4 СКВОЗЬ БРЕД МЕТАФОР И САРКАЗМА.
Ты уже сделал с собою абсолютно всё, ради себя и собственного удовольствия прожив эту жизнь. Больше никто в этом мире не получит выгоды, бесценная жизнь обесценилась. Торги окончены. То, что ты видишь, слышишь не про тебя человек. Лучше забудься во сне и лжи, шире растягивая резину фальшивой улыбки. Мир кладбище, дом склеп, в друзьях лишь черви, ты остыл и страсти улеглись.
Зачем же вновь из гроба лезешь вон, и нарушая привычный круговорот веществ в природе, отринув разум превращаешь мир в бесноватый сюрреализм. Рекламные проклятья, лозунги законов, революции в стенах соборов и в рай ведут нас те, на ком клейма уж негде ставить. Мир обезглавлен в кровавом круге ветхозаветных жертвоприношений Пифагорейских пентаграмм, крамольного вытья на злобу дня, мистификаций в лунном свете.
Зачем на кость, наращивая мясо, идешь к волкам и людоедам? Твое бесстрашие и глупость попросту съедят, и счастьем здесь не пахнет. Твоя мечта обедом быть? Странная вера, что на скрижалях бумажных банкнот есть истина с предписанием свыше. Надежда в малодушном цвету, затхлый воздух вечерних парфюмов, на пороге страшная осень. Бескрайний простор в нем плесень и сырость, до горизонта. Умирает в человеке любовь. Глупость и лень остались эти предметы, в их изучении познается легкость бытия.
Бытие, шире рот, чтоб радости больше влезло. Слышны веселые песни, как хороши припевы и свобода прекрасна словно ветер в ушах. Отринь сомнения и смысла не ищи, ленивый не соврет, глупец не скажет правды, и как идеи хороши в устах идиотов от бога. Увлекательно пишут плодовитые люди, краснеет бумага от пролитой крови, шизофрения новая явь.
Лучше постарайся дать латинское название мне как мотыльку на игле, ещё мёртвому, но с шансом на воскрешение. Зачем всё видишь в прицеле снайперской винтовки, с пальцем на спуске, лишнее действие, я знаю об этом. Счастлив тот, кто к истине близок, он не вырывает сердца для продления линии жизни на пухлой руке. Все идет по плану, это есть на картах генштаба.
Каждый новый день и до воскресения идет война, и дети перестали рисовать мира благодать на тротуарах. Взрослые не зрелые умы играют безрассудно, души ставя за понюшку табака и спирт, дешевые слова романтики поэта-гражданина. Родину продать за теплую страну и белые штаны с носками. Невероятная смелость бояться темноты народа.
Бесы ангелов не любят, слуги зла презирают божьих детей. Священный союз проститутки и вора рождает цивилизацию. Кумачовые слова эволюции, кровью пишут историю, увлеченно забывая ее в белых пятнах. Мы не хотим прийти к свободе от греха, в ней тесно жить и одолеет скука. Убедительные заблуждения порождают бессмертие могил. Проститутки приносят мораль, воры даруют закон.
Мир ощутим и это не навязчивое состояние, его законы, порядки, связующие нити, я чувствую это в себе. В этой паутине мира слова теряют смысл. Предрассветная мгла, силуэты, пятна, тени, просторечье темных подворотен, где прямая речь нахальна до тошноты. Уроды, извращенцы и лжецы из нор своих, что тараканы лезут. Эта прорва заманчиво говорит с тобой о тебе. Весь смысл бытия, прожить этот день.
Война, которой нет, она идет, она священна. Тысячелетняя бойня без конца, нон-стоп, нон-фикшн. Объявлен враг, назначены жертвы, идея такова, обосновать грабеж и сделать шоу. Герои мир спасают на свежих простынях походных бардаков. За справедливостью всегда находится насилие и мат, это не плохо продается. Мы столь мудры, что от ослов неотличимы.
Голова гнойник, душа средоточье ядов, и где-то в предрассветных сумерках существует бог, иногда обращая вину в крепкую воду. Живые люди заживо гниют и мертвечиной пахнут. Иду за смертью в загородный клуб, закинуться божьею росой и в пошлой неге раствориться, стать мифом, строчкой в эпической саге, или просто пеной и мочой.
Опять плачу, хочу, плачу за место под крестом. Остановка, в пустоте доброго золота, опавшие листья скрывают мой сон. Тяжелеют веки, схлопывается горизонт.
