У меня была собака

Александр Шухрамов (АШ)

У МЕНЯ БЫЛА СОБАКА…
(Быльём не поросшее)

      Да, у меня была…, и не одна, на протяжении всей-то жизни, так что я наверно смею поделиться кое-чем, понятым про них мной самим, без специального изучения уймы «кинологической» информации и привлечения… из неё извлечений, хе-хе.

      Эту историю я мог бы предварить аж двумя эпиграфами – одним… собственного измышления, на базе… «классического», а именно: «”Бытие определяет сознание”… прежде несознательных и бессознательных, сознательные же и… осознающие – то ли… генетически, от рождения, то ли в результате собственных усилий, начиная с детской привычки к чтению, – сами определяют своё, а иногда и чужое бытие», – и другим, тоже классическим, который многим больше нравится цитировать, нежели брать за практическое неукоснительное руководство в повседневности: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Но я включаю их смысл в ткань последующего печального изложения, здесь сразу же заявляя главное: теперь я отворачиваюсь от всех домашних собак вынужденно, из-за… поведения большинства тех людей, что рядом с ними.

      Слишком долго и, как оказалось, напрасно надеялся я на всеобщее очеловечение хотя бы «собачников»! Те… «кинофобы» (не «синема-фобы»), что травят доверчивых псов, по сути должны бы неистовствовать в отношении владельцев собак, перепутали адрес! Злоба их, замаскированная как смертоносные таблетки в колбасе и «размерами» затмевающая природную свирепость любой собаки, сама по себе тоже говорит не в пользу человеков.

      Чтобы… покороче о «человеческом факторе» в рассказе про собак, ограничусь лишь парой примеров неприглядности жития... человека рядом с собакой.

      Раннее утро, предположим, воскресенья. В блаженство не ограниченного звоном будильника сна врывается звонкий пёсий лай с улицы. Выгуливающему животное человеку даже не приходят в голову... чужие виды на утро выходного дня. Да и собака этим хозяином жизни вряд ли могла быть «воспитана» иначе, чем он сам, бездумно глазеющий на парную кучу, «кладомую» на тротуар или под самые окна у разбуженного гражданина. «Воспитанные» же, особо совестливые, делают глубокомысленный, задумчивый вид, отворачиваясь от творимого на их глазах безобразия, как, впрочем, и почти все мы, в нашей общей повседневной жизни – «не портим себе нервы». Ещё... «коварней» - когда кучу стыдливо-воровато припорашивают снежком, или листиками...

      Предположим, собаку завёл не сам нарушитель чужого спокойствия и… «экологии», что не он «отвечает» за её воспитание, но отвечают ли те, что «завели», – хотя бы за что-нибудь? Если собака такова, как мы её увидели, то все в семейке друг дружки стоят.
      
      Возьмём, к примеру, ту заполошную даму, которая, потеряв из виду драгоценную собачку, в сонном безмолвии тактично тихо справляющую утренние дела, громчайше возопияет: «Алиса, Алиса, ко мне, ко мне!» (Сию же минуту? пусть и... в г.вне?) И ведь не успокаивается сама и не даёт «успокоиться» всем дотоле мирно спавшим, пока наконец не углядит в кустах питомицу, один уже выбор клички коей много что говорит о... человечности.   

      Или. Собака большая и по виду страшноватая. Без намордника, без поводка. И какие же любезные слова прохожему от владельца: «Проходите, не бойтесь, она хорошая, она вас не тронет!» Видели бы вы изумление, с каким некоторые из этих… поводырей (немногие соблаговолят остановиться, наиболее… человечные) выслушивают из моих уст примерно следующее: «Это вы знаете, что она «хорошая», и она «хороша» для вас, а устроена она так, что неизвестно как может вопреки всей «хорошести» среагировать не то что на непроизвольный испуганный жест прохожего, но и на запах неизбежно выделяющегося при этом адреналина!» 

      Не могу же я им всем рассказывать, что все мои слова проверены личным опытом, что стыдно было однажды «забояться» мелкой злобной шавки, и та порвала мне «хорошие» штаны (а если бы ещё и уколы пришлось делать?!), и что с тех пор у меня – наперекор всей «врождённой» симпатии к собакам – адреналин возникает от одной лишь мысли «а вдруг?»; что другой раз, за углом продмага, не «шелохался» перед злобно против меня вставшим огромным псом, пока тот не пошёл прочь, с ещё оскаленными, страшно, клыками; что, вероятно, собаки с их баснословно чутким нюхом так же остро и безошибочно чувствуют не только страх, подвигающий их на атаку, но и какую-либо болезнь в человеке, например, старике, и могут попытаться такую особь… отбраковать, ещё по древнему, волчьему инстинкту. Это как в детских прятках: «кто не схоронился, я не виноват». Исконное волчье в переводе на человеческий, не детский, язык: слаб и испугался? Тогда ты мой по неумолимому закону природы, извини, браток, «ничего лишнего», как теперь это и у некоторых «людей» в моде. 

      Мини-лекцию-то он или она изволили выслушать, но не факт, что в следующий раз пса среди людей поведут если не в наморднике, то хотя бы на поводке или в цугундере.

