часть 1
Гарри был пег, лыс и грузен.
Хотя бывал изящен как франт.
А иногда даже вычурен и помпезен.
Он был как бы чрезмерен. Витиеват и чрезмерен. Хотя мог быть comme il faut.
Иногда он впадал в меланхолию и говорил так: «Все это было, было...». И при этом взрывался и горел. И рыжие кудри струились по плечам золотым огнём. И подрагивали, и вспыхивали. И золотом светились зрачки. И золото кипело во рту. И золото на каждом пальце.
И пальцы вились гладкими змейками, оглаживая сюртук. Добротный сюртук болотного цвета с бриллиантовыми блестками.
Чрезмерен был Гарри, но не пошл.
Он все время как бы таился. Как бы прятался сам в себе.
И в то же время выглядывал и улыбался. Как бы намекал на что-то. Словно он что-то имел, но прятал. Но хотел показать. Но как бы не решался.
Он оглаживал сюртук гладкими пальцами и теребил бусинки бриллиантов. И крутил пуговку на сюртуке. И не решался ее расстегнуть. И смотрел золотыми глазами на носок своего сапога. И томился. Или делал вид, что томится. Он был игрок и плут. Но что-то в нем было стоящее. Вкус, наверное. И то, что сокрыто от глаз.
И когда, наконец, он решался расстегнуть пуговку сюртука, в нём самом что-то менялось, как бы гасло. Золото меркло, и бриллианты не бросались в глаза. И сам он становился тускл и грузен. И движение рук резки и без изящества. И глаза смотрели без плутовства, просто и отрешенно. И некое болезненное усилие стыло на лице.
Торжественен и странен был Гарри в те минуты.
А когда он все-таки расстегивал пуговку (неловко, с усилием) и распахивал сюртук, то немногие из его подопечных выдерживали это зрелище. Совсем, совсем немногие смотрели туда неотрывно.
Под сюртуком у Гарри была ДЫРА.
часть 2
Дыра была пуста. То есть пуста абсолютно. Но что-то в ней было такое, что притягивало. И это что-то не поддается описанию!
часть 3
Гарри остался один...
В этот раз он одолел его очень быстро. Но Гарри не чувствовал удовлетворения от столь скорой победы. Такой оборот не входил в его расчет.
Его подопечный был поэт. И Гарри пришел к нему ночью. Весь в золотом дыму и блеске бриллиантов. И принялся расшаркиваться и как бы таиться.
-А это ты, пёс, — сказал поэт, — пришел-таки...
-Всё это было, было… – сказал Гарри и стал ворожить над сюртуком, пламенея и подрагивая...
Он жеманничал и теребил гладкими пальцами бусинки бриллиантов. И смотрел на носок своего сапога.
Поэт же смотрел прямо перед собой и ждал. Ждал, когда Гарри закончит свой бесполезный ритуал. Он знал, что у того припрятано, и не было ему дела ни до самого Гарри, ни до его ужимок.
И когда Гарри, наконец, распахнул сюртук и обнаружил свою страшную тайну, поэт долго и неотрывно смотрел в это пустое пекло.
Потом встал, распахнул окно и шагнул с подоконника вниз.
И Гарри остался один.
Он стал пег, лыс и грузен. И бриллианты погасли, и дым золотой отлетел.
И стало ему тошно и страшно...
Поэт не пустил его к себе. Не дал испить живой крови, не дал тепла, так необходимого ему.
Он всё унёс с собой, этот глупый и гордый мальчишка. Он даже не спросил, чем Гарри платит за службу.
Гарри-бес был золотой крови.
Он был древний, как сама жизнь. И высший знак ада, что скрывался у него под сюртуком, был пожалован ему Верховной Властью не за истребление младенцев и не за поджоги и мор. Эти дела творила безмозглая оловянная каста растленных авантюристов, презираемая им.
Гарри был бес элиты. Он обслуживал королей и философов, композиторов и поэтов. Только истинные творцы были его клиентурой. От сотворения Мира до конца Света был диапазон Гарри. Его отточенная мысль входила в мягкое тело Бога просто, без усилий, как гвоздь вошёл когда-то в ладонь Его Сыну. Гарри был равен Создателю, потому что сумел проникнуть в организм системы, Им созданной, и расщепить на составные части то, что было Единым Целым.
Поэтому он был так скрупулезен в выборе, так дотошен в расчётах. Только борьба с избранниками, достойными его Знака, приносила истинное удовлетворение. Ни с чем несравнимый восторг несла ему эта борьба.
Гарри подбирал себе нового подопечного много раньше, чем прикончит предыдущего. Это была сложная работа. Работа, в которой нельзя ошибиться. Гарри выискивал истинное дарование. Божий дар был нужен Гарри.