Жизнь такова, а выпить не с кем, Диоген Сократ мертвы, что же делать на планете этой переполненной зашитыми людьми. Думал о будущем, с людоедами пил, миры сменялись журнальными статьями. Знаете что, один безумец сказал - Черти не пьют. Они окружают тебя, и попросту душат. Вспомни день вчерашний, тяжело дыша в поту собственной судьбы.
Я рождаюсь с лицом чужого человека грубоватой лепки, во мне проглядывает детская простота частично скрытая щетиной. Руки намертво вцепились в окровавленное древко лопаты, ставшей по воле случая орудием убийства. Я рассказываю о своих желаниях, мечтах, иногда делюсь тайнами. Здорово убежать, махнув через забор и босыми ногами по лужам, играть разноцветным мячом, жить в самом долгом и теплом летнем дне. Твои мечты слеза в потоке слёз. Невнятные просьбы, упрек в тишину. Осознанность, каждый шаг приводит в тупик.
Они выслушают и простят. Пропишут режим, заставят спать днём, когда яркое солнце ослепляет глаза, и только успевай отдышаться. Тёплое молоко ты в этом будешь жить, естественно строгость во взгляде, за которым улыбка. Но день проходит, гаснут солнечные лампы, остывает молоко. Приходит ночь и тебя заполняет мрак. Шорохи, ползучие страхи, тишина ужаса, от которого цепенеешь и стынет кровь.
Другое утро, другой мир, другими глазами ты смотришь на мир. До конца дней на тебя станут глазеть, словно ты злой, грязный котенок, презревший плюш бытия. Камни, палки, собаки, живодеры, разговоры по душам с доктором о теплом молоке. Сумасшествие это мысли, от которых невозможно отказаться и иногда они входят во вкус.
Вот и пришло время тёмной комнаты, полной кривоногих крикунов пускающих слюну счастья. Туманные обрывки неизвестно чего с резким запахом мочи. Иногда в бледное лицо проникают лучи солнечных ламп. Белое, его ровно столько, сколько синего и красного, когда это всё превращается в единородную массу, наступает день всех ангелов. Архангелы в их руках сладости, фрукты, нити праздника. Можно позвонить богу и пожаловаться на любом из доступных фантазии языков.
Твоя жизнь ненормальна с точки зрения миллиардов других живущих в реально ужасных условиях. Господин крупье еще карту, я получаю этот клочок и снова не глядя делаю ставку. Голый человек, ставящий душу на кон, ради ядовитой змеи, и ее тайны в стеклянной банке.
П-п-поймите, это мечта. Маленькое существо с тайной и оно всецело мое, во власти моей. Я опущу руку в банку, и змея укусит меня, яд от которого нет противоядия, это ее тайна. Моя смерть и холодные глаза змеи в равнодушном стекле моего мертвого, застывшего взгляда замыкаются в круг. Мой выбор и обыкновенная сущность.
Так тихо с шипением, с цветом блеклым проходит то, что именуется жизнь. Мой случай живёт в четырёх стенах, миллионом лиц зыбких на стене, а я второй гений в этой квартире, после первого, который ушел и стал не известен. Какой заразительный смех у этих людей, катающихся по грязному полу, и вот я тоже проникся. Смешно про мертвеца и мертвую змею. Ей остывать не надо.
Дальше в бред и пляску карнавала новых гендерных типажей. Там мат и блуд, там вертеп, играют представление. Абстрактно, абсурдно, сюрреализм, циклопичность, лошадиное ржание розовых кошек с сиамскими глазами и пальцами лап. Легкие приходы, лазурь, синева, бирюза, свободный доступ в любую дверь, где рай на блюде подают. Зверь в волчьей яме сыт, подумать только ленивый, благодушный зверь.
Жду бога, первую маршрутку, бомж-эпикуреец просит на опохмел. Хмурое утро перетекает в безвыходность. Дурдом, где суть примитивна, раздоры и розы, мокрые псы гоняются за верткой форелью, рассеянный взгляд блуждает от фекалий к алмазам. Ты надеваешь форму, становясь санитаром.
Паук приходит восемь глаз из темноты глядят в тебя, читают словно книгу. Умыт росою недавно выпавшей войны, кровавые слезы искрятся, высыхая на солнце. День лечит, ночь холодна, страшна, бредешь в бреду судорожно исцеление ища.
