Письмо

Алекс Лукинский
Мой Дорогой Читатель!

Решил РАЗГРУЗИТЬ  вас от прочтения, как все вы называете,  сюрреализма, фантасмагорий... многогранных и многопластовых и т.д. и т.п. произведений. 

Порылся в архивах совсем ранней юности, когда  после заседания лит. клуба молодёжь с горящими глазами оставалась в ближайшем парке для дальнейших творческих экспериментов. Один из них, как помнится, был написать всем нечто короткое и под ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ НАЗВАНИЕМ!

Перечитал сейчас и защемила ностальгия…  И ещё что-то из самого текста... Вот – делюсь!

***

ПИСЬМО



Мой сын. Прости, что не писал тебе прежде.  Не видел, как ты рос. Не шутил по поводу  коварства женщин, проверяя твою первую влюбленность на прочность.  Прости, что не слушал твоих песен. Я пытался их сочинять... но. ..как тебе сказать… предавал себя во многом в этой жизни… И это было не исключением… Мне хотелось бы думать, что  тебе передалась эта моя страсть к року!… и… мне жаль, что я не был на твоём первом концерте…  Прости, что ты не нашёл в толпе моих глаз, в которых увидел бы гордость и поддержку! … Прости, что не  был в церкви на твоём венчании…  У тебя не могло бы быть просто штампа в паспорте. Я уверен в этом.  Прости!  Прости, что не обнял тебя, слыша биение твоего сердца, когда ты стал отцом.  Прости, что не взял свою внучку на руки… мне хотелось бы думать, что это внучка… чтобы она была непременно похожа на твою мать. Это она была моей первой любовью, как оказалось… как понял только лишь сейчас… в этой палате… один  на один с собой… впервые… один на один со своим прошлым. Которое вдруг видишь столь обжигающе иначе… и понимаешь, что жизнь прожита  так бездарно!  Я…  я спокоен за тебя, сын, потому что ты , уверен, похож на свою мать… А в ней столько вселенской любви, что она не могла бы не передать её тебе, как передавала всем, кто  сталкивался с ней хотя бы случайно…

Мой сын. Ты не знаешь, какой она была. Хрупкой и одновременно сильной. «Мой стойкий оловянный солдатик!» - называл её я  в приступах какой-то неожиданной нежности, охватывающей меня всего… 

Улыбаюсь…  Вот она …предо мной… неровная рыжая чёлка… в веснушках лицо… наспех завязанные косички…шорты… широоокие, в которых тонут стройные девичьи ноги... трогательными холмиками грудь… Ей было всего семнадцать, а она могла сутками цитировать Пастернака и Бродского….  Так напевно. С серьёзным лицом, от чего над носом у неё появлялась смешная морщинка… и хотелось её, морщинку ту, поцеловать…

Испугался я этого чувства.  Раньше всё было просто и достаточно быстротечно. И ничего подобного не было в сердце.

Прости, сын, что не успею, видимо, рассказать тебе всё о ней, что так явно помню сейчас.   Она не сделала аборт. Эта хрупкая девчонка заявила мне, что будет рожать, смотря на меня с таким разочарованием… которое запеклось в сердце. Прости, что   она бежала за моим поездом и упала...  я не знаю от чего она бежала. Видел только её развевающиеся рыжие волосы …не косички… а развевающие волосы. Смотрел околдованный на неё бегущую…  Лишь через годы узнал, что она упала тогда… Что истекая кровью, в скорой, везущей её в больницу,  говорила с тобой… уже не находящимся в ней…

Я не знаю, что она говорила тебе… как не знаю и о том, что было с ней после… мне хочется думать, что она познала своё материнское счастье… что рядом с ней тот, кто достоин того, чтобы бежать за его поездом… но который никогда в него не сядет…


Я не знаю, как измеряется время в этом пространстве… и сколько я в нём нахожусь…

Но я всё слышу… и с минуты на минуту меня отключат. 

Эти аппараты… я так благодарен им, что они мне дали возможность  прожить всё непрожитое… Узнать себя … Раскаяться… И поговорить с тобой, мой сын. А, главное, попросить у тебя прощение.  Я так много хотел сказать тебе в своём запоздалом письме! Но уже не успею… Там, куда я отправлюсь сейчас,  нет почтовых ящиков и почтальонов, но я почему-то верю, что ты прочтёшь его… это моё тебе письмо… Мой сын.