В начале августа партизанские формирования Белоруссии получили распоряжение Центрального штаба на подрыв мостов, железнодорожных рельс в зоне своей ответственности.
Приступил к выполнению распоряжений Центрального штаба и отряд имени Сталина. Бойцы обучены работе со взрывчаткой, подступы к железнодорожным путям разведаны. Кроме рельс стояла задача уничтожить линии связи вдоль железных дорог.
Одной из первых были серьёзно повреждены несколько километров железнодорожной линии Старый Двор – Поставы. Для проведения акции партизаны привлекли местных жителей. Всё было продумано и поставлено на поток. Селяне спиливают столбы линий связи, разбивают изоляторы, скручивают и уносят провода. Рядом партизаны закладывали шашки под рельс. Одной шашки хватало чтобы вырвать кусок рельса длиной примерно 30 сантиметров. Работа шла быстро. После установки 30 шашек с детонаторами, минёры поджигали бикфордов шнур и начинались взрывы.
Серия взрывов и вновь закладка.
Уже после операции один из жителей ближней к «чыгунке» деревни рассказывал Пущину.
– Когда начались взрывы подумали высаживается десант. Люди попрятались по хатам. Немцы с испугу побросали укрепления и бегом в рожь, будто рожь их спасёт. Сидели там целый день и только когда наши бабы, да детишки погнали животину в поле, осмелились занять боевые позиции. Но что толку, дело сделано – железнодорожное движение на протяжении нескольких километров парализовано. А да чыгункі ў той дзень так ніхто і не выйшаў. Вось як вас баяцца.
Последнюю фразу Глебу переводить не надо было. Всё и так понятно.
Боятся партизан немцы, сильно боятся.
Рельсовая война велась по всей Белоруссии в момент боёв на Курско-Белгородской дуге. Этим партизаны оказали большую помощь Красной Армии. Все железнодорожные перевозки по территории Белоруссии были заблокированы, доставить подкрепления и грузы на фронт немцы могли только после ремонта железных дорог. Блокированы также автоперевозки, поскольку мосты на шоссе были уничтожены.
Рельсовая война показала силу освободительного движения. Партизаны практически повсеместно хозяйничали на территории Белоруссии. Однако бесконечно терпеть активную противоборствующую силу у себя в тылу, немецкое командование не желало. Началась подготовка операций против партизанских формирований. К решению этой задачи привлечен вермахт.
Вилейский подпольный обком партии сообщил о концентрации войск в гарнизонах Будслава, Парафьянова, Глубокого, Щарковщины, Браслава, Видзы, Постав, Вилейки. В операции по блокированию партизанских зон и районов участвовали около 70 тысяч человек, вооруженных тяжелым оружием, танками, артиллерией, бронемашинами.
Блокада началась с прочески Нарочанских лесов, затем немцы пошли в направлении лесных массивов, расположенных на территории Поставского и Браславского районов.
В начале сентября отряд Громова находился в Казьянских лесах. Здесь, по договорённости со штабом партизанского движения ожидалась выброска грузов для отряда. Подготовили площадку, собрали валежник для костров, которыми следовало обозначить место выброса грузов. Ждали долго, но самолётов нет. Лишь под утро послышался гул. Непонятно чьи самолёты, откуда летят. Время прилёта авиации прошло. И вдруг гул самолёта. Вот он становиться слышнее. Тень самолётов и взрывы.
Оказалось немецкие самолёты бомбят по площадям. Бомбёжка вреда отряду на сей раз не принесла. Но стало понятно, к уничтожению партизан привлечена и авиация. Позднее выяснилась тактика немцев. Перед заходом солнца над лесом кружит самолёт-разведчик, фиксируя малейшие передвижения в лесной зоне, а утром по засечённым местам работает бомбардировочная авиация. Особого вреда эти бомбометания партизанам не наносили, поскольку отряды достаточно мобильны и постоянно меняли места базирования. Но тем не менее в одной из таких бомбёжек погиб комиссар отряда.