Липкий пот, после утренний обход, прием микстур, уколов, порошков, ползешь по швам, болезнь по каплям источая. Раскрепощённость страха все летит в трубу без тормозов. Ты был бы прав, если б не абсолют неправоты. Совершенство съедаемо временем и глаза становятся пусты. Безликая кирпичная стена одна из многих составных, великой тени лабиринта, в котором сгинешь навсегда.
Всё можно логично объяснить, докопавшись до сути, и бог есть, и маршрутка приедет, и Эпикуровы свинки будут сыты. Но испаряется время в мыслях лишая образы смысла, слова текут со слюною на пол, вязкая жизнь придушенная подушкой отвратна. Девятая ночь рассудок утерян, кружат голоса извне, изнутри приходя. Словно праздник для всех бесприютных, невидимых духов, приходи, веселись от души, пляши в моей голове, пиная останки человека.
Слезятся глаза, а может от бессилья плачу. Холодное железо в ржавых пятнах проникает в душу, принося спокойствие доброго волшебника с крестом во всё тело. Его слова полны гипнотического шипения. Рассказывая дивную быль, снятую с пыльной полки, он внушает страхи. Слова, это капли из крана, которые переполняют чашу изрытого мозга, прокисшее вино заменяет кровь в теле. Человек исчезает, снова хоровод голосов со стороны объединяется с внутренним диссонансом.
Хочу нехотя, унять бы зуд в носу, его шёпот предопределяет мои поступки, но голоса полны противоречий. Раскрытые глаза страна чудес за окном, земля обетованная я в шаге всю жизнь от этого места. Манна небесная рад бы, увы, аллергия. Правда, всегда как гром среди ясного неба, в итоге желание просто рожу набить. Мудрость, бесконечное дно стакана бутылки, глубина, где свет застыл. Живучие слова диагноза или идей практичны и бесславны. Родина полна аборигенов и калек, и гадят в жизнь сплошь суетные люди, без племени и рода.
Его случай понятен. Мы знаем, мы в курсе. Где спрятан твой прекрасный, утопичный рай с душой? Реальность, нет жизни там, нет жизни здесь, свобода измерима длинною цепи, а дальше пандемия, карантин. Мысли чужие, извне и собственные страхи, я обыкновенно ненавижу, потому что боюсь. Долгих долгов, энтропии, лоботомии, легализации греха, легкости приземленного бытия, иметь гражданство мартышки, колотить в барабан. Пассивное ожидание поезда, глухое безразличие ко всему.
Поезда не уходят, они не идут! Кричит сосед кудрявый, лучезарный шизофреник, титан поднявший пыль и лебединый пух подушки царя царей, он устал от нейролептиков, сонливый ипохондрик. Они же, те, кто в масках доброты и сострадания, копают в человеке, чтоб обнаружить корень зла и глубину.
Извольте, картины маслом, планы далеких городов в мирах, что за туманом Андромеды. Грубые рисунки девок походного борделя, уродливые недоноски пополняющие легион. Воспитуемое человечество, дети войны, убитая любовь и расчлененная красота, легион на вечном марше. Скоро в раю возникнет цивилизация и гармонию заменит закон. Бирюза океана станет кроваво красной, пляж заполнят останки павших, для пожирателей трупов сегодня пир и праздник. Так всегда, ни дня без победы! В ударе парнишка, буйство цветет.
Что делать нам, когда всё вечно движется без нас? Суждения в кольце пороков, разговоры на горе разнятся от речей внизу, день ожиданий долог и лишен рассудка. Думаю молча, после беседы веду, пространственно о том, о сём, вычисляя новый знак животного идущего за нашим спасением.
Устал человек, в нем мыслитель исчез, взял топор и лопату, убил санитара, в лесу закопав. Вырвался из клетки, крамола и разбой до сумасшествия пьянят, речь заменяешь криком, свистом. Действуешь, иных без сожаления давя. Тогда падёт к ногам твоим первично предопределенное счастье, принадлежащее по праву. Тёплый чай на белом табурете с отсыревшим чёрным хлебом, да баба ядрёная, которую во снах тискал, это рай наш, сытый, беспечный, бесконечная малина, лишенная метаморфоз.
