За окном вагона ласково блестело море. Откуда-то сверху снизился сокол, или ястреб, и несколько секунд несся напротив окна, а потом опять начался лес, и я не заметил куда делась птица. Теперь за окном неслась нескончаемая буро-зеленая стена и полил дождь, наискосок заштриховав вагонное стекло. «А над морем ясно…», - успел подумать я прежде, чем отвернулся от окна.
В вагоне прибавилось пассажиров, хотя поезд и не делал остановок уже часа полтора. Но это я прикинул на глазок, так как часы мои стояли. И стояли-то как-то смешно: маленькая стрелка показывала точно на двойку, а большая на пятерку, вроде бы так не бывает, но это в исправных часах, а мои, наверное, сломались. Щелкнул по стёклышку пальцами - стоят.
Посмотрел вокруг и обнаружил, что сосед мой напротив, толстячек в шляпе, куда-то пропал. И чемоданчик его больше не стоит напротив моего. И как я додумался отправится в дорогу с таким архаичным чемоданом? Кажется, он у меня еще с выпуска из училища остался. И вот ведь дожил и смотрится бодрячком. Только сурик сбился на металлических уголках.
Прошла, шелестя плащом и уселась напротив, через проход, женщина с саквояжем. Интересная женщина, прическа современная, из-под плаща виден пышный подол платья. Дорогое платье. Хотя, какая мне разница.
Странное какое-то ощущение. Опять солнце и кусты какие-то. За окном просвистели балки мостовой фермы. Реку я не разглядел, слишком высокий мост. Значит уже скоро.
Я встал, снял с верхней полки свернутую ветровку, перекинул ее через руку, подхватил свой чемоданчик и пошел по проходу. В тамбуре я встал, повинуясь привычке: покрепче уперевшись ногами, готовый побороться с инерцией, но поезд остановился так плавно, что я ничего не почувствовал. Двери открылись, я шагнул из вагона. Здесь недавно прошел дождь и теперь над перроном сгущался парок. Ветра не было и пар висел в полуметре над серыми плитами.
Кроме меня на платформу вышли еще несколько человек, но все они были далеко и уже спускались по лесенке на самом дальнем краю платформы. Я осмотрелся и увидел другую лестницу всего в нескольких метрах позади. От широкой нижней ступеньки начиналась галечная дорожка. Я пошел по ней. Через полсотни метров дорожка свернула за раскидистый цветущий куст сирени и пошла на подъем. На половине подъема я остановился. У самой дорожки рос густой малиновый куст. Я оборвал в горсть несколько крупных плотных ягод и пошел дальше по одной закидывая их в рот.
Костик, ждал меня у развилки, прислонившись к шершавому стволу раскидистой яблони. Точно так как я себе и представлял.
- Привет, пилот, - крикнул он, едва заметив меня и шагнул мне навстречу.
Тормозной двигатель работал штатно, включился в точно назначенное время и заглох через три секунды.
- Зенит! Зенит! Как слышишь? Прием? – как всегда на распев позвал динамик. – Что случилось? Почему молчишь?
- Я Зенит! Слышу вас хорошо. Тормозной двигатель вышел из строя, - ответил я. – Замедление три процента. Пытаюсь восстановить управление вручную. Конец связи!
Я проверил все цепи и тумблеры, двигатель не отзывался, по нижнему краю иллюминатора ползло что-то большое, вроде Средиземное море. Двигатель не реагировал. Команды с пульта шли, но не доходили. Повисла долгая космическая пауза. Таких пауз в полете бывает много. Нужно сидеть в кресле и ждать что скажет Земля. А можно о чем-то подумать. Вот бы еще придумать о чем. В иллюминаторе справа колко блестели звезды.
Отсюда в маленькое стеклянное окошечко я за весь полет так и не смог опознать ни одного созвездия. У меня так было в детстве, я знал все небо наизусть, но оказавшись однажды в Крыму в недоумении водил глазами по ночному небу и не мог узнать ни одной звезды. Это было необычно и очень обидно, с помощью своих познаний в астрономии я хотел произвести впечатление на Ленку, пришлось врать. Не самое, как оказалось приятное занятие в той ситуации.
- Зенит! Зенит! Я Пик! Как слышишь? Прием!
- Слышу вас, Пик!
- Доложите обстановку.
- Двигатель не отвечает. Предполагаю обрыв. Остальные системы исправны.
- Замедление у тебя пять процентов, но с твоей орбиты спуск займет трое суток. Продержишься?
- Продержусь! А куда придется садится?
- Пока не знаем. Считаем, дай время. Конец связи.
Снова повисла тишина. Так как двигатель отключился график торможения и спуска сбился. Теперь корабль постепенно замедлялся и притягивался к земле. Но теперь рассчитать место посадки было гораздо сложнее. Пока проведут теоретические расчеты, потом сравнят их с реальными наблюдаемыми изменениями орбиты. И только после этого можно сказать куда я грохнусь. Куда угодно. Может в Африку, а может и в Атлантику. Буду спать. Спишь меньше грешишь.
