Сергей Стукалов – русский поэт, прозаик. Пробовал себя в прозе, искал. Не всё высказывалось в стихах. Но стихи – это главное. Публиковался в сборниках, альманахах. Автор книги стихов «Выезд», Баку, 2005. Последние несколько десятилетий проживал в Баку.
10.Х.1963 – конец апреля 2021.
Часть 1-я.
И ничего больше не будет. Не придёт на встречу с опозданием часа на полтора, не будет собирать, перетаскивать как муравей какие-то непонятные камни на диком пляже, в то время как я лежу почти бездвижный и созерцательный, не будет выглядеть как предпоследний бомж. Что в одежде, что почти без одежды. У него и трусы были той же масти: дырявые, в пятнах. Я ему предложил однажды свои шорты. У меня их двое было: в одних купался, другие на тростнике сохли. Нормальные шорты, «Адидас», серые с чёрным и три полоски, с карманами, шнурком для затягивания (и на его гурченковской талии затянулись бы), - Сергей их отверг. Сказал, что этот цвет ему не подходит. Колор не тот. Но во всём этом, неповторимом, в его одежде, движениях всегда сквозила какая-то грация. Независимо от рванья.
Стукалов. Вот он. Подходит. Грязная плащевая или джинсовая шляпка с узкими, опущенными на чёрные глаза полями. Замызганная жилетка с сеткой для вентиляции. Это когда тепло. Тонкие, почти чёрные, слипающиеся длинноватые волосы. Может, иногда и мыл. Но не факт. Смуглый. Как индус. Последнее время он отпустил жидкую бородку в стиле Хо Ши Мина. Узкие, худые плечи, тонкая шея. Примерно так, как у одного из бурлаков на картине Репина, который как бы пытается скинуть лямку с плеча. Бурлак? - На Каспии. Лямки, рюкзачок за плечами. Очень нужный рюкзачок. В нём можно было что-то принести (в открытой бутылке лимонад, водку, пустой кулёк) или, наоборот, отнести. В норку. Кутабы, люля, хингали. Пару пирожков, оставшихся от хождения к морю. Оставшееся от посиделок вино. К концу посиделок я уже сам смотрел, чтобы что-то осталось ему взять домой: там же ещё будут проживать Стукалов и мама. Голос у Серёжи был высокий. Как у Бурляева в «Андрее Рублёве».
Я ему намекал, что в секонде можно купить что-то подходящее, почти новое, и по доступной для него цене. Он это знал, иногда покупал, иногда кто-нибудь его чем-то снабжал, но все вещи через некоторое время приходили в предпоследнее состояние, но он всё равно в них ходил. Предпоследний, предпоследнее?.. – Где-то на пределе. На него сразу обращали внимание на улице, в автобусе. Потрёпанная вещь в себе с острыми спрятанными глазами. На пляже было уже поздно обращать. Там все уже занимались своими делами и старались, по возможности, друг друга не касаться. Это на диком пляже. Ты и море. Ты и песок. Ты для моря. Ты для песка. Для тебя море. Для тебя песок. Камень для тебя вместо подушки.
Смотрели заодно и на меня, тихо недоумевая. Я всё-таки был поприличнее. И он был приличнее, чем последний бомж: у Стукалова был дом. Серёжа был с определённым местом жительства. (Он мне говорил, что ему надо бы зваться Александром, ему очень нравилось это имя, что он сильно жалеет, но уже ничего не переделаешь, так что будем говорить «Серёжа». Меня он звал Эдуардыч, Спокойный богатырь (вначале), последнее время перешёл на моё детское и молодое – Юра.)
От встреч с опозданием Стукалова я тихо вылечился. Просто стал его ждать не на углу или у остановки, а в кабаке, который намеревались посетить, или лёжа раздетым у моря, только поглядывая иногда в ту сторону, откуда должен был появиться Стукалов. Уже почти без тихих и, разумеется, интеллигентных моих укоров. Спокойно. Серёжа всё никак не мог рассчитать дорогу. Дорога от Сураханов до Биби-Эйбата и впрямь была неблизкая. С несколькими пересадками. С одного конца большого города на другой. Но Серёжа ехал. Провести со мной у моря несколько часов. Потаскать камни. Он сразу начинал этот процесс. Что-то прилаживал, устраивал, приговаривал. Помочить тело в волнах. Он не плавал. Только приседал. Говорил, что так пока хватит. Покурить. Постоять-полежать на горячем песке. Перехватить пару пирожков. Запить чаем. Сказать несколько слов. Посмотреть на уходящее солнце. Одеться. И обратно. В гору. Там мечеть, автобус, иногда такси, когда у меня настроение. Потом дорога: 20-й, Баилов, Азнефть. Потом расставание. Мне – наверх, к Баксовету, по Губернаторскому саду, ему дальше, до вокзала. На пересадку в Сураханы. До свиданья! Созвонимся! Пока!