Спокойствие зимней аллеи, кружит беззвучно в темноте снег, а за стенами, где выздоравливаешь, такое оживает, и лекарств еще нет. Дети без детства их руки уже по локоть в крови, безумные монстры плоды свобод и баловства законов. Черная магия, грязные слова, древние заклинания въедаются в кожу. Ты рад клейму, клеймят же скот, гордись клеймом, оно индивидуально. Ведьмино зелье, яд любви в нем притворство и ложь, платишь за пыльный флакон, и приходит безумие.
Выздоровление и снова накрывает бред, мучительное горячечное метание в огне и страхах. Бред, чертовщина, в которой бесы пляшут, суют под нос безумия плоды, предлагают, шепчут, жалобно мяучат. Закрываю глаза, не желая созерцать рыбье око, затмившее солнце и неугомонный, суетный шум птиц бескрылых, гребущих тлен, разгребающих мусор, множащихся комом тошноты в горле. Сплюнуть бы в лужу, забыть и уйти в тишину аллеи.
Ближе к вздутой вене, легкой поступью познаешь себя, невидимая длань ослабляет удавку жгута, и обретаешь мир, злые боги уснули. Не скребутся мыши в душе и говорливые птицы умолкли. Снег кружит в аллее ночной и пустой. Зачем же, зачем же быть дурнями круглыми со лбами колокольными и вопрошать во тьму?
Игра помимо твоей воли. Копеечный зверёк домашний, милейший шерстяной комок, в руках живодёра. Фантазии срываются с цепи, давай вспарывать животы брюхатых кошек и рассматривать смерть крохотную в ладошке запотевшей, затем свыкнемся с мыслью простой на первый взгляд, что расчленения не достаточно для познания анатомии человека. Пока игра, в которой мир миниатюрен.
Вижу на кукольном кладбище, опять разрыли могилу свежую. Снова принялись потешаться над трупами старых игрушек оставленных в небытие. Поблекшие принцессы из рук девичьих лезут в ложе королевское, игра театра пыльных кукол вновь пробуждает жизнь двора. Средневековье на подворье стоит постояльцем, куртуазный век, галантные мерзавцы в броне и латах, на всем печать разбоя и креста.
Миллион лиц оживает в стене, становясь миллиардом, оголтелою сворой гончих псов, и стравлена жертва. Кричи, голоси, зови трусливых и глухих, игрушки в руках твоих, вдруг стали править миром. Представление не живых предметов вырастает и поглощает души людей, всё приятель, сумасшествие без вопросов. Тень капризов и баловства, чернеет густеющей кровью, меня начинает пугать эта игра.
Лихорадит снадобье шипящего, мучит беспокойную душу. Столбы позорные полны мучений, страдания имеют запах, а в глазах моих выжженных бесцветием обыкновенная жажда, где-то впереди есть море, оно ближе, чем бог. Уставшие, обманутые люди, добровольно облаченные в латы железные, несут спасение и смерть. Исчезает пора крестовых походов, затягивается эта рана, превращается в героический шрам. Прыжок за горизонт и новые видения, веселый газ, война в привычном цвете, девятая ночь сюрпризов полна.
Далее. Почему я здесь? Почему дверь заперта, и никто в неё не стучит? Своды каменных стен заливают глаза серостью, тихо падают капли с высоты, стекая по остывшему после горячки челу становясь льдом. Нечто безликое, потревоженный ворох лоскутов и мешковины скребется в закрытую дверь. Осмелев, входит. Лица не разобрать, хотя оно ему не требуется, я узнаю пуговичные глаза, вкрадчивость первых слов. Какими судьбами в здешние чертоги? Всё теми же любезнейший волшебник. Мир зол и гонит в угол.
Вы то, как сами, не хвораете? Больно бледны, может помочь чем? Понимаю. Все мы в бедах и напастях, кругом горе и скорбь. Я вот сам заплутал средь ошибок своих и чужих, да чего там. Послышалось эхо шагов, от которых он вздрогнул. Сколько зла претерпел и слов таковых не сыскать в целом мире. Выйди на свет, я хоть посмотрю на тебя, лицемер.
Лицемерие. Теплые маски из воска отображения наших мелких страстей. Все крохи с пола подбираешь и зимы боишься? Живешь, с оглядкой на шаги за спиной? Он подошел, в тусклом свете ожило червивое лицо. Сгинешь ты в этом проклятом месте, исчезнет навсегда твое волшебство. Неужто не страшно? Прислушайся, как время неумолимо идет, в его руках морфин и лед. Беги презренный, чтоб лица сохранить в тепле. Я чувствую зиму, морозный иней расцветает в душе. Кажется, он сбежал, а слова звучат в голове.
