6.
- Все, что в моих силах, - быстро ответила девочка, живо цепляясь за возможность, внезапно подвернувшуюся ей в этой непростой ситуации. – Помнишь, когда-то ты сама сказала мне именно так? Говори, проси, требуй – я помогу тебе… всем, что у меня есть!
На этом месте, Лиза смущенно замолчала, осознав всю ничтожность средств, которые были в ее личном распоряжении. Соответственно, ее теперешняя декларация носила несколько необдуманный характер, и вряд ли она могла быть реализована хоть как-то всерьез.
Зато, высказано это было более, чем искренне. И адресат ее обращения кивнула ей, в знак полного согласия и одобрения смысла и тональности ее прочувствованной речи.
Осмелев, девочка решилась продолжить.
- Я помню, как мы были с тобою в твоей любимой забегаловке у Баддингера – тогда, в первый раз, – сказала она. - В тот день Дик Шелтон перехватил меня у расписания поездов и привел к тебе. Мы тогда сидели с тобою за одним столом. Я ела мороженое и… периодически думала о том, как бы улизнуть за дверь. Да, там и тогда я всерьез думала от тебя сбежать! Только так, чтобы наверняка! Ты остановила все мои размышления, по этому поводу, когда сказала, что готова сделать для меня все, что сможешь. Ты сказала, что готова расстаться со мною… и помочь мне добраться до того человека, которому я готова довериться. Вот тогда я начала тебе доверять… хотя бы понемногу! Ведь, раз уж ты давала мне такую возможность, значит никаких дурных мыслей и намерений у тебя не было и быть не могло!
Произнеся эту часть своего спича, девочка смущенно улыбнулась, как бы снова и еще раз извиняясь за те свои… былые мысли. Элли как-то неопределенно кивнула ей в ответ – то ли соглашаясь с ней, то ли предлагая оставить возможные проблемные аспекты ее, Лизы, высказывания несколько в стороне – на какое-то время.
Естественно, девочка предпочла расшифровать ее мнение по первому варианту. Поэтому рискнула возобновить это самое высказывание. В надежде на то, что оно не испортит первоначальное, скорее позитивное, впечатление.
- И сегодня, сейчас... я хочу сделать для тебя что-то хорошее в ответ. Пускай не столь значимое, но все-таки...
Девочка вновь сделала паузу. Она взяла за руки свою Старшую и продолжила с особенной интонацией обращения - на грани мольбы, просьбы и требования, сразу и одновременно.
- Пожалуйста, доверь мне сделать для тебя... хоть что-то! - сказала она. - Мне это важно! Очень важно!
- Я рада... тому, что ты готова мне помочь - даже не зная еще... не имея ни малейшего понятия о том, что именно я от тебя потребую!
Молодая женщина произносила это все... медленно, не торопясь, тщательно подбирая слова. То ли для того, чтобы высказать суть своего обращения как можно точнее. То ли затем, чтобы ее скрыть.
- Да, Элли, - подтвердила девочка. - все так!
- Ну что же... Ты сама этого пожелала.
Произнеся это, миссис Эллона Мэйбл на некоторое время замолчала-задумалась. Лиза помолчала с нею за компанию. Она не стала ее торопить. Все, что надо было высказать, насчет своей готовности принять поручение от хозяйки Джеймсон-хауса - любое поручение, это важно! - она уже высказала. Как бы еще не сказала чего-то сверх необходимого и достаточного, не перешла некие значимые пределы, определяющие возможность этого самого... дозволения взяться за дела своей Старшей.
Наконец, через минуту или даже чуточку больший промежуток времени - вероятно, хорошенько поразмыслив над ситуацией и все как следует взвесив - миссис Эллона Мэйбл прервала свое многозначительное молчание.
- Лиза, милая! - сказала она несколько напряженным голосом - как будто через силу! - Мне необходимо... исповедаться!
- Хорошо! - кивнула девочка, с полным пониманием и, естественно, одобрением такой внезапной просьбы. - Завтра мы можем съездить в местную церковь... прямо с утра. Я составлю тебе компанию... прямо до исповедальни! Подожду тебя там... в сторонке. И мы с тобой потом... прогуляемся, съездим куда-нибудь. А если на тебя наложат какую-нибудь епитимью... я буду исполнять ее вместе с тобой! Обещаю!
Ответом ей было молчание и отрицающее движение головы ее Старшей.
- Что-то не так? - голос Лизы прозвучал несколько растерянно.
- Лиза, ты не поняла. Я собираюсь исповедоваться сегодня. Вот прямо сейчас, - услышала она.
- Но Элли...
Девочка на мгновение замолчала, подыскивая нужные слова, и продолжила, найдя их - в должном количестве и при этом, с надлежащими свойствами.
- Нет, я, конечно, сейчас же оденусь, и мы сразу поедем... Но храм... Дверь там, конечно же, открыта круглые сутки... Но вряд ли мы сыщем там священника*. Просто... уже поздно. Если только у него на дому... Но где он живет... ты знаешь?
Задав этот вопрос, она взглянула на свою Старшую. Та, в ответ, отрицательно мотнула головой.
- Вот видишь! - рассудительно заметила Лиза. - Тогда... быть может, мы повременим с этим до завтра? Утро вечера мудренее!
Говоря это, девочка уже в точности знала, какова будет реакция адресата ее слов. И даже сущность предполагаемого поручения, а также его специфика, были ей теперь полностью понятны. И это не радовало – если уж говорить совсем откровенно.
Ожидаемое… она услышала, сразу же и с грустью.
- Я никуда не собираюсь выезжать, - сказала Элли. - Для исповеди мне необходима только ты. Исповедоваться я буду перед тобой.
Н-да... Исполнение поручения было обещано заранее, и безо всяких условий ограничительного рода. И сейчас вот нарисовалось на горизонте событий, во всей своей неудобной откровенности.
Вежливый отказ к этой ситуации тоже не был предусмотрен. И что теперь делать?
- Элли, ты же знаешь... У меня нет рукоположения... Да и быть не может! А право исповедовать... Его ведь даже не всякий священник имеет! Нам говорили... что есть список грехов, которые может отпускать только епископ! Или даже... сам Папа!
Слова прозвучали как-то неубедительно. Просто как слова, которые необходимо было... сказать.
- Совершенно верно! - кивнула Элли. - Скажу больше, я знаю твой следующий аргумент. Отпускать грехи без рукоположения - это совершенно особый грех, который может отпустить только епископ... Ну, или кто повыше. И я своей просьбой ввожу тебя в этот самый... грех*.
- Ну…
Лиза потупила очи долу, в смущении. Элли взяла девочку за руки – за обе и сразу! И этим заставила свою воспитанницу вернуть ей взгляд голубых глаз.
