Сталин today
У меня в квартире одно время жил Сталин. Ну дыра во временном континууме - обычное дело... Пообвыкся в моем времени, приноровился, обжился. Я ему говорю:
- Пора вам, Иосиф Виссарионович, домой возвращаться, а то как бы исторический сбой без вас не произошел.
- К этим изуверам?! - содрогнулся отец народов, выронив мобильник. - Да ни в жизнь!
Так упирался - не передать. Грозился, топал ногами, торговался, умолял...
Я ему говорю:
- Да вы войну выиграете! Пол Европы покорите! Сверхдержаву из России сделаете!
- Не хочу выигрывать! - кричит.
И как в бреду:
- О-о... Берия, Хрущев, Микоян, Жданов - р-рожи проклятые! Не хочу! Ослаб я! Не смогу я больше там...
Наконец, с огромным трудом-таки выпихнул его в родную эпоху.
- Вас, - говорю, - Наш народ по сей день любит чуть ли не больше, чем тогда.
- Ну и бараны! У вас еды полно, компьютеры, машины заграничные! Какого черта меня-то любить?!
- Бараны, не бараны. А все-таки надо оправдать чаянья масс, Иосиф Виссарионыч. Войну не выиграете - последней скрепы нас, потомков, лишите.
- А чтоб вас всех! Перестрелял бы к чертовой матери, дураков!
В общем, плюнул товарищ Сталин мне на ковер, махнул рукой, надел поверх футболки китель и отправился домой. Жалко человека, да что поделаешь!
Рептилоид
В детстве Аркадий Адрианыч был обычным советским ребенком. Любил Гагарина, смотрел фильмы про войну, считал, что Родина лучше и сильнее всех.
Потом наступили 90-е, и Аркадий Адрианыч понял, что его обманывали. Идеалы новой Путинской России он не принял, президента не возлюбил, Крым не признал, сочувствовал обиженным республикам и надеялся на силу коллективного Запада.
"Теперь-то их прижмут..." - с мрачным предвкушением думал он, каждый раз, когда в США сменялся президент.
Но годы шли. Аркадий Адрианыч понял, что Запад не поможет. Европа стара и труслива. Америка - вечный тупой подросток. К тому же и та, и другая настолько свихнулись, ползая на карачках перед своими неграми и геями, что презирать их, в конце концов, стало легче, чем уважать
"У нас свой путь вырождения, у них свой".
Не видя в окружающей реальности светлых островков, Аркадий Адрианыч начал копаться в прошлых эпохах. Но нелюбовь к людям, как раковая опухоль, распространялась и туда.
"Вот Наполеон. Да, Наполеон... А кто такой этот Наполеон? Живи он сейчас, кем бы он был? Очередной милитаристской мразью в галстуке и погонах?"
Никакого успокоения в прошлом не обнаруживалось. Стоило лишь отогнать сладкий картинный шарм красивых мундиров, и вечное уродство человеческой природы представало в своей безобразной простоте.
"Может быть, сам человек - ошибка природы?" - размышлял Аркадий Адрианыч. - "А что тогда не ошибка? Животные?"
Животных Аркадий Адрианыч не слишком любил именно потому, что видел в них зачатки людей. Собаки обожали клянчить еду, искали в хозяине объект фанатичной любви, ненавидели по приказу, не ведали, что такое достоинство. Кошки, напротив, умели быть ласковыми и почтительными лишь, когда хотели жрать или, чтоб им открыли дверь. В остальное время демонстрировали чисто человеческие презрение, апатию и цинизм.
Хищных диких животных Аркадий Адрианыч не любил за жестокость, травоядных за тупость, мелких за ничтожность, в обезьянах видел гнусную пародию на себя.
Птицы - вот, пожалуй, единственные, кто не вызывал у Аркадия Адрианыча отрицательных чувств. Они умели красиво летать, очаровательно пели, трогательно вылуплялись из яиц.
"Хорошо, если б на свете были одни птицы... А ведь пташки - прямые потомки динозавров, в отличие от нас".
