Апостолы Русской Свободы.
ВОССТАНИЕ НА СЕНАТСКОЙ ПЛОЩАДИ
(НАЧАЛО)
Понедельник, 14 декабря 1825 года. Погода стояла морозная, но тихая и безветренная. Небо серело предрассветным мраком и было в тучах.
На площадь перед Сенатом, прямо к памятнику Петру Великому Фальконе, в молчании, походной колонной, лишь звеня амуницией, подошёл гвардейский Московский полк. В утренней тишине прозвучали команды офицеров, повторенные капралами, и полк, охватив памятник первому императору России, с четырёх сторон встал квадратом, в каре. Ружья, по команде «К ноге», с глухим стуком опустились. Строй замер. Лишь в свете фонарей поблескивали острые жала примкнутых штыков. Знамя полка поднято. Уже светало.
К месту построения вскоре прибыл лейб-гренадерский полк, встав рядом.
На площадь с ближних улиц стал подходить любопытный народ, который вскоре заполонил всё свободное пространство от выходов с улиц и почти до боевого построения.
К солдатам, мрачно стоящим в боевом каре, подошёл господин в котелке и пальто штатского фасона. Приподняв котелок, он поприветствовал стоявших и спросил у ближайшего к нему немолодого усача-гренадера:
- Любезный! Скажите на милость, а кому вы тут присягнуть желаете?! -
Последовала непродолжительная пауза, после чего усач, смерив взглядом вопрошавшего, глухо, но чётко ответил сиплым баском:
- Константину. -
Потом, помолчав немного, резко добавил:
- Не хотим Николая… Мы испытали его! -А затем вдруг перехватил ружьё наперевес и наставил штыком на любопытного:
- А ну, пошёл отсель, в бога душу твою матушку, не то враз вот этим штыком тебя попотчую! -
И статский, в испуге отшатнувшись, не замедлил отойти прочь.
- Так его, барина, ребятушки! -закричали из толпы народа. -Неча смущения тута пущать! Спрашивает он ишо, быдто сам не знает! –
Солдат, отогнав любопытного, вновь опустил ружьё к ноге и встал смирно, зябко поёживаясь. Воздух был влажным и холодным.
А тем временем народ, чиновники и прочие так и валили на площадь перед Сенатом. Из уст в уста передавалось, что Константин отказался от присяги, а там, на Сенатской, уже собраны народ и войска, дабы присягнуть Николаю Павловичу.
Извозчиков нанять было просто невозможно. Все прилегающие улицы быстро заполнялись народом. Многие так и пёрли туда просто из праздного любопытства.
Напротив Зимнего дворца, ближе к арке Главного штаба, также построены были солдаты Преображенского полка. Здесь было множество свитских и офицеров.
Среди прочих выделялся Николай Романов. Он не стоял на месте. То и дело прохаживался между рядами солдат и свиты. Держался он прямо, точно палку проглотил. На лице отсутствовало всяческое выражение, но оно было смертельно бледным.
Когда он дождался построения преображенцев, то сел на лошадь и медленно тронулся в сторону Адмиралтейства. Свита нерешительно двинулась следом.
Доехав до середины Адмиралтейской площади, напротив шпиля Адмиралтейства, Николай остановил коня и решил обратиться к народу. Голос его звучал глухо, был неровен, да и сам он казался крайне подавленным.
- Ну, братцы, - сказал новоявленный император, - я на всё готов: кто прав перед совестью и Богом, тому бояться нечего…-
- О чём он?! - переговаривались в толпе людей – Чего сказал-то? –
Все были в смятении от сих слов.
В этот момент со стороны Сенатской послышался ружейный залп. Все мгновенно оживились. Звучали слова «Бунт». Все задвигались в разные стороны и громко переговаривались: «Мол, войско не желает Николая. Они за Константина…»
Люди находились в откровенном смятении. Николай ещё больше побледнел и нахмурился, напряжённо о чём-то раздумывая. Затем, постаравшись казаться твёрдым, подозвал ближайшего к себе генерала и приказал узнать, кто там стреляет и почему.
Получив распоряжение, свитский генерал поворотил коня и стороной двинулся к Сенату, стараясь держаться края площади.
