Шёпот разума
очерк
Пролог
– Деда, а деда! А деревья разговаривать умеют?
– Сам-то, как разумеешь?
Колька задумался и повёл глазами по сторонам.
– Не знаю, деда. Иной раз прислушаюсь – листочки шелестят, так кажется, шепчут что-то.
– Шепчут, говоришь? – дед приложил ладонь к уху.
– Ну да! Разве не слышишь! – торопливо произнёс внук.
– Спору нет, прав, Кольша, прав!
– Вот здоровско! – воскликнул Колька и добавил, нажимая на последнее слово. – Значица, лес говорит с нами?
– Эт-ты верно подметил. Не только шепчет, бывает и в полный голос глаголет, – дед с одобрением положил сухую ладонь на плечо внука.
– А при сильном ветре деревья шумят, будто стонут или гневаются, – вставил неугомонный Колька бабушкино словцо и впился пытливым взглядом в собеседника. – Ты же, деда, знаешь, о чём лес говорит?!
– Я-то? – вновь переспросил старик и надолго замолчал…
– Ну, ты чего? – затормошил деда внук.
– Иногда разумею, – дед очнулся от грёз. – Не всяк тот стон иль голос трубный слышит, а уж шёпот и подавно…
– Но мы же с тобой всё слышим? Правда, деда?
Стариковские морщины на лице дрогнули под натиском василькового взгляда мальчонки.
– Ежели, Кольша, душа состраданием и любовью полнится, то глас лесной до сердца дойдёт.
– Ох, деда, и умеешь ты мудрёно сказывать!
Старик довольно хмыкнул, улыбнулся и приобнял внука.
Бывает же так, прилипнет к языку очередная крылатая фраза и никак от неё не избавиться. «Главное, чтобы костюмчик сидел», – в «тридесятый» раз, под стать настроению, вполголоса напеваю под нос популярные строчки из бессмертных «Чародеев», не забывая вскользь окидывать себя оценивающим взглядом. Выбеленный временем походный рюкзачок, небрежно закинутый на плечо, непромокаемая альпийская куртка, приобретённая пару-тройку лет назад для покорения четырёхтысячников, достаточно невесомая, с едва заметными глубокими карманами. Полинялые джинсы из вечной ткани, той самой, которая, изрядно преломляясь на коленях, ещё держит некогда элегантную форму, не давая превратиться в бесформенную мешковину. На ногах – любимые треккинговые кроссовки. Надёжно и мягко обхватывают лодыжки, временами вызывая недовольство беспокойными шнурками, норовящими развязаться в самый неподходящий момент…
Все достоинства и недостатки моего облачения, видимо, себя ещё проявят, но сейчас комфортная экипировка вызывает нескрываемое наслаждение, побуждая размеренно вышагивать в сторону леса. Вопреки внутреннему напряжению и нарастающему азарту стараюсь ступать твёрдо и сдержанно. «Лес суеты не любит», – настойчиво шепчет внутренний голос, а пытливо-настороженные взоры редких встречных, брошенные мимоходом, лишь добавляют ощущения степенности. И это чувство крепнет от шага к шагу.
Временами перекидываю в руках пустую плетёную корзину из сухих очищенных ивовых прутьев. О грибном лукошке я мечтал все последние годы. С корзиной в лес ходил и мой дед, мой отец. По малолетству мы, мальчишки, напыщенно задирали носы и, раскинув плечи, горделиво не выпускали из рук корзины с лесными дарами. Несколько повзрослев, многие из нас стали стесняться грибного лукошка, которое казалось нам пережитком прошлого. Наверное, надо достаточно повзрослеть, чтобы вновь оценить всю прелесть и обаяние незаменимой и вечной народной плетёнки.
За прошедшие годы вокруг мало что изменилось. Позади осталась разбитая, в ухабах, сельская улица с вереницей бревенчатых домишек и покорёженным временем ржавым остановочным навесом. Неказистый маршрутный ПАЗик, высадив меня, единственного пассажира, на конечной остановке, газанул, лихо заложил крутой вираж и, обдав облаком пыли, рванул в центр за нетерпеливо ожидающими сельчанами, спешащими в этот воскресный день попасть в город за покупками. «Кто за чем», – мелькнула в голове беглая мыслишка, будто спеша вдогонку торопливой маршрутке.
Приближаясь к опушке, я искренне недоумевал, как можно отказаться от звенящего в своей хрупкой прозрачности сентябрьского воздуха и полыхающего рыжьём и багрянцем проступившего за полем подлеска ради шума и суетливой толкотни городских улиц. Нет, не перевелись ещё эмоциональные и устремлённые мечтатели! А впрочем, каждому ли нужна она, эта неземная красота, вызывающая приподнятые чувства? Пусть даже где-то на высшем сакральном уровне сознания. Замечаем ли в суматохе деревенских забот внешнее обаяние окружающего мира? Выгоняя скотину за околицу ранним утром, попутно рассыпая зерно в шумливом птичнике, в спешке срывая влажные от росы охапки клевера и муравы для пары-тройки обманчиво-флегматичных кроликов, беззаботных в своём любвеобильном существовании и стоящих столбиками в ожидании угощения… Сад, огород, крыша, забор… И в результате – падаем без сил после бесконечных хлопот трудового дня. Как ни крути, деревенская жизнь в своём прагматизме даст фору городскому бытию.
