Гарри истекал кровью. Зажав правую руку в левой и ругаясь себе под нос, он толкнул плечом дверь спальни. Раздался звон разбитого фарфора. Он налетел на чашку холодного чая, поставленную на пол у двери его спальни.
- Что за?..
Он огляделся. В прихожей дома № 4 по Бирючинной улице было пусто. Видимо, поставить чашку под дверь было «остроумной» идеей Дадли. Подняв окровавленную руку, Гарри собрал осколки чашки другой рукой и выкинул их в и без того набитую мусорную корзину, которая виднелась в двери его спальни. Затем он доковылял до ванной и подставил палец под кран.
Как глупо, бессмысленно и обидно, что ему ещё четыре дня нельзя применять магию… но ему пришлось признаться самому себе, что этот порез пальца он заслужил. Он никогда не учился залечивать раны и теперь понял — особенно в свете своих ближайших планов — что это серьёзный пробел в его магическом образовании. Сделав в памяти зарубку, что надо спросить Гермиону, как это делается, он взял большой ком туалетной бумаги, чтобы собрать как можно больше разлитого чая, и лишь потом вернулся к себе в спальню и захлопнул за собой дверь.
Гарри провёл утро в опустошении школьного чемодана впервые с тех пор, как упаковал его шесть лет назад. Перед каждым наступающим учебным годом он просто вынимал три четверти содержимого сверху, что-то заменял и обновлял, но на дне всегда оставался слой мусора — старые перья, разрезанные глаза жуков, носки, оставшиеся без пары. Несколько минут назад Гарри сунул руку в эту груду и почувствовал острую боль в безымянном пальце правой руки; вытащив её, он увидел, что она залита кровью.
Теперь он действовал чуть осторожнее. Снова опустившись на колени у чемодана, он пошарил на дне и вытащил оттуда старый значок, который еле мигал, показывая то «ПОДДЕРЖИ CEДРИКА ДИГОРИ», то «ПOTTEР ВОНЮЧКА», треснувший и потрёпанный подлоскоп, медальон, в котором была спрятана записка с подписью «Р.A.Б»., после чего наконец отыскал острый край предмета, поранившего его. Он тут же узнал, что это. Это был двухдюймовый осколок заколдованного зеркала, которое ему дал его покойный крёстный Сириус. Гарри отложил его в сторону и осторожно ощупал дно чемодана, но от последнего подарка его крёстного не осталось ничего, кроме стеклянного порошка, сверкающего из глубины мусора подобно сияющим песчинкам.
Гарри сел и внимательно рассмотрел осколок, о который порезался, но в нём не отражалось ничего, кроме его собственного ярко-зелёного глаза. Он положил осколок на номер ещё не прочитанного «Ежедневного Пророка», лежащий на кровати и попытался воспротивиться внезапно нахлынувшим горьким воспоминаниям, уколам сожаления и тоске, вызванной находкой разбитого зеркала, набросившись на остатки мусора в чемодане.
Ему понадобился ещё целый час, чтобы опустошить его целиком, выбросить всё ненужное и рассортировать всё остальное в стопки в зависимости от того, понадобится ему это отныне или нет. Школьную и спортивную форму, котёл, пергамент, перья и почти все учебники он сложил в кучу в углу, чтобы оставить там. Он задумался, что с ними сделают его тётя и дядя; наверное, сожгут под покровом ночи как свидетельство какого-нибудь ужасного преступления. Магловскую одежду, мантию-невидимку, набор для приготовления зелий, несколько книг, фотоальбом, который когда-то подарил ему Хагрид, пачку писем и волшебную палочку он упаковал в старый рюкзак. В наружный карман отправились Карта Мародёров и медальон с запиской, подписанной «Р.A.Б.» внутри. Медальон заслужил такое почётное место отнюдь не из-за своей ценности — он не стоил ничего во всех смыслах — а из-за цены, которую пришлось заплатить за его добычу.
Осталась внушительная стопа газет на столе рядом с его полярной совой Хедвиг - столько же, сколько дней Гарри провёл нынче летом на Бирючинной улице.