В корабле я совсем не ощущал скорости. Внутри была полная тишина, если не считать едва слышного гудения вентиляции. Но этот шум скоро превращается в фон, который просто не замечаешь. Потому я сразу услышал, что в корабле что-то происходит.
Хотя это не правильное определение. Ничего не происходило. Потому что Костик просто сидел под потолком позади меня.
- Можешь не нажимать на глаза, - сказал он и перевернувшись сел на край приборной панели. – Я настоящий, хотя это и не по правилам.
- А что за правила? - спросил я, почему-то нисколько не удивляясь нежданному гостю.
Очень мне не хотелось глупо выглядеть, изображая недоумение по поводу появление гостя. Начать общение, на тему того, что такое невозможно. Как-то это даже неприлично, по-моему.
- По правилам мне показываться не полагается, - пояснил Костик. – Да и незачем обычно.
- А что произошло? - поинтересовался я. – Не накажут тебя за нарушение правил?
- Могут, в принципе, - прищурился Костик. – Но может и не успеют. А мне вот что-то страсть как захотелось поболтать.
- Не успеют потому, что мы, это, таво? – я выставил большой палец и повернул его вниз.
- Ну, это я так сказал. Потому что знаю, что ты почему-то не боишься.
- А надо? - продолжил я закидывать удочку.
- Я на самом деле точно не знаю, - признался Костик, обводя взглядом кабину. – Падаем мы вроде хорошо, а трубка еще на втором витке треснула, потому из тормозного двигателя все вытекало медленно и корабль не закрутило.
- Но двигатель-то три секунды работал…
- Значит, что-то еще оставалось, - усмехнулся Костик. – Ну это, в принципе, и не важно.
- В общем-то да, - согласился я. – Ты есть хочешь?
- Разве что чаю.
- Вот, чего нет, того нет.
-Ну ты, тогда, обедай, а я посижу. – улыбнулся Костик усаживаясь поудобней. - Слушай, а вот неужели тебе не страшно? Я-то ладно, у меня работа такая. А вот почему ты такой спокойный?
- Да как тебе сказать? - задумчиво ответил я, вертя в пальцах тюбик с картофельным пюре. – Вообще, конечно, страшно, я же не идиот, в самом деле. Просто силы на это тратить не охота. Где-то я слышал: «Если боишься не делай, если делаешь не бойся».
- Не, ну сейчас же от тебя ничего не зависит, - с интересом подался вперед Костик. – Ты сидишь в жестяной бочке, а она падает. Может даже в море. Может даже в холодное. Почему ты не волнуешься?
Я смотрел на Костика и вдруг понял, что он знает ответ, да и вообще все ответы знает. Но ему зачем-то нужно, чтобы я сам ему ответил. А я вот как не странно ответа не знал. Как на викторине в десятом классе, все были уверены, что я знаю ответ на вопрос. Да и сами знали, но надеялись на меня. А я не знал, и всех подвел.
А сейчас я кого подведу? Себя? А чем? Или я могу подвести этого странного Костика? Подвести его именно потому, что он все ответы знает, но при этом не экзаменатор? Ловко придумано. Тут видно, вопрос больше, чем жизнь или смерть.
Смерть она, таки, не родная тетка, и ежели посмотреть на свою жизнь как на конечный процесс, тогда на самом деле утрачивается смысл, так что боятся надо бы.
Конечно, смысл до конца не утрачивается. Его всегда можно логически оправдать. Мол, моя жизнь продолжается в других поколениях, которым я проложил дорогу. Я в том числе и за этим сижу в этом кресле. Но тут что-то иное, не про это он меня спрашивает.
Так, еще раз. Если судить о жизни как о конечном процессе, все же некий смысл утрачивается, несмотря на логику. Выходит, что мне самому вся эта жизнь не нужна. Никакой выгоды я за собой сохранить не сумею.
Странная мысль получилась. Все так просто, но при этом сложно устроено. Как на первом курсе, когда я собирал электроцепь на лабораторной работе. И все время у меня получалось что-то не то. И только потом я понял, что у меня не было одной детали. Маленького такого переключателя, он упал, и я сам его запнул под соседнюю парту.
Не хватает мне сейчас «какой-то» детальки. Почему мне совсем не страшно? Но значит деталька у меня на самом деле есть, раз мне не страшно. Я ведь даже головой понимаю, что, если я конечен, я должен боятся, потому что все зря и мне должно быть себя жалко. Страх — это наверно такая максимальная степень жалости. Э нет, брат, эту рыбку видно так просто под жабры не ухватишь.
И Костик вон улыбается, словно подначивает. А что я тогда уронил? Точно, переключатель. У меня одна часть схемы работала правильно, а вторая часть все время требовала переделки. А был бы переключатель я бы просто пускал ток по вспомогательной цепи и все бы работало. И сейчас я бы знал ответ, и этот Костик бы так не улыбался, опершись щекой на руку.
- А я не боюсь, - подаваясь вперед ответил я, - потому что верю, что все это не просто так.