Ничто не остаётся в стороне от острого, пронзительного взгляда многоопытного памятливого сельчанина. Увиденное единожды, запоминается им на всю жизнь, причём с неизменной поправкой для разлюбезного слушателя, что происходило недалече как вчера. Вчера и таймень на плёсе блесну хватал словно оглашённый, вчерась груздей ломали до устали всем селом в ближайшем бору, вчера и покосы гуще стояли, а родная Бурёнка, ну видит Бог, чистой сметаной доилась… Возможно отсюда и берут своё начало извечные россказни и байки, со временем трансформируясь в народные былины и сказания. Но ежели у рачительного хозяина вдруг покосился забор, прохудилась крыша, пошла трещинами банная печь, а заржавелая петля в притворе завещала долго жить – не обессудьте, люди добрые! Любование и восторг восходами да закатами, наслаждение ароматами полевых трав и воздыхания на тему «эх, и широка ты моя, русь-матушка» уходят не только на второй, но и далеко не на третий план. Вот тут как раз вовремя и пылит к остановке вездесущий ПАЗик, забирая неусидчивых матрон с не менее ретивыми супружниками и увозя их в «каменные джунгли», кричащие и завлекающие соблазном мирского, пусть даже столь необходимого, но отнюдь не духовного.
Какова сегодня моя роль и место в этом мелькающем калейдоскопе материи и духа? Образец чувственности? Ценитель духовности? Ну, да! Кто бы мог подумать! Всё-таки приоткрою и свой секрет. Лавры бывалого путешественника и лесовика – где-то там, за призрачными далями. И забытая в гараже всего на один день моя видавшая виды тойота – ещё одно тому подтверждение.
Да, минуло время, когда можно было неделями и месяцами, подобно Константину Паустовскому, бродить по мещёрским лесам и топям, лицезрея красоты дикой природы и занося впечатления от увиденного в блокнот или потрёпанную тетрадь. К сожалению или радости, Алтай, к тому же, не Мещёра. Ритм современной жизни изменился, мир стал иным, более прагматичным и в чём-то лихорадочно безумным. Хорошо это или нет – иной вопрос. Ведь страшно подумать, мы научились собирать грибы, не выходя из авто, а лишь, приспустив окошко, не спеша катиться по глухой лесной дороге, высматривая попутно в траве одинокие маслята или рыжики, оседлавшие песчаные отсыпки на обочине. Но даже единственный день, вырванный из суматохи дел, кажется нынче драгоценным подарком судьбы.
Предвкушение встречи нарастает. Всеми мыслями я там, среди пьянящего дурмана прелой хвои и едва уловимой свежести осеннего мшаника, среди кричащей палитры увядающего разнотравья, среди удивительных находок, которые, несомненно, ждут впереди. На мгновение закрываю глаза, вспоминая события четвертьвековой давности, когда точно так же поутру нетерпеливо отмерял шаги по этому просёлку в направлении леса, а в конце дня уставший, но довольный и счастливый, отягощённый грибной добычей, пылил на своих двоих обратно. Вновь поднимаю веки, убеждаясь, что многое вокруг изменилось. Вдали, на краю поля, заброшенный обгорелый сруб… Ещё тогда, два с половиной десятка лет назад, я поразился неудачно выбранному для постройки месту – прямо под линией электропередач. Похоже, удар молнии, подобно карающему за излишнюю самоуверенность гневу небес, всё-таки нашёл свою жертву… Сейчас же обугленные замшелые брёвна встречают с укором спешащего мимо путника, будто напоминая: ничто в этом мире не вечно.
***
Дыхание леса всё ближе и ближе. Дурманящий аромат смолы, хвои, сосновых шишек накрывает с головой. Перед глазами вереница стройных сосёнок, прямых, рвущихся ввысь. Словно молодецкая стража, выставленная его величеством лесом вдоль полевой дороги, незаметно переходящей в лесную просеку с глубоко продавленной колеёй. С удивлением восхищаюсь высотой стражников. Четверть века – немалый срок! «Пять, семь метров?» – прикидываю про себя, поведя взглядом снизу вверх по ровному стволу. Это уже не те беззаботные юные красотки с кокетливо распушёнными колючим малахитом cарафанами, уже не скользнёшь ладонью по верхушкам, невзначай заигрывая с ними, как ранее, и получая в ответ встречный ревнивый укол. Готовы ли они сейчас поднять свои ветви-алебарды, милостиво разрешая проход в таинство сосновой глуши?