В какой-то миг он понял, что настоящая катастрофа - этот, непоправимый фатальный сбой, нарушивший естественный ход истории, произошел задолго до образования СССР, задолго до появления России и вообще Западной цивилизации. Задолго до рождения цивилизации, как таковой. Задолго до появления хомо-сапиенса и тех обезьян, от которых он произошел.
"Млекопитающие - тупиковая ветвь!" - таков был печальный итог размышлений Аркадия Адрианыча.
Он всегда это чувствовал.
"Ну разве может какой-то паршивый лев сравниться по мощи, красоте и достоинству с настоящим царем природы тираннозавром? Диплодок и маменчизавр - эти степенные, невозмутимые гиганты - можно ли сопоставить их с убогими слонами и носорогами? Да, да, коллеги... Все, что произошло после падения метеорита было величайшей ошибкой эволюции, грандиозным вырождением... Кто народился первым в том ужасном полумертвом мире? Крысы! Доисторические грызуны. А мы, стало быть, их прямое продолжение!
Увлеченный своим открытием, Аркадий Адрианыч все больше отдалялся от опротивевшего ему, неправильного, незаконно рожденного мира наших дней. Он по прежнему ходил на работу, пил по утрам кофе, платил алименты бывшей жене. Но мыслями он был там... в Мезозойской эре. Он бежал за добычей в теле благородного охотника-аллозавра, бодался в боях за самку, будучи могучим трицератопсом, парил под облаками вместе с птерозаврами. И давил, ловил, рвал на части проклятых млекопитающих - предателей, подло извративших первоначальный великий замысел матери-природы.
- Я млекофоб, - спокойно признавался он, лишь речь заходила о политических взглядах. - И да, я считаю аннексию Крыма преступлением. Хотя винить в этом только кремлёвский режим - это, будем откровенны, грандиозное упрощение. Все началось раньше. Гораздо раньше...
И удалялся гордым страусиным шагом, прижимая к груди согнутые руки с двумя оттопыренными пальцами.
Литдиктатор
Что за проблема с диктаторами? Неужели так трудно взять и передать кому-то свою порочную, ущербную и, в сущности, смешную власть?
Но ведь не отдают же! Устраивают кровопролитие, ссорятся со всем миром, позорятся, сходят с ума, бегают с автоматом, кончают жизнь у стенки или в тюрьме. Но не отдают.
Неужели так жалко? Серьезно? Вот этого всего им жалко? Ведь не верят же они, что сами с нуля создали и обустроили терзаемую ими теперь страну? Или верят?
Обо всем об этом я думал, читая про выходки сумасшедшего Лукашенко. А потом вижу сон:
Я видный писатель, живой классик, знаменитость, прямо скажем, планетарного масштаба. А мне берут и говорят:
- Дмитрий Владимирыч, а почему бы вам не передать авторство ваших романов известной молодой писательнице-блогерше Ксюше Китти?
- Это с какой же стати? - передернувшись от шока и негодования, спрашиваю я.
- Вы, Дмитрий Владимирыч, в некотором роде, уже надоели публике своей унылой злобностью. Люди хотят чего-то нового. Ксюша Китти красива, остроумна, талантлива, хотя ничего, кроме постов в Фейсбук не пишет. Вот вы и поделитесь с ней своим наследием, не уносить же его вам с собой в могилу.
- Да как же ж я могу?! - гневно восклицаю я.
- Очень просто. Она возьмет ваши книги, кое-что подправит, изменит кое-где концовки и опубликует под своим именем.
- Но это ж беспредел! - ору я, и мои несуществующие усы встают перпендикулярно земле.
- Надо, надо, Дмитрий Владимирыч! Высоколобые бумагомаратели вроде вас вышли из моды, народ требует новизны и позитива!
- Да я ее замочу, эту дуру!
- Ах, вот вы как! Вы, стало быть, узурпатор и тиран, Дмитрий Владимирыч? Кстати, а вы в курсе, что все ваши зарубежные коллеги, включая Стивена Кинга и Джоан Роулинг уже высказались в пользу Ксюши Китти?