Николай громким, дребезжащим голосом крикнул ему вослед:
- Ваше превосходительство! Извольте не крутить, а ехать прямо туда. Да поскорее! -
Генерал даже не оборотился, лишь дав коню шпоры, скрылся за углом. Там, куда он направился, вновь раздались выстрелы.
Свита придворных засуетилась, зашушукалась. Некоторые, ловя на себе взгляд императора, тщались криво улыбаться, изо всех делая вид, будто спокойны, но сие плохо у них получалось. Было видно, что они не знают, как поступить, дабы угодить царю, и в то же время размышляли: а вдруг всё переменится, тогда стоит ли ему улыбаться…
А Николай попытался вновь воззвать к народу:
- Люди! Идите по домам, не стойте здесь. Ничего тут особенного не происходит. Ступайте! Вам же безопаснее будет! –
Но ни один человек даже не двинулся с места, они желали видеть, чем же всё закончится.
Со стороны Сенатской вдруг с новой силой прозвучал ряд ружейных залпов. И тогда народ подался прочь, подальше от нового государя, как от прокажённого.
Некоторые, когда пальба поутихла, воротились вновь поглазеть на нового царя. А Николай, весьма мрачный, продолжал делать вид, что спокоен. Однако, сие у него получалось весьма плохо, даже отвратительно. Несколько раз он пытался приободрить стоящих ближе к нему, призывно крича:
- Ура императору! –
Но народ молчал, а свитские хотя и вскрикивали, но весьма жиденько.
Вскоре стало известно, что того генерала, коего направил государь, с площади перед Сенатом изгнали, под свист и улюлюканье народа.
Тогда был послан, для усмирения людей и войск, митрополит Серафим со своей челядью. Но его карета, доехав до угла забора Исаакиевской церкви, встала. Возница наотрез отказался ехать далее. Серафим вылез и в своей ризе поплёлся к войскам.
Но он даже не смог приблизиться, увидев, что к стоявшим в каре войскам подходят новые силы, и встал с церковниками, как вкопанный. А из толпы народа послышались насмешки, свист и хохот в его адрес. Даже были и хулительные крики. Тогда он круто развернулся и рысью бросился за забор, где и укрылся. Так и пришлось ему воротиться к Николаю ни с чем.
Ещё ранним утром того же дня, делегация к Сенату в составе Рылеева и Пущина направилась за князем Трубецким, коего накануне избрали диктатором. Но дело было в том, что ещё раньше Сенат уже принёс присягу Николаю. И наша делегация запоздала. Сенаторов уже на месте не оказалось, так как они, присягнув, разошлись.
Что делать им далее, вконец растерявшиеся делегаты, пока не ведали.
Таким образом, собирание войск вкруг памятника Петру теперь казалось напрасным делом. Необходимо срочно было менять планы. Теперь требовалось решить, что сделать ранее:
захватить Петропавловскую крепость и уже оттуда, под защитой пушек и цитадели, выдвинуть свои требования, либо захватывать Зимний дворец и арестовать всю императорскую фамилию?
Посему, повидавшись с Трубецким, Пущин и Рылеев приняли новое решение и вернулись на площадь.
Там царила нервозная обстановка. Она требовала не морозить войска, стоящие в каре, а действовать решительно, усиливая давление на власть.
В это время «диктатор» Трубецкой сидел в канцелярии Главного штаба, яростно кусая губы. Он неоднократно, весь охваченный сомнениями, выходил на улицу, где тайком, из-за угла, поглядывал на площадь с восставшими. После чего вновь возвращался в канцелярию. Очевидно, что так может вести себя только трус и подлец! Рылеев как человек не военный и не способный принять решение по руководству войсками, неоднократно бросался на его розыски. В это время прочие полагали, что диктатор занят сей момент чем-то важным и неотложным, иначе как понимать его отсутствие в их рядах?!
Но Трубецкой на поверку оказался малодушным, трусом, подлецом и предателем не только своих товарищей, но и всего дела революции. Это и сыграло немаловажную роль впоследствии и вылилось в поражение восстания. Так что Николаю нужно было не ссылать его в Сибирь, а сполна наградить за бездействие.
