Глава седьмая. Кошки-мышки.
После каждой "реформы" передышка наступала только потому, что экономику частично возвращали к сталинской системе. Нынешний (начавшийся в 1994 году) возврат уже вызывает недоумение у представителей так называемой "демократической общественности", все чаще вопрошающей в средствах массовой информации: почему возрастает власть чиновников? почему "аппарат" стал еще более влиятельным, чем прежде? почему свободным предпринимателям нет житья, если они хотят действовать честно и легально? Привычное же объяснение: мол, все из-за всевластия коммунистической идеологии, будь она проклята! — ныне не срабатывает, и недоумение возрастает, грозит обернуться слабоумием, другими формами помешательства. Увы, неверным было это объяснение и раньше, потому что игра шла по своим, вовсе не идеологическим, правилам и законам. Чтобы их понять, нужно подробнее и внимательнее рассмотреть ситуацию последних се-ми лет.
В 1987 году властители — то ли сознательно, то ли потеряв голову - затронули не только надстройку, но и фундамент сталинской экономики, ее банковскую систему. Да, да, тот фундамент, что держался на принципах принятой еще в 1919 году программы партии: "Радикальное изменение и упрощение банковских операций путем превращения банковского аппарата в аппарат единообразного учета и общего счетоводства Советской республики. По мере организации планомерного общественного хозяйства это приведет к уничтожению банка и превращению его в центральную бухгалтерию коммунистического общества". Такой бухгалтерией, точнее, почти такой (оставались еще и слаборазвитые рыночные обязанности) банк сделался уже в начале тридцатых годов.
Грубо говоря, Сталин мог не опасаться рынка и свободного обращения в стране некоторого количества наличных денег, потому что подчиненный лично ему как главе Правительства Госбанк-бухгалтерия при любой угрозе системе мог вмешаться, выпустить в обращение какое угодно число дензнаков или, наоборот, провести конфискационную реформу. Хрущев и Брежнев вполне беспечно смотрели на игру в "куплю-продажу", ибо бухгалтерия, хотя и слегка модернизированная в пятидесятые годы, с ходу способна была эту игру свернуть — снять деньги с любого счета, запретить торговлю любым товаром за наличные...
При Горбачеве же, повторяю, пошли в атаку на сам принцип "банка как бухгалтерии всего хозяйства в целом". Сначала возродили коммерческие банки, но так, что они прямиком попали в руки участников игры в "куплю-продажу" — руководителей агропрома и директоров заводов, например. Те просто стали учредителями и заняли почти все кресла в правлениях.
Кредиты же Госбанк СССР выдавал – так опять же распорядились главные "перестройщики" — щедро и чуть ли не по первому требованию коммерческих банков. То есть — по требованиям тех же директоров! "Юридические лица" получили возможность иметь деньги, когда им только заблагорассудится, наступил для них финансовый "коммунизм".
Дальше — больше. Вскоре, по требованию той же "демократической общественности", Госбанк СССР перевели в разряд неких самостоятельных структур. Республиканские же банки с 1990 года очутились в ведении соответствующих Верховных Советов, а те не желали подчиняться никакому центру, в том числе и в вопросах денежной эмиссии. Что тут началось! Сразу 15 — минимум пятнадцать! — банков вовсю пустились рисовать круглые суммы на счетах тех предприятий и организаций, которые согласились перейти "под юрисдикцию республики". Госбанк СССР тоже не отставал. А потом уж свои банки-бухгалтерии стали появляться даже в "национальных" районах.
"Предприятия, регионы получили широчайшие возможности выполнять лишь те решения, которые кажутся им привлекательными, — комментировал события Е. Гайдар. — Нескоординированные действия в финансово-кредитной области приводят к развалу денежной системы. Летом 1991 года экономика Советского Союза была неуправляемой... Впрямую встали вопросы, будут ли в городах зимой продукты питания, топливо, не развалится ли энергосистема, не остановится ли транспорт, короче — о выживании общества".