Останавливаюсь, трепетно всматриваюсь. Чуть уловимый ветерок качнул разлапистую ветку. Со сдержанной улыбкой облегчённо выдыхаю. Пожалуй, приглашение получено. И будто в подтверждение гостеприимству ощущаю едва заметный лёгкий шлепок, где-то рядом, словно вскользь. И чувство постороннего в капюшоне. Резко вскидываю голову, краешком мысли уже понимая запоздалость движения, взмах руки за спину, и в ладони – сосновая шишка. Почти невесомая, загнутые наружу полукруглые чешуйки с едва заметными слюдяными семечками. Подарок не то, чтобы достойный. Просто шикарный! Едва сдерживаясь от смеха, опускаю таёжный сувенир-трофей в корзину, безоговорочно принимая правила игры. Под порывом ветра обильный шишкопад осыпает меня с ног до головы, заставляя отпрянуть назад. Хоть взаимный обмен любезностями и состоялся, ему не суждено отвлечь от самого главного. Взгляд под ноги… Не могу поверить глазам. В окружении шишек на игольчатой подстилке он – его величество Боровик. Именно боровик, а не какой-то там белый гриб.
Глубокий вздох, порождённый обилием эмоций, и не менее ублаготворённый выдох выдают моё внутреннее состояние. Уже не замечаю, что вслух веду монолог с предметом своего восхищения. «Только подумать, прямо у дороги, у всех на виду, едва прикрытый сосновой лапой, ещё и вымахал до немыслимых размеров. Достойный трофей!» Приседаю на колено, чествуя повелителя грибов, и осторожно опускаю ладонь на бурую шляпку таёжного красавца, едва накрывая самую маковку. Слегка покачиваю из стороны в сторону, проверяя на прочность. Упирается, чуть поскрипывает, но марку держит, бросая своей несокрушимой мощью вызов чужаку. Словно в молчаливой дуэли, обеими ладонями обхватываю выпуклую бочонком сетчатую ножку. Края пальцев едва соприкасаются между собой и скрываются под нависшей шляпкой. Отхожу на шаг назад, настраиваю телефон на макросъёмку и делаю несколько щелчков. Нет, такую красоту ни резать, ни срывать нельзя. Он же страж леса. Добрый, приветливый боровичок-лесовичок.
И всё же, боровик или белый гриб? Когда-то мне нравилось разгадывать подобные ребусы и даже подробно рассуждать на страницах моих первых грибных изданий. Кто-то, наверно, помнит по справочникам отдельный вид в европейских лесах под названием «боровик припудренный», к тому же с десятком разных приставок. Или ещё более загадочный гриб под названием «полубелый», о существовании которого, как самостоятельного представителя рода боровиков, и по сей день не смолкают споры. Любопытное название, вроде и белый, а только наполовину. Пытливый ум так и жаждет вызнать насчёт второй половины, у кого ж она заимствована? А польский, каштановый? Немало копий сломано дилетантами и профессионалами в отстаивании своих позиций по поводу принадлежности чужаков к роду боровиков и семейству болетовых. На самом деле всё очень просто: некоторые микологи к роду Боровик часто причисляют грибы из рода Моховиков, отсюда и путаница. На самом деле я не просто так вспомнил о польском, каштановом, полубелом, боровике с изящной приставкой – припудренный… Все они совершенно нетипичны для Алтайских лесов. Скажу больше, найти подобный гриб – нонсенс, невиданная удача! Но лично для меня – пузатая, вздутая бочонком ножка – значит, боровик, а если ещё и в сосновом бору, то сомнения и вовсе прочь.
***
Возможно, я несколько своевольничаю, затягивая ответ на полученное приглашение от леса. И раскрывать свой умысел не спешу. Желаемое не уйдёт, не убежит. Резко останавливаюсь и сворачиваю в поле, вдоль опушки. Опытные грибники меня поймут. Берёзовая и осиновая поросль у кромки леса, переходящая в редкий подлесок – просто кладезь грибов. И не «пробежаться» вдоль неё – не то чтобы преступно для грибника, но однозначно непростительно! Я уже не обращаю внимания на рюкзак, монотонно ударяющий по спине в такт шагов. Всё внимание – под ноги, не забывая боковым зрением сканировать и дальнюю округу.
Ага! Есть удача! Честно говоря, я и не сомневался. Подосиновик! Его яркую шляпку с огненно-рыжим отливом на солнце заметно издалека. Подосиновиков нынче много, достаточно присесть на карточки или опуститься на одно колено среди молодого осинника и вот они, как на ладони – красноголовики! Торчат маячками над пожухшей травой. Наклоняюсь, приготовив перочинный ножик! И только тут замечаю… Ура! Вот она – интрига, ради которой сегодня в лесу. Удивительно! Чтобы вот так, сразу, с первого грибочка… Впрочем, пусть даже со второго! Даже не верится в успех! Подосиновик-то непростой! Вся ножка покрыта мелкими кирпично-красными чешуйками! Не сероватыми, как обычно, и даже не снежно-белыми, как у молодняка! В основании ножки – едва заметное утолщение, плотно закованное в тёмный чешуйчатый панцирь у самой земли. И название красавцу под стать – подосиновик красноножковый. Редчайший гриб в наших лесах! Лично я за всю свою грибную историю встречаю его раз второй или третий.
