Волчье логово

               
Ранним утром раздался телефонный звонок. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но мой домашний телефон "КЗ"(Красная заря), еще довоенный: черный эбонитовый корпус с рогульками-рычагами, держателями тяжелой трубки. Этот «динозавр»  может звонить  круглые сутки, и ничегошеньки с ним не сделается, не то что современные гаджеты, которые быстренько сажают аккумуляторы и отключаются.– Але? – пришлось подняться с постели. В трубке из-за атмосферных шорохов и тресков почти ничего слышно, еле разобрал по голосу дружка своего по флотской службе – Андрюху Сидорина, мужика беспокойного, с характером бродяги и отшельника. После дембеля в Гремихе наши пути с Андрюхой разошлись. Долго не давал о себе знать. Теперь приглашал меня в карельские леса, к себе в  деревню. А когда-то жил в Москве. Еще до своего рождения побывал на Лубянке. В начале шестидесятых его мать, будучи в интересном положении, угодила в Большой дом на Лубянку из-за родственника за границей. Родной мамин дядя в войну попал в плен, в концлагере пристроился водовозом, а после освобождения оказался в окуппационной зоне союзников. Не пожелал вернуться на родину и переехал в Канаду, подальше от сибирских  сталинских лагерей. Но сердце, видимо, щемило, и двадцать лет спустя обычной почтой отправил весточку.
– Представляешь, мой чекистский стаж равен моей жизни и даже больше, с горькими нотками в голосе иронизировал он.
После дембеля старшина первой статьи запаса Сидорин связал свою жизнь с морем.  Побрасало, покидало от Калининграда до Камчатки, служил  судовым механиком.  И на купцах ходил через океан, и на пассажирских белоснежных лайнерах нес вахты в машинном отделении. Но однообразность плаваний все более утомляла. Списался на берег и осел в глухомани. Купил  заброшенный дом  на Вологодчине. Леса в тех местах непроходимые, но и сюда уже добиралась неутомимая рука лесоруба-браконьера, хоть и следили лесники, но со старой техникой и маленькими зарплатами не очень-то затащишь здоровых, молодых мужиков бегать зимой на лыжах, а летом на гнилом «уазике» по клюквенным болотам, по бывшим колхозным грунтовкам. В здешних местах не перевелись еще волки, лисы и кабаны… Вот в таком месте и поселился бывший моряк.
Поначалу все складывалось хорошо. Дом большой, пусть и забуревший, потемневший от прожитых  лет, построенный по северному, из толстых выдержанных бревен, когда-то принадлежащий лучшей доярке и депутату  Верховного Совета СССР. Да еще с мансардой и видом на поле и  глубокий овраг, а дальше в легкой дымке голубой лес. Восходы и закаты за высоченными  корабельными соснами. И ягодных мест хоть отбавляй! Опять же тишина, настоенная на травах, звенящая и искрящаяся под  северным солнцем. От прежних хозяев осталась пожелтевшая почетная грамота, которую обнаружил во время генеральной уборки. Бережно, будто свою, повесил на гвоздик, торчавший из стены между окон.
Вот только комары жрали немилосердно. Комариное царство! Одним словом, север… Тем себя и успокаивал. Решил перезнакомиться с немногочисленными односельчанами, которых надо еще поискать. Отправился на разведку.
Фельдшерский пункт с заколоченными крест-накрест  окнами. Рядом  высокая худощавая женщина в белом халате только что из ведра выплеснула  грязную воду и, отжав тряпку,  расправила, разложила ее сушиться тут же на крыльце. Вот и случай представился, как раз у Андрея натертость на ноге образовалась от грубых сапог, надо бы йодом капнуть. Фельдшер сразу перешла на «ты» и пригласила внутрь. За беседой выяснилось, что окраина деревни вполне обитаема: живут лесорубы-вахтовики. И еще один такой же, как Андрей, «чудик из Москвы» в отпуск на ржавой "Газели" приезжает…
Выйдя из медпункта, Андрюха услыхал непривычные удары чем-то тяжелым по металлу. Осмотрелся и увидел окрашенную в белый цвет «Газель», списанную карету скорой.  Подле нее, заглядывая под днище машины, возился в полинялых трениках и футболке упитанный, усталый и злой, очевидно, хозяин машины. Может, он и есть московский отпускник. Андрей на всякий случай поздоровался и пошутил:
 - Что, сухопутный, дредноут встал? Пробоина?