Вначале была квартира в двух- или трёхэтажном доме сталинских времён в старом пригороде Баку, называемом посёлком Кирова (сейчас уже не Кирова, но я не помню как, да это и неважно для вас). На первом этаже. Их было тогда ещё трое: нездоровая бабка под девяносто, всё время лежащая на несменяемой постели, мать и Стукалов. В комнатах от бабки, от постели стоял очень специфический настоявшийся запах. Значит, мать не убирала, не мыла, а Стукалов не помогал. Я это, молча, осудил в первый раз, но пошли дальше. Не судите да не судимы будете. Пахло даже из системного блока компьютера. Засосал. Я его взял однажды с собой на несколько дней для наладки. И у меня этим запахло.
В первый свой к ним приезд я купил у них в магазине сыра, копчёной колбасы, хлеба, вина, фанты. Что ещё? Я вначале отнёсся к знакомству как обычному. Познакомились – значит, надо сесть за стол, поговорить, запивая вином и заедая колбасой с сыром. Но, когда, наконец, по моей второй подсказке, сели, колбасы на столе не оказалось. Забыли. Что-нибудь пожевать из мяса, конечно, хотелось, несмотря на запахи, но можно и без колбасы. Где-то она нужнее. Пошли дальше. Надо было сделать поправку. Знакомство становилось необычным, если от тебя спрятали колбасу, купленную тобой.
Не стараюсь что-то живописать для привлечения вашего внимания (запахи, одежда, прочее), я просто пытаюсь сделать так, чтобы вы представили этого очень необычного человека не с одной стороны. Талантливого. Много знающего. В несколько раз больше, чем я.
Это выяснялось за столом в кабаке. И не в разговоре со мной. С нами часто сидел мой старинный знакомый по геофизике – Красюков Владимир. Из геофизики я ушёл ещё в 94-м. Красюков ушёл сразу на пенсию, после 2010-го. Последнее время он занимался уже не совсем геофизикой, а сидел по две недели на острове в море и следил за аппаратурой, которая делает геодезическую привязку для геофизических судов, рыщущих по морю в поисках нефтяного или газового месторождения. Но сказал же мне Городницкий, автор «Перекатов», «Атлантов», «Над Канадой», многого чего ещё: «Бывших геофизиков не бывает»! Поэтому мы с Володей в положенное время вспоминали про День геолога в первое воскресение апреля.
Александр Моисеевич приезжает летом к нам в тёплый Баку на ежегодный фестиваль авторской песни, он его руководитель, а мной был случайно встречен в нашем театре Русской драмы. Они искали возможное помещение под фестиваль, сейчас он проходит в небольшом хорошеньком Театре песни имени Рашида Бейбутова. И там бывает тесновато. Стареющие любители песни заполняют все места. Серёжа на фестиваль ходил. Ходил регулярно, в отличие от меня. Я его там встречал, когда нерегулярно появлялся. Он был там сам по себе. Ходил по рядам, с кем-то здоровался, разговаривал. Как твой кот, встретивший вдруг тебя на улице. Он отдельно, я был отдельно. Сидел, где сидел.
Так вот, сидя за почти чистым столом в кабаке перед большой общей тарелкой с вываленными на неё дымящимися хингалями с хвостиками, после некоторых лирических воспоминаний о геофизике и наших общих историях в экспедициях или дома, в институте, Стукалов с Красюковым переходили на споры-разговоры с темами, которыми я не владел, чтобы что-то вставлять. Я снисходительно-восхитительно слушал. Техника, машины, оружие, самолёты. Зачем, для чего так много знать из ненужных областей?! Я этого не постигал, хотя и чуть завидовал. Уж не знаю, «Знание – сила» что ли на них так подействовала?! Но журнал был давно, а они и современные модели-марки могли обсудить. Вот! Оказывается, журнал и сейчас есть! Посмотрел в нете. Но лично для меня он лет 40 как пропал. Тираж сейчас 4500. Вряд ли до Баку доходит. В 67-м был 700 тысяч. Не знаю, откуда они эти знания черпали. Не знаю. Не во сне же! Один работает, на острове сидит, на отдыхе жене по дому помогает, другой охотится за хлебом насущным, копейки, рубли считает, стихи-рассказы активно пишет, переписывается. У него куча знакомых была. На стихире, на прозе. У Красюкова и Стукалова, выходит, было много времени, о котором мы ничего не знаем. Дневного, ночного, одинокого? Одинокое время.