Вот и проговорился насчёт интриги! А был ли смысл нагонять туман? Ну конечно, не просто так задуман сегодняшний осенний «променад». И главная цель – вовсе не количество собранных грибов. Сегодня я намерен искать и находить что-то необычное, не стремясь заполнить доверху корзинку, не разгоняя себя в поисках новых грибниц, не поддаваясь инстинкту охотника-добытчика. Сегодня – время свободного неспешного поиска! Время наслаждения безграничными красотами осеннего леса, время удивительных открытий и тёплых воспоминаний, которыми и готов делиться с каждым истинным ценителем подобных чувств.
Слегка тронув найденного красавца, убеждаюсь, что ножик в этот раз не понадобится. Едва заметный поворот по часовой стрелке и…, красноголовик важно занимает своё почётное место на дне корзинки. Про себя усмехаюсь, вспоминая бесчисленную и бессмысленную в сети взрывную полемику «выкручивателей» и «срезателей». «Господи, люди! – так и хочется воскликнуть. – В поисках истины, куда важнее не терять голову. Поступайте как вам удобно. Главное, оставайтесь при этом людьми, а не варварами». И тут же, размышлениям в унисон, в голове вспыхивают слова гения пера и человеческой души – великого Достоевского: «Истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине». «Ну что ж, если мыслям ещё суждено «появляться на свет», значит не всё так печально!» – успокаиваю своё эго. Похоже, хмельной дурман осеннего леса не проходит бесследно.
Ещё раз окидываю взглядом необычный окрас первого грибочка. Когда-то давно он меня насторожил, заставил покопаться в справочниках, энциклопедиях. Сейчас всё намного проще, телефон под рукой: навёл объектив, щелчок, и снимок ушёл на сайт «незнакомых грибов». Но ожидания сбываются не всегда. Желаешь получить достоверный результат – фильтровать полученные советы придётся долго и тщательно. В прошлый раз поисковый опыт в сети не прошёл для меня даром. У красноножкового подосиновика обнаружился такой же редкий собрат под названием «окрашеноножковый». Вот только дополнение «окрашено» оказалось применимо уже к иному семейству болетовых – подберёзовикам.
Во благо ли человечеству «семимильный» прогресс? Уж больно доверчивыми всё чаще становимся мы, раз от разу посещая всемирную паутину. Нет, ни грамма нравоучений, а уж тем более, дискуссий и споров! Жизнь расставит приоритеты выбора в поиске истины. Но даже у меня в пору «грибного школярства» иногда «шевелились волосы» на голове от советов «бывалых» в сети. Эх, а не взять ли в руки старый добрый книжный справочник? Тем более и карманные экземпляры нынче доступны каждому…
Не скрою, есть ещё причина, побудившая вновь посетить памятные места. И связана она также с представителями болетовых с отличительным пугающим названием «сатанинский гриб». За всю свою бытность любознательным и бывалым грибником я ни разу не встречал этот вид на Алтае. И вдруг – новость, из разряда удивительных! Оказывается, сатанинские грибы нынче находили в этих местах. Хоть сведения и оказались из разряда неподтверждённых и даже маловероятных, но задорный огонёк в моей душе всё же запалили. Надеюсь, сегодня дойдёт очередь и до сатанинского гриба! Почему-то, верится, что и этот «орешек» обязательно будет расколот. Что касается огонька в душе? Перерастёт ли он в пылающий пожар или будет удовлетворённо погашен? Впрочем, любой исход несёт в себе только плюсы.
Неспешная прогулка по молодому осиннику утоляет первое любопытство. Мимолётный взгляд в лукошко. Сосновая шишка и красноголовик! Начало положено. Плюс фото статного боровичка! Для кого-то вовсе неуместное ассорти, только не для меня и не сегодня. Но жажда окунуться в лесную чащобу и глушь будоражит кровь. Усилием воли отбрасываю желание идти вдоль поля. Возможно, сюда ещё вернусь. Граница подлеска и первой полевой борозды – просто кладезь для сосновых рыжиков, маслят, свинухов, шампиньонов. Главное, вовремя остановиться и совершить разворот на сто восемьдесят, мысленно прощаясь с берёзово-осиновой порослью и её неизменными спутниками – подосиновиками.
