Бригада бригаде рознь. Такие банальности начинаешь постигать, поработав с разными людьми.
Бригады рефмехаников формировали в депо, перед поездкой. Мы друг друга не знали, новичка определяли третьим к тем, кто уже поколесил по Союзу.
Каждому из нас хотелось "совпасть", но, получалось это не всегда. Это ведь не космический экипаж, где людей подгоняют, подбирают по психологическим параметрам, по темпераменту и пристрастиям.
Здесь же полагались на везение, которое я теперь, на излете жизни называю не иначе как Божья Воля.
Одни срабатывались и находили общий язык, в других бригадах доходило до драк и поножовщины.
Любители выпить терпеть не могли трезвенников, ну а те, в свою очередь пытались избежать поездки в компании поклоняющихся "зеленому змию".
Те, кто уже отведал в полной мере просторов Союза и стука вагонных колес, предпочитали работать со знакомыми и проверенными, что и не мудрено.
Свежеиспеченные же рефмеханики были предоставлены случайности, которая, как известно и несомненно, лишь неосознанная нами закономерность.
Мне довелось поработать с разными людьми. Были среди них добрые труженики и воры, спесивые властолюбцы, использующие любую возможность и мизерную власть начальника секции, чтобы подмять человека и за счет него повысить свою никчемную самооценку. Были картежники и пьяницы, истинные любители книг и Знания, трудоголики.
Начальник секции одной из бригад, в которую я попал, например все свободное время в поездке вязал носки. Звали его Юра, он был из Николаева. Он не просто вязал носки, он вязал их из шерсти использованных польстеров.
Теперь совсем немногие знают, что такое польстеры. Было время, когда грузовые вагоны не были снабжены подшипниками качения. Вместо них использовались связанные из шерсти изделия в виде плотной подошвы примерно 20 на 20 сантиметров со множеством ниток, свисающих из нее. Это называлось польстер, его пропитывали смазкой клали в специальное приспособление на оси колесной пары, дабы при движении масло из польстера под давлением понемногу попадало на поверхности трения.
Польстеры конечно изнашивались и забивались грязью, их меняли и на станциях зачастую валялись использованные и неубранные.
Юра, наш начальник, терпению которого на мой взгляд можно воздвигнуть памятник, эти грязные польстеры собирал, вымачивал в солярке, распускал вручную и снова связывал в нити, буквально созидая носки из утиля.
Обычно из двухмесячной поездки он вез домой 5-6 пар новеньких носков. Продавал, конечно.
Другой мой начальник был читателем и поклонником книг в истинном смысле этого слова.
Он собирал и покупал книги где только мог, отправлял их посылками домой из Средней Азии, где в то время часто можно было найти редкие издания на русском.
Еще один шеф секции, с которым мне посчастливилось работать и путешествовать по стране, обладал неимоверным талантом выпросить в пункте погрузки любые продукты для бригады.
Например, если мы грузились мясом на мясокомбинате, он приходил со свиной полутушей, дарованной нам "на дорогу".
Или ящик мороженных кур, кусочек сливочного масла на килограмм, десяток ящиков винограда в Душанбе при погрузке на Ангарск и т.д.
Это был человек необыкновенного обаяния.
Единственное место, где ему не дали ничего, это консервный завод в маленьком городке в Молдавии, где мы грузились консервированным картофелем - полуфабрикатом на границу с Афганистаном, для наших ребят, воевавших там.
В одну из первых моих поездок, я попал в бригаду к ребятам, которые предпочитали воровать, а не просить.
При первой же погрузке, после того как мы приняли секцию,они стали таскать в жилой кубрик ворованных кур и очень удивились, когда я отказался делать тоже самое. Начальник секции был из Севастополя, и моего возраста, а второй механик из Херсона, постарше нас. Этот самый второй механик, парень лет 35 и спросил меня, закидывая через окно кубрика очередную курицу : - Тырить не будешь, а жрать будешь? - Нет, - сказал я, - жрать не буду тоже - Хорошо, - сказал "кормилец".
Слово за слово, я стал готовить себе отдельно и день за днем противостояние крепло и грозило перерасти в необратимую фазу.
И в один из не прекрасных дней, после словесной пикировки на кухне второй механик заявил мне, что больше разговаривать не будет, а в следующий раз просто изобьет меня.
- Да я не буду говорить, я просто дам тебе в хлебало и уляжешься здесь, под столом. -
Незадолго до этого, предчувствуя неладное, я приобрел в Тюмени узкую отвертку и носил ее с собой. Парень из Херсона был выше меня на полголовы, гораздо сильнее , и в то, что он реализует обещанное, можно было смело верить.
- Согласен, - сказал я, - ты дашь, я улягусь, только вот потом я встану, а ты ляжешь спать, правда? Ты же все равно когда-нибудь ляжешь спать? - Я вынул отвертку, - Это для твоего ушка. -
На кухне повисла тишина. Он смотрел на меня с ненавистью, но, кроме ненависти, в глазах появилась неуверенность: сможет?
Но мне отступать было некуда, я смотрел ему в глаза: смогу, дядя.
После были два с половиной месяца молчанки и обоюдного презрения. Мы терпели и вытерпели друг друга, слава Богу, только вот забыть это не выйдет.
Когда смену долго не дают, командировочные и продукты на исходе, это невесело. Начинаешь думать и искать. Кто-то гоняется по станции за голубями с рогаткой, кто-то по ночам идет с ведром на чужие дачи за картошкой, кто-то торгует водкой, купленной впрок и предвидя такой исход поездки.
Наш народ талантлив и деятелен. Есть умельцы, которые предлагают ловлю, только не рыбную, а куриную.
Делается это просто. Леска и маленький крючок с червяком. На полустанке, где у железнодорожников жилье и хозяйство, ходят свободно куры.
И, когда рефсекция стоит на таком полустанке в ожидании встречного, из окна жилого вагона появляется рука с крючком, одно движение и червяк лежит перед озадаченной и обрадованной курицей.
Проглотив его, птица понимает, что что-то не так, двигает головой и шеей, но ничего уже сделать не может.
Она замирает, как бы в задумчивости о непредвиденных перипетиях жизни, об обстоятельствах, к которым мы готовы не были.
Потом поезд трогает, набирает ход, и, на глазах у изумленного хозяина, его курица, хлопая крыльями, сама залетает в окно рефсекции, уносящейся вдаль.
Когда я думаю о нас, людях, каждый из которых рано или поздно попадает в ситуацию о которой он знать не знал, которую не ждал и мимо которой чаял проскочить, я вспоминаю эту курицу с выпученными глазами, которая кажется наконец задумалась о превратностях, сложности бытия и ответственности за глупость.