Упало солнце! Видно, как оно, опускаясь до горизонта, встречаясь с тучами и обтираясь об них, начинает плавиться, меняя свой цвет из ярко-золотого мандарина, в темно-красное яблоко. Его края теряют свою четкую пропорцию полукруга, и начинают напоминать лежащий на земле гниющий плод. Он проседает, уменьшается прямо на глазах, разливаясь на земле огненной массой и застывает, покрываясь ночью.
Вот и все. Тусклый свет фонаря, наоборот набирает свою световую силу, окаймляя вокруг себя в желтый свет. К нему глаза быстро привыкают, и начинает оживать другой мир. Комары, мошка, моль, окружают лампу, летая вокруг нее. Летнее тепло пронизывают свежие сквознячки не уснувшего еще ветерка. Видно, ему любопытно следить за мною, сидящем за столиком на скамье под шелковичным деревом.
Ну и глупо. По прогнозам завтра ожидается сильный «северок», а значит ему нужно хорошенько выспаться. Но ветер и не думает об этом, видно, как и я вспоминает о том, как лет сорок-пятьдесят назад мы мальчишки с этого двора, собирались здесь. Поговорить нам всегда было о чем, событий, не оставленных нашим вниманием, происходила каждый день огромная масса.
А потом. Потом, мы, взрослея, стали более занятыми. Кто-то остался жить в этом длинном одноэтажном доме на пять квартир. Витька с Генкой, Игорь обзавелись семьями, растили детей. Я покинул эти края ища другую жизнь в Сибири, наполненную открытиями месторождений, строительством производственных объектов, их эксплуатацией. Но вот и закончился тот мир молодого бунтаря и строителя, решил вернуться на родину. А друзей уже нет. В доме живут другие люди, не знавшие нашего детства, как и моих друзей. А сегодняшняя новость, что их уже не стало, подкосила ноги, разыскал в сознании воспоминания и выпустил их наружу.
Сиреневые кусты, наполненные салютами – розово-белыми цветами навевают еще больше удрученности на душе. А когда-то в их куще жил домовой со своим семейством. Дед со сломанным носом выходил к этому столу, покряхтывая, и звал своим скрипучим голосом наших соседей стариков – Струка, Сэмэна, Грышу, Иван Михалыча. Это были великие люди – фронтовики. Наши отцы заслушивались их рассказами о войне. Дед Струк был разведчиком, и не смотря на свою полноту крутил такие пируэты на турнике, что у всех нас дух захватывало. Иван Михалыч был летчиком, дед Грыша – связистом, дед Сэмэн – артиллеристом. Герои!
Что-то хрустнуло справа. Прищурившись, всматриваюсь в сиреневый куст, и что-то на душе содрогнулось, когда увидел очертания домового. Неужели одноглазый Васька, так звали его старики.
А он смотрит на меня, пытаясь вспомнить, кто засиделся под шелковицей.
Прошедшая дрожь по телу, как в детстве при виде домового, меня заставила приподняться. Но к счастью, это не Васька, и дрожь в коленях стала ослабевать. Это Витька? Цыпа.
- А говорят ты того, ушел уже, туда, - то ли сказал, то ли подумал я так.
- Та не слушай, - вышел из куста дружище. – Ждал тебя, скучал. Слышал, ты, сюда переехать жить хочешь. Да и ладно, а то скука, - ветерок резко набрав силу, ударил мне в нос сиреневыми запахами с пылью, непонятно откуда-то здесь взявшейся.
Протерев глаза смотрю на Витьку, а это и не Цыпа, а кудрявый рыжий Серега, с конопатками на лице. Улыбается.
- Что-то ты так и не постарел совсем, - удивляюсь я.
И поверить своим глазам не могу, ведь он то совсем пацаном, так сказать первым ушел от нас, попав в аварию. Работал водителем «Скорой помощи» и в гололед, вылетел с трассы…
- А зачем. Это ты, Ванька? – спрашивает он.
- Да, я.
- И не признать, совсем взрослый стал. Небось внуков много? Счастливец. А я среди стариков жил, наших дедов и бабок, вместо того, чтобы рассказать, о чем, только и делали, что жалели меня. Скука. А только потом родоки пришли, вот встреча была. А когда Цыпа нагрянул к нам, потом – Генка. Помнишь?
- Генку-то, которого Курой звали? Конечно. А что с ним?
- С Афгана пришел. Не слышал?
Кивнул головой. И понял меня Серега, что помню я Куру, уж сильно Афган его потрепал, оставив без ноги, половины легкого, и еще там чего-то. Не прожил и нескольких лет. Запил, по ночам, говорят, орал: «Духи нас окружают! Огонь, огонь!»
- Ой, Ванька, - слышу голос Генки, - ты ли это?
- Ой, Генка, да как это? – вскочил на ноги и всматриваюсь в друга. А он прячется, то за тем кустом стоит, то за деревом. Улыбается.
- Так не прячься же! - Взрываюсь я. – Столько лет не виделись. Извини, дружище. Как дела-то у тебя?
- Да откуда они у меня, это у тебя дела – осваивал Север. А я-то чего. Нас как шваркнуло там всех, кто на броне сидел, машину с дороги в обрыв скинуло, в арык. Только я и остался жив. А как я без них, без своих ребят-то, оставшихся там. Позвали, вот и ушел. Посмотри на них.
Щурюсь. Лампу ветер гоняет туда-сюда, качается она во всю, мешая разглядеть отделение солдат сержанта Генки Курова. Сколько там ребят, толком и не сосчитать, пятеро, шестеро…
- Ладно, бывай, - махнул рукой Кура, и вместо него передо мною снова Цыпа.
Или нет? Домовой Васька одноглазый?
- Пора и мне, - скрывается он, а вместе с ним и ветер.
Обтираю пыль со своего лица, а то, оказывается, и не она, а сырость. От слез?
- Ваня, - зовет жена, - пора домой. - У тебя совести нет. Волнуюсь, где делся, а он во дворе сидит.
- Да, да, извини, - осматриваясь по сторонам, встаю из-за стола и направляюсь к крыльцу дома.
Неужели привиделось? А сам не столько друзей ищу, как домового Ваську, и шепчу про себя благодарности ему, что позволил увидеть друзей.