С ароматом сирени...

Ирина Дыгас
                С АРОМАТОМ СИРЕНИ…
                .                Сны – иная реальность?

    Марина грустила.

    Что-то в последнее время не могла справиться с настроением. Все признаки сильнейшей депрессии налицо: плохой сон, потеря аппетита, подавленность и ощущение собственной ничтожности и несостоятельности. Медиком, тем паче психологом, не нужно быть, чтобы почувствовать разлад.

    Тяжело вздохнула, посмотрела на ночное небо – редкие облачка, скрывающие ненадолго почти полную луну; ветра нет, небольшая влажность, от которой становилось неуютно спине и плечам. Застегнув вязаный жакет до верха, повязала платок по-бабьи: вокруг шеи. Стало теплее.

    Посидев на лавке ещё пару минут, встала, решив пройтись – сна ни в одном глазу всё равно.

    Выйдя за калитку, направилась по асфальтированной дороге налево, повернув в сторону коттеджного посёлка с оптимистичным названием «Весёлая слобода».

    Хмыкнула, скривив губы:

    – Как же, «весёлая». Давно смеха тут не видится и не слышится – дети выросли и уехали, мужики спились ещё в девяностых-двухтысячных, остались престарелые бабы да старухи-вдовы. «Весёлая», ага…

    Отвлекла от разговора с собой кошка Варька – тиранулась о ноги, напугав до сердечной боли!

    – Стервоза! Что б тебя… Муркнула хотя бы, что ли…

    Отдышавшись, склонилась, погладила виновато застывшую мурлыку по шелковистой спинке с тихим «прости дуру», помирилась – дала пободаться с кулаком, выпрямилась.

    – Пошли вдвоём, кисуля. И мне не так скучно будет гу…

    Не договорила, оборвала слово на половине, замерла, даже перестала дышать – что-то сильно поразило. Или напугало? Нет, скорее, ошарашило. Аромат. Сильный запах сирени. Белой сирени. Удивлённо выдохнула, втянула воздух осторожно, порциями, чтобы убедиться.

    «Да, права. Белая сирень. Откуда? Июль к концу, отцвели даже поздние сорта. Духи? Так никого вокруг – заполночь уж. Загадка, – поискала глазами кошку – исчезла. – Да что твориться, ёпрст?»

    Крутанулась и… обалдела до раскрытого рта: незнакомая женщина средних лет за спиной. Как подошла настолько беззвучно, не могла понять. Отступила невольно пару шагов, отметила, что незнакомке лет пятьдесят, высокая, худая, в простом летнем платье, с платочком на голове.

    Что удивило? Лишь то, что слишком легко одета для такой прохладной ночи.

    – Доброй ночи, сударыня. Не озябнете? – ничего иного в голову не пришло, брякнула, не думая.

    Гостья покачала головой, подняла выше лицо, будто показывая в свете луны черты подробнее.

    Если б ни один факт из жизни Марины – сошла бы на месте с ума! Не лицо было – погребальная маска: белое, с мёртвыми глазами, тонким почерневшим ртом. Приведение. Но именно этот «факт» и спас немолодую женщину – потомственный медиум. Всё знакомо. Не впервой.

    Сглотнув гулко, собралась с силами и спокойно заговорила:

    – Какие приятные духи у Вас, милая. Что это? «Сирень»? – дождавшись молчаливого кивка головы визитёрши, через силу улыбнулась. – И я люблю её аромат. Насажала вокруг дома полосу целую, уж в овраг спускается, небольшая рощица будет… – пнула себя мысленно, заставив прекратить пустую болтовню. – Я могу чем-то помочь?

    Призрак кивнул, с грустью посмотрел вдаль налево – кладбище в полутора километрах. Вновь посмотрел на Марину: долго, сиротливо, потерянно.

    Она поняла.

    – Вас проводить туда или… в свет?

    На последнем слове голова незнакомки радостно склонилась, задержавшись, будто подтверждая выбор.

    Протяжно вздохнув, Марина решилась:

    – Идёмте со мной, сударыня. Я покажу Вам самый короткий путь…

    Обойдя гостью, пошла вперёд, не оглядываясь, краем глаза заметив, что кошка с ужасом следует за ними поодаль, ощетинилась вся, как тигрёнок, но не шипит, лишь глухо ворчит. Покачала головой, погрозила трусишке пальцем. Шла к дому быстро, следила за камешками под ногами – не хотелось подвернуть вновь, как прошлый год.


    Так и привела ночную визитёршу на участок.

    Подойдя к столбу, что находился в двух метрах от дорожки, невдалеке от ступеней дома, на полосе ленточной клумбы, постояла, беззвучно молясь, набираясь сил. Собравшись с духом, повернула голову за правое плечо, убедилась, что гостья находится по-прежнему рядом.

    – Мы на месте. Идите с миром, милая. Обойдите этот столб с правой стороны, за ним увидите дорожку. Когда подойдёте к краю обрыва, не бойтесь – смело шагайте дальше. Эта дорога только Вам откроется. С Богом. Прощайте.

