- Ты смотри, сказку им подавай! – вот неугомонная, опять она за своё. – Люди, а ничего, что магия – суть вашего мироздания?
- Ведь договорились же! – моя речь разорвалась, словно артиллерийский боеприпас. – О нас здесь – ни слова!
- Бред. Эгоизм. И мужской шовинизм, – она методично сверлила во мне насмешливым взглядом дырку за дыркой. – Спроси читателей, как они выживут, когда нас не окажется под рукою, а?
- Они сейчас сплавляются по бурной реке моей выдумки! – отшучиваюсь я. – На их пути острые пороги сюжета и бурлящие водовороты авторских идей. С дивана бы ненароком не сорваться! А ты им ещё соцопрос предлагаешь...
- Без нас у них нет шансов! – не отступала она. – Те несчастные, что взбираются на вершину истории, понимают шаткость всей конструкции. Но обратного пути нет! Ты вынуждаешь их сознание балансировать над пропастью своих фантазий. И потому наш тандем – единственная опора твоего хлипкого произведения!
- Тоже мне, атлант и кариатида, – мне не до проектных решений античной архитектуры. – Делать-то чего будем?
- Не сажать же меня на цепь? – она охотно предалась рассуждениям. – И потом, я – взрослая девочка. Всю жизнь опекать меня ты не сможешь. Ну, хорошо! Сможешь! Рано или поздно ты уйдёшь, я – останусь. И чего ради ломаются копья?
* * *
Автомобильная пробка – портал, безжалостно утилизирующий вечность. Ты стоически миришься с потерей драгоценного времени, когда за часы, безропотно отданные ожиданию, мог свободно перенестись туда, куда только душа пожелает. Автомобильчик Ненастьева к шустрому покорению пространства не пригоден. И дело вовсе не в скорости. Речь о метаморфозах, коим способствует его тесный салон. В нём прежние товарищи по несчастью, упираясь острыми локтями, пытаются не задеть друг друга за живое.
- О прототипировании представление имеешь? – по мне так Ненастьев соорудил чересчур технологический вопрос.
- В машиностроении или в IT-технологиях? – уточнил я.
- В литературе, дурья башка! – если бы салон позволял развернуться, то я, верно, уже получил бы от Ненастьева оплеуху. – Писатель, он как паук. Плетёт кокон характера персонажа из нити приглянувшегося прообраза. А, может, из нескольких сразу! Так ведь?
- А разве это нелегально? – уточнил я. – Нет закона, что запрещает подобное.
- Дай срок, всё будет! – заверил Ненастьев. – Чем больше писатель тянет реализма в вымысел, тем выше вероятность, что вымысел заявит права на реальность.
- Да, ну, фигня какая-то! – отмахнулся я.
- Не скажи! – Ненастьев упреждающе отгородился ладонью от моего мнения. – Из-за этой «фигни» пропадают люди. А поскольку каждый доморощенный графоман мнит себя непризнанным гением, счет пропавшим идёт уже на тысячи.
- Ну, а я здесь причём? – думаю, пора включать недоумение.
- Притом, что ты – редкий тип графомана с повадками дремлющего вулкана. Это ж надо, двенадцать лет молчал, и прорвало!– недоумевал Ненастьев. – Без обид?
- Ценю твой такт, но не на столько, чтобы торчать в этой треклятой пробке до Второго Пришествия! – в момент нашей очередной остановки я открыл дверь и, гася в себе приступ надвигающейся ярости, ступил на проезжую часть когтистой лапой. – Без обид!
За своей спиной услышал металлическое клацанье закрытой двери и упругий хлопок расправленных крыльев. Я – огнедышащий дракон, что в ярости может спалить этот город дотла! Но не сегодня. Сегодня, пожалуй, я здесь просто пройдусь. И ярость, обдуваемая лёгким ветерком, остывает, съёживается и, отваливаясь на ходу обгорелыми кусками, оставляет позади меня на асфальте угольный росчерк.