- А вот как ты это «не просто так» понимаешь? - не моргнув глазом ответил Костик, словно ждал, что я ляпну что-то в этом роде и теперь ждал, как я открою ларчик, который так самонадеянно вынул на свет Божий.
- Я верю, что человек рождается и живет с какой-то важной, но не известной ему целью, - неожиданно вдумчиво для себя самого заговорил я.
- Какой?
- А вот я не знаю. Но, если верить в то, что цель, хоть и тайная, есть, то процесс ее достижения не состоит в достижении конечного результата как такового. Если смысл жизни точно не известен, то имеет смысл внимательно относится к каждому своему поступку, не зависимо от того, имеет ли он прямое отношение к той цели, которую человека ставит себе сам.
- Мудрено как то, - откинулся назад Костик. – А вот если я тебе сейчас скажу твое будущее, все по минутам.
- А я вот думаю, что не скажешь, - неожиданно спокойно ответил я. – Потому, что не знаешь.
- Верно, понимаешь, - усмехнулся Костик. – Если я тебе скажу как на духу, то ты потом сможешь сделать по-другому, и я останусь в дураках. Правда не только я, но и ты сам. Поэтому, я тебе ничего сказать не могу, правда, не могу, потому что, не знаю. Но ты все понял примерно правильно, и, если ты в это веришь, а не рисуешься, как плакат на первое мая, есть шанс нам увидеться еще раз, когда-нибудь.
- А что мне делать? - заволновался я, понимая, что Костик сейчас уйдет и вместе с ним что-то важное.
- А ты делай вот так, как мне сказал- верю, что все не зря. Только при этом надо не забывать о любви к людям, но это ты и сам знаешь. Иначе бы в бочке этой сейчас не сидел, - вставая с панели приборов, сказал Костик. – Теперь главное. Ты пробудешь здесь еще двое суток. Через шесть часов отключи солнечные батареи и восемь часов существуй на аккумуляторах, иначе начнется пожар.
- В это можно верить?
- А вот и попробуй, - ответил Костик. - Если не усомнишься, то сядешь на севере Казахстана. Мальчишку, который тебя первым найдет будут звать Аксай. Бывай, пилот.
Костик шагнул в сторону и вышел из корабля. Я посмотрел на часы и установил будильник на шесть часов вперед…
Мы шли по галечной дорожке. По обе стороны теперь был луг с редкими кустарниками, не то ежевики, не то жимолости. Шагать было легко, даже чемоданчик никак не стеснял движения.
- Тебе не попало тогда?
- Терпимо, - усмехнулся Костик. - Будильник твой засчитали.
- А вот скажи честно, ты знал, ну как все потом будет? – спросил я,
- Нет! - твердо ответил Костик и на миг посерьезнел. – В этом и есть смысл всей этой истории. По легенде есть такая рыба, которая плавает хвостом вперед. А потому не знает куда плывет, а только знает откуда.
Он указал на мой чемоданчик.
- Кстати, а что там? – спросил я. - Я даже не знаю откуда он взялся,
- Ты сам собрал его, - сказал Костик. - Помнишь, ты как-то раз зимой на дороге девчонку подобрал?
- Да не очень, высадил километров через пять у какого-то подъезда. Хотя зима тогда была суровая. Весь термос у меня осушила.
- Она сейчас детский врач, кардиолог. И дочка у нее в клинике работает. А помнишь ты акт расследования по делу Пятникова не подписал? Сослался на особое мнение.
- Ну так Володьку все равно от летной работы отстранили, - нахмурился я и зашагал тверже. - Жалко его, хороший был парень.
- Но твоей подписи на его акте нет. Он потом в техники попал. - ответил Костик и заулыбался. - У него тоже есть похожий чемоданчик. Помнишь ты мне сам сказал, что все в мире происходит не просто так. Это правда.
- И что же все записывается? – испугался вдруг я.
- Да, - ответил Костик. – Но ты сам решаешь, что попадет в этот чемоданчик. Есть правила сбора.
- Список всего что положено иметь «по тревоге», - проговорил я.
- Там вроде все просто, пилот.
- Но собирать сложно, штурман.
- Штурман, - усмехнулся Костик. – надеюсь, что так.
Мы подошли к высокому мосту через каменистую речушку. От воды веяло прохладой. Внизу вокруг мостовых опор пенилась и закручивалась стремнина. На той стороне у самого горизонта высились какие-то шпили.
- Нам туда? – спросил я, ставя чемоданчик на край дорожки.
- Если не боишься пройти по мосту. - ответил Костик.
- Переправа, переправа. Берег левый, берег правый. – задумчиво произнес я.
- Снег шершавый, кромка льды. - сказал Костик, глядя на небо и закладывая большие пальцы за веревочный пояс.
- Кому память. Кому слава. - косясь через перила сказал я и оглянулся на Костика. – Кому, черная вода.
- Ступай, пилот, бояться больше незачем, - улыбнулся Костик. – Увидимся.
Я взял чемодан и зашагал по мосту, гулко вторящему каждому моему шагу.