У меня начинает рябить в глазах. В ушах звон, как при контузии.
- Пошли вон! Ничего я вам не отдам! Мои книги, я их написал! Всех поубиваю нах!
- Зря, Дмитрий Владимирыч. Ох зря! Вы отказались подчиниться воле большинства. Народ еще скажет свое слово...
300 лет спустя
Перенесся я как-то раз в будущее, где-то примерно в 2300 год. Иду по Красной площади мимо стометрового монумента Грете Тунберг к музею жертв Четвертой Мировой. Люди на меня как-то брезгливо и хмуро поглядывают и тотчас отводят глаза. Смотрю: ба! Да они же все до единого в медицинских масках! Да в каких: самых причудливых форм, размеров и стилей! Ну, думаю, вот те на! Коронавирус-то, оказывается, не на год был, не на два, а на столетия! А, я стало быть, безмасочный, потому и шарахаются от меня, как от чумного! Пригляделся: ан нет, никто меня вроде как и не боится, и не отшатывается, только взгляды смущенно прячут. Неужто, думаю, новый штамм передается через зрительный контакт? Или дело не в маске? А в чем же тогда? Одет я почти как все, мода мало изменилась...
Вдруг возникает передо мной полицейский (или как их там в будущем зовут) и сурово так, сквозь форменную маску меня спрашивает: "Вы почему голый по улицам ходите?"
Культурная пропасть
- Слышь, Михалыч! Японцы-то - я вчера в журнале читал... Есть у них такая ядовитая рыба Фугу. Так они ее, придурки, в ресторанах жрут!
- Да ну!
- Ага! Повара как-то ее там специально разделывают, готовят... Но все равно, в год по пятьдесят человек насмерть травятся.
- Камикадзе, блин! Ну ладно, хрен с ними, с японцами, пусь дохнут. У них, таскзть, культура на это заточена! Хлебом ни корми, дай самоубиться... Да ну их! За твое здоровье!
- И-эх! Хух! Ты че, ацетончику добавил?
- А каже! Для запаху-то!
Царь и мусор
Хотите избавиться от пиетета перед, ну скажем, Петром I? Представьте, что бытовой мусор, который вы выбрасываете каждый день: пластиковые бутылки, упаковки от йогуртов, рваные пакеты, высохшие маркеры, тюбики из-под пасты, сломанные флешки и прочий хлам каким-нибудь чудом был бы обнаружен тем самым Петром I ну, скажем, во время охоты в лесу. Представляете весь этот взрыв дикарского страха, недоумения, а потом и любопытства, и, в конце-концов, восторга от обладания никем еще не виданными, диковинными, таинственными предметами из невероятного (возможно драгоценного) материала.
- А вот, Мейн Херц, бутыль затейливая. На глаз кажется, что стеклянная. Мнется, а не бьется! Хоть со всей силы ее о камень швырнуть изволите. А коли ноготком по ней щелкнете - так ведь и, стерва, не зазвенит даже. Пробки к ней не полагается. Зато колпачок особый отыскали. Его надобно эдак вот на горло навинчивать.
- Чудеса! Откуда ж она взялась тут, анафема?
- Хоть голову мне отсеките, Мейн Херц, знать не могу!
- Погоди-ка! А это что?
- Не разберем. То ли латынь, то ли англицкий.
- Бон Аква! Вот что тут написано, дубье лапотное!
- А-а, верно! Глуп баран, Ваше Величество! И еще тут сзади ме-еленько накалякано, извольте взглянуть. Вроде как по-нашему. Пи-ть-е-ва-я не-за... тьфу! не-га-зи-ро... Ох, провалиться мне, словечки-то мудреные! Как бы разобрать, может заклинание какое?
Месяц спустя, принимая европейских гостей, царь Петр вальяжно пьет вино из своей личной бутылки "Бон аква", ест кашу пластиковой ложкой, наливает пиво в пустую упаковку от "Данон", на груди носит в золотой оправе треснутый компакт-диск и предлагает послу после встречи пособирать вместе конструктор "Лего".