Я маску примеряю, пряча лицо. Крест огромных размеров воздвигнем на лысой горе и распнем веселых арлекинов. Кликнем баб ядрёных, от которых кровь вулканом желаний вскипает. Пусть праздник жизни родят полный изобилия яств и вина, огня в полнеба, свиста шутих и игривого смеха. Цветы, что зла полны, застольными речами до смерти замучим. Захомутаем ночь и блудом звёзды заразим, хватит дохнуть в кровавой каше каждодневной борьбы! Пусть гуляние шумной волной разольется.
Незачем молодость попусту в штанах протирать. Долой нравоучения у нас в запасе только этот день! Умри сегодня, но сделай то, что хочется. Умри, как молодые боги! В угаре, рвоте и любови, на передозе на краю обрыва, в падении на запредельных скоростях в безумной гонке по скользкой крыше мира. Выстрелить царем горы, просиять луноликим богом в глазах-интересах восторженной толпы. Плоть паствы пожирая, мясом торговать. Ради вашей копеечной благосклонности, я заново Рим разрушу к чертям.
Поднимем же страсть до визгливого вопля. Да, да, да! Нам всё к лицу идет, когда мода дурна на вкусы, когда отсутствие стыда, лишает недостатков. Возможности бесконечны, ты лучезарный бог до первой выпущенной пули. Маска вседозволенности лоснится от жира и пролитой крови, но за ней глупое, испуганное животное, спущенное с поводка. Пугает не многое, слова о свободе. Эфемерной свободе, которую не испробовали разумом, не познали мудростью, просто не нашли в себе. Свист ветра в голове и бешеный забег идей, рай земной не дают свободы человеку. Только цепи гремят на узниках оной.
Люди далеко за седыми горами, курят молча у звёздных пожарищ, в их руках имеется оружие наизготовку. Они ждут приказа, в котором точное время, карты, инструкции. Они видели смерть, они родня старухе, пока существует этот мир, идет война между жизнью и смертью все время война.
Рождаешься в руинах мира карабкаясь, ползешь средь пуль и взрывов, видя как, сходят в ноль знакомые тебе люди и смерть прибирает их, пожиная урожай. Жизнь щедра на короткую память. Наши подвиги забываются, рушится камень. Повседневность вовлекает в суетность, она хаотична, сплошная путаница, где отвага грешна, безрассудна, жестока, где трусость хранит, тепло еды и чувств, огонь очага. Сумасшедший герой ждет безумного врага, новый приказ, глаголы действия.
Девятая ночь, беспокойное хождение по лунному кругу. Божий алфавит, а язык не известен, нервы без курева перед стеной, на которой царапаю доносы богу. Новый завет или сторонний совет голосов анонимных? Человек на кресте, стрим о мучениях и жертве, смех клопов постельных в чате, лайки.
Не смей улыбаться приветливо в моё безрассудное лицо, я не хочу быть поручителем твоего диссонанса. Мерзавец или сволочь, кем быть и чем мне стать? Всё бесцветно, пахнет сыростью пустого подвала, где темно и водка на столе, граненый стакан, жизнь в сумерках, утопия нуара. Далее лицемеришь, мешая пепел и ложь, в трауре пасмурного дня, пытаясь с достоинством сдохнуть.
Сомкни печатью безмятежности уста, скрой глаза за чёрной весной, уйди в сон долгожителя, с призраком нетленным у изголовья одра. Дуэнья смерть, роковая тень у окна, дождливый день в пустом дому, все приготовления сделаны. Она так нежно коснётся косой тёплой артерии и начнёт жатву, молчаливо впуская иней переливчатый в вязкую кровь, и она остынет. Ты столько лет боялся. Так всегда.
После качели, карусели, ярмарка красочных эпизодов, была душа и равнозначное тепло. После дорога, которой не будет конца и может в раю, в бане с бабами отскоблишься от суетной сажи, хлопнешь рюмку, забудешь о делах. Гостеприимен ад, пушистые зверьки там ожидают души, в коих зверь расцвел россыпью пороков и грехов. Рай скучен, приторно-отвратен до скрежета зубов, они горят в нем, уже безликие, потерянные души.