Впереди замечаю изрытую копытами площадку. Похозяйничал и потоптался неведомый проказник изрядно. Верхушки деревцев обглоданы, ветки сломаны, листва начисто съедена, кое-где от молодой коры и следов не осталось. Лосята похозяйничали? Моё первое предположение разбивается впрах – на притоптанной земле отчётливо красуется вдавленный отпечаток мощного копыта, который не перепутать ни с каким другим. Остроносые контуры двух огромных продолговатых пальцев, в пару десятков сантиметров каждый – опора зверя, моя ступня свободно помещается в одну из вмятин. Такие могут быть только у взрослых лосей-быков. Присев на корточки, замечаю вокруг и едва заметные поноготки. В радиусе полутора-трёх метров следов больше нет. Вероятно, зверя спугнули, и он прыжками ушел в чащу. Хотя, спугнуть самца в сентябре, в период гона, когда, по словам охотников, он взрывает копытами землю, рогами ломает ветви и стволы, издаёт трубный рёв или по-другому «стон», да ещё при этом метит территорию – можно только в глубоком воображении. Тут не только не вспугнёшь, а впору самому бежать со всех ног, а лучше и не встречаться.
Вот и мне что-то не по душе подобное соседство. Поспешно оставляю за спиной изрядно потрёпанное лежбище, вспоминая при этом прошлогодний случай у берёзового колка, ныряющего в глубокую согру. Через лобовое стекло колхозной «Нивы», выделенной председателем для объезда пахоты, на окраине колка мы заметили группу лосей под началом матёрого сохатого с полутораметровым размахом рогов. Две-три лосихи вальяжно полёживали на меже, а выводок беспокойных лосят жадно объедал молодую поросль. Ну, прям-таки идиллия – султан и его гарем! Решили подъехать ближе, стремясь запечатлеть на фото. В этот момент лось-самец оторвался от группы и с угрожающим рёвом, словно на выдохе, выставив рога-лопаты, бешенными трёхметровыми скачками понёсся прямо на нас. Манёвру, которым мы уходили от неминуемой встречи с ветвистыми острыми рогами быка, могли бы позавидовать даже гонщики «Формулы 1». Считанные метры спасли нас и новенькую «Ниву» от «взятия на абордаж»…
***
И вновь сосновые лапы норовят погладить, а временами хлёстко приложиться к моему лицу и облачению. Там, где сосны, там должен быть и груздь. Сейчас всё внимание приковано под ноги, к опавшей хвое, вспученному мху, не остаются без пригляда и ведьмины круги, то здесь, то там своими загадочными проплешинами на земле притягивающие взор. Занимательно, что такое распространённое понятие, как «ведьмины круги» редко используется в обиходе у местных жителей на Алтае.
Но как бы настоящий грибник внутренне не настраивал себя на поиск «чуда из чудес», лес, зачастую, словно в издёвку над амбициями и гонором путешественника, стремится отвлечь его внимание от главного, а временами подбросить и свои сюрпризы, отмахнуться от которых и пройти мимо ну просто невозможно.
Пробираясь к уже замеченной вблизи вероятной грибнице, едва успеваю с трудом выдернуть кроссовок из хитросплетений валежника. Ещё шаг и… замираю с поднятой ногой. Прямо под ней – пяток тёмно-рыжих маслят. Теснятся между собой, подныривают под соседскую шляпку, словно заслоном бойцовских щитов прикрываются. Смотрят нахально верх из-под занесённой ноги. И чувствуется в этом вызове не то насмешка над моей поспешностью, не то самочинная гордость за сомкнутые в едином порыве боевые ряды. Тут же отвожу приподнятую ступню в сторону, присаживаюсь рядом, улавливая на ментальном уровне возмущённый посыл дружной братии:
– Ходит, где не просят, чуть разом не пришлёпнул! А ещё грибником прикидывается! – то ли «дурака валяют», бесстрашно ожидая своей «трагической» участи, то ли ворчливо пыжатся перед «неминуемой кончиной».
С трудом сглатывая рвущийся наружу добродушный смешок, невнятно пожимаю плечами. Вроде бы готов извиниться за свою невнимательность, заодно и диалог завязать:
– Да заметил я вас, заметил. А то уж взъерошились в едином порыве, нахлобучили слюнявые капюшоны по самые уши. От меня не спрячешься, и узнал вас сходу.
Кому как, но мне ничуть не зазорно вступать в диалог с природой, грибами, деревьями, речкой, сосновым бором… И даже более, общаться с ними на равных. Предвижу ироничную усмешку продвинутых на «комментах». Было уже, господа, было. С десяток лет назад, после издания моей первой книги «Путешествие в грибное царство». «И каких-таких грибов он напробовался и накурился, что, аж, в царство попал». Ничуть не обижаюсь, и ценю острых на язычок. Но последователей разочарую, с галлюциногенами не знаком, к великому сожалению. А может, и, наоборот, к счастью. Так что, любопытную и заезженную тему оставляю для модных ныне «тетов».
Вот только найдётся ли сегодня в моих планах место маслятам-соплятам? Пока ещё в раздумьях. Хотя! Одну догадку всё же проверю!