В конце августа секретарь подпольного Вилейского обкома партии Климов И. Ф. провёл совещание с командирами и комиссарами бригад и отрядов. На совещании была доложена обстановка в Вилейской области. Климов рекомендовал отрядам передислоцироваться на восток в Лепельско-Ушачскую зону, поскольку велика опасность блокировки партизан в нынешних районах дислокации. После этого совещания большинство отрядов ушли из Поставского, Браславского и Глубокского района на восток. Отряд Громова пока оставался в Казьянских лесах. Командир был уверен, лесная зона велика и вглубь немцы не сунутся.
В конце сентября отряд находился в Варопаевских лесах в районе деревень Промышляды, Ильняки, Полово. Немцы прочёсывали в это время Груздовские леса. Громов дает команду к переходу. Отряд разбит на небольшие группы и предпринимает попытку выходить в Груздовские леса, где немцы завершали прочёсывание. Это было 30 сентября. Группами шли в направлении железной дороги Поставы – Старый Двор. Был шанс перейти железную дорогу у деревни Волки и уйти в леса, но неудачно, немцы обнаружили партизан, и отряду пришлось уходить к Воропаево, оттуда в Казьянские леса. Если бы сразу пошли в Шарковщинскую зону, успели выйти.
Таким образом решение оставаться в Казьянских лесах вряд ли было правильным.
В начале октября немцы блокировали Казьянские леса. Пущин находился в группе Громова, здесь же был начальник штаба Кузьменко, и ещё полтора десятка партизан отряда. Кроме этой группы в Казьянских лесах находились другие группы различных отрядов.
Немцы приступили к проческе лесов.
Тактика операций проста: в 9 утра густой цепью каратели входили в лес, и до 6 вечера тщательно осматривая квартал за кварталом, передвигались вглубь. Группа Громова, не вступая в бои постепенно отходила. В конце концов возникла ситуация, при которой надо было или вступить в бой, но силы явно не равны, или искать место для прорыва.
Решено было прорываться и выходить из окружения.
10 октября 1943 года группа начала движение вдоль болота Мох в направлении деревни Алашки и Гриблы. И дальше планировали войти в Браславский район. Рассвет застал группу в лесу под Гриблами.
Чуть забрезжило. Холодно, морозно. Громов собрал группу.
– Делаем тридцатиминутный привал и броском вперёд. Лишнее всё выкинуть. Бросок должен быть быстрым и решительным. Идём цепью. Всё. Отдыхаем.
Глеб присел рядом с Громовым. Командир мельком глянул на него.
– Что, боязно?
Пущин пожал плечами.
– Ну почему же боязно. Не первый день воюем, выйдем, я уверен в этом. Мне ночью дом приснился, отец. Будто стоит батя у калитки и рукой машет, мол давай сынок, возвращайся скорее. Это хороший знак, значит увижу родных.
Громов устало прикрыл глаза.
– А я, который день заснуть не могу… Всё сделал не так… Только сейчас понимаю, надо было сразу в Лепель уходить…
Не первый месяц Глеб рядом с командиром, знал его человеком решительным, мужественным. Но этим ранним утром он не узнавал Громова: лицо серо-жёлтое, в глазах некая обречённость, подавленность. Говорят, перед смертью человек становиться безвольным, вялым, и по лицу его можно прочесть приближение смерти. Пущин не знал, так ли это, но лицо и глаза Громова в тот момент он запомнил навсегда.
Подошла еще группа партизан. Силы растут – уже веселее. Начинается движение. Впереди послышались автоматные и пулеметные очереди. Завязался бой. Партизаны рассыпались в цепь. Слышны разрывы гранат. Немцы наседают, они уже и спереди и с правого фланга. Отстреливаясь, группа отходит. Немцы оттесняют партизан в болото. Пришлось залечь и вести бой. Ранен Гриша Свистельников, пуля перебила горло. Григорий говорить не мог, показывает жестом, мол, добейте. Командир машет Грише Манчжуло, пристрели, облегчи страдания человека. Но Манчжуло отрицательно машет головой. Бой продолжается. Спустя некоторое время Свистельников умирает. Перебежками стали отходить. В одну из таких перебежек убит Громов, пуля попала в голову. Увидев, что командир упал, Глеб подбежал к нему, попытался было поднять. А вокруг свист пуль. Он лёг рядом, приложил ухо к груди командира – нет, не дышит. С надеждой на Пущина смотрят партизаны - Манчжуло, Пищулин, ещё кто-то из парней…
Глеб покачал головой, дескать, умер командир.