      Не буду далее расчёсывать чешущееся. Уберём из «дискурса» невменяемых представителей и тех и других, людей и собак, и выйдем сразу на чистую воду темы: собаки рядом с людьми, причём не с теми, кого ныне «политкорректно» называют «неадекватными» за некоторые их… «отклонения»», а… просто нормальными. И тех, для кого собака – аксессуар, кто гонится за модой… на породы, тоже оставим без внимания.   

      Не станем и уточнять, кто и зачем заводит в доме собаку. Потому что для нормальных людей, берущих в дом пса «нормальной», «человеческой» породы, не искусственно выведенной для боёв, хвастовства или устрашения, это ясно: для обоюдного скрашивания существования, для… пополнения жизни.

      Слыхал я, будто собаки не различают цветов спектра, и весь мир вокруг них, им – серый. Не знаю, верно ли, но знаю наверное, что благодаря собаке рядом мир человека перестаёт быть серым и становится… разноцветным по-настоящему.


      Вот. А теперь скажите, что может быть восхитительней влажного собачьего носа в твоём ухе и явно сдерживаемого деликатного дыхания в него же? А когда после разлуки всего в несколько часов тебя излизывают как вернувшегося из космоса?

      Кошке такая нескрываемая эмоциональность несвойственна. Та выходит навстречу, хотя бы и с мурлыканьем, выгибаньем спины и эволюциями вокруг твоих ног – степенно, не спеша, не роняя, так сказать, чести и своего кошачьего достоинства.

      И что такое собака в жизни человека, лучше всего понял… сам русский язык. Вспомним: «Ну, собака!» Что это, как не восхищение каким-то человеком, поднятие его… до уровня собаки! И ругательное «сука» – тоже от собаки, только плохой, неудачной, не кормящей.

      «Ну и пёс с ним!»  Да, «пёс» – он либо плохой, либо кобель. То есть, разграничение произведено: собака (не сука), это… человек, если он… хороший!

      Ещё: «собаку съел»! Уж… вообще крайнее уважение… к обоим, и к человеку и к собаке, у русских, вестимо, которые (обычно) собак не «ядут».

      Да. Я всю жизнь любил собак, как и кошек, однако собак всё-таки больше, потому что кошки – они самостоятельнее, их легче… не жалеть, всех. Кошки – как женщины, ближе к природе, приспособленней, что ли, выживают, когда кажется уж совсем нельзя; собаки же – как мужчины, им внимание необходимо как воздух. Мужчина без женщины – это собака без хозяина. Вон, бежит куда-то, вроде как по делу, в глазах же – тоска: эх, мне бы... хозяина (хозяйку)!


      Потому я буду здесь вспоминать свою жизнь… рядом с собаками, держа в голове, как и почти всегда, пока жив, ту первую, полностью мою и самую… человечную. Чтобы о ней и… связно, «по порядку», нечего и думать, попробую рассказать как получится.

***
      На голодной послевоенной деревенской дворине места собакам не было, и вообще я старался их обходить, избегал стесняясь, что нечем поделиться, в глаза им не смотрел не потому, что этого делать не след. А они и сами, помню, совестливые, глаза свои отводили: мол, мы и не просим ничего. Каким-то дополнительным чутьём они определяли мою к ним «жалость» и тянулись некорыстно, тактично, так что стал я вскоре безответственным хозяином целой стаи, и когда пошёл в школу, хмурый учитель не отказывал себе в удовольствии, укоряя кого-нибудь в нерадении, поминать собак, косясь в мою сторону: некоторые, мол, целыми днями на собаках шерсть бьют.

      И не будь собак на свете, сиротой… полным я оказался бы ещё в детстве. Жили мы тогда с маманей уже в городе, и однажды, когда я ещё не вернулся из школы, закрыла она вьюшкой дымоход слишком рано, все тогда тепло очень сильно берегли. Соседская такса, старая, кургузая, с глазами всегда полными укоризны, была в то утро у нас в гостях, мама отличала её среди других привечаемых дворовых животин. Сначала собака безуспешно пыталась сама «подвигнуть» обеспамятевшую женщину к порогу, лизала лицо, тянула за одежду, – как мать сама потом рассказывала, – слышала, мол, сквозь необоримый сон. Неистовый лай умная собака подняла вовремя, так что успели соседи вытащить мою родительницу на порог… подышать свежим воздухом… мёртвую наполовину, то есть живую для последующей жизни, пусть и трудной, но долгой.

      Свою собственную собаку держать для нас не было возможности, хозяева тех углов, что мы снимали, были бы против. И впоследствии жизнь распоряжалась мною так, что собака в доме была недостижимой роскошью. Хотя бы уже потому, что астматичке жене противопоказаны были домашние питомцы чуть ли не всякие,  мохнатые – тем паче. Я ведь полагал, что… жена у меня первая и последняя, потому сразу и безропотно смирился с перспективой полной… бессобачности, однако всё случалось и случалось со мной… по-иному. Сначала любимая жена избавилась от астмы частично, потом – так же навсегда, как и от меня самого.

      И тогда… Нет, не: «стану пить», хотя было и это, только «собаку купить» стало возможно. И снова появились в моей жизни собаки.

