Нетрудовой элемент

 
   Епископ Варнава вспоминает о своем старце-наставнике Гаврииле (Зырянове).

   "Приснопамятный старец схиархимандрит Гавриил родился в 1844 году 14 марта. Родители его были зажиточные и благочестивые крестьяне Пермской губернии Ирбитского уезда деревни Фроловой Феодор и Евдокия Зыряновы.

   Гавриил в молодости ушел в монастырь, где первое послушание проходил в пекарне.
 
   В хлебной послушание дано не случайно. Игумен знал, что делал. Послушание тяжкое, требующее большой физической силы, ведь у них не было электромеханических тестомешалок, и опары по несколько десятков пудов ( 1пуд- 16,37) в день надо было вымешивать руками. Это раз.

   Во-вторых, работа пыльная, пот льет ручьями, в помещении жарко. Прибавьте к этому разные столкновения с окружающими, эту зависть человеческую, которая если появилась на небе и сделала светоносного Сатаниила просто сатаной, то почему, скажем, ей не быть и в хлебной Оптиной пустыни?.. Подвиг брата Гавриила, а он горел как жар, вскоре же возбудил нездоровую ревность в ленивых и теплохладных.

   Или вот распорядок дня. Если жить в Боге, не иметь никогда уныния, но всегда, по апостолу , радоваться, что кругом тебя такая благодать, тогда только его и выдержать можно. Брат Гавриил непрестанно твердил себе, что он монах, и искушений не замечал, так же, как и проступков ближних. Он был чист сердцем. Осуждения он не знал.

А режим такой.

Утреня, как я сказал, в 2 часа ночи. Пекари стояли до кафизм. Они начинались, старшой брал благословение у игумена, зажигал свой фонарь у местночтимой иконы – огонь для печки должен был быть священный, – и все девять хлебопеков, в том числе и Гавриил, уходили месить хлебы.

Пока тесто подходило, ложились по лавкам и отдыхали.

Посадка хлебов в печь.

Новую затирают опару.

Первые хлебы поспели, вынули их из печки, снова берутся месить вторые.

Пока они подходили, пили чай.

После него – разделка теста на хлебы и распределение по формам.

Посадка в печь и – новая, третья опара.

Пока хлебы в печке пеклись, шли обедать на трапезу.


    …После обеда дозволялось отдохнуть, но не более получаса. Некогда. Нужно было вынимать вторые хлебы и сажать в печь третью очередь. Теперь можно было уйти в свою келью (часов на пять), помолиться, почитать, починить одежду и прочее.

Затем снова выемка хлеба.

В 7 часов вечера надо идти на правило в церковь, оттуда на откровение помыслов к старцу в скит (он вне монастыря).

В 9 часов вечера надо опять в хлебную – делать постанов на завтра. Ведь братии было несколько сот человек, да постоянно приезжавших к старцам сколько! И потом, как это ни странно, святая обитель брала частные заказы из Козельска по булочной части. Пекли булки, баранки, куличи, пироги, заготавливали лапшу и сухари31. От них и братии кое-что перепадало. В общем, за сутки надо было 75 пудов ставить теста. Пекли три раза по 25 пудов.

Мало всего этого. Гавриилу дали еще дополнительное послушание ходить каждый день к ранней обедне петь на правом клиросе, а в праздники и воскресенья петь в соборе на левом клиросе и еще звонить в один большой колокол на колокольне.

Дел довольно, «по горло», так что и отдохнуть некогда. Да и вообще свободного времени почти нет.

Вот она, монашеская жизнь «дармоедов», которые только спят да лежат, да брюхо растят, как обычно слышится в миру о смиренных тружениках. «Нетрудовой элемент» … Может ли быть что более издевательское и несправедливое?

И если бы этой внешней трудовой жизнью всё ограничивалось! Но в том-то и дело, что это только меньшая часть подвижнической жизни. Кто хочет очистить себя не только от страстей и дурных привычек, приобретенных в миру, но и от самих причин их и производителей, то есть от помыслов, тот ведет ежечасную, ежеминутную борьбу с ними. Он всегда должен быть весь внимание, весь – око, непрестанно настороже, в непрерывном напряжении и молитве. И не день, не неделю, не год, не два, а десятки лет! Только спустя лет тридцать, при нормальном порядке вещей32, человек в результате такой внутренней жизни достигает вожделенной свободы о Христе , на опыте познает, что такое духовная молитва, непрестанная память Божия, богосыновство  и прочее. Каждый в свою меру, конечно.

     А внешние труды, которые так ценит мир… В миру есть специальности, при которых люди всю жизнь работают по ночам. Их собратья отдыхают и заваливаются спать с женами и без жен, а они обязаны идти на дежурство. И, однако никто из них, кроме званных от Бога, не согласится сменить эту жизнь на «дармоедскую» монашескую. А про духовную и говорить нечего.

 Молитва – зеркало подвижнической жизни. Пусть таковой только испытает себя в ней, пусть только сходит на помпезное «веселое» архиерейское богослужение и постоит в мирском храме, но с начала и до конца, начиная от слов «Востаните! Владыко, благослови!» до последнего «Господи, помилуй», и он увидит, что никакие «партесы» ему не помогут. Он соскучится и убежит, по крайней мере раньше времени. И так пусть походит недельку-другую, месяц. Тогда немножко поймет, что значит жизнь в пустынном монастыре, без людей, серая, однотонная, без развлечений, кино, театров, футбола и прочего, где, как в Оптином скиту, встают уже в 2 часа ночи, а до этого еще в 12 – к полунощнице и к стихологисанию (чтению) Псалтири…33

Если же еще попытаться следить за своими мыслями во время молитвы и постараться не вспоминать ничего из случившегося за день, чтобы в голову не проникла ни одна посторонняя мысль, то он увидит, что через полчаса уже его всего разломит. А ведь настоящие монахи этим занимаются всю жизнь. Эта-то борьба непрестанная с помыслами и называется «невидимой бранью». Она-то и делает христианина и монаха совершенным и богоносцем. Для нее-то и бросали горячие люди все: положение, родителей, жен, невест – и уходили в пустыню.

Если такой человек честен, он никогда не назовет монахов «нетрудовым элементом». Просто жить в монастыре всю жизнь, без всякого подвига, лежа на лавке, никуда не выходя, – это уж сам по себе величайший подвиг! В концлагере и тюрьме и то лучше, там есть рассеяние, нет труда молитвенного, так ненавистного диаволу, следовательно, и нет борьбы с бесами; там некоторые неплохо устраиваются, как я видел собственными глазами.

       Отрывок из книги  "Тернистым путем к небу" епископа Варнавы.



*