Мужик от неожиданности вздрогнул и недружелюбно глянул на Андрюху.
- Кардан развалился. Где его искать в такой глуши? Разве что к лесорубам ехать, они  там, сосны валят, - и махнул рукой куда-то в сторону.
– Да, дела! – посочувствовал Андрей, глядя на безжизненно свисающий  одной стороной  карданный вал, - Подшипники вовремя осматривать нужно. Да и капремонт не помешал бы, - рассуждал вслух, как судовой механик. Но словами делу не поможешь, - если велик имеется, то я слетал бы сейчас к лесорубам. В море и не такое бывало. Еще  полетает твоя «ласточка», бороздя местные дороги, раздвигая форштевнем давно непаханые  поля.
- Ты не мореман ли будешь?
- А то как же! Конечно, моряк. Старшина первой статьи запаса.
– То-то я погляжу,  кураж у тебя   моряцкий, - оценил собеседник.
– А   без куража  и жить на свете не стоит. Или ты  житуху за горло возьмешь, или она тебя. Другого не дано. Жизнь, как кобыла, держи в узде.
У лесорубов как раз оказался кардан от «Газели», его недавно сменили на новый, а этот слегка  деформированный, и его просто подарили.
Вал дотащили до места, поставили, опробовали и решили, что до столицы на малой скорости дотянет. Мужик в благодарность решил помочь Андрею разобраться с крышей дома. Пока работали на гребне крыши, успели между делом познакомиться.
 Новый знакомец освоил эти края из-за бронхита жены, часто болеющей в Москве. Наезжают сюда каждый год в отпуск ягоды пособирать и подлечиться душой и телом.

Теперь уж и осень на пороге, бьет в окна ветрами, гнет верхушки сосен с бронзовыми стволами, а в ясные ночи за глубоким оврагом волчьи песни. Вот я в эту пору и решился на поездку к флотскому дружку, заманившего меня в глухомань хорошей рыбалкой  тишиной  и белыми грибами.
На поезде добрался до ближайшего полустанка, выгрузил из вагона под насыпь свой обьемистый тяжеленный  рюкзак, а в сторонке меня уже встречает Андрюха.
Он поселил меня в комнате с печкой. Комната – ничего себе, только потолок побелкой на меня осыпался, и об оконца  шкрябали кусты шиповника, спать по ночам не давали.  Нас следующий день как назло зарядили дожди, но мы все же выбрались на рыбалку за сонными щуками, прячущимися в заводях под корягами, и на тихую охоту за грибным царем – белыми грибами.
 Однажды утром, проснувшись, вышел во двор в одних брюках, свитерке и галошках на босу ногу и понял: наступила зима… Поседевшие вершины сосен  в дальнем лесу за оврагом будто разом надели кавказские головные уборы из дорогой  каракульчи. И поле за домом изменилось. С трудом можно было угадать те тропинки, по которым еще недавно ходили через глубокий овраг и обмелевшую речушку  на рыбалку с ночевкой,  забираясь в самую глушь. Вот интересно, к этому времени все уехали и собак своих забрали, так откуда на снегу песьи следы?
 Андрюха  самозабвенно храпел за дощатой стеной, ему было все равно. Храпел, словно сменившийся с тяжелой ночной вахты («собаки») моряк.  А когда проснулся, я уже, как дежурный по камбузу, жарил яичницу с грибами.  Я спросил у него про следы. Он не знал. Решили  поинтересоваться у местной пожилой  фельдшерицы  Гребешковой.
