В ту осень 1991 года, мы с Лёшей вновь начали трепетно общаться, и он меня даже пригласил съездить с ним в город Иваново. Это произошло где-то в декабре месяце. Эту поездку я довольно хорошо запомнил и она, можно сказать, прошла в тёплой и дружеской атмосфере. Лёшиной жены в Иваново не было, а где она находилась – я не помню. Там проживал его тесть, который в прошлом был военный лётчик. Лёша тогда ходил в его лётчиковской куртке, которую потом донашивал уже я. Эта потёртая, охристого цвета, кожаная куртка была какая-то вечная, и я её полностью износив, потом даже сохранил как реликвию. Лёша был ко мне добр, и я опять жил за его счёт. Денег у меня тогда вообще не было. На Арбате было очень тяжело что-то продавать, так как там всё оккупировали столики с матрёшками. Это было очень тяжёлое время. Я тогда вообще не знал, что мне делать и как существовать. Именно в это время я и поселился у своей тётушки, которая меня обогрела и как-то поддержала в эти полуголодные времена. И я у неё там задержался на долгий срок. Иногда я куда-то сваливал, но потом быстро возвращался. Она, конечно же, не всегда была мной довольна, но особо не ругала. Да и вёл я себя тихо и прилежно. Друзья-художники меня даже как-то зауважали, видя, какая у меня хорошая тётя Эля. Я был не просто бродягой, а у меня в центре Москвы жила родная сестра моей мамы. Лёша тоже меня за это зауважал, и тётя Эля ему очень нравилась. И Лёша ей тоже нравился. Они душевно общались, и моя тётушка, будучи хироманткой, смотрела его линию жизни и говорила ему тёплые слова, и обещала ему великое будущее. Она и мне обещала, хотя ей не очень нравился мой чрезмерный холм Луны, который свидетельствовал о том, что я живу в нереальном мире.
А поехали мы в город Иваново на такси. Лёша всегда туда так ездил. Переполненными автобусами, с простым народом, мой друг в город Иваново никогда не ездил. А расстояние туда, в этот город невест, приличное, и оно где-то равно половине расстояния до города Ленинграда. Примерно триста километров. Платил он за это удовольствие приличную сумму, и она была равно примерно 100 долларам, - точно сказать не могу, так как записей тогда не вёл. Может быть, чуть меньше, может чуть больше, там как договоришься с водителем. Мы поехали в город Иваново с площади Курского вокзала. Ехать туда надо через город Владимир, где мы даже и не останавливались. Просто всё время ехали и слушали радио. Без остановок. Лёша курил свой армейский Кэмел без фильтра, сидя рядом с водителем. Я сидел сзади. До этого я никогда не ездил в районы к востоку от Столицы, и мне казалось, что там воют страшные волки, и было немного страшновато. Наблюдались сильные холода, и везде лежал снег. Зима тогда наступила рано. В Иваново мы благополучно прибыли уже к вечеру, и Лёша меня тут же повёл в гости к своей ивановской подруге. Поздним вечером мы пришли к очень обаятельной девушке, которая училась вместе с его женой Ирой на филологическом отделении. Весело поболтали, чего-то там поели и выпили, и мне было очень хорошо и уютно. Мне нравилось быть в компании с Лёшей, с ним было и легко, и весело. И Лёша был очень целеустремлённый человек. Чем лично я не обладал. Я был боязлив, и в жизни у меня не было чёткой цели. А Лёша же меня ценил за то, что со мной ему тоже было весело. При этом, особой привязанности ко мне у него не было, в отличие от того же Махаона, и мы просто были друзья по цеху. Художники-графики. Лёша уважал моё творчество и ценил мой свободный дар. Я не думаю, что мы бы были особо близки, если бы не творчество. И в Иваново мы приехали, чтобы спокойно посидеть и порисовать, а не просто времечко провести.