ЧАПА

      Продолжая бояться ответственности всамделишной и серьёзной, сознававшейся мною соразмерно силе тёплого чувства к собакам, я и тогда был против самих разговоров о приобретении пса, когда моя вторая жена и её, стало быть, и моя дочь меня на этот счёт «успокаивали». Но как-то раз, задержавшись на диване утром так долго, что ещё раз уснул – выходной день, диван законный! – проснулся я… рядом с малюсеньким щенком непонятной породы! Плюнули на мои отговорки и причитания жена и дочь и… посетили, с утра пораньше, ближайший рынок. Беспроигрышный с их стороны ход.

      Ох, уж этот рынок, особая для меня песня, грустная – Кондратьевский, на том самом Кондратьевском проспекте, в конце которого когда-то жил отец со второй женой и первой своей дочерью, моей единокровной, получается, сестрицей. Когда порой хотелось иных, не студенческих, харчей, шагал к ним по проспекту всегда пешком не из-за экономии пятачка на автобус или алтына на трамвай, а чтобы зайти на рынок, поглазеть, что творится среди «добрых» людей в жизни. Захаживал тогда не предполагая, что самое отрадное во всю жизнь – придёт ко мне именно из этого безбожно злачного места, в котором как вещи продают и всякую живность.

      Щенок, пахнувший детскостью, не псинкой, воспринял меня сразу, что называется, и за маму, и… за всё остальное, хотя, конечно же, потом и жену жаловал и дочке что только ни позволял с собой вытворять. Кудрявая, чёрная, помесь спаниеля со средним пуделем – интересовавшимся насчёт породы я в шутку отвечал, что это «татарский пудель», благо у жены с дочкой оставалась татарская фамилия. Легковерные простодушные ахали: надо же, и такое бывает?! Сразу пришло щенку имя: Чапка, Чапа, Чапочка. На фото из того времени её не всю видно из-за… стоящего на подоконнике утюга. 

      Не зря я боялся ответственности – всё и оказалось на мне: осиновые палочки для… «заточки зубов», боязнь чумки на прогулках, боязнь других собак, больших и малых, да мало ли чего ещё, например, внезапно выскакивающего на тропку велосипедиста.   

      Аккуратные посещения кустов! – тут она была «безупречна» и полностью освободила меня от… лопаточных забот и «работ». Как-то сразу она выбрала правильное поведение – забираться в эти кусты в самую глубь.

      Лечилась – «осочками» и нас собственными недомоганиями не «грузила», наоборот – целила весёлостью (а когда надо, и чудодейственным зализыванием телесных болячек). И как было не ощущать в жизни радость и нам, когда каждый раз даже после недолгой разлуки навстречу, «впереди собственного визга», этой радости нёсся кудлатый сгусток.

      Как известно, собаки (молодцы!) не переносят спиртного на… дух (нюх), но надо мной, склонившимся к… «этому делу» с малых лет, Чапа, готовая простить мне… всякие неразумности, тут ещё и шефствовала. Не раз показывала она, рыча не громко, свои враз лиловевшие глаза любому… притязателю, если, например, я «задремал» на садовой скамейке. Или какому-нибудь «наезжателю» на меня трезвого, скажем, при проезде нашем с ней в автобусе. Защитница моя, казалось, безошибочно унюхивала более вредные эманации людей, намного более «тонкие», чем бесхитростные алкогольные… Я-то мало бывал «страшен», защищая её. Помнится, ничего не нашёл лучше, чем броситься на снег и свиться вокруг неё калачиком при приближении явно враждебно настроенного и не скрывавшего злобных намерений огромного пса. Вероятно, именно такая моя «дурость» того пса и озадачила – отошёл от нас с миром.

      Заканчивая же «неприглядную» тему алкоголя в моих с Чапой отношениях, должен всё-таки сообщить, что однажды она даже… преступила инстинктивную, врождённую собачью враждебность к зелёному змию во всех его проявлениях и формах из чувства не заслуженной мной в полной мере… безмерной симпатии, пойдя на… «кумпанство».

      Понятно, что я не тяготился обществом своей любимицы и охотно брал её с собой при выходах из дому по всяким делам, тем более, что она дома без меня чувствовала себя… неспокойно, а вовсе одна… просто жить не могла, через что, собственно, и распростилась с этой жизнью не в старости. Чуть позже открою постыдную правду о самом себе в пояснение и слов «не заслуженной в полной мере». Тут пока только о том именно случае… «собутыльщины».

      Пошёл я с ней на кладбище – надо было навести порядок на могиле родственников. Для дела и… не дела взял с собой всё… для себя, для Чапки же забыл такую малость, как питьевая вода. День был солнечный, тёплый. Когда я по дороге к дому воссел на пригорке посередь цветущего луга для… «культурного отдыха» и стал… запивать воблу пивом, ко мне и подбежала запыхавшаяся от весёлой скачки и жары бедная моя Чапа. Налил я в горсть пива и, при угрызениях совести и уверенности, что она в ответ неодобрительно фыркнет, благодарно был ею утешен. Осушила ладонь всю и понеслась по лугу уже такими широкими кругами вокруг меня, что сомнений не оставалось: она знала, что… змей гадок, но отважилась отравиться, ради меня!