Однажды вольный ветер сказал - Мир прекрасен, а ваше бессмертие, болотная жижа. Не окрашивай стены кровью дураков, не заворачивай правду в своё толкование, ты болтаешь о прекрасном завтрашнем дне, не зная цены, кровавого будущего. Ищешь знаки повсюду, таящие зло, содержательно говоришь о купленном за грош, и продаешь легковерным воздух свободы.
Посмотри в глаза обозлённых сытых людей, которых жизнь достала, они далеко не хлеба и зрелищ хотят, им подавай на блюде другое. Мир или площадь безнадежно полны сверхлюдьми, дееспособными лишними идиотами. Стена отвечает стене градом пуль и огнем из всех орудий. Мясорубка войны вот и все, что было придумано, а вы потешный, все блещете умом из пробитого арматурой черепа.
Один мой сосед кудрявый сказал - Плодитесь без стыда и скромности, пуль на всех хватит. Лучшее лучшим людям, на данный момент, это смерть. Оправданное лицемерами поголовное истребление. Мой странный новый мир, отчий дом, наполненный доверху трофеями и оружием. Предки, граждане с буквы большой, бесстрашные убийцы и душегубы. Имея такую наследственность и кровь, немыслимо стань изгоем. Бог есть, он в нас, просто ждет своего часа.
Снова мы единогласно пускаем человеческую кровь, во имя или же за идею о великой химере торжества прекрасных, красивых слов, а в тени этого идола нас отоваривают просто сифилисом походных борделей.
Уважай торгашей превращайся в позор, поклоняйся обретшим плоть отпрыскам царства химеры. Горе люди, творят горе дела, остается в остатке пепел и дым. Выжить, сторонясь полыхающего, заразного безумия, оправданного тоннами законов и поправок. Почему смрадные трупы, взалкавшие досыта идей кровавого террора, на устах наших, в мыслях наших? Кто обозначил место моего проживания на позорном столбе у дороги, в выгребной яме полной крыс? Пухлый ангелочек с приличным образованием?
Пустые вопросы, писк комара. Но мы бесконечный ропот и они злобный рык и рокот, именно в этом посеве доброты размашистой, лезет буерост высоких идей и террора. Застолбить на горе место, превратить всех в рабов, жрать мясо и души. Земля отнюдь не виновата, что пахари наши в былые времена сдуру душу пропили и легко им, день ясен и цель видна.
Когда в назначенное время, некто в первом ряду скажет по трезвой голове - Я господь бог - и остальные единогласно одобрят сказанное. Я окончательно уверую в сумасшествие мира и поставлю крест, уйду в партизаны.
День сказочно долог. Приближается время дешёвых фанфаронов, безоружное поколение заступает на вахту. Ну что, дитя не рождённое? Выходи светочем в скотобойню из чрева не подозревающей о залете матери, не дай собою пополнить лимб. Легионеру свыше дано право на рождение. Приходи солдатом в этот мир, не думая, ждут тебя или нет. Радуйся криком своему пришествию, забудь, будущего нет, давай шевелись, колоти кулаками, лезь нагло наружу не смей умирать во славе и почестях.
Эй, человек оборотень тёмного угла. Режь, рви, свои жертвы, пропей подчистую душу, заполни себя чернотой. Доверчивая паства жжет иконы, пилит кресты, лукавый бог не постоянен и обманчив. Наглость мародера открывает перед тобою последнюю дверь, там ждут друзья акулы и волки. Рукопожатия и ты весь в крови, вот подпиши документ на все случаи жизни с несгораемой подписью, из мест, где загар вечен.
Я идея распада, я гниение и декаданс, я мертвое семя в кромешной пустоте. Приходит одиночество и разливает эхо в стекляшки, начинает говорить издалека, о потаенных дверях к глубинам истин, но там всегда темно. Вселенная сплошь жидкий, темный мрак и кротовьи норы. Свет окружает темнота, которой нет конца и края, не темное пятно на чем-то белом. Море темноты и ночи, глубины тайн, неразрешимые секреты, потаенные места и расстояния в которых время рвется в лоскуты. Право же, выход лишь один, сойти с ума, а после начать замечать окружающее, увидеть солнце.
Бесконечные вселенные духов беспокойных, некогда утерявших реальность рая. Неукротимая энергия, погрязшая в шелковой паутине, умеющая ждать, копящая силы и злобу. Я различаю их в этой темноте, легонько подергиваю нити, видя, как пробуждается надежда, желание с цепи сорваться, стрелою вдаль, чтоб раствориться в черноте почувствовав отсутствие шелковой удавки.