- Волки гуляют по деревням, - сказала она, - спугнули их люди своей техникой, вот они, потеряв ориентиры, и забираются  то дальше в лес, то назад в  деревню в надежде легкой добычи. В деревне нашей, когда то дворов семьсот было,  клуб,  библиотека, школа, все как положено, на лугах дойные коровы- рекордсменки паслись. Теперь все это сгинуло, ни людей ни коров – пропала деревня, а народ, что, кто помер, кто спился с тоски, работы никакой во всей округе не сыскать. Вот зверье и веселится. Взрослый матерый  волк, запросто сшибает  быка с  налета. Видно, пищи не хватает, или волчица ждет приплод. Возможно, что и логово где-то недалеко здесь, раз они днем отваживаются появляться. Будьте осторожны, вы не знаете их. Расщедрившись, выдала  крысиного яда, но предупредила, - применяйте в крайнем случае, по закону истребление волков  отравой – запрещено. Яд сыпаните в мясную приманку, в ведро с обрезками, смешайте все в перчатках, чтобы не учуял, и оставьте за сараем или баней…
Новый год мы с Андрюхой отмечали широко. В прямом смысле, так как, кроме нас и фельдшерицы,  в  деревне, в лучшие времена насчитывающей семьсот дворов, теперь никого. Даже лесорубы-вахтовики на праздники разъехались.
 Пили чай с оттаявшей черникой и засахаренной клюквой. А после двенадцати с факелами вышли на улицу, стреляли в черное звездное небо из ракетницы… А потом снова тишина. Бескрайние заснеженные поля в лунном свете, и лишь  чернели  спиленные сосновые  пни.
Собрались уже спать, как кто-то вроде как поскребся в нашу запертую  крепко сколоченную из толстых плах дверь. Мы погасили свет и приникли к окошкам. Во дворе разгуливала большая собака, похожая на овчарку. Но что-то подсказывало, это не овчарка. И даже не собака!
– Не дрейфь, - успокаивал меня (а больше себя) Андрюха, - засовы надежные. Спать пошли. Утром разберемся.
Утром весь двор в волчьих следах. Зверь проверил и баню, и сарай, зачем-то покрутился вокруг колодца. Острыми когтями пытался копать  мерзлую землю под крыльцом.  Стало ясно, нас он не оставит. Видимо, недалеко логово, и ему надо кормить свою подругу-волчицу…
Днем старались выходить на улицу вдвоем. На морозище за дровами, в баньку следить за огнем в каменке-печке тоже вдвоем. Короче, надоело в прятки с волками играться! После очередной ночи с душераздирающим воем мы в старом ведерке  с величайшей осторожностью приготовили  вперемешку с пищевыми отходами адскую  смесь. Две ночи подряд никто не заявлялся, и только на третью мы услышали, как гремит ведро: зверь разгрызал замерзшее содержимое.
Утром, вооружившись Андрюхиным  подводным  ружьем и вилами,  осторожно выползли во двор. Не сразу увидели лежащее за колодцем и припорошенное снегом тело. Больше волчьих следов в деревне никто не  видел.
И только в начале марта, когда снег чуть стаял, решили спуститься в овраг за валежником. За темнеющим кустарником вывернутое с корнем дерево, и много звериных следов вокруг…  Андрей тут же дернул меня за рукав:
 - Вот оно, волчье  логово!
 Он выхватил из чехла охотничий нож, у меня был топор на длинном топорище.  Из глубины норы доносился щенячий скулеж. Хватит испытывать судьбу! Ноги в руки и  бегом отсюда. Возможно, волчица следила за нами. Или скоро прибежит с охоты. Семейка потеряла главного кормильца, вот матери и приходится оставлять голодных волчат одних.
Уже после отъезда я узнал окончание всей этой волчьей истории. Местный егерь  поставил  капканы на волчьей тропе, в один из них и угодила наша волчица. Капкан накрепко зажал ей заднюю лапу, но та, повинуясь природному инстинкту, отгрызла  собственную конечность, доковыляла до логова, оставляя за собой кровавый след, а возле норы испустила дух. Волчат же егерь  выкормил  и  подросших отвез  подальше от этих мест… Природа не терпит пустоты, в опустевшие деревни  частенько заходят лесные обитатели и ни кем не потревоженные остаются здесь. 
Андрюха же , не выдержав  тихой жизни  в глуши,  затосковал по морю, бросил  свое «имение» и уехал из этих мест  насовсем.