      Ну, а жизнь шла кругом, разная. Дочка подросла, оставили мы её рядом с бабушкой, сами же, с Чапкой, вселились в мою комнатёнку в коммунальной квартире. Надо, надо вспомнить об этой, второй и последней, даст бог, в моей жизни коммуналке. 

      Как живая там перед глазами – соседка Екатерина Алексеевна (ЕА), царство небесное. Она и её подруги – ленинградские женщины послереволюционных лет, не зря ставшие степенными и немногословными. Собираясь у ЕА по каким-то им важным датам, сдержанные – «интересный мужчина с собакой» (не «собачкой»!) – это про меня, «дамы» сами были мне загадочны и интересны; о чём они при встречах вспоминали – о мужьях и мужчинах, сгинувших в столь для этого многочисленных «оказиях»?

      ЕА называла наше, ставшее общим, любимое домашнее животное, не обижавшее её старого кота, – «Тапочкой». Не расслышав, не переспросила, чтобы уточнить; да ей и странным показалось бы новомодное… «Чапа» против, например, привычной старорежимной «Жучи».

      Кроме кота, имелся у ЕА сын, выкашливавший остатки бронхов, лысых от курения с малолетства. Пил и курил непрестанно всё остававшееся по возвращении с работы время. Чапку тоже не обижал. Являлись, как по графику, раз в месяц, что ли, его сын и дочь, скорее к любимой бабушке, нежели к отцу, что не мешало ему передо мной заноситься – «а к тебе – нет!»

      Третью комнату в нашей малонаселённой квартире занимал Волканов, можно сказать, мой ровесник. Но если я появился на свет в 44-м от ленинградца, в тылу залечивавшего фронтовое ранение, то Волканов – в 43-м (!) в Ленинграде, будучи, стало быть, зачат в оглоушенном городе в… 42-м! Надо было увидеть хоть раз его мать, чтобы понять, как это могло… случиться. Она-то уж точно не походила на ЕА и её подруг, выживших в блокаду чудом. Появляясь, слава богу, нечасто, она, зычногласая, с повадками рыночной торговки, приносила сыночку вкусное, готовила, впихивала в него. Жила в другом районе, чтобы не мешать, но и не так сильно поодаль, чтобы… не присматривать за ним, пока не померла, и как уж он с покойной распорядился, мы не знали.

      Никто теперь не мешал ему возобновить старое, и он стал крепко зашибать. Попивая так-то, по привычке со времён материнского призора – украдкой, по ночам, он и стал моим кошмаром: советских времён перегородки между комнатами были тонкие, и мне часто приходилось слушать его… «делириумы», особенно назойливым среди которых был про… патроны. То ли его всю ночь пытали (фашисты?), то ли он сам у кого-то выпытывал, куда тот подевал «боеприпас», мне было… одинаково тошно.

      Но пришло время патронов настоящих, время крутых разборок и «прихватизаций», в шашлычной поблизости кого-то застрелили… не во сне. А у Волканова, похоже, вышла вся материнская… заначка, на постоянную выпивку стало катастрофически не хватать, и появились они, бритые, с крепкими загривками, в спортивных «адидасах» на задах и ногах. Скорей всего, по пьяни обещал им Волканов «уступить» комнату в «удобном» районе, да протрезвел двузначно. Однако они явились с намерениями серьёзными однозначно, ранним утром. И ведь знали, что в квартире никого, кроме самого Волканова и очкастого меня, с волкодавом Чапой, нет! Моя жена уехала проведать мать и дочь, почему отсутствовали ЕА и её сын, не помню, наверно оставались в гостях с ночевой. Я же собирался на работу и, когда по длинному нашему коридору, выстеленному линолеумом, проходил на кухню, то через не закрытую полностью дверь волкановской комнаты увидел его разбитую, красную от крови голову на белой (в этот раз) подушке. Естественно, что такой, вовсе не желавший перестать быть советским гражданином очкарик, как я, не мог пройти мимо вопиющего безобразия.

      Бритоголовые, естественно, не пожелали выслушивать интеллигентские инвективы, крепко взяли меня под локотки и потащили волоком по направлению к туалету. Тут и выскочила моя верная, «по жизни», защитница Чапа. Но… пропорциональным силе её ярости был и пинок ей в зад, такой, что она – мужественно молча, надо отдать ей должное – стремительным кубарем прокатилась по всему длинному линолеуму, заодно и протерев на нём серединную дорожку.

      Не было, видно, хотя бы одному из гостей чуждо чувство… «собачничества», не стали они её казнить а, всунув мне между «локотками», запихнули нас обоих в сиротский узенький туалет, какой только и можно было по-советски «вырезать» в межквартирной стене старого «полежаевского» дома.

      Туалет тот, как будто для пущего удобства налётчиков запиравшийся и снаружи нехилой задвижкой, с трудом позволял совершать в нём только необходимые телодвижения. Пришлось нам с Чапкой, в… нужном положении пригорюнившись, размышлять о способах высвобождения собственными силами, на чью-то помощь рассчитывать не приходилось – это между комнатами стены были хлипкие (переборки!), а между квартирами – ого-го, старинные, кричи хоть до вечера, на улицу же докричаться с шестого этажа, да ещё из заточения – и думать нечего!