Да, командир погиб.
Группа продолжает отход. Впереди виднеется опушка леса.
Пущин командует.
– За мной.
Петр Пищулин, Манчжула и партизанка их отряда Анна, побежали вслед. Справа, слева свист путь, работает пулемёт. Глеб боковым зрением видит, падает Анна. Знал он эту девчонку, местная, Воропаевская. Подумал еще, жаль, молодая.
Группа выскакивает на окраину леса. Впереди трое немцев. Увидев партизан, они разворачиваются и бегут в лес впереди группы. Кругом слышна стрельба. Глеб углубляться в лес. Немцы, что бежали впереди свернули вправо.
Через полчаса остановились передохнуть. Вновь подъём. Продолжили движение.
Вечереет. Бой, и это хорошо слышно, затихает.
Их осталось трое: Глеб Пущин, Пётр Пищулин и Гриша Манчжуло. В бою группа отряда потеряла командира, начальника штаба и пятерых партизан, судьба остальных бойцов отряда имени Сталина неизвестна. Кроме их группы в этом бою участвовали около 200 бойцов других отрядов. Среди партизан потери большими. Но немало и карателей полегло в белорусской земле.
Бой затих.
Позже стало понятна схема, по которой немцы блокировали Казьянские леса. И вновь всё у них просто – к чему усложнять, у карателей перевес в силе, вооружении и технике. На опушке лесного массива в населенных пунктах немцы расположились гарнизонами; все дороги и тропы патрулировались; выставлены засады. С 9 утра большими группами по 150-200 человек фашисты прочесывали лес по кварталам, натыкаясь на отдельные группы партизан, пытались их уничтожить.
Скоротечный бой. Партизаны или уничтожены или исчезли. К 18 часам немцы прекращали прочесывание, над лесом летает самолет-разведчик.
И так каждый день.
Начались скитание по лесам. Голодно, холодно. Обогреться негде, костров не разводили. В населённые пункты попасть невозможно. Ели ягоды, больше клюкву, адски хотелось спать. Но толком заснуть невозможно, ноги мокрые, днем больше всего времени проводили в болоте.
Однажды решили наведать место стоянки отряда. Раннее утро, конец октября. Пришли и увидели сожженные шалаши и землянки, сохранился только большой ящик, в нём хранились продукты. На дне ящика крошки хлеба и остатки риса. Решили остатки собрать – всё пища. Вдруг рядом залаяла собака, раздались выстрелы – немцы прочесывают стоянку отряда. Пришлось бежать. Через полкилометра присели.
Ожидание. И вновь лай собаки, автоматная и винтовочная стрельба, немцев не видно, но по шуму ясно движутся в сторону группы. Слышны передвижения, разговоры, команды. Недалеко опушка леса и болота. Пришлось идти на середину болота. Залегли. Принято решение принять бой. Приготовили гранаты, оружие, простившись расцеловались, отходить из болота некуда, впереди чистые поля и деревня Волки, после боя оставаться в живых не рассчитывали. Вновь ожидание. Нервы напряжены до предела. По окраине болота слышны передвижение и редкая стрельба. Послышался свист, какая-то команда и все стихло. Немцы не пошли болотом, обогнув его, ушли в деревню.
На сей раз смерть прошла мимо.
Однако в болоте долго не высидишь и они решили уйти в Воропаевские леса.
В ночь на четвёртое ноября пошли. Темно, но идти можно, глаза привыкли к темноте, главное в яму не попасть. Впрочем, местность здесь равнинная. Глеб истоптал эту землицу вдоль и поперёк.
Впереди деревня Волки. Засели в кустах у окраины. Время около одиннадцати часов.
Пищулин подполз к Пущину.
– Командир, давай рванём. Немчура если здесь и есть, то наверняка самогон хлещет и ждёт утра. До реки рукой подать, а там уж наши края? Главное быстрее перебраться. Воды в реке почти нет, осень сам видишь какая – сухо. Что, пошли?
Рассуждения Петра вполне логичны. Глеб махнул рукой в сторону реки. Партизаны поднялись и слегка пригнувшись быстрым шагом пошли к берегу. Вот и цель – берег пологий, растительности почти нет.