Но и это никого не остановило. Республики сделали очередной шаг на пути финансового вольнодумства. Осенью "вожди-президенты" собрались и, по сообщениям газет "Мегаполис-Экспресс" и "Коммерсантъ", чуть ли не единодушно решили: Госбанк СССР вообще не нужен, потому что... он может начать выполнять функции нового Политбюро! Казалось бы, со сталинской экономикой покончено.
Игра достигла логического завершения. Всё разрушено. Кругом сумятица. Надо спешно строить новую экономическую систему, тем паче, что лучшего, чем при полном безвластии, шанса для этого не бывает. У "юридических лиц" была великолепнейшая возможность совершить то, что, вроде бы, напрашивалось: стать владельцами, собственниками всего, чем они раньше управляли. Председателям колхозов — сделаться помещиками, директорам — заводчиками-капиталистами... Завести новые, не подчиняющиеся правительству банки, создать своего рода Федеральную резервную систему — хотя бы по американскому образцу...
Но произошло невероятное. Даже шага в том направлении — ни политического, ни экономического — не было сделано. Наоборот, "юридические лица" вдруг притихли, присмирели, забыли даже о всегдашних своих воплях о самостоятельности и будто бы опасались, как бы какие-нибудь горячие головы не подтолкнули к ней. Настолько присмирели, что все промышленные и аграрные депутатские лобби, все "коммунисты", центристы, все фракции проголосовали в конце 1991 года за то, чтобы Ельцину отдать чрезвычайные полномочия, вручили судьбу страны и ее экономики.
Новая же власть — не менее неожиданно — со всех ног пустилась бежать назад, к сталинскому банковскому фундаменту. Егор Тимурович Гайдар, как он выразился, "до предела нажал тормоза финансовой стабилизации", то есть... запретил Центробанку России прежнюю щедрость в выдаче кредитов. Ельцин в первые же месяцы 1992 года стал ездить по городам и весям в сопровождении самолетов, битком набитых денежными купюрами, затем несколько раз публично грозил верховным банкирам, демонстративно — на экране телевизора это наблюдали миллионы людей — стучал кулаком по адресу Геращенко, главы Центробанка.
Грозить приходилось, потому что формально-то банк по-прежнему оставался в ведении Верховного Совета России. Но уже развернуто было наступление по всему "демократическому фронту" за возврат бухгалтерии назад, в правительство. Точку в этой битве поставили танки в октябре 1993 года. После разгона ВС России банк стал бухгалтерией президента и его приближенных уже на законном основании. Страна получила передышку, потому что опора для самовластья опять стала очень прочной.
Какую угрозу для верхов способен теперь представлять какой-нибудь "денежный туз", имеющий, скажем, в загашнике триллион рублей? Да при первой его попытке пошевелить пальцем властители распорядятся, и Центробанк тихо, тайно, келейно переведет на счет конкурента два триллиона. "Туз" мгновенно превратится в "шестерку". Центробанк сам определяет даже курс рубля к доллару, "нужный для экономики", и поддерживает его весьма искусно. С его, банка, помощью можно разорить, пустить по миру или, наоборот, поддержать на плаву коллектив любой отрасли, завода, фабрики, журнала, газеты... А это и называется у нас с давних пор реальной властью.
Почитатели не раз публично, в печати называли Егора Тимуровича Гайдара... "спасителем России". Российскую Федерацию и впрямь пока удается удерживать от распада. Но какой ценой?! За смирение и добровольный отказ от верховной власти игроки — "юридические лица" — были вознаграждены... правом фактически бесконтрольно регулировать и присваивать денежные потоки, вытекающие из Центробанка. Другими словами, почти все направляемые для производства деньги оказываются у игроков. И... пропадают для страны.