Наш мир пропитан насквозь их мыслями, их темнотой и льется пролитая кровь. Вновь оккультизм и пентаграммы, молитвы, черные слова на пыльных надгробьях вождей, идолы из плоти лезут в уши, после скупают души за пятак. Уходишь на вековечную войну, чтобы дракону злому выбить зубы. Горишь ты в пламени его, как в аду, но кто он? Дракон, химера или обезьяна в жаркий день?
Я смеюсь, чтоб не подвести диагноз. Там в шаге от мечты, где храм стоит, по моде ярок, актуален, тусовка или паства бредят лживым лепетом молитв многовековых. Собольи шубы смердят как псина, роскошь просто вши да блохи, в подковах золотых и заморских сюртуках. Продажная девка, ковыряя в носу, рассуждает, быть или не быть, кто виноват и что делать? Потаскуха права, потому как прост ее мир, ограниченный горизонтом плоской Земли и коленопреклоненною позой. Детка, так спи, живи и молись.
Опиум, чернота в зрачках, там застывшее озеро из хрусталя далекой галактики в хвосте дракона. Опий и дым говорит, приходит волшебное видение, сказка оживает. Длинные тоннели приводят в пещеры, наполненные малопонятной роскошью. Нет ожидаемых сокровищ, где тот путь, вымощенный битым стеклом судеб? Только бред и агония, душа рассыпается снопами искр ярко-алых, блеск глаз паука осьмиглаза пугает, страшит, ищешь в страхе свой теплый угол. Ощутим плен образов нерушимых стен Содома, Гоморры.
Люди иные, страшные люди, живущие в каменных домах в поднебесье, недостаточно воздуха, чтоб крикнуть, вакуум, позволено все. Эти сточные канавы полные обнажённых тел копошащихся в свалке словно черви. Женщины жрицы украшают деревья останками трупов, ждут гостей, нет в мире более приветливых желанных хозяек. Вином угостят, в котором мертвая кровь и забудешься ты, в праздной толпе потерявшись. Толчея, сутолока, в ней спешка половозрелых масс, готовых на всё и кто-то предложит стать собачьим кормом. Идиот неизлечимый, заноза в сердце твоем и будет говорить, предлагать, говорить.
Нет, нет, нет! Сотни раз, нет! Я не помощь! Я не ответ! Я не жертва, мне не нужен совет! Эти стены падут, их давно не ремонтировали! Господь, что господь? Помолчим безропотно, поглядывая на часы, мир это прах и пыль, а может цветущая пустошь перед грозой, ждущая его гнева, грома и молний.
Близость волн странного оранжевого моря с дрейфующими трупами бесформенных тотемных животных, в них копошатся черви, вот и вся жизнь. Волны накатывают, рябит в глазах от ядовитых пятен на солнце. Шепот обещания, нищая молитва ласкающая слух, гниющая вена полная казней Египетских. Берег красного песка с абсурдными телами нагих женщин, предсмертные хрипы заблёванного астматика торгующего мороженым, его собака вцепилась в мою берцовую кость.
Опиум дорог, дорого разочарование в нем, исчезают надежды связанные с лучшим из миров, просто выслушай меня и прости. Скулят суки, требуя корма. Видишь лес поднятых рук, вторящих бессмысленным испражнениям звуков, это тоже имеет значение. Вы желаете быть кормом в яркой, дорогой упаковке с бесконечным сроком? Хор из множества голосов, лишенных разума лиц, матерно гудит одобрением.
Подвалы Эдема с радостью новых доз, жизнь на грани, а за ней нет реинкарнации, с нами лишь бог. Серые стены, грязный матрас пропитанный мочой, причиненная не уходящая боль, тупое безразличие времени. Я безобиден, как кокон бабочки, пока в моей крови горит иная кровь.
Пожалуйста, нарисуй для моих глаз рай на этой сырой стене, раскрась его радужными красками, чтоб было спокойно, без боли. Подари мне полное умиротворение, бессрочное забвение. Обыкновенную способность жить, лаконичные слова, суммирующие выражения объясняющие суть происходящего, без патологий судного дня, всё равно дорога далека, путь не окончен.
Оранжевое море, красный песок. Мыльная пена псевдо бытия, это преследует словно проклятье, суммируя годы в столетия, в непроницаемую вечность. Я жив, я живу в балагане бессмертных страстей, затяжка блаженства и цвета исчезают.