Аккуратно привычным движением подрезаю сразу всю воедино спаянную семейку и переворачиваю ножками кверху. Так и есть. Догадка, вспыхнувшая в голове, находит своё подтверждение. Маслята «Ранние». Только не надо считать их ранними по причине ранней осени или раннего свежего утра. Ранние потому, что народная молва и академические справочники нарекли их так. У неискушенного читателя может взорваться мозг: если осенью вырастают ранние, то поздние когда – зимой? Внесу ещё больше сумятицы в дотошные умы. Поздние, оказывается – появляются весной. Полнейший сюр? «Перестаньте лохматить бабушку» – всплывает в памяти одесская присказка. Беспременно соглашаюсь. Пора взяться за ниточку и осторожно потянуть за самый кончик. Начнём с «ранних», а ещё их называют «зернистыми». По маленьким бурым пятнышкам-бородавкам на ножке, похожим на зернистую сыпь, переходящую к основанию в сплошной буро-коричневый окрас. Есть у ранних ещё одна особенность – наличие под шляпкой, на мякоти, белых капелек, по одним сведениям – грибное молочко, по другим водянисто-молочковая жидкость. Впрочем, одно от другого мало чем отличается. А когда эти капельки высыхают, на их месте образуются коричневые пятнышки-кружочки. Хотя, мне и не доводилось воочию эти кружочки замечать, разве что на фото и рисунках. А может они появляются только у взрослых, старых маслят, которые я старательно обхожу стороной? Ну, теперь и ложечка сладкого на десерт – у ранних маслят нет тонкой белой плёночки под шляпкой, а соответственно, нечему превращаться в раздрызганную юбчонку на ножке.
Как-то так, по-моему, набор отличий более чем исчерпывающий. Разве что слизистая плёночка на шляпке у ранних легче отходит, да и сама шляпка чаще более сухая – но это уже из разряда субъективных оценок. А интрига в том, что маслёнок с юбочкой, прозванный и поздним, и обыкновенным, и настоящим – на самом деле более частый гость осенних лесов. Найденный же мною «ранний», как оказалось, ничуть ему не уступает по времени появления на лесных полянах и в чащобах. Но русская пытливая душа на этом не успокаивается. Также и я в результате докопался до истины. Разница между ранним и поздним маслёнком есть. И составляет она всего одну-две недели в появлении на свет… в тёплом влажном майском лесу. «Наш пострел везде поспел», – гласит русская пословица. Вот и мне сегодня пострелята всей дружной семейкой навстречу вышли. Пусть и не в мае, а сентябрьским утром. Но все летние месяцы и ранние и поздние маслята, которых, кстати, насчитывается не менее полусотни, идут по жизни бок о бок, дополняя благородное семейство болетовых.
Удивительно, но края шляпок моих маслят оказались накрепко прихваченными между собой, подобное в просторечии называют сросты – так и легли единым целым в лукошко, под «бочок» к уже тоскующему по собратьям предыдущему осеннему ассорти.
Ох, и хороши маслятки! Мысленно представляю их «подмигивающими» розоватыми шляпками сквозь призму прозрачного маринада. В «сладких» мечтаниях изящным движением накалываю «нахалёнка» вилочкой и, любуясь, кручу перед собой… Похоже, хмельной сосновый угар так и будет преследовать меня на всём пути. Прочь, прочь! Торопливо моргаю, будто пытаюсь прогнать навязчивые грёзы. А впрочем, к чему обманывать себя? Фантазия-то из лакомых! Не лучше ли насладиться ей в полной мере!
***
Но впереди же грузди! И я не только чувствую дыхание грибницы, но и замечаю несколько выпуклых шапчонок на игольчатом покрывале. «Одна, вторая, третья», – считаю про себя. Никаких сомнений, что под прелой хвоей молодые груздочки. Предвкушаю немыслимое наслаждение расчищать пальцами и ножиком такие бугорки, и едва сдерживаюсь, чтобы не ринуться к ним. Тотчас прохожу мимо, будто не замечаю. Срабатывает инстинкт бывалого – обойти грибницу по самой кромке, и только потом – внимание к явной добыче. И тут же чуть слышный хруст под ногой. Лес не прощает заносчивой самоуверенности. Неловко вздыхаю, будто извиняясь за излишнюю самонадеянность, и поднимаю с земли две половинки случайной жертвы. И шляпка беловатая, и края загнуты вовнутрь, и пластинки частят одна за другой… На первый взгляд, вроде, груздь. Но что-то здесь не так! Сомнения не отпускают. Ага, вот и подсказка! На сломе появляются едва заметные белые капли млечного сока. Точно такие проступают среди пластинок. Каюсь, не удержался, лизнул кончик пальца! И тут же сморщился от горько-жгучего привкуса. Его ни с чем не перепутать. Разве что, подобный можно встретить у скрипунов. Но сейчас я держу в руках груздь-обманщик под названием перечный. Когда-то один из этакой братии весь мой засол едкой горечью одарил. Нынче меня не проведёшь, все приметы двуликого опознаны: и пластинки чуть тоньше, чем у обычного груздя, и белизна на шляпке – с заметным молочным отливом.