Он встал с пола, потянулся и подошёл к столу. Хедвиг не шевельнулась, а он принялся рыться в газетах, выкидывая их одну за другой в мусорку. Сова либо заснула, либо притворилась спящей; она сердилась на Гарри, потому что он редко выпускал её из клетки.
Перебрав почти все газеты, Гарри помедлил и принялся искать один из номеров, который прибыл вскоре после его возвращения на Бирючинную улицу на лето; он вспомнил, что там на первой полосе было краткое сообщение об отставке Черити Бёрбидж, преподававшей в Хогвартсе магловедение. Наконец он его нашёл. Открыв десятую страницу, он уселся на стул у стола и перечёл статью, которую искал.
«ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЬБУСЕ ДАМБЛДОРЕ
Элфиас Додж
Я познакомился с Альбусом Дамблдором, когда мне было одиннадцать, в день нашего прибытия в Хогвартс. Нас несомненно потянуло друг к другу оттого, что мы оба чувствовали себя изгоями. Я незадолго до отъезда в школу переболел драконьей оспой, но хотя я был уже не заразен, моё рябое лицо и его зеленоватый цвет не очень-то располагали к общению со мной. Альбус, со своей стороны, прибыл в Хогвартс под бременем нежелательной известности. Всего годом раньше его отец Персиваль был осуждён за дикое и демонстративное нападение на трёх юных маглов.
Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (обречённый умереть в Азкабане) совершил это преступление; напротив, когда я набрался смелости спросить его об этом, он заверил меня, что знает о виновности отца. Больше Дамблдор об этом упоминать не хотел, хотя многие пытались разговорить его. Иные даже были склонны хвалить деяние его отца и считали, что Альбус тоже ненавидит маглов. Они ошибались как никто другой. Как могут подтвердить все, кто знал Альбуса, он никогда не проявлял антимагловского настроя. Более того, в последующие годы его решительная поддержка маглов создала ему множество врагов.
Однако через несколько месяцев собственная слава Альбуса затмила славу его отца. К концу первого курса уже никто не воспринимал его как сына маглоненавистника, он стал ни более ни менее как самым блестящим студентом за все времена существования школы. Te из нас, кому выпала честь стать его друзьями, брали с него пример, не говоря уже о его помощи и поддержке, на которые он всегда был щедр. Позднее он признался мне, что больше всего в жизни ему нравится обучать других.
Он не только завоёвывал все награды, которые вручала школа - вскоре он вступил в регулярную переписку с самыми именитыми волшебниками своего времени, в том числе со знаменитым алхимиком Николя Фламелем, замечательным историком Батильдой Бэгшот и магом-теоретиком Адальбертом Уоффлингом. Некоторые его работы заслужили публикации в таких изданиях как «Трансфигурация сегодня», «Открытия в наведении чар» и «Практика изготовления зелий». Казалось, что Дамблдора ожидает головокружительная карьера, и оставался лишь один вопрос – когда он станет Министром магии. Хотя в течение нескольких последующих лет ему пророчили эту должность, он всё же никогда не проявлял министерских амбиций.
Через три года после поступления Альбуса в Хогвартс туда прибыл его брат Аберфорт. Они не были похожи: Aберфорт был отнюдь не книжным червём и в отличие от Альбуса, предпочитал решать споры не столько разумными доводами, сколько дуэлями. Однако совершенно неправильно считать, как думали некоторые, что братья не дружили. Они дополняли друг друга, как только могут два таких разных мальчика. Скажу в оправдание Аберфорта, что следует понять, что не так-то удобно жить в тени Альбуса. Постоянное превосходство затрудняло дружбу с ним и тем более было неприятно для его брата. Когда мы с Альбусом окончили Хогвартс, то собрались отправиться вместе в традиционное кругосветное путешествие, чтобы познакомиться с зарубежными учёными и понаблюдать за ними, а затем уже пойти своим путём. Ho нам помешала трагедия. Перед самым нашим отъездом мать Альбуса Кендра умерла, и Альбус остался главой и единственным кормильцем семьи. Я отложил отъезд достаточно надолго, чтобы отдать дань уважения на похоронах Кендры, а потом отправился в путешествие в одиночку. Из-за младших брата и сестры, оставшихся на его попечении и недостатка в деньгах о поездке Альбуса со мной не было и речи.