- Девочка моя! - заявила она тоном, полным некой доверительной уверенности. - То, что я скажу тебе... Наверное, прозвучит, как ересь. Но тот, кто поведал мне некоторые секреты реальной жизни, своего рода, «секреты Полишинеля» - всем известные, но неприемлемые для таких, как я и ты! - имел право на мое полное доверие его словам!
- Отец Генри, да? - голос девочки дрогнул.
- Именно он, - подтвердила Элли. - Ты знаешь, как я уважала его и любила... Как моего духовного отца! Было за что... Он действительно, был достоин и любви моей, и уважения!
- Я... понимаю, - сдержанно отозвалась Лиза. - Так что же сказал тебе... ваш армейский капеллан? Там, на войне, в госпитале - в Афганистане или где-то там еще, далеко на Востоке... в перерыве между приемом раненых, операциями, дежурствами и обходами?
- Лиза... ты ведь веришь... в таинство исповеди? – спросила напряженным голосом ее Старшая. - В то, что слова твои, рассказ о твоих грехах - личные переживания, страхи и смущение... Что все это останется только между троими. Из которых Главный, Господь Вседержитель, и без того все знает - по умолчанию! Ты... будешь молчать о своих постыдных тайнах столько, сколько сможешь - для того, чтобы только не дать повода обвинить тебя в чем-то нехорошем. А вот третье лицо - священник, который суть свидетель твоей откровенности - это, честно говоря, самое слабое звено!
- Ты хочешь сказать... что духовник может разболтать эти тайны? - опешила девочка. - Или того хуже... продать их кому-то?
- Ну... зачем же так-то уж сразу и продавать? - усмехнулась молодая женщина. И смех ее звучал едкой горечью. - Когда можно... затребовать тайны, выболтанные доверчивыми прихожанами, со стороны и в интересах начальства - как духовного, так и... светского!
- Не может быть! – возмутилась Лиза. – Но ведь… разглашать тайну исповеди строжайше запрещено!
- Знаешь, - вздохнула Элли, - когда-то я тоже думала именно так. Но однажды, в минуту откровенности, отец Генри рассказал мне, как все обстоит на самом деле. О том, что многие священники практикуют сообщение сведений о неприглядных деяниях отдельных представителей своей паствы «наверх», епископу. И далее… бывает по-всякому, вплоть до шантажа.
- Но это же… подло! – воскликнула ее воспитанница.
- Вопрос спорный! – усмехнулась Элли. – К примеру… если армейский капеллан докладывает о грехах военнослужащих их непосредственному начальству… Или сотрудникам разведки. Вопрос греха остается не между мирянином и священниками, а между обманутым мирянином и государственными чиновниками – в погонах или без таковых! Это никак не меньшая подлость!
- Но… Ваш капеллан никогда не опускался до такого! – уверенно заявила девочка. – Я уверена!
- Я… сказала ему так же, - ответила Элли. – Знаешь, что он мне ответил?
- Что?
Лиза замерла в ожидании слов своей Старшей. Миссис Эллона Мэйб немного помедлила и произнесла грустным тоном нечто странное.
- Он сказал мне… «Если я сейчас тебе совру, ты никак не сможешь проверить сказанное мной. Поэтому... Прости, я не стану ничего утверждать. Я хочу, чтобы ты запомнила: чем более мирянин доверяет знакомому священнослужителю, тем у священника больше соблазн воспользоваться таким его... доверием. Если веришь мне – исповедуйся в своих грехах… ничтожных, почти что детских… Но если ты почувствуешь малейшее недоверие к служителю Господа – даже ко мне! – не посвящай такого человека в свои тайны. Господь Вседержитель и без того видит грехи каждого из нас. Лучше осознать их суть изнутри себя и попросить милости Его и прощения напрямую, без посредников, чем поверять их тому, кто может тебя предать!»
Девочка вздохнула и, потянув на себя и вверх руки своей Старшей, обозначила на них по одному короткому поцелую. В знак ободрения и утешения.
Элли грустно улыбнулась и ответила ей тем же. А потом продолжила, глядя своей воспитаннице прямо в глаза.
- Отец Генри… научил меня, что более всего подвержены соблазну воспользоваться своим знанием тайн подчиненной им паствы именно капелланы и... простые приходские священники. У тех, кто служат в приходе, знание дурных деяний тех, кто живет с ними рядом, задает иллюзию - и порой желание! - власти над провинившимися! Священник зависим от подношений своей паствы. Все его благополучие производно от прихожан. И соблазн добиться от них определенной благотворительности, может оказаться для лица, возглавляющего приход, совершенно непреодолимым. Ну, а капеллан... имеет шанс выслужиться, показать себя перед лицами, носящими начальственный мундир! Или же опять-таки, иметь определенную... «благодарность» от своих подопечных. От банальной денежной мзды или доли в неких... «трофеях»… До, прости уж меня, благосклонности интимного рода!
- Отец Генри вел себя... честно и откровенно! - Лиза улыбнулась ей в ответ несколько напряженно - понимая, что далее, возможно, будет высказано нечто куда более эффектное!
- Да... именно по этой самой причине, я верю всему, что он сказал! - согласилась с нею Элли.
- Но... как же он, священник, мог отвращать тебя от доверия тем, кто олицетворяет Церковь в глазах обычных людей?
Лиза приглашала свою Старшую к объяснениям причин такой странной откровенности капеллана. А лучше, пояснить привязку этих самых объяснений к ситуации, когда в непростой должности исповедника придется выступать одной весьма несовершеннолетней особе, вовсе того не желающей!
Молодая женщина прекрасно поняла этот намек. И, наконец-то, перешла к сути своего вопроса-просьбы-предложения.
- Отец Генри, - сказало она, - пояснил мне, что Бог присутствует в Церкви незримо и неуловимо. Отблеском Божественного Света... И Тенью воспоминаний о том, что Лик Божий может быть и гневным... Господь являет себя в деяниях людей... И чем более случайным выглядит деяние, чем менее осмысливает его человек, в своих, личных интересах - тем более вероятно, что он инструмент в Руке Божией. Что он поистине ведом Его волей, а вовсе не своекорыстием. Мой духовный отец, - кажется Элли впервые назвала погибшего капеллана в точности так, как он того заслуживал, согласно роли и месту в ее жизни! - завещал мне обращаться за исповедью... к случайным исповедникам - тем, которые не знают меня вовсе. Он сказал мне, что устами такого исповедника может говорить Сам Господь... если мне повезет, конечно! Но лучшим вариантом исповеди, он считал... личное признание греха перед тем, кого коснулись его, этого греха, дурные последствия.
На этом месте своей речи молодая женщина сделала короткую паузу. Лиза смутилась и спрятала свой взгляд - куда-то вниз и несколько в сторону. Поскольку не знала, что противопоставить заявленному аргументу.
А ее, Лизы, Старшая коротко сжала руки своей воспитанницы, вернув себе ее внимание. И продолжила пояснения выбора исповедницы для нынешнего раунда своих покаяний.