      Боязнь опоздать на работу, потерять которую в те дни было делом весьма нетрудным, а найти – почти невозможным, не помешала мне в первую очередь осмотреть всю мою золотую собаку – слава богу, никаких видимых повреждений на ней не оказалось, оставалось надеяться, что и «унутренние» заживут как на собаке, да ещё очень этого заслуживающей. Чапка же лизала мне и руки и лицо... впрок, на всякий случай,… профилактически. Однако и без того не слишком явные «шумы» в квартире скоро затихли; по всему, программа действий посетителями была успешно завершена. Надо было соображать, как самим выбраться наружу. Каким-то «рационализаторским» способом мне удалось это сделать и даже не опоздать на работу. Чапка в тот раз, вероятно под впечатлением перенесённых потрясений в прямом и переносном смыслах, отпустила меня безропотно и осталась одна в ожидании всех других, то есть жены и соседей, которых и слава богу что тогда дома не было.

      Как и что происходило потом у бывших соседей, я не интересовался, собственные заботы прихлынули: как милосердная божеская благодать именно в нужный момент приспело наследство, и убрались мы из взбандитившегося города на тихую окраину, в благословенное Царское Село. Я возвратился в места моей студенческой юности.

      Но, прежде чем совсем оставить воспоминания о той коммуналке… Именно живя в ней я и… поднял на Чапку руку, правда, первый и последний раз, хвала господу. Пришёл тогда к ней первый зов природы, и, следуя  инстинкту продолжения рода, ударилась она в бега, презрев «на минуточку» привязанность к людям. Но минуточка переросла в часы, в которые я сбился с ног обшаривая весь район, заглядывая в каждый шалманистый угол, пролезая чуть ли не в каждый двор. Вернулась сама – было заметно, что не солоно хлебавши – виноватая-превиноватая. И претерпела мои злые, но не меткие удары поводком как должное; не прицелиться было… под ванной-то, где, в самом дальнем углу, она, умница моя, решила переждать бурю. Ведь большинство из нас так себя и ведёт, вместо того, чтобы просто радоваться, мы… лупим саму причину радости почём зря. Всё же, когда я её хлестал мало что вслепую, так старался ещё… «сноравливать», притом что под ванной и без того особенно не размахнуться.

      И второго «зова», уже в Царском Селе, нам тоже предотвратить не удалось. Больно хватким и опытным оказался ухажёр, мал, да… удал: жил во дворе сам по себе после того, как хозяева, захотев отделаться от него раз и навсегда… «гуманным» способом, «высадили» его из автомобиля где-то под Выборгом. Вернулся он… своим ходом, похудевший, осунувшийся, но от приобретённой наверно при долгом беге… по шпалам хромоты избавился скоро. Может, и не столь же находчив, как в… географии, был тот кобелёк и в… деликатном деле, а просто жена моя на прогулке, по женскому, солидарному сочувствию, «специально» зазевалась, только грех таки случился, да такой, что мы нашу Чапку чуть не потеряли по-настоящему, не так, как раньше в Питере.   

      Ощенилась Чапа двумя щенками, которые почти сразу же и сдохли, но… Оказывается, оставался в утробе собаки третий… «плод», для её собственных невеликих размеров столь огромный, что не смог выйти «за компанию» и начал было уже разлагаться, когда мы, обрадованные-то, что вроде всё кончилось благополучно для неё самой, не спохватились: почему она такая… неживая? Боже, как я молился, стоя рядом и помогая, как мог, молодому, однако оказавшемуся толковым ветеринару! Когда история со спасением собаки закончилась, жене достались мои «соответствующие» строгие-престрогие... наказы.


      И была ещё большая общая наша «культурная» с Чапкой «программа»: брали мы её во все поездки по суше (на поезде) и по воде (яхта, лодочные рыбалки), ну и в походы за грибами-ягодами, естественно. Казалось, даже на уколы, для получения билета на поезд, она шла без боязни, как бы понимая, для чего это надо!

      Рассматриваю старые фотографии: вот её нос тычется в мои ладони, на которых – роскошные белые грибы; вот она взгромоздилась на спину жене – та, сгорбившись, собирает чернику. Нет, не от комаров и от густой травы собачка туда забралась – это, чтобы теснее к любимому человеку, раз, и чтобы лучше охранять – обзор шире – два! Челночно курсировала между нами в густом лесу, как бы пася нас, овец неразумных, так что отбиться друг от друга мы никогда бы не смогли, как не могли при ней и заблудиться. Вот ещё более «тесно» – это когда, верх блаженства, целиком под штормовкой, наружу торчит только нос!

      А вот он и... момент моего признания в одном из самых стыдных поступков, если не самом-самом. 

      Пословица «Нет худа без добра» несомненно мудра, причём… в обе стороны: в нашем случае с переездом из коммуналки в отдельную квартиру и добро оказалось… с худом.
 