В это время мы общались меньше всего. Я писал Альбусу, описывая несколько бесстрастно чудеса моей поездки от еле удавшегося бегства от химер в Греции до экспериментов египетских алхимиков. Из его писем я чуть-чуть узнавал о его обыденной жизни, которая, как я думаю, была до жути скучна для такого блистательного волшебника. Погружённый в свои приключения в конце своего годичного путешествия, я с ужасом узнал, что семью Дамблдоров настигла ещё одна трагедия: смерть его сестры Арианы.
Хотя Ариана уже давно была нездорова, удар, последовавший так скоро за потерей матери, глубоко поразил обоих её братьев. Все, кто был близок Альбусу — а в числе этих счастливчиков был и я — считают, что смерть Арианы и чувство вины Альбуса в этом (хотя он, разумеется, был невиновен), наложили на него отпечаток навечно.
Я вернулся и встретил молодого человека, который страдал больше, чем люди преклонных лет. Альбус был более сдержан, чем раньше и намного менее беспечен. Вдобавок к его горю, потеря Арианы привела не к сближению Альбуса и Аберфорта, но к их отдалению друг от друга. (Со временем оно прошло — позже они воссоединились, если и не как близкие родственники, то хотя бы сохранили привязанность). Однако с тех пор он редко говорил о родителях и Ариане, и мы, его друзья, приучились не упоминать их.
Позже другие перья написали о его достижениях. Неоценимый вклад Дамблдора в магические науки, включая открытие двенадцати способов применения драконьей крови, послужит грядущим поколениям, как и мудрость, которую он проявил в качестве многих судебных процессов как Верховный судья Визенгамота. Однако говорят, что до сих пор нет знаменитее дуэли, чем та, что состоялась между Дамблдором и Гриндевальдом в 1945 году. Те, кто был её свидетелями, написали об ужасе и страхе, с которыми наблюдали за битвой этих двух выдающихся волшебников. Победа Дамблдора и её последствия для магического мира считаются поворотной точкой в магической истории сродни введению Международного статута о секретности или низвержению Того-Кого-Нельзя-Называть.
Aльбус Дамблдор никогда не страдал ни гордыней, ни тщеславием; он мог распознать что-то стоящее в каждом, на первый взгляд незначительном или жалком, и я полагаю, что его ранние потери наделили его великими человечностью и состраданием. У меня нет слов, чтобы выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря не идёт ни в какое сравнение с потерей для всего волшебного мира. Само собой разумеется, что он был самым вдохновенным и любимым из всех директоров Хогвартса. Он умер, как и жил: всегда работая ради большего блага, и до своего последнего часа он был готов протянуть руку маленькому мальчику, переболевшему драконьей оспой, как и в день нашего знакомства».
Гарри закончил чтение, но не отрывал глаз от сопровождающей некролог фотографии. На лице Дамблдора сияла знакомая добрая улыбка, но от его взгляда поверх очков-полумесяцев Гарри казалось, что профессор просвечивает его насквозь, даже на фотографии, и к его печали примешалось чувство унижения.
Он думал, что отлично знает Дамблдора, но прочитав некролог, был вынужден признать, что едва ли знал его. Он ни разу не представлял Дамблдора ни ребёнком, ни юношей; он словно пришёл в этот мир таким, каким его знал Гарри – почтенным, седовласым и старым. Как-то странно было думать о Дамблдоре-подростке – всё равно, что представить Гермиону глупой, а взрывохвоста - дружелюбным.