И вот он ошибся. Этот безумец осмелился нарушить порядок вещей, разорвать цепь преемственности и оставить Гарри с его страшным Знаком наедине.
Это означало конец. Гарри не мог быть долго один. Дыра съедала своего носителя.
И Гарри пошёл прочь. Маленький, сгорбленный, лысый Гарри двинулся в путь...
Видит бог, это было жалкое зрелище.
часть 4
Гарри шёл долго наугад. Вперёд и вперёд... Через поля да овраги, города и селения. Ему бы взлететь, как бывало, да не может. Тащится через лес дремучий по волчьей тропе. Куда – сам не знает. Не осталось у Гарри ни надежды, ни сроку.
Много он за то время людей перебрал, многим души повывернул. Никого вербовать не стал. Пустое это занятие – искать бриллиант в человечьем навозе.
Да разве так сыщешь...
Раньше он годами подопечного подбирал. Из многих лучших выбирал единственного. Ночами летал охотиться.
Наметит себе претендента и ворожит над ним. В душу к нему змеёю вползает, слух наполняет звуками неземными, образами неведомыми волнует воображение. Даёт испить яду познания, вскрывает плоть земную, толкая в небытие. Даёт увидеть то, что сокрыто от глаз.
В золотом чаду устраивал пир страстей.
А утром, в блёклой мгле наступающего рассвета он торчком возникал перед ним и просто, без ужимок, просто и страшно распахивал свой сюртук. И смотрел, как тот корчится в муках, какая убийственная тоска стынет в глазах.
Совсем немногие выдерживали те испытания.
Только сильные духом принимали вызов.
Ах, какие сражения устраивал Гарри тем избранникам. Какой огонь страстей разжигал в их душах, в какие ледяные склепы опускал их пылающие сердца. Какую пустыню одиночества им готовил.
Теперь и сам он попался. Дыра неумолимо втягивает в себя последние силы. И скоро прикончит его. Ей безразлично, какая жертва попадает в её жадное чрево. Она прожорлива и всеядна...
Гарри умрет в страшных муках и корчах, чтобы возродиться потом в самой низшей оловянной касте бездумных исполнителей чужой воли. Он будет жить под землёй как упырь, пуская пузыри и выполняя самую чёрную работу. И оттуда наверх дороги нет. Верховная Власть не прощает неудачников.
Таков закон касты.
часть 5
В том дремучем лесу под землёю находился секретный военный объект. Огромную бомбу прятали командиры.
А чтобы пришлый лазутчик, или какой залётный парашютист не дознался, построили над бомбой сараюшку, да наполнили её всяким хламом для отвода глаз. И солдата в охранение поставили.
Стоит солдат с автоматом, службу несёт. Про бомбу ему знать не положено. Приказано стоять – стоит. Дело не хитрое...
Только надоело ему караулить. «И то, – думает, – кому это барахло на фиг нужно?» Сел в сторонке на травку, к дереву прислонился да и уснул ненароком.
А тут Гарри-бес на поляну выползает. Еле ноги волочит. Нету мочи дальше идти. Всё нутро адским пламенем полыхает, последние силы Дыра сожрала.
Вдруг видит – солдат под деревом спит. Подполз к нему Гарри, склонился. «Была не была – думает – какой ни на есть, а всё человек тёплый. Чем под землей упырем жить, лучше его изведу да кончину свою на время отсрочу».
Взял да и забрался в солдата...
Звали солдата Егор.
Проснулся Егор в тоске и тревоге. Душу саднит, сердце холод сковал, волком на луну выть хочется.
Что за наваждение...
Помутился у Егора разум, встал нетвёрдо, огляделся вокруг. И предстала пред ним картина мира, страшная и величественная.
Будто оболочка живой жизни спала с лица земли и открылась ему тайна Подспудного. Неведомые доселе механизмы, приводящие в движение жизни ход, обнажились и стали зримы. И всё тайное стало явным. Подземные течения, как кровеносные сосуды, опоясали землю. Виднелись чёрные омуты и тектонические наросты. И мир подземный просматривался до пупа. И не было в нём волшебства жизни, но был всепожирающий огонь и холодная ясность кристалла. И твари подземные бились за жизнь, пожирая друг друга.
И небо разбухло и прорвалось. И там, за ясным куполом, носились сонмы взъяренных частиц, сталкиваясь и взрываясь, клубились грязные пылевые массы, и души умерших, сбиваясь в лёгкие стайки, мерцали в бескрайней пустоте.
Стоял солдат заворожённый распахнутым чревом незримого. Целомудрие противилось наготе и бесстыдству явного. И бедное сердце солдата трепетало, как пойманная птица... Но Гарри уже пустил в мозг струйки золотого яда, и клеймо своего Знака приложил к его душе.
Отрывок из романа «Гарри-бес и его подопечные»