Французы и англичане мрачно перешептываются: уж не из Китая ли у русского царя такие богатства?
"Человеки" звучат гордо
Статья из Вики по теме "Человек": "Человек разумный — вид рода Люди (Homo) из семейства гоминид в отряде приматов. В начале верхнего палеолита, около 40 тысяч лет назад, его ареал уже охватывает почти всю Землю. От остальных современных человекообразных, помимо ряда анатомических особенностей, отличается относительно высоким уровнем развития материальной и нематериальной культуры..."
Угу. То бишь, все написанные мною стихи и книги отличаются "относительно высоким уровнем развития" от ореха, которым макака дала по башке своему сородичу. Польщен! Видимо, статью писал Джонатан Свифт!
А вообще, конечно, изумляет склонность ученых унижать весь окружающий мир. Так, к примеру, астрономы не придумали для Солнца лучшего определения, чем "Желтый карлик". Это же СОЛНЦЕ, черт вас подери! (И ведь, очень может быть, что к самому себе автор этого термина применял определения вроде "Светило науки" и "Гигант мысли"...)
Здравствуй, школа!
Впервые за много лет увидел свою старую школу. И не поверил: неужели это то самое грозное учреждение, которое возвышалось надо мной бесконечными серыми утрами. Которое давило на меня светом своих дневных ламп, травило меня своими разновозрастными монстрами и мерзкой едой.
Я: Здравствуйте! Не узнаете?
Школа (сьежившись и спрятав глаза): Нет.
Я: Вас тогда звали УВК 1874. И я был одним из ваших учащихся.
Школа: Вы меня с кем-то спутали, я вас не помню!
Я: Зато я помню вас. Всю вашу замечательную карательную систему во всех ее изысках и тонкостях.
Школа: Я выполняла свой долг! Времена были такие! Оставьте меня в покое!
Я: Да ну! А как теперь вы работаете с детьми?
Школа: Все прекрасно, все довольны! Послушайте, молодой человек! Неужели вы не понимаете, что только благодаря мне вы стали тем, кем стали?
Я (с усмешкой): А кем я стал? Блуждающим по заграницам учителем английского, старающимся за семь верст обходить вас и вам подобных.
Школа: Ну это уже ваши проблемы! Все, хватит! У меня звонок, не отвлекайте!
Я: Угу! Старая скворешня...
Президент
Говорят: человек – царь природы. Не совсем так. Царство – дело наследное. А вот президент природы – это уже ближе к правде.
Президент – всегда один из нас. Царь высоко, царя никто не видит. Царь если и является, то облаченный в такую массу одежд и регалий, что не разберешь, сколько у него там ног и точно ли две руки.
А президент вот он. Две руки, две ноги, голова. Одет, как мы. Далеко не всегда и не во всем умнее нас. Не красивше любого мужика в метро. Благородство, мудрость, таланты, шарм – да боже упаси! И начинал он как мы, с тех же позиций. Только он пробился, а мы – нет. О нем знает весь мир, о нас друзья ВК. Он ездит в лимузине, мы – на метро. Он вершит историю, а мы в ней существуем.
Вот так и человек среди зверей. Четыре лапы, голова, два глаза, два уха, рот и нос. Питается тем же самым, сношается так же, размножается, справляет надобности. От опасности побежит, как любая мышь или лошадь. Если разозлить, будет рычать. Если ударить, набросится. Да и живет, между прочим, отнюдь не дольше всех (черепахи соврать не дадут).
Человек начинал, как все. Только обстоятельства для него слишком уж выгодно совпали. Чем, к примеру, кошка не президент? Ум, хитрость, коварство, ловкость, красота… А не сложилось! Чем слон не президент: вроде был же большой шишкой? А вот не сошлось!
Что собой представляет человек вне обстоятельств, мы все прекрасно знаем. Слабее, глупее и беспомощней существа трудно представить (ну как и президента на любой другой работе).
