…Это случилось уже много лет назад. Была весна, май, радостно благоухала сирень. Мне позвонила знакомая игумения из ближайшего монастыря.
— Батюшка, — сказала она, — у нас есть одна хорошая знакомая, которая живет в пригороде и часто привозит нам продукты со своего огорода. Так вот, у нее тяжело болен внук. Не могли бы вы его пособоровать и причастить в больнице.
— Да, матушка! Конечно, я это сделаю.
Через пять минут позвонила бабушка, которая объяснила мне, что речь идет о гематологическом отделении нашей больницы, куда я и направился на следующий день. В чистой палате лежал бледный подросток. По документам и медицинским справкам ему было четырнадцать, но из-за болезни выглядел он лет на 11–12, не больше. Щуплый, небольшого росточка, с каким-то детским выражением лица. Ребенок, да и только. Я заговорил с ним, чтобы настроить его на спокойное доброжелательное отношение ко мне и ко всему тому, что я намерен был делать. Звали его Валентин. Валечка. Жил он с мамой в поселке в 40 минутах езды от нашего города. Исповедоваться он не умел, да и мои попытки проникнуть в его душевные глубины воспринимал с настороженным недоверием.
«Нет, — подумал я, — не буду я парня сильно мучить. А поручу-ка его Богу и Его благодати. Это ведь великая тайна — кому умирать, а кому выздоравливать».Заглянула процедурная сестра и попросила, чтобы я Валечку сильно не «грузил», у него еще сегодня сложные процедуры.
— Так что, батюшка, давайте покороче!
В тот день я Валечку только исповедал и причастил. Решил соборовать его через три дня после воскресной Литургии. В воскресенье процедур обычно не бывает. Только капельницы и уколы.Дальше все пошло своим чередом. Соборовал и причастил, а спустя еще две недели причастил вновь. После этого зашел к врачам в ординаторскую. Спрашиваю:
— Какая у мальчика перспектива, у Валечки?
Женщина-врач сорока спокойно сообщила:
— Прогноз отрицательный. Мы переливаем ему донорскую кровь, какое-то время он держится, а через три-четыре недели кровь у него снова как вода. Так что, не знаю, как долго он протянет.
— Понятно, — сказал я и, попрощавшись, вышел из кабинета.
«Бедный, бедный паренек! — думал я по дороге домой. — Как он будет умирать? Он ведь еще совсем юный! Скажет он Господу в сердцах: “Боже! Что я такого сделал, что Ты меня убиваешь! Я ведь еще жизни совсем не знал! Я девушку ни разу не обнимал, ни разу не целовал! За что мне все это,эта лютая смерть?!”»
Внезапно в голов; всплыла сцена из жития преподобного Серафима Саровского. Вспомнил я, как он пригласил к себе совсем юную монахиню Елену Мантурову и сказал ей:
— Дитя мое! Твой брат болен, и он должен умереть. Но он нужен обители. Поэтому умри вместо него!
Юная инокиня испугалась и сказала святому:
—Батюшка! Я смерти боюсь!
На что преподобный Серафим ей ответил:
— Чадо мое! Нам ли с тобой бояться? Нас по смерти ждет такое блаженство, ради которого люди согласились бы любые страдания в этой жизни претерпеть.
Вот это самое блаженство кротких, о котором говорил и Сам Христос в Нагорной проповеди! Вот бы донести его до сознания больного Валечки!
Однако книги Валечка уже не мог читать, — утомлялся он быстро из-за болезни. Но в его палате я видел небольшой кассетный магнитофон: он слушал радио и какие-то эстрадные кассеты. И тогда я стал искать житие преподобного Серафима на кассете. В Твери на епархиальном складе не было. Звонил москвичам, те тоже говорят — нет. И наконец, через месяц привезли мне такую кассету из Дивеева, от самого Преподобного.
Спешно звоню в больницу и спрашиваю:
— Как там Валечка? Мальчик в вашей больнице лежал!
— Выписали его, — сказала врач.
— Как выписали? — в ужасе спрашиваю я. В голове возникают подозрения, что ребенка выписали на руки матери «умирать». Однако голос из трубки все так же невозмутимо сообщает:
— Выписан домой без признаков заболевания!
— Спасибо, — говорю дрожащим голосом и кладу трубку. Произошло чудо! Ни я, ни врачи не верили, что такое возможно! Но у Бога ничего невозможного нет! Я много раз сталкивался с тем, что там, где мне веры не хватало, где отказывался от надежды вымолить человека, Бог посрамлял мое неверии, словно говоря мне: «Чтобы ты, гордый и тщеславный человек, знал, что не ты, а именно Я, Бог твой, творю чудеса!»
— Но у этой истории все же есть и конец, — сказал я, глядя прямо в глаза пришедшей на исповедь женщине. — Прошел год, и я встретил бабушку Валечки. Спрашиваю ее:
— Как там Валечка, внучек ваш? Чем занимается? В церковь ходит?
— Куда там! — всплеснула руками бабушка. — Мать ему купила велосипед, и он теперь по дискотекам разъезжает.
На сердце мое надвинулась мрачная туча…
— Они что же, не понимают, что он должен в могиле лежать! Бог его сохранил для Себя. Он должен в церкви стоять, а еще лучше батюшке местному кадило подавать и учиться читать по-церковнославянски. Он Божий, а не мамин! Бог же не клоун в цирке! Каждое чудо Божие имеет свою спасительную цель. A то что же это получается: спасти человека для того, чтобы он был как все — пил водку, ку