      Соседей по коммунальной квартире Чапка воспринимала как… тоже хозяев, пусть не главных, но… своих. Комнату мы могли не запирать, богачеств прятать не требовалось, но и будучи запертой собака слышала: те, не главные хозяева, – рядом, её не бросили одну, по коридору ходят, за стенками – сопят, кашляют. Чапа жила в наше отсутствие среди своих-наших, потому могла переносить ежедневные расставания будних дней.

      Не то в отдельной квартире! Собака явно не понимала, за что ей такая немилость – страшное одиночество рабочего дня, 8-10 часов! Ну и… – бой и вой! Гвозди дверной обивки – выдраны все до одного! Пол перед дверью – изгрызен! Мне было не жалко ни пола, ни обивки, но чем же она потом, дурёха, жевать будет? Вой – с перерывами небольшими, откуда только силёнки в маленьком тельце! Вой – днями, неделями, и можно было верить – так будет и впредь, до конца, только какого?

      Попробовали бы мы отдавать её на попечение какой-нибудь пенсионерки, живущей рядом, та не смогла бы выдержать и одного раза. Как было сделать, чтобы пенсионерка стала «своей», «коммунальной»?

      Во имя чего Герасим убил свою меньшую, тоже бессловесную «сестру»? Я «убивал» себя всю жизнь, делая не то, что хотелось, но окончательно, ещё не понимая этого, – когда сгерасимничал и убил Чапку, не барыньке, «опчеству» пожертвовав ею.

      Причём, не дав себе труда, наивный, разузнать насчёт «усыпляющих» отрав, а они ведь разные, и дешёвые – это жуть! Вера в советскую медицину, «самую гуманную в мире», оставалась у идиота по инерции.

      Получается, что я и предатель, и… сволочь. И ведь ещё… самоустранился, отгородился женой, поезжайте, мол, милые… Тут, если бы писал на бумаге, остались бы… следы моих всамделишных слёз, теперешних, старческих (но не «кислых»!) 

      Когда мы, чего греха таить, прельщаясь «новым», переступаем через «старое», идём на решительный разрыв отметая всякие угрызения совести и долг благодарности, это одно. Здесь было совсем другое, … «гнилое интеллигентское». Соседей-людей пожалел, видите ли, больше зверюшки. А как выяснилось позже, ближайшие-то соседи оказались людьми не совсем, и, скорее всего, и дальние тоже не стоили такого им… жертвоприношения, правда, это уже другая грустная история.

      И спрашиваю я себя: должен же был быть выход? И ещё: какой человек из якобы любивших меня оставил в душе моей больший след, чем маленькая самоотверженная собака? Совсем не важно, что любимым было существо не человеческой породы, его любовь и преданность были чище, бескорыстней, …выше человеческих сил.

БЕЛЛА
      После был ещё один зарок «никаких собак», тем более после Чапки! Но… опять, ох уж эти женщины: та же дочка на прогулке нашла красавицу колли, потеряшку. И жена туда же: возьмём!?    

      Эта колли и стала у меня… последней, чужая-своя. Кто-то её растил-воспитывал, зачем? Потерял так, что потом не объявился, несмотря на все объявления и поиски. Надо полагать – таким способом от псины в доме избавились. Не боялась электричек и в автомобиль заходила без опаски, так что можно сделать вывод, что выкинули её не из-за бедности.

      Повезло с ней в том же деликатном «отношении», тоже сама ходила в кусты… глубоко! Правда, когда, бывало, съедала «что-то не то», ночью подходила к моей постели и молча тыкалась носом в плечо. Тогда, ясное дело, было уже не до кустов, вооружался лопаткой и выводил её… на траву или снег. Лишь однажды не успел довести, пришлось поработать ночным уборщиком, замывать следы большого преступления.

      Была она индифферентна, особой привязанности ни к кому не выказывала, не то что незабвенная «открытка» Чапа. Вялая, снулая, она могла «игрануть», однако быстро «сдувалась»; как будто всё время чего-то ждала, к чему-то прислушивалась, не возвращения ли за ней настоящих хозяев? Но жила и с нами, чужими, тихо-мирно, не то что Чапа, которая ни с кем, кроме нас, жить не смогла бы.

      И не помню, почему я Белку ударил, сильно на неё осерчав, тоже один только раз, но уже не сноравливая (заметно портились мы – я и мой характер). Поскольку некогда было искать, чем полегче – тогда испарился бы гнев, – ударил рукой, при том что она у меня, ох, тяжёлая! Да ещё и промахнулся, попал не совсем по заднице, как хотел… Не от того ли удара она впоследствии и померла, мучаясь, сказывали, почками. Меня же мучит совесть...

      Но прежде Белка ушла… вместе с женой (вот тебе и мы, с характером).   

АКБАР
      Этот «овчар» был цепной, жил на даче. Моим он не был, просто со мной подружился, «принял» меня. Ещё не старый, он обезножел, и Хозяйка решила его «усыпить». Моё «вмешательство» выразилось лишь в совете не пожалеть денег на «лёгкое», быстродействующее средство. Происходило «действо» в моё отсутствие, я и на тот раз хотел самоустраниться чистоплюйски, да не вышло: полагая, что уже… кончено, я вошёл на участок и ещё от калитки увидел, что не всё идёт «гладко». Тут-то и догнала меня та последняя забота, догнала судьба… На подходе к сидевшим на траве около пса ветеринару и заплаканной Хозяйке я заметил, как Акбар, бедняга, шевельнулся мне навстречу, ожидая спасения именно от меня…   

      Пришлось, оттеснив Хозяйку, сесть на корточки, крепко взять грязную лапу и помочь произвести укол точно в нужное место.