А в то самое время войска революционеров просто простаивали. Ружья солдат отчего-то постреливали периодически сами собой.
Получив приказ, конногвардейцы предприняли несколько атак. Но против своих действовали вяло и крайне нерешительно. И все атаки были легко отбиты обороняющимися, использовавшими штыки и беглый огонь. Кроме того, восставшие, между делом, разоружили полицию. В этом им активно помог гражданский люд, который буквально запрудил всё свободное пространство по периметру.
Родной брат Александра Пушкина Лев даже взял отобранный народом у жандарма палаш и присоединился к восставшим.
Исаакиевский собор тогда лишь строился, был весь в лесах и огорожен забором. Там же находились и временные жилища строителей. И вот оттуда-то в свиту Николая частенько швыряли палки, поленья и камни.
Так что простой народ всей душой был на стороне восставших, ожидая каких-либо решительных действий со стороны оных, кои не следовали. Люд состоял из рабочих, мужиков, служащих, учащихся, кадетов и подмастерьев.
И этот народ образовывал двойное кольцо вкруг войска нового императора. Первое кольцо состояло из пришедших спозаранку, а второе, из припоздавших зевак и сочувствующих восставшим.
Наконец Николай сам, а может, и подсказал кто из военных, осознал нависшую опасность от такой блокады, составлявшей около 150 тысяч человек. И он приказал подготовить экипажи, дабы увезти из этого окружения царскую семью. Император был напуган солидарностью простого люда с возмущёнными против него войсками. Впоследствии он скажет своему брату Михаилу:
- Самое удивительное в этой истории – это то, что нас с тобой просто не пристрелили! –
Тогда-то и последовало указание послать на переговоры сначала митрополита, а затем и авторитетного генерала, героя войны графа Милорадовича.
К тому моменту на площадь перед Сенатом уже подошли и заняли позицию «к обороне» следующие революционные части:
- Московский полк под командой братьев Бестужевых;
- 1-й отряд лейб-гренадерского полка под командованием Сутгофа;
- Гвардейский морской экипаж, коим руководил капитан-лейтенант Николай Бестужев (старший брат двух предыдущих), а также лейтенант Арбузов;
- прочие солдаты лейб-гренадерского полка под командой поручика Панова.
Стоящие первыми в каре московцы радостными криками приветствовали подходившие подкрепления, офицеры обнялись. Лица у всех хотя и были напряжёнными, но так и светились счастьем. Воистину то был светлый миг! Самодержавие в России шаталось. Но пока не рушилось.
По причине прежнего отсутствия без видимых причин князя Трубецкого был наскоро выбран новый руководитель восставших. Им стал князь Оболенский, возглавивший штаб восстания.
Итак, Николай решил попытаться уговорить восставшие воинские подразделения разойтись по казармам при помощи весьма серьёзного козыря – авторитетного боевого генерала Милорадовича Михаила Андреевича.
Да и кому, как не ему было в силах сделать это?! 54-летний красавец-генерал, с крупным носом, в ярком мундире, герой наполеоновских войн!
По натуре он был бесстрашен, любил и берёг солдат, да и те отвечали ему взаимностью. Ко всему прочему, был дружен со многими декабристами, мечтал об отмене крепостного права. С 1818 года служил генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Как абсолютно исполнительный военный человек обязан был подчиняться и исполнять приказы.
Только одному Богу известно было, что творилось в его душе, когда он, на прекрасном коне, приблизился к стройным колоннам восставших. Генерал остановил коня, приподнялся в стременах, обвёл взором стоящих в безукоризненном каре солдат.
- Здорово, братцы! – зычно крикнул он звучным баритоном.
- Здравия желаем, Ваше превосходительство! – дружно отозвались войска.
Граф остался доволен выправкой и чётким ответом. Его сине-зелёные глаза лучились умом, добротой и отвагой.
Со стороны заметно было, как все замерли, слушая уважаемого воина, который не допускал даже мысли, дабы проявить трусость. Единственное, что его весьма смущало: перед ним стоял не пришлый враг, а свои, родные суворовские «чудо-богатыри», с коими он не раз ходил в смертельные атаки.
«Ну, недовольны, - мыслил он, - разберёмся. Главное – воротить их в казармы. А там уж и выслушаем».
