– Лаврентий Палыч, вот список! – чуть ли не снеся дверь с петель, личный камердинер Хранителя Пружины ворвался в кабинет.
– Давай, Прошка, – оглаживая седую лопатообразную бороду, прогудел Хранитель. – Что там Совет Рабочих смог родить?
– Да что там они смогли придумать, Палыч? – Слуга позволял себе такую вольность лишь наедине с Хранителем. Всё-таки он работал на этой должности без малого семьдесят три года. – Так, ваши же тезисы другими словами переформулировали, да и всё.
Слегка мятый листок перешёл из рук в руки.
– Так. Угу. А что… А! Тогда ладно, – бормотал Хранитель, водя пальцем по списку вопросов и подслеповато щуря глаза. – А почему первый вопрос такой?
Слуга неожиданно покраснел, от чего его стариковское лицо стало похоже на пятнистый помидор.
– А это я, Лаврентий Павлович, подумал, вот, что… э-э-э…
– Прош, ну не мямли, скажи по делу, а? У меня буквально ещё минутка до выхода осталась, сам же знаешь!
– Я вспомнил, как в прошлом году вы выступали перед работягами, – затараторил слуга, – и начали с забавного вопроса о пивопроводе, а потом уже перешли к теме смены двадцатичетырёхчасовых нарядов на два двенадцатичасовых.
Хранитель Пружины замер, успев лишь наполовину надеть чёрный пиджак, и изумлённо посмотрел на слугу.
– А ты молодец, Прохор Степанович, – сказал он изумлённо. Надев пиджак до конца, Хранитель водрузил обеими руками пенсне на нос. После недолгого молчания Хранитель уважительно продолжил: – Я так и сделаю. А вопросы о перенаселении и жестокости ритуалов задам после.
***
Хранитель Пружины стоял за трибуной и слушал, как затихает гул голосов. Его прочувственная речь о встрече с Создателем настроила всех на умиротворяющий лад. Так что ритуал призыва, включавший в себя методичное и ритмичное умерщвление нескольких сотен рабочих, не встретил такого сильного ропота, как бывало при иных подобных обрядах.
Хранитель оглядел площадь, отмечая огромное количество седых затылков. Пожалуй, стариков было сильно больше, чем молодняка. Все присутствующие смотрели не на трибуну, а на Великое Око. Оно только что закончило пропускать через себя целый сомн душ, так что его напряжённо-красная пульсация медленно затихала вместе с шумом толпы.
И тогда, когда последние красные всполохи прошли от Великого Ока по бронзе небесной тверди и самые нетерпеливые рабочие зашевелились, через открытое Око на них посмотрел огромный человеческий глаз.
– Создатель! Он явился на наш зов! Мы получим ответы! Ответы на вопросы! – вновь зашелестели отдельные реплики, но очень быстро стихли. Глаз пропал.
Око медленно сдвинулось за пределы небесной тверди. На его месте оставалась лишь Тьма. Но постепенно на фоне Тьмы стал проявляться всё уменьшающийся человеческий силуэт. В какой-то момент он достиг величины обычного рабочего и неспешно пролетел внутрь. Око медленно сдвинулось обратно.
– Да, дети мои. Я пришёл по вашему зову, – мягко произнёс Создатель, плавно опускаясь рядом с трибуной. Голос, негромко звучавший с отеческой теплотой, тем не менее был слышен каждому рабочему.
Создатель был облачён в тёмно-фиолетовую мантию, расшитую золотыми знаками. Остроконечная шляпа чуть согнулась посередине, из-за чего её верхушка комично свешивалась направо. Короткая грязно-седая бородка на лице Создателя была встопорщена, а при улыбке в нижнюю губу упирался мелкий жёлтый клык.
– О, Создатель! – обратился к божеству Хранитель. – У нас есть к тебе очень много вопросов. Но мы отобрали самые важные. Семь, как того требуют правила.
– Спрашивай, дитя моё.
– Возможно, прошлые Хранители уже спрашивали у тебя это, но, увы, записи об этом не сохранились. Тот потоп…
Создатель поморщился, слегка махнув рукой:
– Помню, было дело лет пять назад. Ближе к сути.
– Скажи, почему у нас такая долгая старость? Мне уже двести семьдесят восемь, а я…
– Сколько?! – Создатель удивлённо воззрился на Хранителя.
– Двести семьдесят восемь, – последовал напряжённый ответ.
– А я задумывал, что вы максимум до тридцати доживёте. Ну, до тридцати пяти край!
– Вопрос с перенаселением снимается, – поражённо протянул Хранитель.
– Видимо, ноликом где-то ошибся, – Создатель задумчиво потёр ладонью бороду, растрепав её ещё сильнее. – А я всё думаю, чего фонарь так светит ярко.
Над площадью медленно поднимался недовольный гул голосов.