      Как долго «медицинский работник» до моего вмешательства зря мучил и без того инвалидную собаку, я знать не мог, понял только, что хорошего яда мало, требуется ещё умелость, профессионализм то есть, с которым у нас, в… послецарской России, всегда и везде… «напряжёнка», оттого и случается... всякое, от мелких неприятностей до больших трагедий. На «самотёк» полагаться не приходится никогда, требуется «подсуечиваться» самим. Большая трагедия не обошла, например, нашу семью:

      Близкая родственница в письмах горько сетовала, что сожитель её, отбывавший небольшой срок за неудавшуюся попытку спалить её в доме, кстати, вместе со всеми другими людьми, находившимися в ту ночь в избе, теперь грозит по выходе из лагеря её «укостать». Когда тот своё обещание выполнил – страдалицу зарезал изуверски зверски, и когда во втором уже суде та же адвокатесса снова завела речь о безумной, арбенинской любви и ревности своего подзащитного, по пути перепутав имя Нины с… именем Лизы («бедной», как почти все, даже не юристы, знают), мне, не принадлежащему к «профессионалам», пришлось тем не менее прийти им на помощь, взять это… грязное дело в свои руки – в перерыве между заседаниями вручить прокурору письмо погибшей с теми роковыми сетованиями. 

      Дальше всё было проще, получил бандит то, что по тогдашним временам полагалось, а именно смерть, за… посеянную им смерть и горе, за свою полную отмороженность. В центральной же газете «Известия», в большущем подвале-отклике, сетовали уже таким образом: «в трагедии виноваты мы все». Это «социалистическое» разМЫтое «мы» (все вообще и никто в частности?) весьма помогало (и помогает до сих пор?) выходить из частых «неудобных положений», помогло и тем милицейским специалистам, которые в том случае от заблаговременных жалоб на угрозы отмахнулись со словами: «Это же угрозы одни, когда сделает что-нибудь на самом деле, тогда и приходите!»

      Эк… как меня по колючей стерне воспоминаний, по-…стерновски, в сторону увело. Закончим выводом, что травить ставших неудобными псов – дело тоже весьма не простое.

      …Хоронил Акбара я сам – хорошее место выбрал, «тёплое», на берегу речки, на угреве. Выстлал могилу травой, лежи, добрый преданный пёс, и перед тобой я остался виноват, хотя и не мой ты был совсем.   

***
      Итак. Как ни крути, получается, что я… убил трёх собак, и в голове неизбежно возникают язвительные строчки про попа из известной русской докучной сказки: У него была собака, Он её любил…   

      Однако всё здесь написанное продиктовано виноватой памятью именно о Чапе, первой и последней особо любимой. И в отношении её мой лоб – толоконней всего, так как за ним – не оказалось более человечной придумки для решения проблемы.

      Это моё самое большое раскаяние громоздится на сердце ко множеству других, не «собачьих», одним из… наибольших камней.


      Никаких теперь у меня собачьих забот; на передержку, правда, брать не отказываюсь, если просят. Тогда лопатку (не игрушечную! чтобы не… при-, а за-капывать!) – в руки, и вперёд. Не приучены к… кустикам, совсем на моих не похожи, эти чужие собаки.   

***
      В заключение, спросим сами себя: ну, и как собаки соотносятся с человеком? Имеют ли свой собственный… ум? «Душу» – точно да, иногда либо в отличие от совсем бездушного человека рядом, либо настолько бОльшую, чем у того (душонка!), что прямо диву даёшься. 

      Как люди к ним должны относиться? как к близким людям же, например, как к брату… меньшому? Или как к… компаньонке или… приживалке?

      Воспитываем домашних любимцев, как своих… домашних, своих родных, уж как детей – точно, в меру своего понимания… сути воспитания.

      А что правильнее? Ни то и ни другое, конечно же. Знать и обеспечивать всё, что нужно для зверя рядом. Иметь ответственность… настоящего хозяина! Ну, а любовь, чрезмерную-то уж точно, лучше прятать. Не сюсюкать, не заигрывать до… переигрывания подобного тому, что так заметно в смешном современном телесериале, в котором милицейская-полицейская собака Муха (Мухтар), чуть ли не отдаёт честь лапой. Да наверно скоро и научат снимающихся в сериалах собак проделывать такие штуки. Много чего забавного в том сериале: и разговаривают с псом, и ждут подтверждения словам как в разговоре с собеседником – мы должны умиляться. Но действующие там, в сериале, полицейские – это же не одинокая пенсионерка, вообще беседующая с питомцем постоянно? Зачем такие розовые сопли-слюни в фильме о серьёзной работе? 

      Главное, по-моему, человек рядом с собакой должен быть – как с детьми! – по-настоящему взрослым – последовательным; рядом с ней он… больше человек, чем обычный гражданин, и не должен животину… «подводить». Как это? 