Остановились.
Пущин командует.
– Парни вперёд, я прикрываю.
Пищулин и Манчжуло бегом спускаются к речке.
Вдруг стрельба. Вокруг свистят пули. Пущин отрезан от своих. Он мгновенно упал на землю, но из виду ребят не потерял. Парни прыжками в куче брызг перебежали речушку и исчезли в полосе леса. Спустя несколько минут за ними двинулись немцы. Сколько их было неясно, но темп движения вояк явно не партизанский. Ночь, боязно получить в лоб пулю.
Глеб, всё ещё ощущая опасность, медленно отходил. А опасность была повсюду. Немцы, преследуя партизан не только стреляли вслед исчезнувшим Пищулину и Манчжуло, но и строчили в сторону кустов, откуда выскочили партизаны.
Но вот стрельба стала затихать. Он углубился в лес километров на пять, знал куда идти – неподалёку охотничий шалаш. Год назад они с Чеховичем бывали здесь, ночевали в этом убежище. Шалаш и сейчас его принял. Принял, но отнюдь не согрел.
Ноябрь есть ноябрь, а если учесть, что несколько дней они без отдыха, в мокрой одежде и обуви уходили от преследования, ясно что без огня не обойтись, но спички промокли. Впрочем, разводить костёр опасно, кто может гарантировать что нет рядом немцев. По всему видно всерьёз фашисты взялись за партизан.
Глеб подправил убежище, бросил несколько веток внутрь, теперь можно устраиваться. Попытался уснуть. Сон не шёл. К холоду добавилось острое чувство голода. И с этим невозможно было бороться. Перед глазами лагерные видения – баланда, солёные бычки, чувство жажды. Всё вперемешку и всё сразу.
Поднялся, вышел из убежища, прислушался.
Тишина.
Попрыгал на одной ноге, на другой, постучал руками по бокам, по голенищам – раздышался. Дыхание стало ровным, он его слышал. Вновь юркнул в шалаш. Прилёг. И вновь перед глазами лагерные видения.
Что за чертовщина!
Опять бегом наружу, пробежал пару кругов вокруг убежища. Притих, прислушиваясь к самому себе. И о чудо – баланда и бычки исчезли. Перед глазами дом, родители, довоенная жизнь…
«Коллективизация. 1929 год. Горе в семье, туберкулезом заболели мать и братишка. Ванька умер первым. Глеб хорошо помнил его лицо в день похорон: жёлто-синее, худое. Острый кадык на обтянутой кожей мальчишеской шейке.
Перед коллективизацией ходили разные слухи о предстоящей жизни в колхозе, иногда анекдотичные. Однажды отец, вернувшись с собрания сказал, что, мол, все скоро будет отобрано, всех сгонят жить в большие дома, ничего своего не будет.
Жили они в это время в новом деревянном доме. Слушая отцовы байки о коллективных хозяйствах, мать категорически воспротивилась вступать в колхоз: «Умру, делайте что хотите, а пока жива ноги моей в колхозе не будет».
Времена были суровые, тех, кто отказывался вступать в колхоз преследовали. На их семью наложили «твердое задание». Это означало, что отец должен платить повышенный сельхозналог, их семье ничего не продавалось из магазина, ни спички, ни керосин. Хозяйство приходило в упадок. В 1932 году мать умерла. Они оказались сиротами. А в конце этого же года отец вступил в колхоз. К тому времени за душой у Пущиных было пусто. Спасала корова. В 1933 году Тамбовские края постигла засуха, начался голод…»
Голод.
И вновь голод. Только было успокоился, а тут воспоминания, и вновь связанные с голодом…
Засосало под ложечкой. Он зажмурился, покрутил головой. Но куда денешься, воспоминания прошлого рвут душу.
«Голод. Жуткая картина. Он хорошо помнил тот год. Распухшие, еле передвигающиеся люди. В селе было несколько смертельных случаев от голода, выручали речушки, питались, кто, чем мог, моллюсками, раками и было счастье, если удавалось поймать рыбу. А их семью спасло то, что имели корову.