- Мой грех... Вернее, мои грехи, которые я хочу исповедать, касаются тебя. В смысле, уже коснулись, неоднократно... И, наверняка, коснутся еще. Поэтому я предпочитаю исповедовать их тебе лично. Ты - пострадавшая сторона. Тебе меня и судить.
- Но я... не смогу дать тебе то отпущение грехов, которое дает рукоположенный священник, - Лиза попыталась взглядом и тоном голоса своего - сразу и одновременно - разъяснить невозможность для нее заменить официального священнослужителя с соответствующей личной историей духовных исканий, учебы и посвящений**. Однако не преуспела в этом.
- Мне... не нужно отпущения грехов по официальной процедуре. Мне необходимо, чтобы ты выслушала мои греховные обстоятельства, поняла их суть... Ну, а потом, приняла решение о том, что я должна сделать... в ознаменование моего искания духовного блага. Я знаю, что ты не вправе назначить мне официальную епитимью. Однако... Пойми, Лиза, согласно Катехизису***, епитимья это не столько церковное наказание, сколько мера духовной помощи. Прости, но ты послана мне Свыше. И то, что я собираюсь исповедать, касается именно тебя. Так что...
Элли помедлила, собираясь с мыслями и, наконец, решительно заявила финал своего прошения.
- Я прошу тебя... оказать мне духовную помощь, - сказала она. - Мне не важно, что ты младше меня, и что ты не можешь иметь рукоположения. То, что я хочу рассказать... Это я могу доверить только тебе. Эти грехи... я не рискну исповедать ни одному духовнику. Такое можешь знать только ты одна. И больше никто в мире не узнает этого. Если ты мне откажешь... мои грехи так и останутся без осмысления и непрощенными. Будут отягощать мою душу до скончания моих дней. Лиза, милая моя девочка! Помоги мне освободиться от этой тяжести!
Последнее восклицание было произнесено почти шепотом - как будто сторона, произносившая эти слова, уже почти отчаялась получить то, что ей нужно и взывает к последней инстанции в стремлении добиться некой Справедливости, высшей и конечной.
Лиза вздохнула. Кажется, ей уже не оставили выбора.
- Я... готова выслушать тебя и оценить то, что ты называешь своими грехами, - сказала она, приняв решение. - Однако ты...
Девочка сделала паузу и посмотрела в глаза своей Старшей испытующим взглядом.
- Готова ли ты беспрекословно принять мою власть и подчиниться требованиям... которые, возможно, придутся тебе не по вкусу? Ведь я не каноник. И если тебе что-то не понравится, в моем решении, ты не сможешь его обжаловать епископу или кому-нибудь выше. Да, я не смогу заставить тебя выполнить мое предписание. Но тебе самой будет неуютно от того, что ты приняла мою власть и... не подчинилась.
Этим заявлением Лиза дала своей Старшей шанс одуматься и отказаться от такой безумной затеи.
Бесполезно. Миссис Эллона Мэйбл отпустила ее руки. Она поднялась с дивана, шагнула вперед и чуточку в сторону, повернулась лицом к своей воспитаннице и медленно опустилась перед нею на колени.
- Повелевай, - просто сказала она.
То ли разрешила, то ли распорядилась – вот, поди, пойми, как на самом-то деле! Особенно, если эта власть над нею - над той, кого ты любишь! - тебе нафиг не нужна!
Лиза вздохнула. Теперь ей предстояло не столько принимать решение - в стиле виновна или не виновна. А если виновна – то… как именно следует наказать. Предстояло слушать и слышать - так полно, точно и однозначно, чтобы понять. Прежде чем наказать и простить. Или же вовсе обойтись без наказания - если получится.
Ведь суть и смысл любой настоящей исповеди состоит вовсе не в том, чтобы узнать содержание греха, в котором признается человек - сам, без принуждения! Суть и смысл ее состоит, прежде всего, в том, чтобы выслушать. И понять все «за» и «против», не имея права воздержаться от принятия решения.
- Я... принимаю власть над тобой, - сказала девочка. И сразу же уточнила:
- До того самого момента, когда я объявлю тебе взыскание - на мое усмотрение! - и объявлю, что с этим нашим с тобою делом мы закончили. Ты согласна?
- Да, - ответствовала коленопреклоненная. - Я подчиняюсь тебе... добровольно и без сопротивления. Я заранее принимаю твое решение. И не стану протестовать и обжаловать его. Обязуюсь исполнить все твои приказы и требования.
- Прекрасно! - кивнула девочка. И сразу же начала распоряжаться:
- Пожалуйста, присядь со мною рядом... Да, слева от меня, вот здесь.
Она коротко указала место на сиденье дивана.
Элли послушно поднялась с колен и выполнила ее приказ. Молодая женщина уселась с нею рядом и положила свои руки на колени, ожидая дальнейших распоряжений со стороны своей воспитанницы. Каковые и последовали - тут же и незамедлительно.
- Обними меня, - приказала Лиза напряженным голосом, хотя и совсем негромко. - Прижми меня со спины... Да, вот так вот, не сильно. А теперь... Пожалуйста, рассказывай. Можешь совсем тихонько и на ушко... Можешь чуточку громче и в сторону - как тебе будет удобно! Начинай!
Сейчас они смотрели примерно в одну сторону - а именно, в направлении Распятия, висевшего на стене. Было ли это как-то символично - Бог Весть! Просто... так это все получилось - внезапно и синхронно. И это было правильно.
Элли тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. Впрочем, пауза, с ее стороны, длилась недолго.
- Сегодня... я стегала тебя ремнем, - напомнила она своей воспитаннице, в общем-то, известное. - Я хлестала тебя безжалостно и с удовольствием. Мой грех состоит... в садистическом наслаждении моей собственной жестокостью. В вожделении твоего тела... для производства над ним истязаний, для причинения тебе боли и, главное... для возбужденного лицезрения твоей истерзанной плоти. И еще, чтобы слышать эти возбуждающие звуки хлестких ударов по твоему телу... Чтобы слышать твои стоны и крики - как ты реагируешь на то, что я с тобою делаю.
- Ты... ошибаешься, - ответила Лиза. - Ты же видела, на моей коже нет ни одного рубца... ни одного следочка от того, что ты меня настегала! Это была видимость, внушенная нам с тобою Фло. Она манипулировала нами обеими! Все твои… жестокие эмоции суть производные от ее желания наслаждаться именно таким болевым спектаклем! Я это точно знаю!
- Ты знаешь… только то, что почувствовала по ходу истязания, - услышала она в ответ и слева. – А я знаю, что было до того, как ты позволила мне сделать это все… с тобой. Флоранс… В общем, она действительно, повлияла на нашу ситуацию. Только ближе к концу того, что я с тобою делала. И действовала она так исключительно для того, чтобы смягчить последствия моих деяний. Желанных деяний, - добавила ее, Лизы, Старшая. – Тех, которые были мне необходимы.