Стукалов был даже какое-то время, давно, членом команды игры «Что? Где? Когда?». Я об этом случайно услышал от своей жены, когда его уже вспоминала на фейсбуке одна женщина, откуда-то узнавшая, что его уже нет. Тепло вспоминала. Сам я не ходок на фейсбук.
На всех полочках шкафа квартиры Стукаловых, на столе, лежали, стояли подобранные Серёжей на улицах пишущие (или непишущие?) ручки, ножницы, другая мелочь. Ими было заставлено почти всё. Я не знаю: могли ли они ещё на что-то сгодиться, когда Серёжа мог бы всё это использовать. Но Серёжа знал. Нужны. Он даже мне пару железных ножниц принёс, услышав, что у нас затупились. Подобранные вещицы исчислялись десятками. Серёжа шёл по улице и иногда быстро нагибался, если что-то, лежащее на асфальте, привлекло его внимание. А привлекало его многое. И разное. Это когда мы только познакомились. Примерно в 2003-м. Потом, в конце, если шли вместе, мы уже без нагибаний продвигались к пляжу или хингальной. Вот на пляже Стукалов отрывался. Камни, поржавевший ножик, о нём у него даже появились рассказ и фото: http://proza.ru/2016/10/12/1423 - «MORской ножик». А автор – Просто Алекс Вовыч (хоть на прозе он стал Алексом – Александром). Ещё есть там же «MORская вешалка» - http://proza.ru/2016/08/17/95, «Zемной ножик» - http://proza.ru/2017/04/13/214 ....
Последний рассказ у него на странице датирован 23.04.2021 - http://proza.ru/2021/04/23/130 - «Не моё. Давай поменяемся». С пометкой: Скопировано с публикации в Мой мире. Автор проставлено – Алекс Вовыч. Написано совершенно другим языком. Сегодня, 30-го мая 2021-го года, я прочитал его впервые. Как прекрасная сказка. О девочке с одним только папой и мальчике с одной только мамой. Они потом соединились. В конце. И я немножко сомневался, что вещь написана Стукаловым. Он написал: «Не моё», - но это меня не успокаивало. Вдруг такое название? Ведь мама для девочки была НЕ МОЯ, а папа для мальчика был НЕ МОЙ. Хотел выяснить. Вера Июньская (автор на стихире и прозе) помогла: просто дала поиск по отрывку из текста, до чего я не смог догадаться, а в Мой мир не хотел заходить. С регистрацией. Оказалось, что автор – Татьяна Пахоменко, поместившая эту новеллу-сказку сразу на нескольких сайтах, в том числе, наверное, и на сайте «Мой мир». Вот несколько кусочков:
«"Мама. Мамочка!", - сказала девочка про себя. Две большие капли покатились по чумазым щекам. Она отодвинула в сторону палку и высунулась из кустов. Еще раз посмотрела на мальчика. Он стоял возле своей белокурой матери и откровенно скучал».
«Женщина была очень доброй на вид. Такой же, как ее мама. С большими синими глазами, в руках пакеты. И девочке вдруг до боли, до крика захотелось, чтобы ее мама появилась здесь. Из воздуха. Хотя бы на 2 минутки. Ей бы хватило, чтобы быстро обнять ее и сказать, что она так ее любит и скучает. Что ей невыносимо жить без нее».
«Мамы не было уже три года. Девочке было пять, когда она заболела. Она рассказывала маме стихи, расчесывала волосы, приносила липкие конфетки в ладошке. Гладила по волосам. А мама целовала ее ручки и все шептала:
- Солнышко мое милое. Как же ты будешь без меня, родная?»
«А мама мальчика смотрела на чумазую взъерошенную худенькую девочку с белокурыми короткими волосами, которая держала в руке палку. Просто мальчишки коров обижали, кидались в них. Она увидела с балкона и выбежала коров защищать. Потому что они были хорошие. Давали молоко. За что их камнями? Непорядок».
«У девочки были огромные синие глаза. Очень грустные. Не детские.
Мама мальчика улыбнулась и сделала к ней несколько шагов.
- Как тебя зовут? Хочешь булочку? Я недавно испекла, - произнесла она.
Девочка еще минуту посмотрела на нее и убежала.
- Мишка это. Дикая. Бандитка. Не обращайте на нее внимания! - в унисон произнесли старушки со скамейки.