Каким был город Иваново солнечным днём, я не так и не увидел. Ночами мы рисовали, потихонечку попивали коньяк, курили, немного тихо разговаривали. Ложились спать где-то в шесть утра. И просыпались в три часа дня. Уже в сумерках. Рядом был лес, и мы шли туда прогуляться и подышать свежим морозным воздухом. Жили мы на улице имени Полка Нормандия-Неман, и это мне, почему-то, в память запало. Видимо меня удивило необычное название. В этом городе когда-то, в середине 70-ых, служил в армии мой старший брат Игорь. И служил он во внутренних войсках. Охранял зэков. У него тоже была высокая близорукость, но не такая высокая, как у меня, и поэтому его в армию всё-таки забрали. Вернулся он живой, хотя и переболел менингитом. Помню, что мои родители очень были этим напуганы. Слава Богу, он выздоровел и, вернувшись в Ереван, вскоре женился. На его психике как-то служба в рядах Советской Армии не сильно отразилась. Никаких ужасов он нам не рассказывал. Здесь, видимо, как кому повезёт и не надо думать, что везде был какой-то сплошной ад. Он писал из армии бодрые письма и не жаловался. Дорогие папа, мама, Юра и Серёжа, у меня всё прекрасно и кормят нас прекрасно, и город Иваново очень красивый, и девушки здесь красивые, и наш полковник очень добрый. Служу Советскому Союзу!... Примерно так он и писал. Видимо, писать по-другому было нельзя. Все письма проверялись военной цензурой. Особенно учитывая, что он служил не в стройбате. Может быть, эти письма писались под диктовку сержанта, и все писали одно и то же. В общем, я не знаю, так как сам в армии не служил и этих тягостей не хлебнул…
Мой брат Игорь был старше меня на десять лет. И всё своё раннее детство он провёл в армянском городе Кафан. В отличие от меня, он не был домашним ребёнком и много играл во дворе с другими детьми. Поэтому, он хорошо разговаривал на языке Месропа Маштоца, и не испытывал каких-то там затруднений. Его, конечно же, тоже дразнили, ведь он был чем-то похож на Шурика из кинофильма «Кавказская пленница». Ара Шурик! Ара Шурик!.. Игорь был очень не агрессивным и улыбчивым. И в школе с ним все дружили и девочки его любили. Поэтому и в армии у него проблем не было. И он быстро женился на девушке с Украины, которую после Ленинградского метеорологического института, распределили в Ереванский аэропорт, где мой брат после армии работал. Девушку звали Лена, и она мне понравилась, и мы с ней много спорили о смысле жизни. И она была как женщина привлекательна и, возможно, я к ней испытывал некое подсознательное влечение. Потом они долго жили и работали метеоролагами на озере Севан, и мы иногда к ним приезжали, и мне там у них очень нравилось. Несколько домиков в местечке Шоржа. Очень пустынно и романтично. И там у них были друзья. Особенно мне запомнились Смирновы. Молодая русская пара, - весёлые и радушные. Его звали Дима, а её – Саша. Саша мне тоже очень нравилась. Жаль только, мы туда редко приезжали, так как это было не так просто, ведь своей машины у нас не было (как и у большинства советских людей). Ещё там был один толстый молоканин, и меня как-то раз сфотографировали рядом с ним. Он свой живот выпятил, а я - втянул. Фотография получилась смешной. Вечерами они играли в волейбол, и мне было завидно, так как я играть не умел. Можно сказать, что в детстве я не наигрался…
С Лёшей мы несколько раз выходили в город, но особо никуда не ездили. Ходили в продовольственный магазин, где ещё, в отличие от Москвы, продавался сыр и мы, отстояв небольшую очередь, его купили. Мы также покупали пиво на разлив, куда надо было приходить со своей банкой. Тоже постояли в очереди с простым народом. Лёша любил простой народ, я же его побаивался. С простым народом я плохо умел общаться. Говорил невпопад, и не умел грубо шутить и матом ругаться. Вот мой папа умел общаться и он любил ходить на базары, и до упора торговаться и чего-то там спрашивать про их простую крестьянскую жизнь, и это была для него естественная среда обитания. Этого папиного дара я был напрочь лишён, и не умел поддерживать беседу с малознакомыми людьми. Я всегда чувствовал себя немного каким-то инопланетным существом по воле сурового рока заброшенного на эту Землю. Там где я раньше жил, было всё по-другому. Это я, конечно же, фантазирую и нигде я раньше не жил. Обычные навязчивые идеи склонного к ипохондрии человека с неврастеническим складом ума. Лёша же себя чувствовал себя тут своим, несмотря на то, что был москвичом. Город Иваново ему очень нравился, и он постоянно сюда хотел вернуться. К сожалению, этот ивановский период у него скоро закончится и наступит другой период, который искусствовед назвал бы голландским периодом. Эта поездка в Иваново была одна из последних его поездок в этот чудным город, где так много красивых полногрудых весёлых простых девушек. Жаль, что мы приехали сюда зимой, а не летом, и я не смог узреть прелесть местных женщин в лёгких развевающихся платьях. А как Лёша познакомился со своей женой, про это я ничего не знаю, и здесь мне писать нечего.
