В 50-е годы XIX века чешский монах-августинец Грегор Мендель начал проводить опыты по скрещиванию двух сортов гороха. Цель опытов заключалась в том, чтобы установить, каким образом передаются по наследству различные признаки семян. Мендель выделил две пары противоположных признаков: зелёный - желтый (цвет); гладкая - морщинистая (поверхность). В результате своих опытов Мендель пришел к важному с философской точки зрения выводу, а именно, что признак является чем-то неделимым, т.е. он либо наличествует полностью, либо полностью отсутствует. Это противоречило модной в то время идее непрерывности, захватившей, благодаря Дарвину, прочные позиции в биологии. Как мы помним, принцип непрерывности в механике был сформулирован Николаем Оремом и получил всеобщее признание благодаря Галилею, подчеркнувшему значение этого принципа для нового естествознания в своем "Диалоге о двух системах мира". Принцип Орема-Галилея касался механического движения и гласил, что тело, начав двигаться из состояния покоя, должно, прежде чем оно приобретет какую-то скорость, пройти все степени медленности. Лейбниц в письме к Вариньону писал, что принцип непрерывности столь универсален, что "нет в мире явления, противоречащего этому великому принципу; напротив, все составляющее наше достоверное познание вполне подтверждает его" (Г.В. Лейбниц. Сочинения в четырех томах. Т.1. М., 1982, с. 212). Принцип непрерывности настолько пришелся по душе многим философам и ученым, например Гегелю и Дарвину, что потеснить его из философии и науки оказалось непросто. Так, Гегель утверждал, что все скачкообразные качественные изменения представляют собой результат непрерывных количественных изменений. Гегель возвел это утверждение в ранг всеобщего закона, который Энгельс впоследствии назвал "законом перехода количества в качество" (Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1953, с. 38). Чаще всего как пример действия второго закона диалектики в природе приводили, с легкой руки самого Гегеля, изменения агрегатного состояния вещества, например плавление льда или кипение воды. Если взять кипение воды, то оно рассматривалось как пример внезапного качественного изменения, происходящего как бы скачкообразно, однако, в основе его лежит непрерывное количественное изменение, а именно, возрастание температуры до 100 С. Что касается Дарвина, то он распространил принцип непрерывности на биологию, высказав гипотезу, что происхождение новых видов есть результат непрерывных количественных изменений прежних видов. Очень важным для придания правдоподобности тезису Дарвина было учение Ламарка о наследовании благоприятных признаков, т.е. тех свойств и особенностей, которые, как считал Ламарк, особь приобретает в процессе приспособления к окружающей среде.
В свете вышесказанного становится ясно, что результаты опытов Менделя было невозможно согласовать с принципом непрерывности. Во-первых, согласно принципу непрерывности, такие свойства, как гладкость или морщинистость, зеленый или желтый цвет семян, представляют собой не более чем субъективное вербальное описание, не являющееся научным, ибо эти свойства напоминают четыре качества элементов Аристотеля: холодное, горячее, сухое и влажное. Во-вторых, согласно принципу непрерывности, морщинистость, по мере разглаживания отдельных морщин, должна постепенно переходить в гладкость, а между желтым и зеленым цветом должно существовать бесчисленное множество оттенков. Вот почему гипотеза Менделя, согласно которой некий ген или скрытое свойство оказывалось ответственным за гладкость или морщинистость, зеленый или желтый цвет семян, не могла прийтись ко двору в XIX веке. Открытия Менделя, хотя и были преданы гласности в рамках двух публикаций в «Трудах Брюннского общества естествоиспытателей» за 1865 и 1869 гг. (Cf. W. Bateson. Mendel’s Principles of Heredity: A Defence. Cambridge, 1902, p. 211), не привлекли ничьего внимания и были вскоре прочно забыты. О Менделе вспомнили лишь в 1900 году благодаря упоминанию о нем в статье голландского биолога Гуго де Фриза: «Я пришел к выводу, что закон разделения гибридов, открытый Менделем для гороха, находит весьма общее применение в растительном царстве» (Цит. по: J. Schwartz. In Pursuit of the Gene: From Darwin to DNA. Cambridge, Mass., 2008, p. 107).
К началу XX века принцип непрерывности уже не пользовался такой популярностью, как в Новое время, ибо он был потеснен в самой физике, из которой он некогда распространился на философию и биологию. В XIX веке физика еще оставалась верной принципу непрерывности, на котором основывалась, в частности, теория электромагнитного поля, созданная Майклом Фарадеем и Джеймсом Максвеллом. Также на протяжении всего XIX века считалось, что энергия может передаваться от объекта к объекту лишь "перетеканием", т.е. непрерывно. Однако 14 декабря 1900 года немецкий физик Макс Планк предложил т.н. гипотезу квантов. Согласно этой гипотезе, энергия передается от объекта к объекту не непрерывно, но некими порциями, которые Планк назвал "квантами" (от латинского слова quantum = количество). В свете открытий Планка биология уже не могла слепо держаться за принцип непрерывности, и труды Менделя вскоре получили всеобщее признание.