"Первым "гайдаровским" указом Б. Ельцина был "Указ о коммерциализации госпредприятии", благодаря которому осуществилась многолетняя мечта всех российских реформаторов советского периода. Брежневский "хозрасчет", горбачевская "хозсамостоятельность" воплотились в ельцинской "коммерциализации", — описывает происходящее Л. Пияшева в статье "Проигранный шанс", опубликованной в девятой книжке журнала "Знамя" за 1994 год. - Считавшим себя специалистами (Гайдар предпочитает титул "профессионал"), им не приходило в голову, что эти предприятия станут проедать доходы и рушиться, а их директора кинутся обогащаться через всякие АО, СП, ТОО и прочие "коммерциализированные" филиалы... Указ о коммерциализации открыл ворота узаконенному расхищению госсобственности. То, что раньше называлось воровством и строго каралось, теперь обрело статус рыночной добродетели. Директоров учили плавать в безводном бассейне. Утонуть они не могли. Они играли в беспроигрышный преферанс по крупной. Выигрыши переправляли в надежные западные банки".
Если по каким-либо причинам неугодна фамилия Пияшевой, советую обратиться к док-ладу В. Черномырдина, сделанному в Совете Федерации весной 1994 года: описание ситуации по сути там такое же.
То есть "юридическим лицам" оказалась нужной в 1991 году не страна в целом, не земли ее, не производства, а только вращающиеся в этой стране деньги. Зато — почти все деньги.
Можно окончательно поставить крест на сказках, заблуждениях и домыслах, что, мол, в результате игры в "куплю-продажу" будет построена некая противоположная социализму система собственников. Если бы это имелось в виду, пусть даже в отдаленном будущем, то отчего же такое нерадение по отношению к производствам теперь? Если намереваешься стать владельцем, то почему же вывозишь капитал за кордон, тот самый капитал, которого так не хватает на отечественных заводах и фабриках?
"По сравнению с 1990 годом капиталовложения в экономику уменьшились в четыре раза, — констатирует доктор экономических наук, депутат Госдумы С. Глазьев. — Если говорить в научных терминах, экономика в течение двух лет пребывает в турбулентном (вихревом) режиме, при котором огромные ресурсы, высвобождаемые из сферы промышленности, начинают обращаться в спекулятивный капитал, направляются на покупку импортных товаров, на создание валютных резервов за рубежом".
Что - кто-то собирается владеть руинами? Да нет же — от новой системы, от "класса собственников" мы на самом деле оказались теперь гораздо дальше, чем были в 1991 году. И это неудивительно. Ведь игроки живут за счет некоего экономического механизма, возникшего еще в тридцатые годы. Тогда власти стали отнимать у жителей львиную долю продуктов их труда и распределять исключительно по своему усмотрению. Часть — воз-вращать в виде зарплаты и вложений в социальную сферу. Другую, большую часть — тратить на укрепление фундамента экономики, на развитие базовых отраслей промышленности, на великие научные открытия...
По ходу игры, уже в шестидесятые, семидесятые годы люди стали задаваться вопросом: куда же пропадает эта большая часть богатства? Заводов строили все меньше, научные и даже космические достижения измельчали, ударные объекты, типа БАМа, возводились черепашьими темпами.
Теперь же у людей, как и прежде, почти все отнимают, а в казну... почти ничего не по-ступает: бюджет стал настолько хилым, что уступает по размерам бюджету Пакистана, многих слаборазвитых стран. Распределять — вообще нечего!
Так игроки подключились к старому механизму и заставляют его работать не на народ, а на себя. Приостановят слегка, придушат, подразрушат, чтобы легче было все разворовать, потом опять запускают...
Отрицание бесплодно, от разрушителей бессмысленно ждать созидания. А игра, вспомним, и началась против сталинской системы, а не за какую-то другую. И уже поэтому она не вольна разрушить все до основания: ведь тогда пропал бы весь смысл, против чего же играть? "Юридические лица" — не самоубийцы. И они возвращаются и возвращаются к элементам сталинской экономики, все более ослабленным. То есть играют с системой в кошки-мышки.