И главное: все звери все это про нас прекрасно знают. Только молчат. До поры…
Двоечники
Я сделал мерзкое открытие: меня перестали радовать успехи моей страны. Настоящие, вроде бы, успехи: вакцина от коронавируса лучше иностранных аналогов... Не верю! И верить не хочу! Враньё, пропаганда, мухлеж, провокация! Обещают построить космический аппарат, утереть нос американцам. А я знаю: ни черта не построят. Если построят, значит, что-то с ним не так. Это уже патология. Все равно что нервозный старый учитель, получив от двоечника достойный ответ, рыщет у него под партой, шарит в карманах, ища шпаргалку, и страшно бесится, если не находит.
Самое пикантное то, что друзья этого "двоечника", то бишь ура-патриоты, тоже весьма хмуро, с какой-то колющей тревогой и неверием воспринимают такую информацию. То ли дело Крым отжать или в Сирии кого-то разбомбить. Это по-пацански! А изобрести вакцину, которая спасет мир - э-э, брателло, ты че? Ботан, что ли?!
С призраками
Кто-то сбегает от русской смуты за границу, кто-то в деревню, кто-то в искусство, кто-то в философию и эзотерику. А я покамест иммигрировал в… другую русскую смуту. Ту, что была сто лет назад.
Тут все коллеги о войне с Украиной сокрушаются, об изоляции России с ее возможной скорой гибелью. А я с призраками Серебряного века куда охотнее вечера провожу.
- Россия погибла! Бешенная горилла ходит по стране, захлебываясь кровью. Жжет усадьбы, вешает офицеров, ощипывает павлинов! - сокрушается Бунин.
- Не-ет! Ей еще гибнуть и гибнуть! - криво улыбаюсь я.
- По Киеву красные бьют из дальнобойных пушек! Тысячи жертв! – качает головой Гиппиус. - Когда такое было?!
- И еще будет, - с грустной улыбкой машу я рукой.
- А что взять с русского крестьянина! – сердится Горький. – Тяготеющий к садизму темный дикарь. Вековой мрак!
- Вот, вот! - соглашаюсь я. - И никаким интернетом его не переделать! Сколько волка ни корми…
- Но, все-таки, юноша! - вздыхает Куприн. - Как можете вы утверждать, что вам там хуже, чем нам здесь, с нашими Лениными и Троцкими?
- А вы как можете утверждать, что вам хуже, чем нам? У вас хотя бы эпоха поблагородней была, как никак, за лучшую часть человечества сражались. А Ленин, кстати, скоро умрет…
- Выродок! - трясет головой Бунин. - Нравственный идиот!
- Но да хотя бы идейный.
- С Россией кончено! На последях ее мы прогалдели, проболтали, - смутно бормочет Волошин.
- Да ничего еще не кончено, - фыркаю я. - Шоу маст гоу он!
- Вильсон, Джордж, люди Европы, спасите наши души! - стонет Андреев.
- Не спасут, - мотаю я головой, все с той же мудрой улыбкой.
Вот так и болтаем. Н-да… И хорошо же мне там с ними. Не орут, не спорят, не огрызаются. Только вздыхают, плачут и жаждут мести (прямо как я). И мысли с моими один в один. И чувства. И язык.
И читаю я их на том же самом экране мобильника, с которого читаю нынешних блогеров и журналистов. Так велика ли разница, кто из них умер, а кто еще жив?
Наши предки
Почему мы не любим людей, внешне похожих на обезьян или крыс? Вот людей с лошадиными лицами терпим. Людей со свиными харями – тоже. Кошачьи лица (большие, раскосые глаза, маленький нос, маленький ротик) у женщин даже приветствуются. Но как обезьяна или крыса – боже упаси! Даже в метро напротив них сидеть противно.
А причина в том, что мы остро не любим обезьян и крыс, как таковых. Что-то в них есть такое, знаете ли… родственное нам. А уж как обидно услышать в свой адрес «обезьяна» или, особенно, «крыса»! «Свинья», «собака», «козел», «баран» - это все штампы-однодневки. Сегодня ты козел, завтра нормальный мужик. А «обезьяна» и «крыса» - это клеймо навек. Это про суть, не про поведение.
