Проходила сегодня мимо дома своего детства.
Кирпичное трехэтажное здание сталинской постройки, где в двухкомнатной квартире на втором этаже папе с семьёй, как преподавателю госуниверситета, приехавшему в 1952 году в Петрозаводск после окончания физико- математического факультета Ленинградского университета, дали комнату. Вторую комнату занимала преподаватель филологического факультета, одинокая женщина, тоже бывший фронтовик, как и папа. Кухня, ванная и туалет были местами общего пользования. Остальные квартиры на втором и третьем этажах в нашем подъезде занимали работники торговли. На первом этаже квартиры использовались под аудитории торгового техникума.
Во втором подъезде, кроме квартир на первом этаже, где также жили работники торговли, квартиры второго и третьего этажей были предоставлены под общежитие студентов университета. Одну комнату в двухкомнатной квартире второго этажа занимала женщина с сыном, работавшая комендантом общежития, муж которой погиб в финскую войну. Вторая комната в этой квартире использовалась как склад.
Наша семья: папа, мама, я, моя младшая сестра, которой только исполнилось полгода, и няня размещалась в комнате восемнадцать квадратных метров, с двумя окнами по длинной стене.
И так вдруг ясно встала перед глазами нехитрая, весьма аскетичная, мебель того времени в нашей комнате.
Справа от входных дверей в комнату стоял старинный, еще папиных дедов, сундук с книгами, над которым на гвоздике вместо репродуктора висели чёрные наушники. Сколько сказок я прослушала через них. А еще этот сундук был нашим с папой любимым местом, своего рода читальным залом, сидя на нём вместе с папой я слушала книги в его прочтении. Читал папа всегда в ролях, и каждое прочтение превращалось в театре одного актёра. И эти воспоминания тех лет до сих пор греют душу.
Далее располагалась детская кроватка сестрёнки торцом к стене и впритык к ней двуспальная кровать родителей с блестящими шариками на спинках.Украшали спинки, как было принято в то время, занавески, вышитые в стиле ришелье мамиными руками, а по низу кровати висел подзор, тоже связанный мамой. Я до сих пор помню как по веечерами мы с мамой лежали на животе на кровати, передо мной разложены буквы алфавита, и я учусь читать. Надо сказать, что это мне давалось довольно легко, и в свои пять лет я уже сносно складыала слова, а через полгода уже читала довольно бойко. На этой же кровати проходили и уроки счета. Цифрами служили 1,2,3,5 и 10 - ти копеечные монеты.
В стену, к которой примыкала родительская кровать, были вбиты два больших гвоздя, на них висели на плечиках мамины платья и папин костюм.
Слева от входной двери, у короткой стены стояла тумбочка, над которой висело зеркало.И так вдруг я ясно уаидела себя, стоящую на стуле перед зеркалом с открытым ртом. А случилось следующее. Я сосала леденцы из жестяной баночки с ярким рисунком на крышке, и один леденец проглотила целиком. Страшно испугалась. Залезла на стул и, раскрыв рот, стала рассматривать в зеркало, куда же он делся?
Далее у левой длинной стены стояла железная кровать с панцирной сеткой, предоставленная комендантом общежития, на которой спали я и няня.
Следом шёл квадратный обеденный стол, накрытый скатертью, под которым я любила играть в прятки или устраивать кукольный домик, благо была у меня трофейная, разборная, деревянная кукольная мебель.
А в самом углу, после обеденного стола, стоял папин аудиторный стол, также предоставленный комендантом. Венчала его лабораторная лампа, которую можно было регулировать по высоте, передвигая по штативу. Долго еще эта лампа служила нам в качестве источника света около маминой швейной машинки. Также на столе располагались стаканчик с ручками и карандашами, чернильница, папье-маше, которое очень часто служило в моих играх качельками для куколок, и это единственное что мне разрешалось брать с папиного рабочего стола.
Время шло, мама и папа работали, мы с сестрой оставались на попечении няни.
Но в 1953 году няню переманили к себе родственники, у которых появился малыш, и сестру определили в детские ясли. Мне шестилетке пришлось оставаться дома одной, пока родители были на работе. Коль скоро я уже свободно читала с пяти лет, то уходя из дома, родители оставляли мне для прочтения толстенную книгу произведений А.С.Пушкина 1935 года издания с рисунками автора. В очередной раз мне предстояло прочитать «Руслан и Людмила», а по приходу родителей пересказать это произведение своими словами.
Все шло хорошо до тех пор, пока на очередной странице я не наткнулась на рисунок головы. И почему-то меня одолел такой страх, что я лихорадочно захлопнула книгу, закрыла глаза и сидела так не знаю сколь долго.
Но тут, в коридоре раздались спасительные шаги и папино, такое родное пошмыгивание носом. Мама говорила, что всегда слышала когда папа заходил в подъезд по звуку его «туфельки»,- так она называла папин вечно шмыгающий нос, из-за хронического ринита, явившегося следствием контузии во время войны.
Ура! Это папа пришел с работы. Значит, мы сейчас с ним пойдем на кухню колдовать с ужином и будем ждать маму, которая заберет сестренку из яслей и скоро тоже будет дома…
Когда была хорошая погода, мне разрешалось выходить гулять во двор, четко была прописана последовательность действий: выйдя из квартиры, закрыть дверь, повесить ключ на шею, и гулять только во дворе или перед домом, больше никуда уходить не разрешалось.
Двор был ограничен деревянным строением аптечного склада. Через дырочку в стене мы таскали для своих дворовых игр стеклянные аптечные бутылочки, что стояли в ящиках вдоль задней стены склада. Также к стене склада примыкал ряд дровяных сарайчиков, между которыми мы строили будки или натягивая веревку, делали занавес из покрывала, тайком принесенного из дома, и устраивали для малышей кукольные спектакли. А потом с поклоном принимали бурные аплодисменты…
Перед домом был сквер, который мы - детишки засаживали тополиными веточками, предварительно пророщенными в бутылках с водой. Через несколько лет из этих веточек выросла целая роща.
К сожалению, нет сейчас былых деревьев, лишь одинокие пеньки как плешки средь травы. Нет и старых сарайчиков. Жильцы уже избавились от дровяных колонок, заменив их на электрические бойлеры. В подъезд, не зная кода, мне тоже не удалось попасть. Так что обошла вокруг дома, постояла во дворе, посмотрела на свои бывшие окна, и такая тоска по детству безмятежному, когда живы были мои любимые родители, сдавила сердце и накатились слёзы.
в доме детства и
с закрытыми глазами
не сбиться с пути
помнят ноги
каждый сучок на полу
каждый порожек
папье-маше –
качельки для куколок…
время непроливашек
чередой кадры
детства беззаботного
"ау!", - кричу, но....