Рассказ основан на материалах судебного дела
Я, Иван Пашкеев, 35-ти лет от роду, два года скитался по чужим краям пока не получил разрешение от господина прокурора г. Владивостока вернуться домой. С 15 августа 1916 года состою на военной службе в Полевом Строительном Управлении Эстляндской губернии, в городе Везенберге, где сперва служил табельщиком, потом санитаром, а потом за хорошую службу был повышен в десятники. После продолжительной уголовной амнистии срок сократили наполовину, и вот я уволен в отпуск на Родину на полевые работы по моему крестьянскому землевладению, а значит смогу увидеть родных, но опасаюсь, что вернувшись в село, подвергнусь аресту для исполнения наказания, так как ни одного дня его не отбывал. Во избежание подобных проблем, решился написать Прошение Господину Министру Юстиции с просьбой принять во внимание, что на меня, Ивана Пашкеева наложено Судом незаслуженно тяжкое осуждение к арестантским повинностям на 2 года, ибо Суд, признав мое состояние запальчивости и раздражения, применил меру превосходящую положенной. А так как ныне служу честно и беспорочно в районе действующей армии в военных организациях, прошу выдать мне на руки Приказ об отсрочке исполнения приговора впредь до окончания войны, чтобы мог я продолжить свою службу на пользу обороны Отечества.
Снова судьба благосклонна ко мне, и я еду домой, где кроме матери и детей никто не ждет. Первая жена, Татьяна Матвеевна Толканова, умерла от послеродовой горячки в 21 год, оставив мне сына Афанасия. Погоревав с два года женился на дочери Димитрия Пыркова Февронии. С ней нажили троих дочерей, но решением Владивостокского Епархиального начальства от 25 июня 1902 года, утвержденным Святейшим Синодом, наш брак был расторгнут с преданием меня церковному покаянию. Причиной тому послужила моя любовная связь с замужней женой Анной Колесниковой, ради которой я ушел из семьи и переехал из Шкотово во Владивосток. Феврония после развода вернула девичью фамилию, родила внебрачного сына и живет в собственном доме. Анна тоже развелась с мужем, и последующие девять лет совместной жизни я не только полностью содержал ее, но и выплачивал накопленные ею долги. Сначала все шло хорошо, мы жили вдвоем и были счастливы, потом начались ссоры, и Анна решила уйти. Она просила оставить ее, но время от времени продолжала приходить по моим просьбам. Я сильно любил ее, а она охладела и отстранялась все больше и даже запретила впускать меня в свой дом.
Оставшись один без любимой, я всячески пытался вернуть ее расположение, но Анна давала понять, что не вернется.
В тот роковой для нас день я отослал ей записку, в которой просил прийти, потому что очень хотел ее видеть. Был праздничный тихий вечер Рождества Христова. Город засыпало снегом. Анна пришла преисполненная морозной свежестью, с налипшими льдинками на воротнике пальто. Я лежал на кровати в нижнем белье и не мог подняться от настигших врасплох чувств. Наш незадавшийся разговор постепенно вылился в выяснение отношений, пока не раздался голос из соседней комнаты. Это был ее старший сын Иннокентий. Тогда я спросил Анну: « Зачем ты привела его сюда?» В ответ она разразилась грязной руганью, назвала меня негодяем и с презрением плюнула мне в лицо. Затем подошла к дверям со словами, что ноги ее в этом доме не будет и что проклинает день, когда повстречала меня…
Я промолчал ей в ответ...
За меня всё сказали мои дорогие односельчане, и дворник Хин-Ша-Тау, что был рядом, и прислуга Евдокия Золотухина, которая видела нас каждый день на протяжении девяти лет, и многочисленные справки и рекомендации, свидетельствовавшие о моем добросовестном служении Родине, которые я в доказательство прилагаю в своем рассказе. Человек я "честный, скромный, трудолюбивый и в высшей степени религиозный и на всякое доброе и полезное дело отзывчив" - так написал в одобрительном письме благочинный отец Елевферий. Все это подтвердил наш сельский Сход, который собрался 21 Марта 1910 года, чтобы составить мне приговор. Они хорошо меня знали с малолетства. Знали, что "вел я себя в высшей степени одобрительно, ни в чем предосудительном замечен не был, а так же ни в каких характерных столкновениях и драках не участвовал" По большинству голосов постановили: выдать мне настоящий ОДОБРИТЕЛЬНЫЙ Приговор за многочисленными подписями всех согласных и несогласных…
Но я, несчастный Иван Пашкеев, так и не понял, что именно тот Приговор одобрял. Да и теперь не знаю, как посмотрю им в глаза, когда ворочусь домой, потому что не был в родном селе с тех пор, как оставил семью и был предан церковному покаянию. Как объясню свой поступок и чем оправдаю то, что случилось с Анной…
Я мысленно прокручиваю нашу последнюю встречу в замедленном кадре, вижу ее удаляющийся к дверям силуэт, слышу раздраженный пронзительный голос, вонзающийся в мой мозг в такт пульсирующей крови в висках. Сквозь замутненное накопившимся гневом сознание улавливаю скольжение прядей светлых волос и недовольный взгляд, что до сих пор стоит пред глазами. Я просто был болен и разозлен ее нелюбовью ко мне.
Что случилось потом …
Потом суд постановил, что 7 Января 1910 года на Тигровой улице в городе Владивостоке умышленно тремя выстрелами из заряженного боевыми патронами винчестера я лишил жизни мещанку Анну Колесникову. «… Находясь в болезненном состоянии, в которое привела меня непреодолимая страсть к личности убитой, когда покойная пожелала прервать давнюю связь со мной, я не смог совладать с отчаянием, а признанное врачами-экспертами мое полное душевное расстройство, осложнившееся на почве припадков наследственного алкоголизма несомненно привело меня в то состояние болезненного безумия, которое предусмотрено № 96 статьей Уг. о Нак.»
«Ныне же я здоров, полезно для Общества работаю, а безукоризненное поведение мое засвидетельствовано прилагаемыми документами…»
Что касается гражданского иска господина Колесникова, то, как выяснилось, с ним остались трое детей: дочь Серафима, сыновья Иннокентий и Семен, в пользу которых выпало мне отчислять по 500 руб. на каждого ежегодно до совершеннолетия, а дочери до замужества. Записку Суд постановил уничтожить, а ружье мне вернуть, что и было выполнено безотлагательно.
И вот, возвращаясь домой, после долгих скитаний, держу наготове справку от Прокурора Владивостокского суда от 13 Июня 1917 года, о приостановлении исполнения приговора до окончания войны, и мысленно благодарю наш Сельский сход, так дружно отстоявший меня, Пашкеевых проживающих в Везенберге в Эстляндии, приютивших на время службы, благочинного округа отца Елевферия и всех, кто не сомневается в моей добропорядочности и благодаря кому я смогу приступить к посевной.
Одно тяготит мою душу – сильно скучаю по Анне…