- Объясни, - тихо, но твердо произнесла Лиза.
Они все еще смотрели в одном, известном читателям, направлении. Но чувствовали друг друга… пожалуй, как никогда до этого. Сейчас девочка ощущала - всей своей кожей и изнутри! – что ее взрослая собеседница говорит чистую правду! Во всяком случае, было ясно: она верит в то, что говорит - полностью, искренне и, без всякого сомнения. И это было очень странно! Попросту невероятно!
- Пожалуйста, будь так любезна, не ссылаться на то, что тебе стыдно! - потребовала девочка. - Долой весь этот стыд - раз уж он мешает нашему общению! Я желаю знать правду! Всю, полностью, безо всяких недоговорок и умолчаний!
- Да... Я расскажу...
Эти слова молодая женщина произнесла шепотом, еле слышно. Потом, и вправду поборов-преодолев свое стеснение, она продолжила - все еще негромко, но так, что каждое слово слышалось отчетливо и понятно.
- Я... возжелала отстегать тебя... именно так вот, как я это сделала... когда ты легла на диван и предложила судье прикинуть как все происходило – ну, якобы, происходило между нами накануне! Тогда я вмешалась. Помнишь?
- Прекрасно помню! - ответила Лиза. - Ты тогда, как коршун на него налетела, полная отваги, желая защитить меня от возможного удара с его стороны, когда он попытался изобразить нечто подобное!
- А знаешь, почему тогда я так возмутилась? – голос молодой женщины зазвучал такой грустной насмешкой. Она не стала дожидаться ответа и продолжила сама:
- Я… безумно взревновала его к этой самой ситуации! Я разозлилась на него, потому что он посягнул на мое исходное право… мучить тебя, причинять тебе боль такого рода!
- Я… не в обиде! – шепнула Лиза. – Я ведь признаю за тобой такое… право!
- Ты… слишком многое мне позволяешь! – вздохнула Элли. – Нет-нет, ты не подумай, я не осуждаю тебя за это. Твое доверие – это самое ценное, что есть у меня! Но такая твоя готовность безоглядно мне подчиняться... Она порождает у меня совершенно дикие желания и фантазии!
Молодая женщина сделала паузу – возможно припомнив что-то из тех самых своих фантазий. Однако исповедующая сторона этого доверительного общения отнюдь не была склонна к тому, чтобы затягивать ее речи – высказывание их сути.
- Пожалуйста, продолжай! – велела она. – Я хочу знать, что именно ты себе вообразила! Все, как ты себе это придумала!
- Хорошо…
Элли судорожно сглотнула. Лиза едва удержалась от того, чтобы повернуть к ней лицо и выразить исповедующейся стороне ободрение – поцелуем или просто выражением лица своего, не суть! Но она сдержала себя. И обе по-прежнему смотрели… Не друг на друга вовсе, а просто в одном направлении, в сторону Распятия. Как бы символизируя взаимную честность и откровенность пред лицом Вышних Сил.
- Я вообразила, что ты… лежишь там, на диване. В этом твоем… домашнем платье - в том, которое ты сейчас надела, которое тебе так нравится. А дальше… я нафантазировала все, в точности так, как ты предложила мне – вот сейчас… Как я задираю тебе подол… Ты ободряюще мне улыбаешься – дескать, не трусь, ты это можешь! Я тебя заголяю… Наматываю на руку ремень – точно так, как ты сказала! Встаю на колени перед тобой и начинаю стегать…
Элли снова усмехнулась – смех ее звучал по-прежнему грустно! Девочка ощутила ее острое желание прекратить все эти откровения и просто поцеловать свою воспитанницу… Как бы извиняясь за нежелание продолжать рассказ.
Однако молодая женщина решилась высказаться дальше. И прервала паузу еще одной порцией воспоминаний о недавних своих фантазиях и желаниях. Необычных… весьма и весьма.
- Передо мною встала эта сцена… как живая. Первая картинка этого видения даже заслонила для меня фигуру судьи, на которого я тогда смотрела. Мне пришлось усилием воли прогнать такое внезапное наваждение, однако потом…
Голос ее на мгновение прервался – а после она продолжила, уже шепотом, но вполне отчетливо.
- Когда мы проводили судью… объяснились… и все прочее… В общем, когда я осталась одна – здесь у себя в кабинете – эта фантазия полностью поглотила мои мысли. Я сидела на диване и грезила о том, как стегаю тебя – именно здесь, в моем кабинете, а вовсе не там, внизу! Для меня это было… Как некое личное проявление власти – оригинальное, отличное от того, что я… унаследовала в своих отношениях с тобою от моего отца, от наказаний времен моего детства! При этом… Ты знаешь, Лиза, я не чувствовала к тебе никакой злобы или же гнева! Напротив, при всей осознанной жестокости происходящего - я любила тебя! Хлестала тебя и при этом ощущала, что делаю нечто абсолютно правильное и доброе – совершенно необходимое нам обеим! И я наслаждалась тем, что делала. В своих фантазиях я играла с тобой таким вот… жестоким способом. Это действительно была игра – но только по особым правилам, которые я себе придумала. Суть этих правил была проста. Моя задача, по ходу этой самой игры, состояла в том, чтобы наносить тебе удары по голому телу - очень аккуратно, хотя и сильно! Чутко прислушиваясь к твоим стонам и вздохам. И время от времени усиливать хлесты, постепенно преодолевая твое упорное сопротивление. С тем, чтобы через какое-то время довести тебя до крика - не случайного, а искреннего, в голос! Это означало бы, что я выиграла в этом болевом противостоянии! Правда, одержав победу в этой игре - победу над тобой! - я обязана была немедленно прекратить тебя хлестать... В фантазиях своих я обязана была привлечь тебя к себе, обнять и приласкать... Целовать тебя, дать тебе понять - и словами, и ласками! - как я восхищаюсь твоим терпением! А еще, благодарить тебя за то, что ты, своим упрямством и покорностью - сразу и одновременно! - доставила мне такое безумное наслаждение! В этом видении я любовалась, как твое тело дергается, реагируя на мои удары, как вспухают на твоих изящных округлостях, нижних и мягких, полосы от ремня, как они наливаются красным... Я наслаждалась звуками, которые сопровождали все это жестокое действо, буквально купалась в этом мареве моих вожделений и твоих страдательных эмоций, безумно и легкомысленно-бездумно! Господи... какое это было наслаждение - ощущать, что я властвую над твоим телом и над твоими эмоциями! Как я могу жестким хлестом довести тебя до состояния, когда ты почти что готова сдаться, вот-вот закричишь... И сразу же чуть смягчить следующий удар - позволяя тебе сдержаться, перетерпеть, удержать в себе рвущийся наружу крик... и тем самым продлить мое упоение твоими страданиями! Такая вот... жестокая игра, в которой я всегда непременно выходила бы победительницей! Ну, а когда ты пришла сюда, принесла мне ремень и предложила тебя наказать... Я никак не могла удержаться от того, чтобы реализовать мою фантазию! Тем более, ты сама того не зная, обозначила начало моего тогдашнего наваждения!