Зато под остальными бугорками – настоящие грузди! Ну что, пришло время вновь поиграть в слова. Во-первых, изымаю обратно из названия «настоящие», а следом и «грузди». «Настоящий», он же «мокрый», он же «сырой» и «обыкновенный» – надеюсь, позже встретится на моём пути. А пока в корзинке – три подгруздка с приставкой «белые». Народная молва нарекла этот вид сухим груздём, а ещё он родом из семейства сыроежковых! «Всего лишь сы-ро-ежка», – с ехидцей в голосе протянет кое-кто из скептиков. И будет не прав. Мы, сибиряки, гордимся им, ничуть не принижая его статус, как первого среди груздей. Первого в лукошке, первого в засоле, первого и на столе…
Главное сейчас – избежать искушения вероятной добычей, тем более грибница, так и манит, плавно обтекая стволы и убегая вдаль за пределы взора. То, что грузди нынче «пошли» валом – не только слухи, а самая, что ни на есть реальность. Наполнить красавцами корзинку и через час – домой? Ну нет, только не сегодня. С трудом пытаясь отвести взгляд из-под ног, ускоряю шаг, в надежде «проскочить» «хлебное» местечко. И тут же «притормаживаю». Судя по всему, сюрпризы ещё не закончились. На этот раз – пренеприятные.
***
Надеюсь, каждый знает, для чего берут грабли в лес? Нет, отнюдь не для того, чтобы сгребать не мусор. Тогда зачем? Грабельки бывают небольшие, обычно с деревянными зубьями, лёгкие, с черенком чуть более метра. Чтобы нещадно грести хвою и мох, выворачивая и выдирая грибы, не утруждая себя любимого способом срезки внаклонку, тем более приглядываться под ноги. А что, удобно, комфортно. Да и добыча сопоставима с уловом неводом – никто не ускользнёт: ни стар, ни млад.
После варварского нашествия грибница восстанавливается годами, десятилетиями, бывает и так, что погибает. Окончательно и безвозвратно. Но разве «вандалов», живущих одним днём, такое когда-нибудь останавливало?
Грибница несла на себе следы чудовищного разрушения. Содрана до голой земли лесная подстилка, скатана в комья из вялой травы и сосновых иголок. Среди них заметны обломки прелой коры и веток, опутанных и пронзённых тончайшими белёсыми нитями. Это и есть останки хитросплетений, образующих мицелий, а сами нити – по-научному гифы – некогда составляли основу основ грибницы. Земля была усеяна обрезками грибных ножек, от самых маленьких в диаметре, до значительных. А вот и грузди, отброшенные в сторону неведомой рукой. Я наклонился и поднял один. Крепкий, сочный груздок, шляпка ещё влажная. Не успела высохнуть, значит, сорвали совсем недавно. Скорее не сорвали, а выворотили граблями. Перевернув шляпкой вниз, внимательно пригляделся к срезу ножки. Так и есть, пара-тройка едва заметных червоточин. Большинство грибников подобные грузди предпочитают класть в корзины. Но для тех, кто ведёт сбор на продажу, это – мусор, недостойный будущего покупателя. Наконец-то картина прояснилась. Тем более, рядом на просеке, за кустом калины, показался корпус мотоцикла. Похоже, старый «Урал». Кто-то ещё помнит былое наследство советских времён – мощные тарахтелки грязно-зелёного защитного окраса с массивной люлькой для пассажира и грузов? Точно такой же, только побитый временем, ободранный и местами насквозь проеденный ржавчиной, сейчас стоял в нескольких метрах от меня. Ну что ж, если немного ускориться, немудрено и повстречаться с его хозяином. Не исключено, что кто-то из местных (горожанин не рискнет на рухляди, стоящей в кустах, проделать столь длинный путь от города) и, наверняка, преклонного возраста. Этакую публику за долгие годы я изучил досконально. В лес выдвигаются ранним утром, чтобы не встречаться с другими грибниками. Трусливые, наглые, обычно не прочь и поскандалить. Чаще пасуют перед силой, норовя быстро ретироваться и не показываться на глаза.
Хозяин мотоцикла и разоритель грибниц не замедлил появиться в поле зрения. Только не лицом к лицу, а со спины. В одной руке пластмассовое ведро, до половины наполненное груздями, в другой пресловутые грабли. Стариковское «кхе-кхе», похожее на мешанину грудных всхлипов и хрипов, потрёпанный безразмерный камуфляж не по росту, скомканный гармошкой на руках и ногах, чуть сгорбленная фигура, заметно тощая и высокая, затасканные кирзачи – всё, так или иначе, укладывалось в мои недавние соображения. Некоторую путаницу в «нарисованный» сознанием образ вносило, разве что, молодёжное кеппи защитного цвета, повёрнутое козырьком назад по босяцкой моде, да клочья бледно-серых волос, торчащие наружу. Ещё недавние догадки, очевидно, начинали сбываться.
