Or whether doth my mind being crowned with you
Drink up the monarch's plague, this flattery?
Or whether shall I say mine eye saith true,
And that your love taught it this alchemy,
To make of monsters, and things indigest,
Such cherubins as your sweet self resemble,
Creating every bad a perfect best,
As fast as objects to his beams assemble?
O 'tis the first; 'tis flatt'ry in my seeing,
And my great mind most kingly drinks it up;
Mine eye well knows what with his gust is greeing,
And to his palate doth prepare the cup.
If it be poisoned, 'tis the lesser sin
That mine eye loves it and doth first begin.
Моя ли душа, коронованная тобой*,
жадно пьет эту чуму монархов, лесть?
Или мне следует сказать, что мои глаза говорят правду,
и это любовь к тебе научила их такой алхимии,
чтобы делать из чудовищ и созданий бесформенных
таким херувимов, которые напоминают твое милое существо,
создавая из всего плохого наилучшее,
как только предметы собираются в их лучах**?
О, верно первое: это виновата лесть в моем зрении,
и моя великая душа по-королевски выпивает ее;
мои глаза хорошо знают, что доставит ей удовольствие,
и приготовляют чашу по вкусу.
Если она отравлена, то это меньший грех,
так как глаза любят это питье и начинают вкушать первыми.
* Т.е. возвышенная до королевского достоинства твоей дружбой.
** См. примечание к переводу сонета 43.
Душа ль моя возвышена тобой,
Вкушая лесть, как царь, не знает меры,
Иль то глаза, гордясь своей судьбой,
Любя, способны из любой химеры,
Из чудищ и бесформенных существ
Создать тебе подобных херувимов,
Узрев во всем величье совершенств?
Как то дается им? Необъяснимо...
О, видно, все же виновата лесть,
Из глаз моих - душа ее вкушает.
Умеет зренье яства преподнесть
И чашу с ядом чудно украшает.
Грех невелик - отравлена она,
Взор выпить зелье сам готов до дна.