    Отступив на шаг, левой рукой пригласила переступить бордюр.

    Гостья замешкалась, подняла грустное лицо к луне, будто прощаясь, поправила платок на голове и решилась: подойдя к Марине, посмотрела в лицо, прошептала едва слышно: «Спасибо. Целовальникова я, Аглая. Присмотри, Богом молю». Лишь сказав это, смогла перешагнуть бордюр, пройти пару метров до столба и… Пропала бесследно.

    Нервно откашлявшись, Марина поняла, что эти пару минут не дышала. Постучала себя по груди кулаком, заставляя сердце вернуться к нормальному ритму, несколько раз вдохнула-выдохнула, бездумно продолжая стоять на границе миров.

    Она, граница эта, открылась внезапно, после одного яркого и счастливого сна…


    Была поздняя весна, природа бушевала, цвела, пахнула, зеленела и жужжала сонмом насекомых днём и ночью – праздник жизни в разгаре.

    Юная Марина летала на крыльях первой любви, сияла улыбкой до ушей, укоротила платьица и юбчонки до экстремального мини, обливала себя флаконами духов «Белая сирень» и «Сирень» – разнились ароматами.

    Мать ругалась – «ошалела девка наша», отец воротил нос – «как в паршивой парикмахерской воняешь», а Маринка лишь хохотала звоночком. Отмахивалась и от мудрого замечания пожилой соседки: «Много смеёшься сейчас – позже плакать придётся ещё больше».

    Подружка Иринка забегала часто; развлекались, шалили вместе, мастерили обновки из обрезков ткани, нехитрые вещицы из бисера – девчачьи дела, одним словом.

    Однажды услышала Маринка зов Иринкин со двора, от ступеней, поспешила навстречу. Вышла – никого.

    – Эй, Иринка, ты где?

    – Я здесь! – звук был приглушённый, идущий откуда-то снизу, будто из оврага. – Иди сюда!

    Маринка сбежала со ступенек дома резво, кинулась к краю оврага, возле которого и стоял их коттедж, задержалась у старых лип, что росли над самым обрывом, заглянула в овраг и… потеряла дар речи. На месте неглубокого овражка…

    Что же это было?

    Будто дом и обрыв поднялись на полкилометра, как каньон, а далеко внизу раскинулась бескрайняя зелёная равнина с невысокими холмами и змеистыми речками. И что самое удивительное – не было страшно смотреть туда. Напротив – долина манила, оттуда и слышался голос подруги.

    Вскоре и она сама показалась с охапкой алых гладиолусов в руках – парила птицей.

    – Ну же!.. Шагай смело! Полетели!..

    И полетела вниз, роняя любимые цветы!

    Маринка оттолкнулась и стала лёгкой, как пёрышко. Летела, не ощущая тела и груза жизни, будто всегда была пернатой, словно попала, наконец-то, в свой родной мир.

    Он был другим: ярким, с насыщенными красками растений, которых не знала, с необыкновенно красивыми цветами и травами, что были по несколько метров в высоту!

    Потому леталось так хорошо – касалась руками и босыми ногами верхушек растений, срывала на лету цветки, припадала носом, пьянея от наслаждения и небывалой пустоты внутри.

    «Так вот почему птицы так высоко летают – они из воздуха!» – восторженно подумала, видя вдалеке парящую Иринку.

    – Догоню! Держись…

    Ни догнать, ни полетать вдоволь не получилось: когда «заходила» на второй круг, чья-то сильная рука вдруг схватила за ногу и резко забросила обратно на гору, к дому. Только и мелькнули видением бескрайние луга, гигантские деревья, речки и небывало высокие травы.

    …Очнулась на краю оврага, стоя на четвереньках. Голову поднять почему-то не смела, будто кто-то или что-то стояло над ней.

    – Ты увидела то, что смертному не положено. Забыть не сможешь – не та порода. Теперь жди гостей. Встречай, успокаивай, корми, провожай в свет. Пришла твоя пора. Сама туда дорогу не ищи – накажу. Будь сильной, дочка…

    Кто говорил таким тёплым мужским голосом, не знала – не посмела поднять голову, даже не раскрывала глаз – зажмурилась. Когда договорил, ещё несколько минут выждала, лишь тогда вскинула голову и… проснулась.

    Это был лишь сон. Но он оказался «ключом», что открыл дверь в портал для умерших.


    Придя в себя, с грустью вспомнила подробности видения, едва сдержала слёзы:

    – Как сразу не сообразила-то? Подросток… Да мне сороковник давно! Бабка уже! И дом в детстве был не здесь и не такой… И Иринка… Умерла, не дожив до четырнадцати – белокровие съело. Она почему-то появилась здесь через столько лет… Ангел, значит. Нашла, отперла дверь, а меня привратником оставила. Что ж, родная… рада была повидать тебя. Так скучала… Подружка моя единственная…

    Стенала долго, вспомнив горе тех дней, ужас одноклассников, потрясающе красивый гроб, обитый розовым атласом, и платье невесты на вытянувшейся и резко повзрослевшей вчерашней семикласснице. А ещё новая германская кукла в кринолине в ногах покойницы. «Хотела такую при жизни – хоть теперь поиграет». Глупость несусветная. Так с нею и похоронили.