Кажется, она всхлипнула, расчувствовавшись. А Лиза в ответ... сдержанно усмехнулась. Ее Старшая замерла, напряженно вслушиваясь и боясь продолжения насмешки. Однако то, что она услышала в ответ на свое признание...
- Терпение, упрямство и покорность... твоим желаниям - все это с моей стороны... Все это ключи к твоему наслаждению от этой... игры, - резюмировала адресат ее откровенности. Элли только кивнула головой, не решаясь ответить словами, но ее воспитанница почувствовала это движение и продолжила:
- Однако... ты позабыла еще одно условие... Главное условие, без которого такая твоя игра не могла бы состояться. Мое доверие к тебе.
Девочка сделала паузу - не ожидая подтверждения словами. Испуганно-смущенное молчание исповедуемой заменяло его с лихвою. Лиза просто подбирала слова - для того, чтобы коротко и точно пояснить сказанное.
- Я... сразу поняла, осознала и приняла те правила, которые ты для себя... для нас определила, - сказала она. - Нет-нет, я не читала твои мысли дословно. Я все поняла, когда ты, против своего обыкновения, вовсе не сказала, сколько ударов мне полагается за мою провинность. А значит, то, что ты хотела сделать со мною, не было наказанием вовсе, это было нечто иное! Тогда я прочувствовала твои намерения и желания, хотя ты постыдилась их озвучить. Я поняла, что ты намеренно оставляешь мне в этой игре главный ключ - ключ доверия! Твой выигрыш - степень наслаждения моими стонами и всем прочим - зависел только от меня. Стоило мне заорать в голос в самом начале, на первом же стежке... Ты бы немедленно от меня отступилась! Я знала это! Знала самого начала! И я сама хотела доказать тебе, как я тебя люблю! Поэтому терпела, сколько могла! И если бы Фло не устроила нам это испытание наших чувств и доверия друг другу в наших же мыслях... Элли, знай, что я, ради тебя, стерплю это все по-настоящему! Клянусь!
Элли прижалась к ней лицом - щека к щеке. Теперь она несколько наклонила голову и смотрела вниз, возможно, стыдясь происходящего и произносимого. В то время, как ее воспитанница продолжала глядеть в первоначально избранном направлении.
- Лиза, - произнесла молодая женщина почти беззвучно - так, что девочка слышала произносимое не столько слухом, сколько кожей... Ну, или же теми странными органами чувств, которые позволили ей понять правила состоявшейся игры, когда они еще не были озвучены, - Фло никак не могла бы вмешаться в наши дела... если бы в мыслях моих изначально не присутствовало это мое вожделение, моя фантазия о безумных играх с тобою - безжалостных и несправедливых! Это мое личное наваждение, поскольку я и вправду наслаждалась им. Мне было бы легче списать случившееся между нами на ее манипуляции. Кстати, по всему выходило бы, что она нам с тобою просто давала еще один шанс одуматься и не переводить мои бредовые задумки в реальность твоих болевых ощущений! Но нет, увы... Я прекрасно знаю, что она дала нам, в самом конце этой самой игры, возможность получить некое искусственное наслаждение - причем, сразу и обеим! И еще... она почти мгновенно излечила тебя, сняв раздражения на твоей коже - те, которые оставил на ней мой ремень! Ты знаешь, мне, все же... придется с нею встретиться. Просто, чтобы поблагодарить ее за такую заботу об отважной девочке, которая терпит мою блажь, связанную с этим торжественным мучительством, обернутым в форму игрового противостояния!
- Это вовсе не блажь, Элли! - вздохнула Лиза. - Это то, что тебе нужно. То, что начнет мучить тебя изнутри, если ты сразу же не сделаешь то, что ты хочешь. Я согласна... Я готова, я хочу это делать... для тебя! Не в благодарность, нет! Просто... потому что мне хочется ощутить близость к тебе - на этой тонкой и жесткой грани доверия. Ты любишь меня... И желаешь насладиться такой вот... игрой, таким вот особенным развлечением. Удовольствием особого рода. А я хочу дать его тебе. Дать... и познать ощущения от того, как мною - моим заголенным телом, зрелищем моей исхлестанной кожи - наслаждаются глаза той, кого я люблю! Ты ведь даже в этой своей фантазии даешь мне шанс все это прекратить и вместо наслаждения заставить тебя испытать обиду и разочарование моим поведением - трусливым, малодушным или же попросту издевательским! Я доверяю тебе мое тело... возможность свободно играть в такое болевое представление, ради ублажения тех чувств, которые находятся там у тебя внутри - под спудом твоего личного убеждения в их безумной греховности! Я знаю, в этой игре ты формально не нарушаешь собственных, придуманных тобою для тебя ограничений. При этом ты доверяешь мне возможность лишить тебя всей лавины наслаждения, если вдруг мне захочется отомстить тебе, напакостить... Или если я попросту струшу!
На этом месте ее Старшая не выдержала и, на секунду отпрянув, развернула свою воспитанницу к себе лицом. А после... Разрыдалась, уткнувшись ей в худенькое плечо своим покрасневшим носиком... И касаясь при этом, время от времени, этого самого плеча своими губами.
Лиза обнимала ее и гладила по спине. Не то, чтобы жалея… Скорее, выражая понимание, чего именно исповедующаяся женщина стыдится. И обозначая при этом свое отношение к сказанному – с обеих сторон.
Длилось это не то, чтобы такое уж длительное время. Пару минут, вряд ли дольше. Но им обеим хватило, чтобы понять-прочувствовать друг друга. А старшая из них уже успела немного успокоиться.
Лиза, наконец, отпустила ее. Элли смущенно улыбнулась и, воспользовавшись платком, привела свое лицо в относительный порядок. Носик ее и глаза несколько покраснели – после всех этих чувственных признаний! – но разве это так уж важно?
- Это... все, что ты хотела мне рассказать? В чем ты хотела исповедоваться?
Эти вопросы девочки прозвучали, как намек на завершение испрошенной у нее процедуры. Во всяком случае, в части рассказов о фантазиях хозяйки дома сего, реализованных по воле исповедующей стороны.
- Не знаю... Наверное, - растерянно произнесла Элли. - Ведь все остальное... ты знаешь! Просто...
Молодая женщина вздохнула и на какое-то мгновение спрятала свои глаза от весьма несовершеннолетней особы, получившей сегодня эксклюзивное право ее исповедовать.
- Пойми, Лиза, - продолжила она, вернув девочке свой взгляд, - сегодня ты... странным образом исполнила внезапное мое желание - воистину греховное и даже безумное!
- Хочешь сказать... то, что я сделала для тебя, имело суть, греховную природу?