Апропо: крыса Пургаториус – древнейший предок человека…
Военно-политическая страшилка (основано на реальных событиях)
Военкоры российского ТВ находят на оставленных украинских позициях консервную банку с надписью: «Сепар донецкий, копченый» и фото покойного Моторолы на этикетке. На основании находки делается вывод, что в ВСУ воюют каннибалы. Разумеется, банка не более чем шутка украинских остряков, однако резонанс уже достигнут.
Украинские СМИ поначалу оскорбляются, заявляют, что роспропаганда окончательно скатилась в беспросветный маразм. Но все больше всушников и (особенно) бойцов нацбатов начинают ловить хайп, раскручивая эту тему. То тут, то там на ютубе возникают видео, где веселые бородатые хохлы в камуфляже, с шутками и прибаутками якобы жарят на костре или варят в котелке фрагменты «кацапских оккупантив».
Подобные видео деморализуют российских солдат, принимающих это за чистую монету, и все больше злят Кремль и российские СМИ. И вот на фоне скверной обстановки на фронтах и гнетущей внешнеполитической ситуации Москва срывается. Какой-нибудь Патрушев или Шойгу открытым текстом говорит, что «за каждого съеденного российского солдата наши бойцы, в рамках спецоперации, съедят по пять убитых нацистов!» Против приказа не попрешь, и наша армия разом ударяется в людоедство, стыдливо отчитываясь перед командованием за каждый сожранный труп (при этом, по возможности, каннибализм, конечно, инсценируют). Вскоре Соловьев и Скабеева, задыхаясь от восторга, рассказывают, что «решил украинский телятя нашего волка съесть, да зубки не выросли!» Украинцы в гневе от поведения «москальских варварив», которые не понимают шуток. Но надо мстить! И вот ВСУ тоже начинают жарить и варить уже настоящих убитых россиян. После того, как на передовой оказывается (по американской наводке) убит и съеден генерал-майор ВС РФ, российский минобороны требует удвоить масштабы «возмездия». Киев в ответ утраивает их. Съесть врага становится почетной частью боевого крещения в обеих армиях. Самые отбитые вояки пробуют сырое мясо и пьют кровь из вен.
Через год уставшие от войны западные политики со скукой спрашивают друг друга: «Ну и кто там побеждает у этих людоедов?»
О Солженицыне
Я валяюсь ниц перед Александром Исаичем. Александр Исаич возвышается надо мной необъятной глыбой.
- Я че-ервь! – плачу я.
- ЧЕ-ЕРВЬ! – грохочет Александр Исаич. – Смотри, презренный! Все что ты можешь понять и постигнуть, уже сотворено могучей мышцею и волей моею! Я творю миры! У меня ключи ко всем эпохам! Моими красками расписаны богатейшие, чистейшие души! Кто мне помогал? Никто! Где я знания черпал? Сам! Без всякого интернета! Вопреки всей дьявольской системе!
- Дядя Саваоф, пощадите! – продолжаю выть я.
- Не пощажу! Изведу под корень все племя ваше невежественное! Что с Россией сделали! Во что культуру превратили! Все вы, начиная с Шолохова…
- Ваша светлость… – робко блею я, запинаясь от страха.
- Чего?
- Тут… недавно читал статью. Ошибиться вы изволили, будто бы Шолохов «Тихого дона» не писал.
- ЧТО?!
- Экспертизу провели – так ведь совпадают полностью почерки в его письмах и в самых ранних заготовках романа.
Глыба перестает раскрывать рот, глаза ее потухают. Из-за ширмы в углу высовывается недовольное бородатое лицо Александра Исаича.
- Молодой человек, вы кто такой-то вообще! Вам сказано, что «Тихий Дон» написал Крюков, он же мой герой Ковынев! Все, все, все! Разговор закрыт! Не нравится – вон отсюда!
Ширма зашторивается. Глыба вновь начинает рычать и исторгать пламя. Я снова плачу, лежа ниц.