- Чего бунтуем? Отчего стоим тут не по Уставу?! – вопросил далее Милорадович. –
- Не хотим Николая! – отозвались в первых рядах. – Хотим императором Константина! А этого мы уж добре знаем. Он нам не царь! –
- Вот как! – звонко заключил их речь генерал. -Да ведь Константин отказался от престола в пользу Николая. -
- Не верим тому! Неправда это! – крикнули солдаты в ответ.
- Да нет, братцы! Сие есть сущая правда! Я сам допрежь присягал Константину. А уж разобравшись, что тот не желает, присягнул ужо Николаю Павловичу. –
- Неправда! Давай Константина! – вновь кричали из солдатских рядов.
- Братцы! Да вы что, не верите мне?! -возмутился генерал. – Вот моя шпага. На ней надпись «За храбрость», и дарена она мне Константином. И я вам на шпаге той поклясться готов, что он не желает царствовать, и уступает трон брату своему – Николаю! Сие есть сущая правда! — громко и чётко произнёс Милорадович.
Солдатские ряды задвигались, загудели. А среди офицеров состоялся краткий, но яростный разговор:
- Господа! – обратился князь Оболенский к соратникам. – Да ведь граф Милорадович может сей момент разубедить солдат. Надо ему сего не дозволить! –
С этими словами князь выхватил из рук ближайшего солдата ружьё с примкнутым к нему штыком, шагнул вперёд и вскричал:
- Убирайтесь прочь немедля, генерал, ибо я вынужден буду убить вас за агитацию нижних чинов! –
С сими словами он сделал выпад ружьём вперёд, уколов штыком спину коня Милорадовича. Штык больно уколол животное, оно дёрнулось, а тот, скользнув далее, соскочил с хребта лошади в сторону генерала и ранил того несильно в левый бок.
Стоявший рядом с Оболенским, Пётр Каховский резко поднял пистолет, который пред тем выхватил из-за пазухи и, направив прямо в грудь Милорадовича, выстрелил.
Конь взметнулся на дыбы и всё заволокло дымом выстрела. Вероятно, не дёрнись конь, генерал был бы сражён наповал тут же. Но лошадь, вздыбившись, чуть поворотила корпус вместе с всадником. И пуля, предназначенная попасть в сердце, вонзилась в левый бок, прорвала лёгкие и вошла в правую сторону груди.
Смертельно побледнев, Милорадович покачнулся в седле и стал медленно сползать с коня вправо. Из носа и рта его хлынула кровь. В углах губ появилась кровавая пена. Солдаты подхватили его, донесли до края площади, кликнули врача.
Герой войны 1812 года, смелый генерал умер в тот же вечер.
Пуля разорвала его лёгкое, и оно заполнилось кровью. Перед смертью он просил, хрипя и кашляя, дождавшись, когда доктор извлёк пулю, чтобы тот показал её ему.
- Мне легче умирать, зная, что убит я рукой офицера, - произнёс он слабеющим голосом.
Увещевания восставших сим и закончились. Более никто не желал к ним приближаться. Сие происшествие случилось около 2-х часов пополудни. А уже к 3 часам начало понемногу смеркаться. Со стороны правительственных войск солдаты начали перебегать к восставшим.
Войска бунтовщиков, как мы уже упоминали, расположились на площади Петра в каре. Это построение позволяло оборонять любую из сторон. Гвардейский экипаж под командой Николая Бестужева и лейтенанта Арбузова встали со стороны Галерной улицы в «колонну к атаке». Это построение было уже не столь оборонительным, сколь готовым к стремительному наступлению. По такой же схеме выстроились и лейб-гренадеры Панова, но уже на левом фланге, расположившись поблизости от Невы.
Всего же собрано было около 3-х тысяч солдат при 30 офицерах. А вот артиллерии у них не было вовсе. Впрочем, кавалерия также отсутствовала.
А у правительственных войск, собранных новоиспечённым императором, наличествовали и пехота, и артиллерия, и кавалерия.
Однако, огромное число народа было на стороне восставших. Да и, по правде сказать, в рядах правительственных войск присутствовало смятение. А к началу сумерек начались перебежки к восставшим.