У него и в мыслях не было спрашивать Дамблдора о прошлом. Несомненно, в нём было много странных, даже нелепых фактов, но в конце концов, все знали, что Дамблдор участвовал в знаменитой дуэли с Гриндевальдом, а Гарри и не думал спрашивать Дамблдора, на что это было похоже, да и о других его блестящих достижениях тоже. Нет, они всегда говорили о Гарри – о прошлом, о будущем, о планах Гарри… и теперь, несмотря на такое опасное и непредсказуемое будущее, Гарри казалось, что он упустил бесценную возможность расспросить Дамблдора о нём самом, даже притом, что на единственный личный вопрос, который он задал директору, Дамблдор, как он подозревал, ответил неискренне:
“Что вы видите, когда глядите в зеркало?”
“Я? Я вижу себя с парой тёплых шерстяных носков в руке”.
Поразмыслив несколько минут, Гарри вырвал из «Пророка» страничку с некрологом, аккуратно сложил её и вложил в первый том «Практической защитной магии и её применения против тёмных искусств». Он выкинул остаток газеты в кучу мусора и оглядел комнату. Она стала гораздо чище. Не на месте лежали лишь свежий номер «Ежедневного пророка», оставленный на кровати и осколок зеркала поверх него.
Гарри пересёк комнату, отодвинул осколок зеркала со свежего номера «Пророка» и развернул газету. Когда рано утром почтовая сова принесла ему свёрнутую газету, он лишь глянул на заголовки и бросил её, ибо там не было ни слова о Волдеморте. Гарри был уверен, что Министерство давит на «Пророк» и не велит печатать новости о Волдеморте. Поэтому только сейчас он заметил, что кое-что пропустил.
По нижней половине первой полосы шёл небольшой заголовок над фотографией Дамблдора, спешащего куда-то с озабоченным видом:
«ДАМБЛДОР — НАКОНЕЦ-ТО ПРАВДА?
На следующей неделе ожидается выход шокирующей истории о дутом гении, которого многие считали величайшим волшебником своего времени. Перечеркнув популярный образ благообразного седобородого мудреца, Рита Скитер обнажает его беспокойное детство, бесшабашную юность, пожизненное противостояние и порочные тайны, которые Дамблдор унёс с собой в могилу. ПОЧЕМУ тот, кого пророчили в Министры магии, довольствовался лишь должностью директора школы? КАКОВО было истинное предназначение тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК на самом деле Дамблдор завершил свой жизненный путь?
Ответы на эти и многие другие вопросы даны в сенсационной биографии «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора», написанной Ритой Скитер, которая дала эксклюзивное интервью Бери Брэйсуэйт, см. стр. 13».
Гарри резко распахнул газету и нашёл тринадцатую страницу. Над статьёй красовалась фотография с другим знакомым лицом: на ней была женщина в усыпанных камешками очках, с тщательно завитыми белокурыми волосами и зубами, обнажёнными в якобы победной улыбке и словно грозящая ему пальцем. Стараясь изо всех сил не обращать внимания на это тошнотворное изображение, Гарри приступил к чтению.
«Вживую Рита Скитер гораздо милее и мягче, чем можно решить, прочитав суровые характеристики людей, вышедшие из-под её знаменитого пера. Она встретила меня в прихожей своего уютного домика и провела прямо на кухню, после чего предложила мне чашечку чая, кусочек бисквитного торта и, разумеется, целую кучу свежайших разоблачений.
- Само собой разумеется, что Дамблдор – мечта любого биографа, - говорит Скитер. – Такая длинная, богатая жизнь. Я уверена, что моя книга будет первой из очень-очень многих.
Скитер явно не теряла времени даром. Её девятисотстраничная книга была завершена уже через четыре недели после загадочной смерти Дамблдора в июне. Я спросила, как ей удалось провернуть подобную работу с такой невероятной скоростью.
- O, поработайте журналисткой с моё, тогда работа в короткий срок станет второй натурой. Я знала, что магический мир жаждет подробной истории и хотела стать первой, кто удовлетворит эту потребность.
Я упомянула недавние, всюду цитируемые замечания Элфиаса Доджа, особого советника Визенгамота и давнего друга Альбуса Дамблдора насчёт того, что “в книге Скитер меньше фактов, чем на карточке от шоколадной лягушки”.
