Из походного дневника-5-7-Конец

 
Пейзажи на спуске с Пай-Ера
                ***
… Итак, ледоруб лучше, чем затекающая рука. Я примащивался так и эдак. Вдруг во входные щели стало задувать. Сначала решил перетерпеть, но не понравилось. Полез за ножом. А он буквально сам мне в руки прыгнул – молодец! (Лежал в заднем кармане рюкзака и выехал под собственной тяжестью). Я нарезал несколько затычек и заделал щели. Сразу стало тихо. И потянулась ночь…

Я и спал, и ворочался, и думал о вариантах завтрашнего спуска – почему бы не через перевал или еще как? – и прислушивался к себе… Чудились мне какие-то сдвоенные удары, на манер сердечных, и я думал сначала, что это пещера резонирует моему сердцу. Но иногда они пропадали, а сердце ведь продолжало стучать… Явственно слышались некие тихие цикадные звоны. А однажды почудилась музыка. Коротко, но очень ясно и в то же время – далеко-далеко… Я и сам все время проигрывал в сознании какую-то музыку. Мелодия известная, испанская, прилипчивая. (При желании можно было бы уточнить и найти).

 Иногда я начинал упражнения аутотренинга, хотя навыки мои близки к нулевым. «Теплая, алая кровь наполняет пальцы моих ног. Мне тепло. Подошвы моих ног постепенно теплеют». И т.д. Впрочем, все это коротко и, конечно, безрезультатно. Иногда, чтобы уснуть, я вспоминал про знаменитого барана, прыгающего туда-сюда через стену. Баран мне кое-как представлялся. Проблема была со стеной. Никак не мог вообразить стену. Вырисовывалось что-то страшно смутное, но я заставлял барана скакать. Не знаю, помогало это или что другое, но я спал. Коротко, конечно, урывками, но спал.

В периоды бодрствования, немного шаманствуя, все время подсчитывал: «Лег около десяти, час, наверное, уже прошел, ну полтора, значит, еще три осталось… И т.п.» Когда же решил посмотреть на часы и достал их, то ничего разобрать не смог, хотя в пещере уже явственно ощущался свет. Тогда я выпростал спичку и чиркнул… Она загорелась неправдоподобно ярко, ослепляюще. Время было захвачено врасплох, заметалось в тупом угле между стрелок и сдалось на милость глаза… Я бросил горящую спичку на снег. Она попала в ямку, образованную (пардон!) моей мочой и еще долго светила оттуда, из своего снежного гробика.

Да, дважды (с чего бы это?) этой ночью мне захотелось опорожниться (пардон еще раз!). Я делал это довольно легко, ложась на бок, а потом еще круче доворачиваясь к «полу». В пещерке явственно в эти мгновенья разливался медицинский запах. На ночь я ведь съел довольно много витамина С с глюкозой. Где-то около половины третьего я сказал себе: «Надо пожевать. Пора».

В нагрудном кармане анорака, в пакетике из-под молока, ждала этой минуты порция сухарей и сала. Сало было теплым и мягким. Нож так и лежал в головах, где я затыкал щели входа. Я вынул его из ножен и начал кромсать сало маленькими ломтиками, отправляя их в рот пополам с сухарями. Грызя, жуя, смачивая слюной, – трудясь изо всех сил! – я поглотил половину порции сала и большую часть сухарей. Затем последовали четыре витаминки С с глюкозой. Рот заполнился приятной кисловатой слюной. После этого я решил, что ПОРА ВСТАВАТЬ.

Стянув пожитки поближе к выходу, взял ледоруб и начал пробивать «дверной» блок. Он поддался очень легко. Я выполз из влажной теплоты своего ночного пристанища…
Было уже весьма светло и довольно морозно. Первым делом я сфотографировал покинутую «нору», выставив экспозицию исключительно по наитию Все движения мои были скованны, неуклюжи, неточны. Потом с удивлением заметил, что снежный наддув, в котором была выкопана пещера, находится в опасной близости к крутому северо-западному склону Пай-Ера. А я вчера в сумерках так безбоязненно разгуливал вокруг него! Тут я вдруг ощутил, что вся моя одежда, как говорится, встала колом, а равно и веревка, и рюкзак. Еще бы! Из влажной «нулевой» теплоты и сырости пещеры сразу на мороз. Я вслух поблагодарил свой ночной дом, потом поблагодарил «пенку» за то, что она в нужный момент оказалась на месте, покидал вещички в задубевший рюкзак, привел в порядок ледоруб и обвязку, застегнулся и пошел искать тур.

