Широкое лицо нашего боцмана красное было всегда – работа такая, почитай всё время, в любую погоду, в любых широтах - от полярного Харасавэя до тропиков Кубы - на палубе. А вот глубоко кирпичная краска сползала ещё и на шею, густо её заливая, только в двух случаях: когда количество принятого на грудь превышало литр, что не часто, но случалось, или когда его кто-нибудь не понимал, как боцмана. Беда тогда матросу или плотнику, которым он непосредственный начальник по палубному хозяйству. Знающие люди говорили, что спастись можно было только бегством, – наш Михалыч не силён был ни на длинные, ни на короткие дистанции. Те же знающие под большим секретом могли рассказать и о паре случаев, когда не только подчинённые спасались от гнева боцмана бегством, но, когда и его непосредственному начальнику – от Михалыча перепадало и старпому. Но в целом, отношения у них были деловыми, тем более, что чиф редко вмешивался в повседневную работу своего сурового и отлично знающего дело подчинённого. А тот не досаждал начальнику ни просьбами, ни советами.
Каково же было его удивление, когда Михалыч вдруг заглянул в каюту старпома во внеурочное вечернее время. Тем более удивился чиф великому смущению всегда уверенного в себе подчинённого. И в каюту он вошёл как-то бочком, и топтался у порога, несмотря на приглашение хозяина.
Никогда такого не было. Старпом подумал недоброе: «Неужто нашкодил чего-то старик…».
- Да вы проходите, Михалыч, - попытался разрядить возникшую неловкость старпом, - садитесь, -
и пододвинул стул.
Боцман смутился ещё больше.
- Да я вот чего, - промямлил он, тушуясь, и шея его стала цвета кирпича…
Тут уж хозяин не выдержал: усадил старика на стул, протянул ему стакан воды, сел рядом.
А Михалыч всё не успокоится. Видно было, что человек решается на такое, за чем, может, вся
жизнь.
- Да, вот, такое дело, - наконец, решился боцман, - научите меня английскому.
У старпома только что челюсть не отвисла. А гость торопливо продолжил:
- Чтобы хоть в магазине без вашей помощи обходиться. Ну, там попросить что, расплатиться.
Надо сказать, что в увольнение за границей боцман всегда попадал в группу старпома, который
английским владел в совершенстве, что старику всегда и помогало. Порой он даже начинал
торговаться с ошарашенными продавцами. Старпом честно переводил все нелепости своего
подчинённого. Почти за сорок лет работы на флоте Михалыч не выучил ни одного иностранного слова, презирая все, кроме русского, языки, особенно английский. В любом порту, в любом магазине он, при надобности, сразу начинал говорить по-русски, считая, что этот язык и без перевода всем должен быть понятен. А то, что старпом переводит, он даже и не замечал. И тут вдруг такое! Есть от чего в ступор войти.
-- Да, что уж там, - сглотнул свою растерянность хозяин, - конечно, научу. Можно хоть сейчас начать.
- Вот-вот. Я и хотел сегодня же. В Роттердаме хочу ковёр с оленями сам купить.
На том и порешили, сразу отправившись в поход за знаниями.
Что уж там говорить, не зарплатой единой жив был моряк загранплавания. К тому же она и не ахти какая была. А жил он, в большинстве, неплохо. Квартиры кооперативные покупал, и обставлял их не табуретками, машины, при их жутком дефиците, удавалось брать, жёны, как правило, не работали – сыты, обуты, одеты. Везли они в Союз всякое дешёвое барахло, которое здесь было в дефиците. Это: пластиковые пакеты, от которых сейчас не знаем, как избавиться, парики, колготки, плащи болоньевые. Главное, успеть, пока таможенники ограничения на количество не ввели, привезти максимум и продать. Да и с ограничениями возили. Помню, третий механик хвастался: пока в отпуск ехал на Украину, пятьдесят пакетов, доставшихся ему бесплатно, по пять рублей за штуку распродал. На первый взнос в кооператив хватило…
И вот новый тренд дефицита в Союзе: ковёр с оленями. Это были машинного производства гобелены, преимущественно спокойного коричневого цвета с бахромой по сторонам. Кажется, трёх размеров. Самые большие, под два метра по горизонтали, редко брали, разве что под заказ. А вот средние, были нарасхват – их, как ковёр над кроватью вешали. Изображены на них были разные альпийские пейзажи с оленями. Отсюда и название у моряков: ковёр с оленями. Пожалуй, не было в Союзе моряка, у которого дома такой не висел над кроватью. И продавались они – в лёт!
Вышло судно из Горла Белого моря, повернуло налево, вахты стали спокойными, и учёба пошла серьёзная. Боцман даже бреется каждый день, утром и вечером и причёсывается, чего раньше не делал. После чая переоденется и к старпому. Пытались расспросить – молчат оба. Разное поговаривать стали. Дошли слухи до Михалыча, чуть смертоубийство не случилось – сразу все заткнулись.
На четвёртый день перехода Михалыч вышел из каюты старпома сияющий. Не выдержал старик, проговорился нам – первую английскую фразу выучил. Правда, не сказал какую. Раскрылась великая тайна посиделок главного палубного начальства, а то уж чего только ни думали. Тотализатор даже организовали: заговорит боцман по-английски или нет. Чуть не пол-экипажа ставки сделали.
Привязались в Роттердаме. Автобус заказали увольняемым. Михалыч, как всегда, в группу старпома записался. Его было не узнать. В белой глаженой рубашке, рукава закатаны.
Добрались до торговой улицы. Боцман сошёл первый и сразу в магазин. Мы за ним. Добрался он до отдела с этими гобеленами, прокашлялся и старательно:
- Give me, please, ковёр с оленями. Победно обернулся на нас. Старпом утвердительно кивнул. Некоторые хохотнули в кулак.
Продавщица: What?
Боцман ей снова, громче:
- Give me, please, ковёр с оленями. Она плечами пожала и снова: What?
Смотрим, шея нашего Михалыча становится кирпичной. Оборачивается он опять: старпом кивает. Пара наших из магазина выскочили. Оборачивается он к продавщице и, уже не сдерживаясь:
- Я же тебе на чистом английском языке говорю: Give me, please, ковёр с оленями!
Разобрались, в конце концов. Купил Михалыч свой ковёр с оленями. Был я у него в Архангельске. Висит он над кроватью старика.
11.06.2021
СПб