* * *
Мне докучает популярность. Не потому, что стыжусь когда-то содеянного. Просто популяцию беспардонных носов, что жаждут участвовать в моей судьбе, предпочитаю регулировать сам. Был грех! Двенадцать лет назад, попав в неуправляемый литературный замысел, по неосторожности лишил жизней двух своих персонажей. И всё бы ничего. Да вот только те, кто послужили их прообразами, из реальности тоже пропали. Горевал сильно. Ошибка ничему не научила. Думал, всё ещё можно исправить. Но с новым персонажем необъяснимо поступил также. Потом ещё раз. И снова. Дело получило широкую огласку. Тикрики, ловцы графоманов, открыли на меня охоту, как на автора, склонного к насилию. Скрывался. Был схвачен. Предстал перед дисциплинарным комитетом. Тот своим авторитарным решением лишил меня права на мечту. А следом меня вышибли из писателей…
Шли годы. Раскаялся. Дело пересмотрели. Назначили испытательный срок. Принялся за старое. В смысле, начал писать. Больше никого не угробил. По-прежнему сторонюсь большой литературы. Ищу работу в сферах, от неё далёких. И предпочитаю нигде особо не задерживаться. Два раза в месяц добровольно посещаю специалиста по гастрономическому управлению моим настроением. Во всё, что изредка рождает мой пристыженный гений, посвящаю своего куратора.
И после всего, что я пережил, на меня вновь примеряет позорный колпак тикрик под прикрытием. Доколе?! Ко мне были приняты беспрецедентные меры. Я уяснил урок! А как же классики, что творили безнаказанно именно это задолго до моего рождения? За их скелеты в книжных шкафах кто ответит? Пушкин?
* * *
Мою агрессию можно унять: стоит лишь поесть. Я не готов нести Лёхиным родственникам дурную весть, да ещё и натощак. Будь при мне моё успокоительное, мог быть человеком. А пока я – дракон. И путь у меня только один – в моё логово. Надеюсь, там хоть что-то из еды завалялось…
Если на улице не смотреть по сторонам, а думать о еде, можно запросто угодить в какое-нибудь кулинарное заведение, а его меню угодит в тебя. Но таковых поблизости не было. И когда передо мной вдруг возник человек не в поварском колпаке, а в чёрном капюшоне, понял, всё логично. Не видел его лица. Не успел разобрать его движений. Но отчётливо услышал то, что он произнёс.
- Спать! – обыденное слово, что подняло меня над бренным миром к мерцающей россыпи звёзд внутри его непроницаемого капюшона.
В той блаженной тишине я вновь был сосредоточен и был готов внимать…
- Время, силы и надежды – даны каждому. Но не каждому они подвластны, – нашептывал в моём сознании знакомый Голос. – Отними надежду. Но останутся силы и время. Лиши сил. Но останется время. Останови время. И ничего больше не останется. Только слово. Время ценно. Слово вечно. Ищи слово. Идёт время…
* * *
Пленительный аромат жареного мяса, что вернул моё сознание к простым радостям жизни, утекал на лестничную площадку прямо из-за моей входной двери. Помнится, мяса в моём холодильнике давно не было. Но галлюцинация не может так аппетитно пахнуть.
- Как прошёл день? – не успел переступить порог, а вопрос Фея, что задан не к месту и на голодный желудок, вновь грозил превратить меня в исчадие гнева.
- Живенько! – стряхивая с себя пепел ярости, ответил я из прихожей. – Во-первых, событийно. Во-вторых, познавательно. А, в-третьих, метаболически. Твои кулинарные эксперименты кстати. Мясо немыслимо испортить...
Я ступил на тесную кухню. В её небольшом объёме концентрация запахов была просто убийственной. Успел оценить: у меня сегодня многолюдно. Фей чинно резал бородинский хлебушек на разделочной доске. А два каких-то добрых молодца двигали сковороды на плите. Стол был практически накрыт и теоретически сервирован. На нём в произвольном порядке расположились: мисочка оливье, непонятно как избежавшая новогоднего застолья, тарелочка сальца с живописными мясными прожилками, кастрюлька варёной картошечки, куда уже отправлены сливочное масло и свежий укропчик. Перечисленное изобилие венчала пол-литра. По её недвусмысленным формам стекали томные талые слезы.
- С прибытием! – я обратился к кулинарам на излёте сил. – Что-то, парни, рожи мне ваши больно знакомы?
- Ты их сам и придумал! – за оторопевших гостей ответ держал Фей.
- Я?! – вопрос не просто угрожающе завис под потолком.
Он был готов обрушиться с боевой орбиты на конкретную голову.
- Удачные образы зачастую – плод коллективной фантазии, – ретировался Фей. – У тебя был сообщник!
- Соавтор! – поправил я грозно.