Кыыуа
Племя первобытных людей слушалось и почитало колдуна Уымгу. Колдун Уымгу умел превращаться в медведя и саблезубого тигра, мог насылать ненастья и болезни. Он собирал с соплеменников долю от добычи и приносил ее в жертву духам. Благодаря его дарам духи направляли в их долину стада мамонтов. А еще колдун был очень мудр, харизматичен и всегда знал ответ на любой вопрос.
И только один дикарь по имени Уга-Уга сомневался. Он видел, что сам колдун, его три жены и дети отчего-то толще всех в племени. Порой ему казалось, что жертвенное мясо идет не духам, а им. Он удивлялся, почему колдуна видели в образе медведя и тигра, но сам процесс превращения не видел никто. Он слышал от отца, что если пойти в далекое ущелье и приложить ухо к земле, то можно услышать приближение стада мамонтов задолго до их прихода в долину. То есть «предсказать» их приход. Он замечал, что после того как колдун насылал на кого-то хворь, этот человек, еще будучи здоровым, вскрикивал, бледнел и начинал чахнуть от одного лишь страха и отчаяния. (А если будешь чахнуть, то болезнь сама тебя найдет).
Уга-Уга очень о многом догадывался и подозревал. Соплеменники смотрели на него косо и презрительно бросали в его адрес: «Кыыуа!», что в переводе «конспиролог».
Российские реалии после СВО
Провинциальный рынок. Трое агрессивных, побитых жизнью парней лезут без очереди.
Первый (свирепо глядя на продавца): И давай не жидись, слышь! Я за тебя под Херсоном КРОВЬ проливал!
Второй (еще более свирепо, с еще большим сознанием своей правоты): А я, мля, за тебя в Донбассе воевал и на ЗОНЕ сидел шесть лет!
Третий (совсем яростно, с праведным блеском в шальных очах): А я сидел ДЕСЯТЬ лет! Десять лет, с-сука, за тебя шконку грыз! Че, епта, не веришь?!
Торговец с искренним почтением глядит на каждого, и в особенности на последнего. Ветераны…
Бедный Вагнер
Рихард Вагнер поутру с мрачным серым лицом спускается завтракать.
Жена: Что с тобой, майне либе?
Вагнер: Снова чертовщина всякая снится. Представляешь... какие-то типы с черными чулками на головах. В руках мушкеты, а на одежде нашиты черепа, как у гусар. И почему-то клянутся МНЕ в верности, представляешь! Что будут ради меня косить укроп! При чем тут укроп?
Жена: Ну бывает! Видно, бесы в тебе шалят. К пастору бы сходил.
Вагнер: А Бетховен Людвиг ван, светлая ему память, мне вчера вообще... в образе собаки снился.
Жена: Ой, страсти какие!
Я Пушкин!
А знаете, что я, Дмитрий Потехин, равен Пушкину, Лермонтову, Гоголю, Толстому и Булгакову? Невероятно, да?
Скажете, меня никто не читает? Ну так и их ТЕПЕРЬ никто не читает! Может, кто-то и читал до 24 февраля, а теперь – все, баста! Я никому не нужен, и они ТЕПЕРЬ никому не нужны.
Да, о них помнят. ПОКА помнят. А через десять лет не будут помнить, и чо тогда? В общем, позвольте мне возрадоваться... Долго я всю эту братию на своем горбу возил! В первом классе на 200-летие Пушкина в царя Дадона рядился, «Парус» заучивал, страдал несварением от пьесы «На дне» и узнавал благодаря Федор-Михалычу в тринадцать лет, какой стороной топора надо бить по башке (чтобы уж наверняка). Пора и честь знать, господа покойники!
И главное: моих-то заслуг в этом ноль. Это ж не я наращиваю свой капитал, это ОНИ стремительно теряют свои! И правильно делают.
Слава России! Слава спецоперации! Слава мне! (Сатанински смеюсь).
Феномен Библии
Вы знаете, в чем феномен Библии? Нет, не знаете.
Есть два завета. Один – про Бога-отца, другой – про Бога-сына. Бог сын – это Иисус. А Иисус – это я (себялюбивый мученик). Как в зеркало ни посмотрюсь, ну прям Христос – две капли. И взгляд Христов, и лоб, и линия губ.