Ну и мне, конечно же, запомнился наш поход в русскую баню. Признаюсь, я не был частым посетителем таких заведений, по причине своей застенчивой личности. В бане, как известно, надо быть абсолютно голым, к чему я был непривычен. А тут надо было мыться и париться без плавок. Кроме нас там ещё парились какие-то друзья лёшиного тестя, и они тоже были лётчиками. Всё произошло довольно мирно, и я это испытание выдержал и мне даже это понравилось. Ходишь в чём мать родила и не паришься. Это ведь тоже очень хорошая привычка. В той же Голландии, куда Лёша вскоре уедет, люди моются все вмести, невзирая на половые различия. В России тоже так раньше было принято, но под влиянием пуританской религии это было загнано в подполье, что, на мой взгляд, и привело людей к некой дикости и даже к алкоголизму. В этой бане мы с Лёшей впервые друг друга увидели такими, какими мы были. Тут я должен вспомнить художника Петра, который был человеком без комплексов и часто купался в той же Москве реке без трусов. И его совершенно не волновало, что его кто-то там из кустов увидит. Меня это тогда немного удивляло. А потом, с возрастом, я понял, что это было совершенно нормально, и ненормальны те, кто купаются на природе в трусах и купальниках. Из-за этого у людей начинаются проблемы с головой, и они во всём начинают видеть что-то грязное и нехорошее. Поэтому мне русская баня нравится, но мне не нравится то, что там надо мыться с одними мужиками. А это всё не очень эстетично и даже малокультурно. Там обычно пьют пиво и рассказывают скабрёзные анекдоты. И туда, конечно же, часто ходят латентные и не латентные гомосексуалисты. Баня – это их любимое место встреч. И там они высматривают молодых и сочных парней и тихо предлагают им позаниматься развратными действиями. Во всяком случае, мне так кажется, и тут возможно я фантазирую и сочиняю.
В творческом отношении это была прекрасная поездка, и мы с Лёшей хорошо там порисовали. Я создал там несколько своих лучших график, которые потом были опубликованы в газете «Мегаполис-Экспресс». Мне очень хорошо работалось в компании с Лёшей, и мы друг другу совсем не мешали. Лёша тогда рисовал сложные работы на больших размерах, и это уже были не карикатуры, а настоящие графические листы. Он рисовал на дорогой ватмановской бумаге, немецкого производства. Я же – на своей любимой фотобумаге, которая у меня потихоньку заканчивалась, и я не знал чем её заменить. Я привык рисовать именно на «Берёзке» с полиэтиленовым покрытием, и потом это бумага совсем исчезла из продажи, и этот период завершился. Я не любил рисовать карандашом на ватмане, - это меня вгоняло в депрессию. Мне всегда нравилась импровизация, без подготовительного рисунка. Это детское состояние новизны, когда не знаешь, чем закончится твоя композиция. Пусть там будут ошибки и повторы, но зато ты испытываешь в процессе некую радость. А что за творчество без этой радости? Это уже не Свобода, а Работа. В этом отношении мы с Лёшей были другу полная противоположность. Он любил в процессе долго думать, а я же думать совсем не любил. Думать я так и не научился, и могу только немного размышлять, и мысли мои всё время скачут и прыгают, как кузнечики. И нельзя назвать это глупостью, это, скорей инфантильность и подростковая ребячливость. Лёша же был всегда склонен к погружению в долгий мыслительный процесс, и к серьёзному отношению к жизни. Работы его стали становиться всё более непонятными, и более простыми. И это уже началось после его жизни в стране, где выращивают тюльпаны, и у немецких туристов воруют велосипеды, в отместку за бомбёжку Роттердама.