Полёт бескрылой птицы, летящей высоко, высоко в синеве океана небес, облака схожие на скалы белого цвета. Окунаешься в их границы, пронзая на вылет огненной вспышкой. Точка пройдена, смолкают двигатели. Земля издает первородный крик исходящей боли, последний глоток утренней свежести, прохлада росы. День мучительно долог в лучах беспощадного солнца испепелившего небо и землю.
Ответь мне, где лучше, просто жить? Почему же дрожат руки? Почему от идеалов ночи, становится тошно днем? Герои оказываются историческим вымыслом, собирательным образом созданным человеческой глупостью. Отчаянные люди в безрассудстве своем потерявшие надежду, дерутся за жизнь, презрев все остальное. Ответь мне, кто они, люди без лиц и имен дерущиеся за жизнь?
Палец гусеницей ползущий по шершавой стене, след крови, дающий злое значение всему происходящему под безоблачным небом. Стая птиц стальных с гулом реактивных турбин летящих в тишине. Секретно, не стоит пытаться узнать, но очень скоро в пункте именуемом «Б», они сбросят бомбы и поставленная задача будет выполнена.
Бред, как лёгкость восприятия всего окружающего, ведь я ночная тень на тёмной стороне луны. Норма утреннего приема лекарств, от которых растут цветы и овощи на грядках. Благоухает пастораль, на пажитях залитых солнцем мирно пасется паства. Зачем же ставится задача из секретных слов, решением которой служат бомбы?
Круги расходятся на тёмной воде, это значит, поверхность раздражена, расползаются, тревожа сон вселенной, только со временем исчезая в мерцании зимних звёзд, ещё затяжка. Хорошо заходить в комнаты дивные за нарисованными дверьми. Новые персонажи кожно-мимических клоунад, мизансцен, отвлекаешься, ибо вникаешь. Есть зло и добро, и кто-то в правде ровней, готовый всегда к действию. Решение, падают бомбы.
Тебя вовлекают в разговоры иные с загадочными словами, о вещах не постоянных, труднодоступных, состоящих из секунд, но доведённых до логичной формулировки абсолютизма. Узоры ткет паук стяжатель паутины.
В бреду нет эха слов, слепой туман в котором ты потерян, блуждаешь и всюду стены, плесень и мох, страхи рождают образы. Желание вырваться, жажда странствий всегда открывают новое пространство для выхода, где образы создают страхи. Обыденность порождает чудовищ. Жизненная пантомима лишь повод сыграть в дурака, серьёзные кривляния перед неотвратимостью смерти и пролитой водкой. Шутовство судьбы, вызванный смех гарпий, валькирий, фурий.
Вот снова праздник, в трупе пируют черви, сладок смерти запах. Очерчен мира круг и кровоточат раны, кресты могил сияют золотом червонным в пламени пожарищ, славят героев, салютуя словами. Память теряется после выпитой водки, а после беспамятство, ритуальный бред, повседневная амнезия. Тебя убивают, грабят, казнят, а назавтра мучения этого дня теряются в стенах, где эхо тонет в бреду и злоба подвержена склерозу.
Сердца твоих детей пожираются белозубыми ртами кумиров, плачут младенцы в заточении тёмных коробок квартир забытые занятыми родителями, их души заполняет электронный мрак вкрадчивых синтетических голосов. Они стоически переживут свое детство, и после их мир заполнит настоящий кумир, король лучезарное солнце.
Небо исчезло, в небе пепел или небо превратилось в дым. Головы козлов заполнили алтари и витрины. Слёзно плачет утренней росою дорогая девка из элитного борделя, над убитым наглухо, коченеющим мессией, не воскреснуть боле телу молодому. Заочно распят, гласит заключение патологоанатома, он вдруг стал неизвестен, источник высох и пуст. Рабы ритуала, сменяемые поколениями модернизированных людей, грустное будущее, не выходящее за рамки кровавого круга.
Ужасает видимая мною реальность, и страхи плодятся. Я ухожу в бред саркастичных метафор, замираю, боясь контролировать стук услышанного сердца, осознавать, что дерусь за жизнь. Вместе с солнцем всплывает бурым пятном сказанное, шевелится, бурлит, пузырится, окрашиваясь в чёрно-белую зебру, бегущую в тумане. Исчезает картинка на игральной карте. В игре четверо, дурень и тройка копателей могил, все при деле и им не бывает скучно.