А кто из нас не Иисус, поднимите руки! Каждый Иисус! Иисус на Христе Сыном Божьим погоняет. Нравимся мы себе в своем страдальчестве. Ой, нравимся! Венок терновый надел, мобильник взял, крест взвалил – и на работу.
А Бог-Отец – это отец. В смысле, наш. В смысле, батя. Вселенский мафиози, хитрец, самодур, демагог, лжец, психопат, эгоист и мстительный тиран. (Теперь уже не тот, конечно).
Он далеко, его не достать! То ли на небесах, то ли на даче, то ли в элитном доме престарелых. У него все хорошо. Всегда! Он себе капиталец нажил! Еще в 90-е, когда из хаоса создавался мир. Он там, а я тут! На земле… И не выскажешь ему ничего даже. Звонить западло! Он там, я тут.
Ну что ж… Ну… И хрен с ним! Пускай, пускай живет старичок. Еще хоть миллиард лет. Мне пофиг! Я один! На вершине Голгофы. Смотри, папа! А, впрочем, нет, не смотри! Мне же пофиг… Я Сын Божий (то есть, тьфу… сын человеческий) Я искупаю божье свинство!
PS. Есть еще брат Сатана, но это другая история.
Полуправдивая притча
Вселенная перевернулась. Унитаз в номере моего отеля в пригороде Бангкока поздним вечером отказывался служить.
Спаситель пришел спустя час моих отчаянных звонков администрации. В руке он нес лишь старый грязный шланг и пару пустых пакетов из супермаркета.
Войдя в мой номер, он не говоря ни слова, ибо английский был ему чужд, подсоединил шланг к водопроводной трубе на балконе. Сунул другой его конец в унитаз, используя пакеты в качестве перчаток для гигиены.
Потом, что-то пошло не так. Он жестами объяснил мне, что ему нужен нож. И, преодолев себя, я отдал ему свой единственный обеденный нож, лежавший на столе.
Этим ножом Мастер умело разрезал шланг, убрав сломанную насадку. И вода пошла.
Спаситель уверенно поил унитаз водой, иногда совершая возвратно-поступательные движения концом шланга. Но лучше не становилось. Вместо этого, вода, заполнив чашу до краев, начала литься на пол, вместе с содержимым канализации. Меня порывало остановить Мастера, но тот уверенно, с непоколебимой твердостью продолжал стремиться к своей цели.
Потом он ушел куда-то и принес кривую тонкую металлическую палку, которой принялся орудовать. Он работал долго и кропотливо. Но… избавления не было.
Вскоре туалет оказался полностью затоплен. Спаситель позвонил кому-то по мобильнику. Сокрушенно покачал головой. Сумрачно взглянул мне в глаза
А потом он оставил меня. Наедине с сотворенным его руками хаосом, а также с обрезками шланга, грязными пакетами и кривой палкой.
Я долго метался, не зная, что делать. Я был один… Один в перевернутой вселенной!
В конце концов, я в отчаянии вышел из отеля и увидел мнимого Спасителя, дремавшего в гамаке, с тлеющим косяком марихуаны во рту.
Я набрал в грудь воздух и начал бросать ему в лицо все, что я думаю о нем и его делах. Он глядел на меня с презрением. Потом произнес что-то по-бирмански. Я потребовал от него хотя бы забрать свое барахло, оставленное в уборной. Он повторил слово. Это слово, сказанное на другом языке, вдруг поразило меня с необычайной ясностью. Учитель сказал: «Да похер…»
Он протянул мне свой косяк, и я с отчаянием всосал его.
И мы вознеслись… Ушли куда-то очень высоко. Туда, где больше не было ни сортира, ни отеля, ни грязи, ни боли, ни смешных метаний, ни сиюминутного гнета судьбы.
И там, в этой свободной пустоте я молча внимал безмятежной мудрости Учителя, давшего мне понять, что невозможное невозможно и, в то же время, что невозможного не существует.