Старшая сестра в это время с ними не жила, вышла замуж и уехала с мужем, таким образом, Глеб, Шура и Маша оказались с отцом. Отец работал в колхозе конюхом. Однажды с пастбища были украдены пять лошадей, следы вели в Саратовскую область. Отец пошел разыскивать пропажу, естественно не нашел и когда вернулся, рассказал, что в степных районах положение ещё хуже. В некоторых селах большая смертность от голода. Отец занят на работе, Глеб трудился за хозяйку, не умел только доить корову, а так по дому делал всё – топил печь, обстирывал семью, готовил пищу, хоть и была она однообразной, но это была поддержка семьи, а когда кончилась голодовка, научился выпекать хлеб, и кое-что стряпать, теперь уже по-настоящему…»
Сон всё же его свалил.
Весь день пятого ноября Глеб провёл в шалаше. К вечеру почувствовал себя вполне отдохнувшим. Удалось поесть. Пущин и во времена детства с мальчишками ел лесные ягоды, жёлуди, а сегодня Белорусские леса кормили его клюквой, он и сейчас подкрепился дарами природы.
Лишь стемнело вновь пошёл к месту, где расстался с друзьями. Надо было уходить из леса, где продолжалась зачистка, где погиб его командир, пали смертью храбрых многие товарищи. Двигаясь к речушке, Глеб в душе надеялся, вдруг друзья, с которыми он так неудачно расстался прошлой ночью ждут его. Прошёл хутора.
Впереди деревня Волки. Вот и ток. Не раз он ходил мимо этого сооружения. Ток сделан по уму. Во-первых, под навесом, с воротами, внутри много места и под скирды обмолоченного жита, и для очистки и сортирования зерна, всё здесь есть. И, во-вторых, запах. Этот неповторимый, мирный запах соломы. Из осторожности решил пройти через ток. И уже на выходе из главных ворот, увидел немцев. Инстинкт швырнул на землю. Упав, откатился к большой скирде и буквально слился с ней. Немцев было пятеро. Держались они словно хозяева, раскрепощённо, о чём-то разговаривали, смеялись. Внутрь тока фашисты не заходили. Выпустили несколько очередей и подожгли солому, причём подожгли с двух сторон, сперва с тыльной стороны куда Пущин вошёл, а уж затем и со стороны главного входа. Не дожидаясь, пока солома выгорит, развернулись и пошли к деревне. Пламя разгоралось. Путь к отступлению был отрезан. Пущину оставался один выход, бежать через входные ворота, а значит к немцам в лапы. Подождав пару минут, он рискнул. Прыжками выскочил за ворота и в кусты. Немцы, не оглядываясь удалялись, его они не увидели. Когда перескакивал пламя, обжег руки и правую сторону лица.
Немцы жгли строения, деревня постепенно исчезала в огне. Ни жителей, ни живности не видно.
А ему вновь повезло, он жив.
Опять пристанищем стал лес. Глеб нашёл более-менее приемлемое для отсидки место, это был завал деревьев. Нестерпимо болело обожжённое лицо и руки. Впрочем, физическую боль терпеть мог, не впервой, а вот то, что творилось в его душе описать сложно. Хоть и ушел он от горящей деревушки довольно далеко, но гул машин, стрельба слышались отовсюду, а ещё зарево горящих деревень и хуторов.
И так было всю ночь.
К вечеру шестого ноября всё стихло. Тишина абсолютная.
Он вернулся к деревне Волки. А её нет. Нет деревни, только дымящиеся остатки хат и придворовых построек. Пошёл к деревне Черемушники Подисенные, там также все сожжено, только слышен вой собак. Рабеки, Ильняки, Воложино, Скорыховка – всё сожжено. Ни одной живой души, всё мертво. Жителей немцы угнали.
Рассвет застал Пущина в Лопуховке. Да, в той самой Лопуховке, где он горбатился на семью Жоровых. Вот и хата пани Александры, точнее то, что от неё осталось – остов печи. И его сараюшка сгорела. Горько усмехнулся, вспоминая странную семейку. Жаль нет Константина, а так хотелось его спросить: «Что, пан Костя, помогли тебе твои немцы, по-прежнему любишь их? Получил? А сам-то где сейчас?»
Но нет Жорова, не ответит он, может и вовсе сгинул.
Через лесок пошёл в сторону Тарасовки.