Вершина Пай-Ера представляет собой довольное обширное, слегка наклонное каменистое плато без ярко выраженной высшей точки. Абсолютно все камни были оторочены «лебедиными перьями». Целое море «лебединого пера»! Сплошное. Можно даже назвать вершину «периной», если не были бы эти «перья» столь убийственно холодны.

Я шел, забирая к левому краю плато, где, как смутно помнится, в 1982 году мы нашли небольшой турчик. Тогда было холодно и ветрено не на шутку, но чисто и ясно в далях, и солнце заливало весь белый Полярный мир ослепительным, но абсолютно не греющим светом. И было нас пять человек: Тома Заикина, хирург Мишкин, Стёпа Степанов, Глыба Гладков, Саня Исаенко и я. У турчика стоял на ребре черный барельеф Ленина, отлитый из какого-то «чугуния», а записка лежала в разбитом термосе. Ничего похожего на сей раз в этом «углу» я не обнаружил. Зато на восточном краю плато, на самой возвышенной его точке, усматривался некий столбик, и я устремился к нему. Действительно, это был тур – деревянный столбик с перекладиной, прибитой двумя гвоздями. Эдакая маленькая коренастая мачта с одной-единственной реей. К «рее» на веревочке (красный ботиночный шнурок с двумя узелочками на концах) был подвязан полиэтиленовый пакетик. В нем виднелась записка и конфеты. Когда я снял пакетик и развязал, в нем оказались не только конфеты, но еще и жареный арахис пополам с изюмом. Всего-то горсточка, но как было приятно! А конфет – пять штук. Две лимонных и три «дюшеса». И я возблагодарил судьбу и туристов из города Перми под руководством Реутова В.А. Ведь был как раз такой случай, когда эти мелкие съедобные знаки внимания я мог взять с полным правом. И я взял.

Первым делом бросил в рот несколько орешков (попалась и одна изюминка!). Описать, как это было вкусно, – невозможно! Проглотил. Развернул «дюшеску»… Дивный, давно забытый аромат грушевой эссенции заполнил рот и гортань… Я сел на снег возле «мачты» и написал стынущими пальцами свою записку. (Может быть, мне ее пришлют, так же, как я отправлю эту Реутову В.А.). Написал кратенько – как и когда поднялся, что ночевал в пещере, что все в порядке, что спускаюсь по пути подъема и ухожу на Елецкую долиной Правого Кечпеля. Потом поблагодарил Реутова за конфеты и арахис, пожелал всем восходителям погоды и счастливого пути. Не удержался, взял еще несколько арахисок. Жуя, вдруг подумал: «А не принести ли мне Никитке подарочек с Горы, которая стоила деду столько риска и мучений?» И решил – сохраню, принесу. На спуске я съел еще один «дюшес» и пару зерен. И все. Остатки в крошечном узелочке теперь лежат в рюкзаке и греют душу.

Свою записку я положил в стеклянный пузырек из-под «Глютамивита». (Почти все витамины сожрал еще ночью, нарушив все нормы приема, но было не до тонкостей). Вложил также вымпел Рязанской лыжной турсекции. Привязал тем же красным ботиночным шнурком. Встал и пошел. Пошел смотреть возможный путь спуска через перевал Пай-Ерский. Когда глянул, понял – здесь мне не пройти. Кулуар очень крут и лавиноопасен. И я пошел знакомым путем, который, как известно, всегда короче.