Лиза добавила в свой голос ноток удивления и - будем уж совсем откровенны! - недовольства всем высказанным со стороны ее, Лизы, Старшей.
- Нет-нет, моя девочка! - воскликнула молодая женщина, извиняя свою исповедницу. - Ты-то уж точно, ни в чем таком не виновата! То, что ты сделала - это все было очень даже логично и правильно. Прежде всего, именно с твоей личной точки зрения. А если смотреть на все это объективно... Конечно же, по меркам моего детства, ты совершила кошмарный проступок, на грани преступления! Но ситуацию, в которой оказались мы с тобой - во времена моего детства, ее и представить было невозможно! Ты лгала судье, глядя ему прямо в глаза и вовсе даже не краснея... Да что там говорить! Ты возводила на меня напраслину, рассказывала обо мне небылицы, на которые можно было бы оскорбиться! Но я... слышала все это и молчала - подтверждая своим молчанием твои слова! Поскольку точно знала, что правда-истина разрушит все, что мы с тобою создали!
Она на секунду замолчала, перевела дух и потом ответила на молчаливый вопрос, который ясно читался на лице ее собеседницы.
- Судья сказал, что мы теперь некое подобие семьи. Наверное, это то самое слово, которое в человеческих языках наиболее приближено к тому, что я чувствую о нас с тобой, хотя то, что связывает нас - несколько иное, нечто куда более тонкое и неоднозначное!
- Ты... поняла о нас что-то особенное? - голос девочки дрогнул.
- Да, и много, - кивнула головой ее Старшая. - К примеру... я узнала, что такое «ложь во спасение», на самом деле. И я так тебе скажу. Спасенная не вправе упрекать за то, что средства к ее спасению избрали не те, которые она бы сама пожелала употребить для себя!
- Тогда...
Девочка улыбнулась и перешла в некое подобие вербального наступления на позиции исповедующейся - почувствовав слабину!
- Если на мне нет греха по этому поводу... То на тебе его и подавно нет... и быть не может! - заявила она уверенным тоном. - Если ты так переживаешь из-за того, что воплотилась некая твоя фантазия... Так это я ее воплотила! Ты не требовала ничего такого - от слова совсем! Не просила... в смысле, не сказала мне по этому поводу ни слова, ни полслова, даже не намекнула!
- Есть одна тонкость, моя дорогая девочка! - отозвалась на ее сентенцию хозяйка дома сего. - Ты обратилась ко мне из самых благородных побуждений. Формально... ты провинилась, и провинилась очень серьезно. Ты знала это и посчитала недостойным для себя прятаться за благие намерения и совершенно позитивный результат своего проступка. Ты отдала себя в мои руки... для того, чтобы я поступила с тобой по справедливости. Я могла... К примеру, изобразить на тебе те самые полдюжины ударов, о которых ты сама говорила судье. В определенном смысле, это было бы даже правильно! А после, естественно, обнять тебя, расцеловать и поблагодарить за все, что ты сделала для меня... для нас! - поправила она себя.
А потом смущенно улыбнулась своей воспитаннице, выступающей сейчас на главенствующей стороне. Дескать, ну ты ведь понимаешь, да? Что именно я имею в виду...
Лиза неопределенно пожала плечами, недвусмысленно предлагая ей уточнить свое высказывание. Элли поняла ее, и завершила свою мысль неким намеком.
- А что же я сделала? - задала она эдакий риторический вопрос - скорее, себе самой, чем юной своей исповеднице. - Как я поступила с девочкой, которая мне так... доверилась?
- Как? - ответила ей воспитанница, в стиле вопросом на вопрос, да еще снабдив его интонацией весьма иронического звучания. - В точности так, как тебе это было предложено. Отхлестала меня, как посчитала нужным. Да и то, в своем воображении... скорее всего! И поверь, лично я на тебя совершенно не в обиде!
- Ты снова оправдываешь меня, - отозвалась на ее взволнованный пассаж молодая женщина. - А я ведь поступила низко и, откровенно говоря, даже не подло, а так... подленько.
- В чем же состоит эта твоя... «подленькость»? - Лиза обозначила исковерканное словечко откровенно издевательской интонацией. - Я попросила меня отхлестать. Ты исполнила мою просьбу... В смысле, считаешь, что исполнила, - многозначительно добавила она, снова намекая на то, что никакого «воспитательного» эксцесса между ними в реальности не было, а всякое-разное - выкрутасы с ремнем, и прочее... болевое и не очень! - им обеим, всего-навсего, только лишь привиделось. - Так в чем проблема?
- В наших с тобою отношениях, - сказала Элли очень серьезным тоном голоса, - ты - младшая, подчиненная сторона. Я отвечаю за тебя... Вовсе не перед судьей и прочими посторонними нам людьми а, прежде всего, перед Богом и перед моей совестью! Я воспользовалась доверием с твоей стороны и... подменила наказание - допустимое, хотя вовсе не такое уж обязательное! - на жестокую игру... унижающую тебя и при этом ублажающую мои самые низменные чувства и вожделения!
- Ладно, - девочка сделала примирительный жест рукой, - предположим, что ты бы... Ну, скажем, сделала бы мне словесное предложение такого же рода. Заменить наказание за ложь судье на эту самую... игру. Что бы это изменило? Разве бы я отказала тебе?
- Ты слишком любишь меня, чтобы дать мне подобный отказ, - согласилась Элли. - Но это меня вовсе не извиняет. Если прежде я... скажем честно, пользовалась наказанием как поводом наслаждаться властью над тобой, то сегодня я превзошла себя, реализовав мои греховные желания куда более откровенно. Mea culpa!
Произнеся эти слова - традиционную католическую форму признания греха! - миссис Эллона Мэйбл замолчала. Она склонила свою голову - явно в ожидании выводов со стороны персоны, принимающей ее исповедь.
Лиза вздохнула. По всему выходило, что решать все равно ей. И это, оказывается, ой, как тяжело. Особенно, если точно знаешь о том, что ожидания стороны, предавшейся откровениям, вряд ли будут удовлетворены.
Однако право девочки произнести этот своеобразный «приговор» своей Старшей, пока что никто под сомнение не поставил. Этим следовало воспользоваться.
- Элли… тебе есть еще, что-то сказать мне? – спросила Лиза. – Есть чем дополнить твое… раскаяние?
Крайнее слово прозвучало… скорее, намеком на констатацию факта, а вовсе не на то, что к нему так уж обязательно есть соответствующий повод. Однако исповедующаяся сторона, похоже, так не думала. Элли отрицательно мотнула головой и снова замерла в напряженном ожидании… своего приговора.
Приговора от своей воспитанницы.
Время было озвучить… требуемое.
- Ты сказала, что я обязана решить, как тебе… помочь.
Лиза обозначила паузой концовку этой фразы. Как утверждение. Намекая на одобрение со стороны той, кого она исповедовала. Ну, или же на отрицание – с различными поправочными коэффициентами и разными оговорками.
