны по осень – другая жизнь. Когда оттаивала природа, она много гуляла, радуясь весеннему воздуху. Затем ходила в лес. Например, за побегами сосны. Ей много не надо. Так, немножко. Наберет - и сделает настойку, чтобы здоровье поддерживать, ведь болеть никому не хочется.
И так – до черемши, ягод и грибов. Уезжала далеко от города. Сама искала «урожайные» места.
Наберет – и домой. Много не надо. Для себя, чтобы приятнее чай пить. А черемшу резала мелко и солила на зиму: хорошо добавлять в суп или в жареную картошку.
Продавать лесные дары на рынке тоже не хотелось: общение с людьми удовольствия не приносило. Да и зачем деньги, если на жизнь хватает?
У нее появилась радость. Причем неожиданная радость. Как-то вечером она столкнулась на лестнице с молодой соседкой. Она вела из садика маленькую дочку. Круглые глазки, милые косички, ангельское личико, которое может быть только у ребенка. Девочка остановилась и, как ручеек, прожурчала медленно и по-детски: «Здравствуйте».
Женщина ответила. И это «здравствуйте» стало для нее небольшим теплым лучиком из неведомого ей мира. Теплого, нежного, милого.
Она выследила, буквально выследила, когда мама с дочкой уходили в садик. И в какое время возвращались.
Она страшно боялась проспать. И даже купила недорогой китайский будильник на батарейке, чтобы утром выйти из квартиры и услышать волшебное «здравствуйте».
Она как будто куда-то шла по делам. Как будто. Проходила с деловым видом, останавливалась и радостно разводила руками. И девочка разводила руками.
Увидит ребеночка, посмотрит в его круглые глазки. И появляется улыбка, которой не было на ее лице много-много лет. Может, с детства.
Сделает круг по двору – и домой. Чтобы дождаться вечера и выйти навстречу девочке и ее маме. И снова руки летят, как крылья, и снова улыбка, и снова эта чудесная, восхитительная девочка.
Так в ее жизнь вошла радость. А мать девочки, наверное, поняла, в чем дело. Говорят, что у женщин хорошо развита интуиция. И мать останавливалась и смотрела, как эта сгорбленная старая женщина в темной одежде на миг как будто взлетает над землей, как светлеет ее лицо и загораются любовью глаза.