А утро тем временем – набухало. Солнце двигалось где-то в сизых восточных тучах, горы синели, чернели, белели, картины вокруг были величественные! Вот где была бы нужна цветная «негативка», подаренная Татьяной. Но я сознательно взял наверх только «Зоркий» с черно-белой. И щелкал, щелкал и щелкал… Может быть, что-нибудь получится. Описать словом мне не дано. Слишком все было по-настоящему. ПЕРВОЗДАННО. Будто мир просыпался первый раз и нет в нем еще никаких людей…

Спускался я по своим следам. По возможности. Там, где вчера ухал по пояс, все заледенело, и это было прекрасно. А вот заледенелые скалы – совсем наоборот! ОЧЕНЬ ДАЖЕ НАОБОРОТ. Но так или иначе – я прошел этот путь. (Фотографируя время от времени панораму гор и восход солнца. Повторяю, картины были феерические!).

Когда вышел на стартовый «пичок» (в данном случае – финишный) и сказал себе: «Выбрался…», сил оставалось совсем мало. Сразу же решил идти дальним, «крюковым» путем. На спуск от «пичка» к палатке по крутизне просто не было достаточного запаса внимания и воли.

Сошел с «пичка» на плато, сел на снег, съел остаток сала (10 г) и последний сухарь, заел восемью последними витаминками. Тянуло сердце. Двинулся дальше среди многочисленных камней, обнаженных жестокой пургой 19-го числа. Наст почти везде был «танковый». Так я шел потихоньку вниз, клацая кошками, которые превосходно вели себя все время. Ни одна не ослабла, не подгадила. Уже внизу, перед озерной мореной, покрытой где белым, где коричневатым настом отменной твердости, ощутил, что нужно немедленно принять валидол. Тянуло сердце и, кажется, печень. Видимо, сало давало о себе знать. Я лег на рюкзак, достал добрую таблетку валидола и, положив как написано в инструкции под язык, тут же отключился. Ненадолго, конечно, ибо когда «включился», таблетка была еще целехонька. Дососал, дожевал валидол, почувствовал улучшение и побрел дальше.

Когда поднялся на моренный вал и разглядел палатку, стало ясно, что напрямую пройти не выйдет – вода. Да, живая вода поверх льда. И много. Так называемые снежницы. Я добрел до первой. Потрогал ледорубом. С шорохом разрушилась тонюсенькая верхняя корочка льда. Воды под ней было изрядно, выше калоши. Ужасно хотелось пить. Но меня смутили какие-то грязноватые угольки, лежавшие под водой, на донном льду. Зато у следующей снежницы все было хорошо, и я припал и напился вволю. Потом шел зигзагом, виляя по крепким местам, и туповато думал: «Вот приду... сниму кошки… возьму котелок… схожу за водой… выпью оротата калия…»

Когда добрел, ноги были ватные-преватные, а сердце – давило. Я начал все делать не спеша, так, как наметил. И снял, и сходил, и принес, и выпил. Потом разобрал рюкзак. В палатке, на коврике покоилась неслабая лужа – последствие дождя. Ведь уходил на Гору вчера я под дождем! Да. Убрал воду, расстелил спальник, снял ботинки вместе с бахилами, снял влажные штаны, надел одни нитроновые носки – было довольно тепло, втянул внутрь пуховку, укрылся ею и мгновенно отрубился, даже не завязав тубуса. Но проснулся быстро. Резкая волна холода тянула по ногам. Тубус был раздут, ветер врывался в палатку. Теперь я сделал все по уму. Вылез на улицу, снял с лыжи подсохший рюкзак, занес все развешанные для просушки вещи, залез сам, завязал тубус, надел спальные штаны, укрылся пуховкой, достал банку и доел две ложки тушенки, оставленные на «после горы», заел витамином С, выпил оротата калия и только после этого откинулся и почти мгновенно ушел в сон…
***
Так окончилось мой выход на Гору с ночёвкой на вершине. Маленькое приключение. Я рад, что так все прошло. Это значит, что я кое-что могу.
Могу принимать правильные решения и выживать.
А значит, могу и научить других…
…Все…сплю…
Конец