Утром я, как обычно, собирался на работу. Необычным было то, что меня никто не разбудил. Мне никто не приготовил кофе и тосты с джемом, не погладил рубашку. Мне не сказали, что уже пора идти, «а то, опоздаешь». И ещё мне никто не сказал, чтобы я перезвонил, когда будет свободная минута, и не поцеловал, привстав на цыпочки, на прощанье.
Она ушла потихоньку, когда я ещё спал, со своим розовым чемоданом на колесиках, именно за то, что я не ценил все то, о чем сказал выше. И мне было грустно. Действительно, почему не ценил? Или ценил, и недооценил? Или, причина вообще не в моей оценке, а появился кто-то другой, кто лучше ценит?
И как? Насовсем, или только на время (к маме, к подружке, к сестре)?
Я вытащил из шкафа новый серый пиджак. Он был аккуратно порезан на узкие полоски. Из недр лохмотьев вывалилась скомканная бумажка, которая оказалась запиской.
«ТЫ ПАДЛЕЦ И НИГАДЯЙ, – старательно, заглавными буквами, но не очень грамотно было выведено карандашом в письме, – НО ЕСЛИ ЗАХОЧИШ ИЗВЕНИЦА НАБИРИ ЛЁКУ НО Я ТЕБЯ ВСЁ РАВНО НИ ПРАЩУ ЖИВОТНЫЙ».
Я облегченно вздохнул.
Шут с ним, с пиджаком.