Свадьба была в самом разгаре, когда кто-то захотел сплясать. И тут все кинулись искать гармониста.
- Куды ж отец-та делси? – недоумевала тётя Шура.
Мы с Мишкой переглянулись и почти в один голос:
- Под столом он, спит…
За столом было тесно. Чтобы добраться до мамы, сидевшей на лавке у стены, приходилось с противоположной стороны нырять под стол. Тогда-то я и увидел деда Мишу, уютно устроившегося между ног гостей. От него исходили вибрации крепкого сна, которые не могли заглушить общего застольного гвалта, а еще особый запах – так, по моим детским ощущениям, по праздникам пахло от всех мужчин.
Дед слыл пьяницей, весельчаком и балагуром, а еще лучшим гармонистом в округе. Его приглашали на все гулянки, ну и угощали, конечно. Отыграв «торжественную» часть, дед по обыкновению принимал два-три стакана «белого» (прозрачным это зелье называть было нельзя), закусывал, играл, не выходя из-за стола, еще несколько «подплясок» и тихо сползал с лавки под стол отдохнуть перед горячим.
На свадьбе двоюродного брата Валентина я в последний раз видел деда Мишу. По причине переезда нашей семьи в Латвию, следующий мой приезд в деревню произошел спустя пять лет. Тогда я навестил деда уже на погосте.
Родился Михаил Егорович Акимов в конце 19 века (точную дату даже мама не помнила) и к моменту моего рассказа, а это был 1960 год, был весьма преклонных лет, но не по годам бодр. Бабушку Анну я не помню. Она умерла рано, но успела родить пятерых детей и пережить войну. Дед Миша погоревал, но довольно скоро сошелся, как теперь говорят, в «гражданском браке» с одинокой женщиной, вызвав широкое осуждение немногочисленной деревенской общественности. Это, впрочем, не повлияло на популярность деда-гармониста. Преданностью новой избраннице дед тоже не отличался и часто, как бы сейчас сказали, «зависал» в соседних деревнях, веселя народ на свадьбах, проводах в армию, а то и поминках. Какие поминки без гармониста!
Несмотря на возраст, дед по-прежнему оставался щеголем. Годом раньше описываемых событий дед Миша гостил у нас в Туле, где приобрел теплые зимние штаны на ватине, картуз и белое кашне, надел все это на себя и стал лихо приплясывать, приговаривая, что в таких штанах и кашне он «кум королю и сват министру». Мне теперь жаль, что детская память не смогла вместить все прибаутки и меткие высказывания, которыми изобиловала речь деда Миши. Многое из того, что говорили мои деревенские родственники, мне тогда было не понять, но вот осталась в памяти тирада, которая, на мой взгляд, очень точно характеризует жизнелюбие деда.
- Вот, Вовунька, - так он называл меня, - мне ж в базарный день красная цена – фунт вони! Но жить-та хотца!
Мне всегда нравилось, когда приезжал дед Миша. В доме с его появлением становилось как-то беззаботно весело. А еще он обязательно привозил мне гостинец - «жамки». Так в тульской губернии называли мятные пряники. Пряником туляки называют только знаменитые тульские печатные, а все остальное - жамки.
В доме деда стоял самый «продвинутый» по тем временам радиоприемник. В этом ящике особо мне нравился зеленый глазок индикатора. Это было что-то нереально космическое, подмигивавшее при повороте ручки настройки. А еще там была стеклянная панель с названиями городов. Как-то раз, когда я крутил ручку настройки, дед подошел и заговорил.
- Вовунька, видишь вот тут написано «Рига». Эт ты скоро туды с мамкой и папкой поедишь… в Латвию. А я там в импирлистическаю (именно так он произносил это трудное слово) войском стоял.
Я с интересом слушал эту историю моего героического деда, но запомнилось совсем немного. Рядовой Михаил Акимов в составе Сибирского полка в Первую мировую некоторое время квартировал в Либаве (ныне Лиепая). Рассказы о военных баталиях почему-то не задержались в детской памяти, хотя дед говорил и о «злом немце», и окопных вшах, и что у солдат белье было «бумажное», а офицерам давали шелковое «чтобы вша по ему в сапог скользила». А вот запомнилось, что унтер офицеры перед походом на танцы жевали лавровый лист для бодрости духа и свежего дыхания. Видимо, в Либаве полк стоял на отдыхе и потому рассказы деда о латвийском периоде были не столько о боях, а больше о приятном времяпрепровождении. Вспоминал дед и свою латышскую «подружку» Мильду. Понятно, что эти факты фронтовой молодости рядового Акимова адресовались взрослой части слушателей, но мне хотелось как можно больше узнать о том месте, куда собиралась моя семья, и мои уши жадно улавливали и эти «взрослые» детали. Так вот, Мильду дед вспоминал не словами, а многозначительным прицокиванием языком и песней, которую та напевала. Слова из песни дед запомнил только эти «Вай Диевинь, Диевинь, пуйка!». В переводе это значит почти буквально «Боже, какой мужчина!» Как говорится, слов из песни не выкинешь…