Скитер рассмеялась, запрокинув голову.
- Душечка Додж! Я помню, как несколько лет назад брала у него интервью о правах русалок, будь он благословен. Настоящий маразматик, считал, что мы сидим на дне озера Виндермер, без конца повторял мне, чтобы береглась форелей.
Однако обвинения Элфиаса Доджа в неточности разошлись повсюду. Действительно ли Скитер считает, что четырёх коротких недель достаточно, чтобы охватить всю картину длинной и неподражаемой жизни Дамблдора?
- Oй, милочка, - лучезарно улыбнулась Скитер, ласково похлопав меня по руке, - вы, как и я, знаете, что любую информацию можно добыть с помощью кошелька, набитого галлеонами, отказа слышать слово «нет» и прелестного острого Проворно Повествующего Пера! Да и люди в очередь вставали, чтобы вывернуть наизнанку грязное бельё Дамблдора. Знаете, не каждый считал его таким замечательным — он был ужасно талантлив в наступании на любимые мозоли. Но старый душечка Додж пусть лучше слезет со своего гиппогрифа, ибо у меня есть доступ к источнику, за который большинство журналистов отдадут свои волшебные палочки, носительница этой информации никогда раньше не выступала публично и была близка Дамблдору в самый бурный и беспокойный период его юности.
Предварительная реклама написанной Скитер биографии несомненно подразумевает, что те, кто считал, что Дамблдор прожил безупречную жизнь, будут потрясены. Я спросила, что из обнаруженного ею стало для неё наибольшим сюрпризом.
- Только не сейчас, Бетти, я не стану делать никаких намёков, пока хоть кто-нибудь не купит книгу! – рассмеялась Скитер. – Но могу обещать, что любого, кто до сих пор считает Дамблдора белым и пушистым, как его борода, ждёт сокрушительное пробуждение! Например, никто из тех, кто слышал, как он гневается Вы-Знаете-На-Кого и представить не мог, что в юности он сам проявлял интерес к тёмным искусствам! И хотя позже он призывал волшебников к терпимости, в более молодые годы его взгляды были не настолько широки! Да, у Альбуса Дамблдора весьма мрачное прошлое, не говоря уже о его подозрительной семейке, правду о которой он так добросовестно скрывал.
Я спросила, не идёт ли речь о брате Дамблдора Аберфорте, которого пятнадцать лет назад осудили в Визенгамоте за неправомерное использование магии, что вызвало небольшой скандал.
- O, Aберфорт – не больше чем верхушка навозной кучи, - смеётся Скитер. – Нет-нет, я имею в виду нечто гораздо худшее, чем брат, обожающий возиться с козами, даже хуже, чем его отец-маглоубийца — Дамблдор в любом случае не мог замолчать грешки ни одного из них, обоих судил Визенгамот. Нет, меня заинтриговали его матушка и сестрица, и я, чуть покопавшись, обнаружила полну коробочку мерзости… но я уже говорила, что все подробности – с девятой по двенадцатую главы. Пока могу сказать лишь об одном: нет ничего удивительного в том, что Дамблдор никогда не рассказывал, почему у него сломан нос.
Однако несмотря на скелеты в шкафу, отрицает ли Скитер гениальность, которая привела Дамблдора ко множеству магических открытий?
- Мозги у него были, - признаёт она, - хотя ещё вопрос, действительно ли все предполагаемые достижения принадлежат ему. Как я написала в шестнадцатой главе, Айвор Дилонсби успел открыть восемь способов применения драконьей крови как раз когда Дамблдор «одолжил» его работы.
Я осмелилась предположить, что нельзя всё же отрицать значение некоторых достижений Дамблдора. Как насчёт его славной победы над Гриндевальдом?
-Oй, как я рада, что вы заговорили о Гриндевальде, - призналась Скитер со зловещей улыбкой. – Боюсь, что простодушные очевидцы блистательной победы Дамблдора будут ошеломлены, это будет эффект навозной бомбы. Вправду очень грязное дело. Скажу лишь одно – не будьте слишком уверены, что это действительно блистательная и легендарная дуэль. По прочтении моей книги людям придётся сделать вывод, что Гриндевальд просто наколдовал белый флаг и спокойно сдался!