- Мишка? Но это же девочка! - прошептала женщина.
- Да ее Мишель зовут, мама. Я узнавал. Но все Мишкой кличут! - ответил ее сын.
- Надо же. Имя красивое. И девочка красивая. Только печальная такая, - покачала головой его мама».
«А потом предложила вдруг:
- Давай поменяемся: ты мне - свою маму, я тебе - папу, хоть на день! Как же плохо, когда кого-то из них нету! - и плакала.
- Ты что? С ума сошла? - выдохнул мальчик.
И Миша убежала. Уже позже, во дворе он узнал, что мамы у девочки не было...
Руслан во время ужина все смотрел на свою маму. И представить не мог, чтобы было, если бы ее... тоже не стало. Он бы не смог без нее! Мама грела котлеты, накрывала на стол, ласково гладила его по волосам. И мальчик не отстранялся, как обычно. Он молчал. Думал. И вдруг так жаль ему стало эту девочку Мишу. Как она без мамы, бедняга.
- Мам... Тут такое дело. Мне с тобой поговорить надо, - решительно начал Руслан.
Миша его спасла. Помогла. А долги надо отдавать. На следующий день он подошел к девочке и сказал, что его мама ждет ее в субботу. В гости».
«Миша просияла. И повела его к папе. Тот из сбивчивого рассказа ничего толком не понял. Он занят часто был. А еще пытался изо всех сил сделать дочку счастливой. И сегодня она почти была такой. Конечно, ее друг может побыть с ним, почему нет?
Миша переступила порог квартиры Руслана. Если зажмуриться, а потом смотреть, прищурившись, то можно представить, что тетя Света, мама Руслана - это ее мама. Хоть на недолго. У них даже голоса похожи».
«И словно распахнулась дверь в те, прежние годы. На Мише было платье. И несколько заколок-бантиков в волосах. Никакая она не пацанка у него. А красивая девочка. Которая изо всех сил старалась выжить без мамы».
«Утром следующего дня он ей букет ромашек принес. Смущаясь, проговорил, что мама сказала: ромашка - символ семьи, любви и верности. И предложил пойти на пляж, купаться.
- А я люблю полевые цветочки! - разулыбалась Миша.
Через полгода поженились их родители. Вот так маленькая девочка Миша нашла себе маму, а мальчику Руслану - папу….».
Конец сказки Татьяны Пахоменко.
Мальчику Руслану из сказки 10 лет. Алексу Стукалову из жизни – 57. У него всю жизнь не было папы. А недавно умерла мама. Она очень-очень давно не грела ему котлеты. Грели чужие люди. Да и котлеты ли они грели? Но в том невозвратном детстве-отрочестве….
Предпоследний рассказ, написанный самим Стукаловым, датирован 06.04.2020 - годом ранее. Название: «Чёрно-зелёная сумка или как я приходил в себя». http://proza.ru/2020/04/06/644.
Кто хочет без меня представить этого человека, его дни может почитать этот суровый текст, написанный человеком об умершей матери и себе, которого жизнь не часто радовала (там есть упоминание обо мне. Без меня совсем не получается). И всё же в любой жизни можно найти радости! И Стукалов их находил, и как ребёнок радовался! Маленькие, ржавые, чёрно-зелёные!
Можете сравнить мои слова о поэте Стукалове с тем, как он сам на себя и других смотрит. К стыду своему, я прочёл рассказ только что (02.06.2021), так что что-либо заимствовать из него для портрета Сергея не мог, так как начал писать ранее. На рассказ есть один отклик - Веры Июньской от 28.07.2020, а ответ на отклик Сергея – 24.04.2021!! За несколько дней до гибели. А, может, и не несколько…. Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях… Мы нутром вдруг неосознанно чуем, что пришла пора порыться, почитать, вспомнить, что-то сделать-доделать, поговорить, с кем больше не придётся.
Если был оголённый провод, то правильнее говорить – гибели. Сам он совсем не собирался. Хотя представлять его лет через десять, более немощного, одного, с болячками, отсутствием постоянного присмотра мне было больно. Как уже видите, моего усердного внимания, изо дня в день, к нему не было. Были короткие встречи. Вспомоществования. Иногда творческие разговоры. Но редко. Встречи больше проходили на бытовом уровне. Море, песок, стакан. Подозреваю, что у многих людей, близких каким-то боком к творчеству, встречи проходят так же, если это не производственные совещания. Я на десять с лишним лет старше Стукалова, быть его постоянной нянькой я не мог, не хотел. Что мог, то смог.
Конец 1-й части.