Так было на Западе и в России до 1917 года. Однако с приходом к власти в России большевиков гегелевская диалектика, как один из важнейших элементов марксизма, стала частью официальной идеологии СССР. В результате русская наука сделалась объектом идеологического нажима. Нормальное рассуждение здравомыслящего человека должно было быть примерно таким: принцип непрерывности - вещь неплохая, но если ученые обнаружили, что природа ему не подчиняется, то его нельзя считать универсальным. Марксисты в СССР рассуждали иначе: марксизм есть самая передовая и самая истинная идеология, но марксизм основывается на гегелевской диалектике, придающей принципу непрерывности статус универсального принципа, следовательно, все научные теории должны подтверждать принцип непрерывности в том виде, в каком он сформулирован Гегелем в рамках второго закона диалектики. Чтобы не показаться голословными, мы взяли пример такого рода рассуждений из статьи "Дарвинизм и теория мутаций с точки зрения диалектического материализма", опубликованной в 1924 году в журнале "Под знаменем марксизма":
«Голландский ученый де Фриз, занимаясь разведением вечернего первоцвета (Oenothera Lamarciana) заметил в 1895 г. среди его всходов один экземпляр, который настолько отличался своими особенностями, что его можно было принять за особый вид. Он выделил этот вид (Gigas), оплодотворил во время цветения его же собственной пыльцой, причем возможность участия насекомых в оплодотворении была совершенно исключена, и полученные зерна посеял. Спустя несколько лет он получил новый вид (Oenothera Gigas), так как признаки новой формы оказались устойчивыми и передались потомству. На основании этих наблюдений де Фриз в 1901 г. и предложил свою теорию мутаций. Согласно ей, виды животных и растений в обычное время остаются неизменными, лишь слегка колеблясь в небольших пределах около среднего положения. Но эти уклонения ничтожны и влияния на изменение вида иметь не могут. И лишь когда для вида наступает период мутаций, он как бы взрывается и дает ряд новых форм в своем потомстве. Признаки их передаются потомству, и, стало быть, возникает ряд новых устойчивых видов. Старые же виды продолжают существовать. Те из новых видов, которые оказываются приспособленными к существующим условиям, выживают и размножаются, неприспособленные же гибнут и постепенно исчезают. Сущность этой теории таким образом в том, что не накопление бесчисленного множества мелких изменений создает новые виды, а внезапные крупные изменения старых видов в новые в периоды их мутаций. Как видно, эта теория очень заманчива на первый взгляд, ее революционность по сравнению со старой теорией Дарвина бросается в глаза. Но не все то золото, что блестит, и ее истинная сущность сразу выявляется беспощадным анализом диалектического метода. Основное положение диалектики есть: - все течет, все изменяется непрерывно... Удовлетворяет ли ему теория мутаций? Безусловно, нет. […] Приняв теорию де-Фриза и распространив ее на весь органический мир, т.е. на всю живую природу, мы должны допустить, что развитие в природе идет не диалектическим путем, т.е. приняв теорию мутаций, мы отказываемся от закона, что "диалектика - принцип жизни". Вот она, революционность теории де Фриза. [...] Где же тут перерыв постепенности, где накопление противоречий, где, наконец, переход количество в качество? Ничего этого нет. Разве это не метафизика?" (Д. Гульбе. Дарвинизм и теория мутаций с точки зрения диалектического материализма// Под знаменем марксизма. №№ 8-9, 1924, сс. 159-161)
Вот типичный пример извращенной большевистской логики. Когда-то Галилей основывал принцип непрерывности в механике на выводах естествознания своего времени. Также поступал и Лейбниц. Казалось бы, верность идеалам Галилея и Лейбница требует, чтобы мы отказались от универсализации принципа непрерывности, после того как выяснилось, что он несовместим с новейшими открытиями естествознания. Но не тут то было! Марксизм, приняв на вооружение в дополнение в диалектике т.н. исторический материализм, который учит об экономической, классовой обусловленности всех социальных явлений, в том числе и науки, изменил главному принципу, которым руководствовались ученые и философы прежних веков: философия должна искать истину и опираться в этих поисках на науку. Согласно же марксизму, сама истина диалектична, т.е. содержит в себе противоречие, а к тому же является классовой. Поэтому марксисты считали себя вправе высказываться о науке в следующем стиле: "Уже из того, что естествознание является составной частью идеологии или мировоззрения, с очевидностью следует, что естествознание одинаково подвержено всевозможным классовым влияниям, как и другие идеологии. Совершенно непонятным было бы, почему, - раз, согласно методологии исторического материализма, ничего в обществе нет внеклассового, - почему это естествознание, всегда бывшее ареной ожесточенной борьбы разных направлений и школ, должно быть рассматриваемо так, как будто оно похоже на того дьяка, который
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева ?[...]" (В.П. Егоршин. Естествознание и классовая борьба// Под знаменем марксизма, № 6, 1926, с. 123).