    Вот с того наваждения стала Марина проводником. Как оказалось – потомственным.

    Мать лишь после этого сна, что рассказала дочь, и раскололась – бабка была «белой» ведуньей.

    В Марине только к сорока годам открылся этот «дар», но не лечить молитвами и травами, а быть привратником-проводником.

    С того дня сны стали пророческими, открылся писательский талант, стала тонко чувствовать эфир, разбираться в людской психологии.

    Приняла «подарочек» смиренно – от такого не отказываются, понимала, хоть и была атеисткой до мозга костей.


    На кладбище выбрались с мужем на Покров – не удавалось раньше.

    Когда подошли к могилам родных, рты оба раскрыли: слева, заросшая и заброшенная, могила была её – Целовальниковой!

    – Как раньше не замечали? – вытаращилась ошалело на мужа.

    – Отгадка одна: раньше за могилой кто-то ухаживал. Ты ж чаще на городском бываешь, у тётки с дядькой, а я здесь не осматривался особо.

    Подошёл, поправил покосившийся железный крест на соседней могилке, отёр рукавом рабочей куртки почти обесцвеченную табличку, прочитал:

    – «Целовальникова Аглая Серафимовна. 1912-1991. Скорбим, помним, любим». Надо же – на пять лет раньше моих родителей упокоилась. Не местная. Не помню таких… Хотя… есть в соседнем селе семья. Нет, была – уехали вроде они. Или ошибаюсь? Не важно. Теперь мы будем ухаживать. Не переживайте, Аглая, заберём Вас в нашу оградку. Скоро свою будем менять, на три места и расширим.

    – Сирень она любила очень.

    – Не выйдет. Видишь в головах новую аллею? Уже чётко видна – новые могилы появились. Нет, сирень тут не посадишь, она ж разрастается, мешать всем будет. Тут бы что-то компактное посадить…

    – Жасмин? Спирею? Они тоже разрастутся. Ёлку можно – ввысь идёт. Берёза тоже. А пока сними весь дёрн с холмика, только верх, чтобы бортики остались. Пойду, посмотрю, что у кого за оградки вылезло…

    Пока муж снимал «крышечку» с могильного холма, Марина на соседней аллее заприметила несколько больших комков с корешками.

    – Смотри! Повезло нам – камышовая лилия! Срезали кубами – бери и сажай. Отлично…

    Так и погрузили эти «кубики» в удобное «кашпо», коим невольно стала открытая сверху могила.

    – Мне показалось, или на углу с другой стороны кладбища я видел несколько ёлочек? Шишку детвора раскурочила? Пойду, гляну…

    Супруг вернулся вскоре с небольшим деревцем на лопате, осторожно пересадил в проходе между могилами отца и новообретённой родственницы. Полив саженцы, прошептал молитву, чем удивил супругу – не набожен в принципе. Оставила действо без замечания, и сама припомнив короткую «Отче наш». Муж хмыкнул, зыркнув через плечо, подхватил, завершил, размашисто перекрестился.

    – С богом, православные. Покойтесь с миром. Пусть земля вам будет пухом, наши родные и близкие.


    Ранним вечером сидели на прохладной веранде дома молча, вспоминая о своих упокоившихся, подняли беззвучно поминальную стопку, едва прикоснулись пальцами к погребальной, наполовину полной и накрытой чёрным хлебом.

    Церковная свеча рядом горела ровно, сильно, без копоти и брызг – хороший знак.

    Хотя ветерок и был ощутим, на стол не посмел залететь – тоже чудо. Стояла непривычная тишина, даже птицы не перекликались в вечернем сумраке.

    В какой-то момент вновь сильно пахнуло сиренью!..

    Марина в панике вскинула голову, сквозь заросли девичьего винограда невольно посмотрела на столб, но запах пропал тут же, словно невидимая гостья застыдилась опять тревожить хозяев дома над обрывом.

    Аромат исчез, ожил сад, на свет свечи стали залетать ночные мотыльки и мошкара.

    Оставив стопку с хлебом и свечу на столе, а так же нехитрое угощение иным «гостям», супруги ушли в дом.

    Большой и маетный день заканчивался мирной картиной: полной луной, запоздалыми криками и смехом заезжей молодёжи – танцульки в клубе, клёкотом перепелов с их «спать-пора» и весёлым бормотанием коростели с «кри-кря» где-то за технической базой.

    Их размеренная перекличка успокаивала и настраивала на сон, на который так уповала уставшая до предела хозяйка дома над оврагом – долгожданный сон и покой. Большего не желала. Пока. Знала: впереди будет ещё немало «визитёров». Спасибо, что большинство их визитов совпадает с моментом, когда она крепко засыпает. Вот тогда её второе «я» заступает на работу: встречать, выслушивать, кормить, провожать и махать рукой на прощание до последнего момента, когда «гости» скрываются за поворотом у столба на границе миров.

                Июнь 2021 г.

                Рисунок из Интернета.