Отрицания не последовало. Напротив, ее Старшая коротко кивнула головой. И потупила очи долу, в готовности принять неизбежное и жестокое. В ее понимании. А потом…
Несмело подала девочке обе свои руки. Когда Лиза сделала ответное движение ей навстречу, молодая женщина приняла-прижала своими пальцами кисти рук своей воспитанницы. Как будто боялась, что ее сейчас бросят.
Лиза нахмурилась. Все-таки, финальная часть такого условного подобия исповеди была самым ответственным и неоднозначным моментом всей этой душеспасительной процедуры. Задающим эмоциональную тональность их общения, как минимум на весь этот вечер.
Девочка попыталась настроиться на серьезный лад. С примесью сердитости и даже чего-то отдаленно напоминающего грозность. Хотя бы во взгляде. Пускай миссис Эллона Мэйбл сейчас не смеет поднять на нее своих серых глаз. Она все равно почувствует внушительность финального… обращения… поучения… Ну, или чего-то в этом роде.
Ну что же… ты, между прочим, сама напросилась. Теперь, как говорится, не жалуйся, моя дорогая Элли!
- Я… помогу тебе, - решительно произнесла девочка. – Я требую… приказываю… повелеваю – понимай как знаешь, мне без разницы, какую степень категоричности ты выберешь! По мне - так чем жестче, тем лучше! Так вот, я хочу, чтобы ты, всякий раз, когда тебя посетят видения, фантазии или прочие какие наваждения – вроде того, которое сегодня тебя так задело! – рассказывала мне об этом, во всех подробностях. Лучше если это будет у нас с тобою сразу же, после таких вот твоих… озарений, чем бы они ни были вызваны – манипуляциями нашей дорогой Фло, твоими собственными глюками или еще чем-нибудь, не важно! Если это невозможно – к примеру, мы с тобой на улице, в гостях или в иной какой-то ситуации, когда нам уединиться невозможно – тогда можешь просто коротко сказать мне, что у тебя очередной «приход»… Ну, или хотя бы намекнуть на это самое… занятное обстоятельство. Но будь уж так любезна, при первой же нашей возможности уединиться, рассказать мне все это – как говориться, во всех подробностях, со всеми тонкостями, что там тебя так… пробрало! Слышишь? – добавила она весьма грозным тоном. - Я хочу в точности знать, какая такая Aurora Borealis**** тебя посетила! Для того, чтобы мы обсудили все это в подробностях и, по возможности… реализовали, как можно ближе к сути этого твоего… видения или же фантазии! Вот так, как мы это сами с тобою решим - мы вместе с тобою, ты и я! Я так хочу… И я так решила! И знай, моя дорогая Элли, что с этим делом мы на сегодня… закончили!
Ключевое слово - своего рода код, обозначающий финал обещанной исповеди! – было сказано. Лиза аккуратно высвободила руки, за которые молодая женщина ее держала – по ходу финальной речи воспитанницы она буквально вцепилась в них, сжав пальцы своей девочки почти до боли! Теперь бывшая исповедница уселась в показном смирении, в позе руки на коленки, глазки в пол и никакой улыбки на лице! Она сложила с себя полномочия и ждала реакции той, кому только что дала свое безумное обещание…
Нет, не то и не так. Совсем не так. И вовсе даже по-другому.
Вернее, дополнительно к нему.
Лиза теперь ждала реакции той женщины, которая отныне обязана была делиться с нею сокровенным и постыдным, не скрывая самых скабрезных и пошлых подробностей надуманного.
Воистину, жуткая кара… если как следует призадуматься!
Примерно минуту по завершении ее безумной речи миссис Эллона Мэйбл сидела в прежней позе – почти зеркально своей воспитаннице. И только когда это самое время, потребное для осмысления высказанного, завершилось, молодая женщина подняла на девочку глаза, в которых застыло удивление.
- Лиза… Ты что, с ума сошла? Да как можно обещать мне… такое?
- Ага! Значит, тебя вовсе не пугает перспектива рассказывать мне о своих глюках! Тебя заботит только то, что от таких твоих фантазий – вернее, от их реализации! – могу пострадать именно я! Спасибо!
Говоря это, девочка подняла на свою Старшую взгляд, в котором было куда больше веселья, чем этого можно было бы ожидать. Ну, учитывая специфику всего происходящего - и даже возможное наличие-присутствие неких… болевых перспектив!
- Я…
Элли на секунду замолчала, осмысливая сказанное. Потом решительно встряхнула головой и продолжила возмущенную речь.
- Да мне совсем не важно, будешь ли ты знать все эти мои… странности! – воскликнула она. - В конце концов, ты вправе все это знать, поскольку это тебя касается - более чем напрямую и непосредственно! Но обещать мне исполнение всей той лажи, что взбредет в мою несчастную больную голову… На это даже намекать нельзя! Именно тебе!
- Исполнение твоих фантазий… будет зависеть от того, как именно мы с тобой договоримся, - рассудительно заметила Лиза. - Ты скажешь «Нет!» - значит, нет! Я скажу «Нет!» со своей стороны – значит, тоже ничего не состоится. Все просто и… справедливо! По-моему, все здорово, разве нет? Ты не согласна?
- Лиза… Это все, конечно же, безумно соблазнительно, но я не могу…
Молодая женщина отрицательно мотнула головой. В ответ девочка… усмехнулась – причем жестко, даже безжалостно!
- Конечно же, ты не можешь! – воскликнула она, подтверждая и… реверсируя тезис***** взрослой своей собеседницы. – Ты не можешь сказать мне: «Я не могу!» Потому, что ты твердо мне обещала подчиниться той мере дисциплинарного взыскания, которую мне взбредет в голову на тебя наложить! Это и есть то самое взыскание, налагаемое на тебя, в порядке духовной помощи. Придуманное мною для тебя, персонально! Будь так любезна, принять его без споров и попыток обжаловать! Ты же обещала!
- Обещала, да… - Элли судорожно пыталась отыскать выход из того логического тупика, в который ее загнала собственная же доверчивость, и никак его не находила. – Но я думала, что это коснется одной меня! Что ты не пострадаешь… от всего такого!
- Нет, а что я должна была еще для тебя придумать? – возмутилась девочка. – Всякого такого, сурового и правильного, сообразно твоим ощущениям этой самой… греховности? Обязать тебя прочитать «Отче наш» двести раз подряд? Банально, да и глупо, по большому счету! Заставить тебя стоять на коленях, несколько часов, не поднимаясь для передышки? Тоже не слишком-то умный поступок! К тому же…
Лиза усмехнулась.
- Ты не подумала, что все, что я могу придумать, об этом… Я все равно разделю с тобою вместе? – спросила она. – Заставила бы я тебя молиться – молилась бы рядом с тобой. Поставила бы тебя на колени – сама бы встала рядом. Заголив ноги, чтобы… неудобно, да! А как ты думала? Торчали бы рядом, исполняя епитимью… Отстояли бы себе коленки… И потом лечили бы их друг дружке… две дурочки! Вот это все тебе было бы надо?