- А я шо сказал? – вдруг с нарочитым уркаганским вызовом затеял словесную перепалку Фей. – От творчества до гоп-стопа – три дня тундрой. В одиночку – стрёмно, а с корешем – всё в ажуре.
- Этот язык осиновых шконок, – моему возмущению не было предела. – Откуда ты принёс его в мой дом?
- Так словарный запас же пополняю, – как ни в чём не бывало, болтал Фей. – Тот фазан, что взгрев твой тиснул, тоже ботал по фене. Решил и я запустить жало в правильные буквари…
- Ты свой ликбез, сворачивай! – я схватил его за одежонку и притянул к себе, что есть силы. – Жало в два счёта обломаю и букварь в заветное место определю. Understand?
Кулинары у плиты так и окаменели. Подумал, это негативно отразиться на сочности приготовленного мяса. Надо бы разрядить обстановку. Эти персонажи действительно когда-то были извлечены на свет из глубин нашей совместной с Максом фантазии. И, помнится, мы зачислили ВиктОра и СерЖа в ряды студентов факультета плодотворной дискуссии и убедительной аргументации нами же придуманного Новосибирского института искусства ведения споров.
- Надеюсь, сегодня – без Навсифана, – я обратился к двум застывшим истуканам, зорко поглядывая по сторонам в поисках кота-талисмана их факультета.
- Не всякий кошачий желудок покорит пространство, – Фей тем временем перебрался на другую сторону закона, и там уже строил из себя адвоката. – Я пробежался по главам вашей гастрономической фантазии, переговорил с каждым героем. Удивительно, но либо у них проблемы с тобой, либо – с вестибулярным аппаратом. Приготовить на твоей кухне ужин отважились лишь эти.
Ничуть не удивлён. Все литературные герои – заложники предложенных автором характеров и обстоятельств. Кто-то из них смирился, кто-то – обиделся. Герою хорошо, когда его автор и он сам на слуху. Когда историю перечитывают, изучают, экранизируют. А если герою не повезло с автором? Или с историей? Лежит себе такой труд под сукном или барахтается беспомощно в интернете. Ни признания, ни визжания, а сплошное шкворчание…
Судя по интенсивному шкворчанию на сковородах, сегодня ко мне на ужин напрашивается памятное блюдо «Звезды класса М»: сочные свиные отбивнушечки в панировке из солёных фисташек, тёртого сыра, зелени и перчика чили.
- А за продуктами-то, когда успели? – осведомился я.
- Так я их вместе с парнями сюда и ре-телепировал, – хитро подмигнул мне Фей.
- СерЖ, твои родители что ж? Внеочередную доставку организовали? – уточнил я.
- Ничего подобного! Мы только этим утром всё и получили, – наконец откликнулся ВиктОр, чей бойцовский напор, по нашей авторской задумке, должен был не давать проходу любой жизненной несправедливости и необычайно волновать девушек.
- Ну, да! Годы идут. Моя кожа съёживается, как баклажан. А продукты из мира вымысла всегда остаются свежими! – похоже, я мирюсь с этой данностью.
Чему тут удивляться? Это у меня каждый день новости. А законы жанра внутри моих историй гоняют диалоги и события по кругу. Эта круговерть происходит до той поры, пока дерзкий автор не вырвет из привычного контекста героев и не отправит их, например, к себе же на кухню.
- А нельзя ли нам с СерЖем двинуть дальше, а? – после четвёртой выпитой рюмки ВиктОра потянуло на непростой разговор. – Что ж мы в студентах всё ходим и ходим?
- Извини, старик! – вот уж не ждал, не гадал, что буду держать ответ перед собственным вымыслом. – Но ходу дальше нет. Вы оба – второстепенные персонажи.
- Понял, – не унимался ВиктОр. – А сам-то, из каких будешь?
- Настырность – это твоё! – с восхищением сказал я. – Наверное, в чьих-то жизнях я – на подпевках. А где-то у меня и ведущие партии...
- А кто тебе их пишет? – прям допрос с пристрастием у ВиктОра получается.
- Есть один – самый главный писатель, – и я неопределенно мотнул потяжелевшей головою куда-то вверх. – И как только у него фантазии хватает на такую прорву сюжетов?
- А наш сюжет он переписать сможет? – вдруг с юношеской наивностью спросил СерЖ.
- Он много чего может, – ответил я просто. – Главное, чтобы мы этого всем сердцем хотели…
Продолжение следует.