Скитер отказалась говорить на эту интригующую тему что-либо ещё, так что мы перешли к отношениям, которые, несомненно, захватят её читателей больше, чем какие-либо другие.
- О да, - живо кивнула Скитер. - Отношениям Поттера с Дамблдором я посвятила целую главу. Их можно назвать безумными, даже зловещими. В общем, чтобы прочесть всю историю, вашим читателям придётся купить мою книгу, однако несомненно, что Дамблдор проявлял к Поттеру буквально нездоровый интерес. Действительно ли это было ради блага мальчика — что ж, увидим. Однако нет никакого секрета, что в переходном возрасте Поттеру приходилось тяжело.
Я спросила, поддерживает ли Скитер по-прежнему связь с Гарри Поттером, которого она так блистательно проинтервьюировала в прошлом году: сенсационная статья, в которой Поттер говорил исключительно о своём убеждении в возвращении Вы-Знаете-Кого.
- О да, мы сблизились, - ответила Скитер. – У бедняги Поттера мало настоящих друзей, a мы познакомились во время одного из самых трудных испытаний в его жизни — Турнира трёх волшебников. Вероятно, я единственная из живущих ныне, кто может сказать, что знает настоящего Гарри Поттера.
Это подвело нас ко многочисленным слухам насчёт последних часов жизни Дамблдора. Считает ли Скитер, что Поттер в момент гибели Дамблдора был рядом?
- Не хочу пока откровенничать — всё написано в книге — но в замке есть свидетели, что Поттер бежал с места смерти Дамблдора очень скоро после того как тот упал, либо спрыгнул, либо его столкнули. После Поттер свидетельствовал против Северуса Снейпа, на которого таит огромную злобу. Но всё ли так, как кажется? Решать магическому сообществу — по прочтении моей книги.
На этой интригующей ноте я распрощалась. Вне всякого сомнения Скитер начертала бестселлер, который разойдётся во мгновение ока. А легиону обожателей Дамблдора остаётся лишь дрожать в предвкушении правды насчёт их героя, которая скоро всплывёт».
Гарри дочитал статью до конца, но не отрывал невидящего взгляда от страницы. Отвращение и ярость всколыхнулись в нём подобно рвоте; он скомкал газету и со всей силы швырнул её об стену, где она нашла приют в куче мусора, рассыпанного вокруг переполненной корзины.
Он слепо заметался по комнате, выдвигая пустые ящики и хватаясь за книги лишь чтобы положить их на прежнее место и едва осознавая, что делает, а в голове у него в беспорядке отдавались фразы из интервью с Ритой Скитер: «Отношениям Поттера с Дамблдором я посвятила целую главу… Их можно назвать безумными, даже зловещими… В юности он сам проявлял интерес к тёмным искусствам… У меня есть доступ к источнику, за который большинство журналистов отдадут свои волшебные палочки…»
- Ложь! – вскричал Гарри и заметил в окно ближайшего соседа, который прекратил заводить газонокосилку и нервно взглянул вверх.
Гарри плюхнулся на кровать. Осколок зеркала отлетел от него; он подобрал его и принялся вертеть в руках, всё думая и думая о Дамблдоре и лжи, с помощью которой Рита Скитер развенчала его…
Ярко-синяя вспышка. Гарри застыл, и его порезанный палец опять скользнул по острому краю зеркала. Должно быть, игра воображения. Он обернулся через плечо, но увидел лишь стену, окрашенную в тошнотворный персиковый цвет по выбору тёти Петунии – там не было ничего синего, что могло бы отразиться в зеркале. Он снова всмотрелся в осколок зеркала, но увидел лишь отражение своего собственного ярко-зелёного глаза.
Игра воображения – другого объяснения нет; вообразил, потому что думал об умершем директоре. Несомненно лишь одно – ярко-синие глаза Дамблдора никогда больше не взглянут на него снова.