Из-за такой жесткой позиции советских идеологов ученые-генетики в СССР вынуждены были прибегать к весьма странной тактике, чтобы отстоять свое право заниматься нормальной наукой. В этом смысле поучительна статья профессора А.С. Серебровского "Теория наследственности Моргана и Менделя и марксисты", также опубликованная в журнале "Под знаменем марксизма":
"Кинетическая теория материи была горячо встречена Энгельсом, он ее приветствовал раньше, чем многие физики разобрались в этой теории. В новейшее время Ленин приветствовал нарождающуюся электронную теорию, считая ее переворотом, шагом вперед. Мне кажется, что и моргано-менделевская теория имеет равноценное или, во всяком случае, однородное значение с этими теориями и должна была бы встретить более или менее горячее и участливое отношение. Между тем фактически получилась диаметрально противоположная картина. В частности со стороны московских марксистов в целом ряде выступлений на диспутах и в печати, в рецензиях и т.д. ее встретили враждебно и подвергли серьезному сомнению вопрос о том, насколько эта теория может быть согласована с марксистским мировоззрением. Для тех из нас, биологов, стоящих на точке зрения Моргана-Менделя, которым одинаково близки и интересы марксизма, не безразлично, действительно ли это так, действительно ли марксистское мировоззрение не может быть согласовано с этой современной теорией? И это тем более, что все те товарищи, которые высказывались по поводу теории Моргана – Менделя и отмечали ее недостатки, с их точки зрения, противопоставляли ей, как антитезу, ламаркистскую точку зрения, как лучше удовлетворяющую идейным нуждам марксистов. Для нас, работающих в настоящее время в этой области, ясно, что ламаркистская точка зрения есть в значительной степени разрушенная, оставленная точка зрения, труп, который если и гальванизируется время от времени новыми и новыми исследованиями, то по причинам, о которых я скажу дальше[...]. Если действительно теория Моргана-Менделя не может быть согласована с марксизмом, то или она неверна, или наше марксистское мировоззрение не проработано в каком-то отношении" (А.С. Серебровский. Теория наследственности Моргана и Менделя и марксисты// Под знаменем марксизма, № 3, 1926, с. 99).
Понятно, что марксисты предпочли не прорабатывать еще раз собственное мировоззрение, а отвергнуть теорию Моргана- Менделя, т.е. генетику, объявив ее лженаукой. В 1950-е годы критика генетики стала общим местом для советских биологов (не говоря уже о философах), что видно, например, из статьи О.Б. Лепешинской "Творческое значение трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина для развития естествознания", опубликованной в журнале "Вопросы философии" №2 за 1953 год:
"Четыре года тому назад советские биологи-мичуринцы основательно разделались с биологами-идеалистами, последователями Вейсмана, Менделя, Моргана. Перед лицом широчайших масс народа (материалы дискуссии, как известно, систематически печатались в «Правде») скрестили теоретическое оружие материалисты и идеалисты в биологии. В чем была сущность споров, из которых материалисты-мичуринцы вышли победителями? Борьба между идеалистами и материалистами в биологии велась вокруг старого вопроса: возможно ли наследование признаков и свойств, приобретаемых растительными и животными организмами в течение их жизни? Биологи-идеалисты бездоказательно отрицают эту возможность. Материалисты-мичуринцы множеством фактов и экспериментов утверждают такую возможность. [...] Русские передовые биологи-материалисты беспощадно критиковали идеалистические бредни вейсманистов о "бессмертных" клетках, о мифических "генах". Вот любопытный пример. В архиве К.А. Тимирязева недавно был обнаружен журнал "Природа" за 1915 год со статьями русских вейсманистов А.С. Серебровского и Н.К. Кольцова. На полях против статьи Серебровского, в которой он разделяет организмы "на смертные тела и бессмертные воспроизводящие потомство клетки", К.А. Тимирязев (подчеркнув в тексте слова "смертные" и "бессмертные") кратко, но выразительно написал "болван", сопроводив это слово тремя восклицательными знаками. А на полях статьи Н.К. Кольцова, утверждавшего, будто возникновение нового вида есть результат того, что "в половом процессе соединялись между собой особи с различными генами", К.А. Тимирязев столь же выразительно написал: "О ослы, ослы вислоухие..." (О.Б. Лепешинская. Творческое значение трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина для развития естествознания //Вопросы философии, №2, 1953, сс. 126-127).
Заметим, что статья Лепешинской была опубликована в том же году, когда английские ученые Крик и Уотсон открыли механизм генетического кода - молекулу ДНК. Таким образом, приверженность советских ученых ложной идеологии привела к тому, что они намного отстали от своих западных коллег.