- Я… могла бы отстегать себя, - смущенно произнесла Элли. – Как в тот раз, помнишь?
Лиза хмыкнула, в знак того, что вовсе она не позабыла, тот покаянный эксцесс самобичевания - в виде стегания ремнем по спине и плечам – который Элли устроила совсем недавно в той самой комнате
- Ты бы вела счет ударам и следила за тем, чтобы я себя… не очень жалела, - продолжила та, кто недавно исповедовалась. – И потом… смазала бы меня «русской мазью», обняла и целовала… вот как тогда!
- Не-а! Не купилась бы я на такое предложение – даже если бы ты его озвучила! Впрочем…
Еще одной многозначительной – можно сказать почти загадочной! – улыбкой девочка обозначила тот факт, что в голову ей пришла очередная блистательная идея.
- А знаешь… Лично я бы до этого не додумалась… сама. Но ты – лично ты! - могла бы предложить мне другой вариант. Того же рода, но более подконтрольный… с моей стороны!
Лиза подмигнула молодой женщине, адресату своих слов - чем привела ее в смущение. От этой реакции своей Старшей девочка явно получила удовольствие. И продолжила свое… вербальное наступление.
- Я могла бы… сама, лично отхлестать тебя, - заявила она, ничтоже сумняшеся. – По спине… ну, или же пониже ее, что уж там… Но так, чтобы ты тоже не смела возражать, мол слишком сильно это - или же напротив, чересчур уж нежно выходит у меня такое… бичевание!
Элли на мгновение потупила очи долу. Но потом подняла на нее свои глаза и даже, вроде бы хотела сказать… что-то. Однако девочка ее опередила, на этом маршруте их вербального противостояния. Можно сказать, обошла на вираже!
- Вот только есть один нюанс! – заявила она. – Своего рода, тонкость… как ты любишь выражаться! Вот как ты думаешь, что было бы после такого… торжественного бичевания, в покаянных целях? Когда я закончила бы стегать тебя, а потом лечить, обнимать-целовать и утешать… Вот скажи мне, дорогая Элли, следующим номером нашей… сумашечечной****** программы было бы… что?
- Ты бы… потребовала от меня аналогичную услугу, и немедленно! - откликнулась на ее провокационный запрос молодая женщина. – Но при этом ты, наверняка, настаивала бы на завышенном курсе. Два моих удара – против твоего одного!
- В точку! – обрадованно воскликнула ее воспитанница. – Вот только с курсом ты… немножечко ошиблась! – добавила она, смеясь. – Неужто, ты совсем никак уж не хочешь оценить мои усилия, потраченные на то, чтобы доставить тебе покаянные радости духовного бытия? Три к одному, никак не меньше! И учти, моя дорогая Элли! Счет бы вела я сама! И никаких послаблений, никаких символических хлестов, ради симпатии ко мне, я бы не допустила, и ничего подобного в оплату бы я не приняла!
- Ясно…
Элли вздохнула, на мгновение отвела свой взгляд. Ну, а потом…
Она притянула к себе свою исповедницу. Поцеловала ее, и обняла-прижала, в обхват. Не жестко, но неумолимо. И при этом, так, чтобы близость уст одной и губ другой стороны объятий позволяли им обеим-и-вместе обсудить кое-что тихо и очень даже скромно, почти что беззвучно.
- Спасибо! – шепнула Элли.
- Да пожалуйста! Жалко мне, что ли? – тихонько усмехнулась адресат ее благодарности. И сразу же добавила, эдак многозначительно:
- А гонорар?
- Какой… гонорар? – Элли сделала вид, будто ничегошеньки не понимает. Но сохранила тактильно-обнимательный контакт в неприкосновенности. В смысле, в неразрывности притяжения - так будет точнее!
- Ну… Я не знаю, как это у них там называется, - смущенно и тихо отозвалась ее воспитанница. – У артистов это гонорар за… выступление. А у этих самых… церковников… исповедников… Как там это у них называется? Я не знаю… Ну, наверное, eleemosyna, donatio… Аuro manu, cara mia*******… Ой, прости... Что-то не то я сейчас говорила... тебе. Это из другой жизни… наверное.
- Возможно! Хотя... звучит забавно! – шепотом обозначила Элли свое одобрение столь экзотическому употреблению латыни. И сразу же добавила вопросительное предложение. Со своей стороны:
- Деньгами возьмешь? Или как?
- Или как… - услышала она в ответ.
И улыбнулась…
*Здесь имеет смысл пояснить. Современное священство присвоило себе право принимать исповедь и отпускать грехи. И оно всячески поддерживает свои привилегии по этому поводу, на протяжении столетий. Особенно это касается католической церкви, где право отпущения грехов строго ранжировано. Приходской священник действительно, может не иметь права отпускать грехи после исповеди. Некие специфические грехи. В числе которых убийство епископа или насилие над ним, аборт и отпущение грехов лицом, не имеющим рукоположения. Эти грехи у католиков действительно, может отпустить только епископ, архиепископ или же сам Папа Римский.
Кстати, насчет того, что двери храмов, в местах проживания католического населения, не закрывают. Это действительно так. Считается, что человек имеет право прийти к Богу в любое время. Поэтому двери храма всегда должны быть открытыми.
Воруют ли там, в церкви, и делают ли там что попало?
Нет, не воруют. И не пакостят. Там это просто не принято.
Примите это как факты. Для размышления :-)
**В Штатах, как и в других странах, стать священником вовсе не так уж просто. В частности, необходимо пройти специальную учебу - пять лет обучения философии и богословию. К тому же, рукоположению в сан священника имеется много препятствий. Поэтому епископ весьма осмотрительно относится к заявлениям кандидатов, даже в случае наличия вакансий в приходах.
***Катехизис это официальное толкование вероучения и принципов морали Католической Церкви. Утверждается Папой Римским.
****Буквально: «Северное сияние». Один из синонимов наркотических или иных глюков, связанных с яркой визуализацией несуществующего. Автор понятия не имеет, откуда это выражение знакомо девочке, три года учившейся в католическом приюте. Возможно, она узнала эти слова раньше, во время своих странствий! :-)
*****Реверсировать тезис – возвратить собеседнику высказанное слово или фразу, мысль, идею в измененном виде. Вплоть до противоположного смысла.
******В оригинале было сказано что-то вроде «psycho-madness Programme». Ну, или как-то так!
*******Милостыня, пожертвование… Золотая рука, дорогая моя… - буквальный перевод с лат. Возможно, Лиза хотела сказать нечто вроде «позолоти ручку». В таком… условно «gypsy style». Ну, или не «gypsy», а совсем даже «gitanes»… Короче, выцыганить хотела… кое-что! И, между прочим, вполне себе успешно!