Удивительно, но Тарасовка не сожжена. Впрочем, здесь толковых дорог нет, может потому и цела деревенька. Но ещё более удивительным был мирный свет в окнах и дымок из труб.
Жива деревня.
Постучал в хату Антипа Немирского, знал он этого трудягу. Антип открыл, но встретил Глеба насторожено. И настороженность понятна – семья. Трое детишек, жена, ясно за их жизнь человек переживает. Спустя полчаса отмытый, с перевязанными руками и перебинтованным лицом, накрытый двумя тулупами Пущин спал в сенях. Матерчатая перегородка скрывала его от детских глаз, да и жинка Антипа не заглядывала в тёмный угол.
В этой семье он прожил почти две недели. Пришел в себя, отмылся. Раны на лице и руках затянулись.
Во второй половине ноября 1943 года Глеб вновь ушёл в лес. Удалось связаться с Поставскими подпольщиками, а дальше, уже по команде Вилейского обкома ушёл в отряд Пономаренко.
Командовал отрядом хорошо знакомый Пущину по ряду совместных операция Гочаков Иван Михайлович. Вскоре Гочаков был отозван в распоряжение отряда бригады имени Ворошилова, а командиром назначен Мишин Константин Иванович.
Глеб с учетом боевого опыта вновь возглавил разведку.
Начался новый этап его партизанской жизни.
Карательные операции против партизан в Белоруссии в 1943 году, безусловно на какое-то время ослабили силы партизанских формирований, много полегло защитников Белоруссии, но сорок третий год – это далеко не сорок первый. На смену выбывшим в леса прибывало пополнение. Партизанские отряды росли численно, центральный штаб отладил доставку в леса оружия и боеприпасов. В конце 1943 года после переформирования каждому отряду вновь определена зона ответственности и порядок действия уже при соединении с частями Красной Армии. Отряд Мишина действовал на территории Глубокского района. Зимой 1943-1944 отряд располагался в деревне Зыково, на границе с Глубокским районом. Весной и летом партизаны жили в лесу недалеко от Константиново.
Для разведки Пущина вновь наступили беспокойные ночи, километры дорог и тропинок. При всём этом поддержка местного населения была несравненно весомее нежели в начале войны. Местные жители трудились связниками и информаторами. Каждый шаг немцев и полиции был известен в отряде. Не все, конечно, по-прежнему в сёлах и на хуторах было достаточно любителей отсидеться в сторонке, но помощников значительно прибавилось.
Командир отряда поддерживал связь с Вилейским обкомом партии и командованием бригады имени Ворошилова. Все данные разведки стекались в обком и штаб партизанского движения.
Весной и летом 1944 года продолжалась рельсовая война, партизаны громили гарнизоны, склады, мосты, линии связи. Для победы над врагом всё это было крайне важным и способствовало быстрейшему продвижению советских войск на фронтах. В этот год важна была и созидательная работа, работа по защите населения от фашистов, надо было думать о будущем, готовиться к мирной жизни. В период посевной часть личного состава направлялась на помощь населению деревень. Нуждающимся выделялись лошади, командиры помогали селянам решать вопросы снабжения зерном и картофелем. В городах и посёлках создавались подпольные комсомольские организации молодёжи. На молодёжь делалась серьёзная ставка, молодым жить после войны, им восстанавливать родную Беларусь. Много сил потребовала работа по выявлению прислужников, немецких холуёв и разоблачению агентуры немцев и «аковцев». Аковцы, это Армия Крайова, польские отряды, подчиняющиеся эмигрантскому правительству в Лондоне.
Первомай партизаны встретили активизацией подрывных действий на железных дорогах и мостах. В честь праздника, впервые не пряча лиц, отряд провёл рейды по деревням и сёлам зоны своей ответственности. Люди радостно встречали партизан.
Пусть и не удалось обойти все деревни, но молва о том, что партизаны вышли из леса опережала.
Май 1944 года стал предвестником Великой Победы.
В начале июля отряд Мишина в городе Глубокое соединился с частями Красной армии. Здесь закончил боевой путь партизанский разведчик, заместитель командира партизанского отряда по разведке Глеб Николаевич Пущин.
Окончание следует
http://proza.ru/2021/06/16/398