      Произведу… неожиданное, в данном контексте, сравнение двух вариантов перевода текста из Ветхого Завета, русского и немецкого, соответственно. Читаем Пс.24-20: Сохрани душу мою, и ИЗБАВЬ меня, да НЕ ПОСТЫЖУСЬ, ЧТО я на Тебя уповаю (чтобы мне не пришлось… СТЫДИТЬСЯ… ЗА ТЕБЯ?-АШ). = … и СПАСИ меня; НЕ ДАЙ МНЕ ОПОЗОРИТЬСЯ, ВЕДЬ Я ВВЕРЯЮСЬ ТЕБЕ (т.е. не дай мне… ПОДВЕСТИ ТЕБЯ!-АШ).

      В русском переводе – это как будто домашнее животное, здесь собака, обращается к высшему существу, Хозяину, боясь за него, за его возможно плохие поступки, она ведь его любит! в немецком – боязнь за собственное плохое… собачье поведение.

      Кажется, в немецком переводе смысл передан точней, но для меня тут, в случае с собаками, важно, что... не должны «подводить» ДРУГ ДРУГА!

      Также будет хорошо как для братьев наших меньших, так и для нас самих, если мы, кое в чём, будем брать с них пример: 

Самоуважение

      По ТВ: ухоженная американская… гасиенда. Через высокий железный забор с острыми пиками наверху перелезают два проголодавшихся гризли. Во дворе – никого. По ступенькам виллы навстречу грабителям скатывается малюсенький мопс. Решительность его такова, что оба медведя предпочитают… ободраться, в спешке, о пики, чем быть покусанными явно не насмерть.

      Сделаем «поправку» на… не свирепость (?) нынешних американских гризли, ставших почти обычным явлением. Но откуда это знать мопсу? И не важно, что в сибирской тайге голодный медведь – не избалованный американский не пойми что, только и там, в тайге, собака чаще всего предпочитает неминуемую, ДОЛЖНУЮ смерть позору малодушия.               

      В чём человек плюгавей малой собачонки? Инстинкт самосохранения у него рос, рос и вырос в инстинкт… благополучия любой ценой, инстинкт… опускания на четвереньки. Собака же, в большинстве случаев, … встаёт во весь рост. Люди могут ещё… осмелеть, но… в толпе, толпой, собака остаётся сама собой и одна. То, что человеку требуется извне («поддержка», «идеи», солидарность и пр.), ей неведомо, у неё внутри, от рождения, – сильнейшее… чувство… долга.

      Бывает, что и в тайге какой-нибудь получивший от медведя затрещину кобелёк засовывает сконфуженно хвост между ног, но это редкость. Уважающий себя пёс никогда такого себе не позволит. И важно, что у собак такое уважение к себе – норма, у их хозяина, человека, – совсем не так.

Любовь

      Собаки, по-настоящему «любя» хозяина, терпят многое по-разному, люди… одним разом «прекращают» любовь и настоящую, и не очень, без… телячьих, в данном случае собачьих, «нежностей», т.е. открывая прежде сокрытое – отсутствие настоящей, глубокой, «инстинктивной» привязанности. Да само слово «привязанность», оно же не от… «скотины на привязи», это скорее от собаки, которая и за привязь у конуры человека прощает великодушно.

***
      И ещё… Собаки или кошки? Проронил тут один гуру мимоходом: «Собачья преданность? Да это всё собаки проделывают ради потомства, из-за заботы о популяции». Правда, что ли? То есть умирает пёс за хозяина ради… мозговой косточки и… сучки в течку? Другое дело, каков этот хозяин, натравливающий несчастного (при таком-то… скотовладельце) зверя на другого человека! И когда собака погибает спасая не своего щенка, а хозяина-балбеса – не за кормление же она ему отрабатывает?!

      Эх, гуру-гуру!.. Хотя и человек… по-настоящему, кажется, религиозный… Если это действительно так, то именно ему и хотелось бы задать вопрос: чем простодушные собаки перед РПЦ провинились, что им в храм – ни… лапой! Возлаять могут? Псиной от них несёт? Хитрым кошкам, не безопасным даже по части… «по углам», доступ открыт по… традиции, следы теряющей во древней тьме языческих святилищ, а псам, которые были и есть (?) «Господни» (Domini canes) – нет? Но это к слову.


      Таким образом,… дело учёных, кинологов, делать выводы, дело нас неучёных человеков – брать у собак недостающее нам… человеческое.


      …А по поводу самого злободневного ныне, «экологического», скажу: особа, выгуливающая собаку, может выглядеть сколь угодно солидной, «прикинутой» и  значительной, но если у неё в руках только поводок и никаких иных… «приспособлений», то она – всё равно что голая.

      И вопрос возникает сам собой: случись такое, не дай бог, конечно, что во всём поселении не будет работать канализация, как поступит сия особа со своими собственными естественными отправлениями? Как в средневековье выльет на голову прохожему? Оставит как и собачьи лежащими на виду? Или… всё же захоронит, последовав примеру… ну, хотя бы той же кошки-которая-на-воле, которая сама по себе?

2010-2020