– День добрый, – выпалил я, обходя незнакомца.
Старик судорожно дёрнулся, на мгновение замер и скосил взгляд.
– И те не кашлять, – просипел он в ответ, попытался выпрямиться в полный рост, но схватившись за поясницу вновь сгорбился. В старческом голосе промелькнули нотки раздражения и неприязни.
– Что ж так неласково? – пытаясь завести старика на разговор, продолжил я.
Незнакомец опустил ведро на землю, повернулся лицом и предусмотрительно загородился граблями, прижав их к груди.
– Чё, девка штоль, шоб ласкать? – прошамкал старик, пытаясь придать голосу суровые нотки, и тут же зашёлся долгим кашлем.
«Ого, дедок-то, за словом в карман не лезет!» – подумал я, вглядываясь в черты лица. Что-то в интонациях и манере отвечать показалось мне знакомым.
Лохматые брови пучками топорщились на выпуклом лбу, наползая на края кепки. Едва видимые завитки, как напоминание о некогда кучерявой шевелюре. На вислых щеках и выступающих костлявых скулах – жесткая серая, под стать волосам, многодневная щетина. Точно такая же на широком массивном подбородке, вовсе не гармонирующим с узким овалом лица. Старческий взгляд из прищуренных, подслеповатых глаз хоть и настороженный, но дерзкий, вызывающий. Татуировка с буквой «в» на фаланге указательного пальца, расплывчатая, чуть заметная в складках дряхлой болезненного цвета желтоватой кожи.
Словно стремясь убедиться в догадках, я машинально стрельнул взглядом в сторону мотоцикла.
– Да, дядь Вить, а ты изменился.
Старик продолжал сверлить непонимающим взглядом.
– Не узнал? – ухмыльнулся я. – Немудрено. Четыре десятка, уж точно минуло.
– Шот, племяш, сдаётся мне, не признаю тебя.
– Так и «шокаешь» по-прежнему, не изменяешь привычке. А ведь когда-то на своём «Урале» лихие петли по этому лесу закладывал, от одной грибной поляны к другой. Подзабыл, как в семидесятых вместе с моим отцом забирал меня из лагеря, что недалече от села?
– Постой, постой… Вовкин сын?
– Он самый. Узнал. Присаживайся, дядь Вить, – я махнул рукой сторону поваленной ветром берёзы. – В ногах правды нет.
– А нынче её нигде нет, – настороженно буркнул старик, не реагируя на приглашение…
***
Воспоминания о пионерских лагерях навечно остаются в памяти нашего поколения. И я здесь, ничуть не исключение. В то далёкое лето грибы не росли разве что только на асфальте. В лагере мы находили их всюду, вблизи спальных корпусов, на спортивных площадках, вдоль всех тропинок и даже возле трибуны среди флагштоков, на которых каждое утро под бой барабана и звуки пионерского горна взметался алый стяг. Лето было просто сумасшедшим на грибные подарки. Идёшь на завтрак в столовую – пару-тройку боровичков успеваешь заметить в тени старых сосен, забираешься с пацанвой полакомиться бояркой и облепихой в заросли кустарника – от вездесущих маслят под ногами рябит в глазах. Благородные грибы мы охапками таскали воспитателям. Тем более, «помешанных» на тихой охоте среди пионерии оказалось немало. Но грибы настырно продолжали появляться каждое утро по всей территории лагеря. По моему мальчишескому разумению сорвать пяток белых в полдень в березнячке за лагерной столовой большого ума не составляло. Вот разыскать полянку с груздями, да ещё там, где другие прошли не раз и ничего не заметили – уже тянуло на вершину мастерства. Что не преминул исполнить. В скором времени в спальне, под моей кроватью, уже скопилась горка сочных груздочков. Поглазеть на трофеи приходили все желающие. Что же делать с грибами дальше? И эта проблема решилась в одночасье – тайком «уведённые» из столовой ёмкая эмалированная миска и пачка соли как нельзя лучше подошли для будущего засола. Тщательно очищенные мною под проточной водой грузди были слоями уложены в посуду и пересыпаны солью. Сдобрив засол листьями чёрной смородины, я накрыл миску чистым носовым платком и придавил фанерной дощечкой. Довольный проделанной работой, водрузил сверху булыжник и задвинул миску глубоко по кровать.
Разумного объяснения своему шальному поступку не нахожу и по сей день. Лагерной смены едва хватило бы для снятия первой пробы. Да и гурман из меня по тем временам был не ахти какой. Скорее всего, причина в безрассудном азарте и стремлении казаться самостоятельным и взрослым. Ну и, конечно, неиссякаемая любовь к грибам, которую приобрёл с раннего детства.
Кулинарный эксперимент ожидало полное фиаско. При очередном санитарном обходе «заначка» была обнаружена и тут же утилизирована, а я, дождавшись выходного, бросился на шею отцу, слёзно упрашивая забрать меня из лагеря и вместе податься на поиски лесных даров. В тот день я и познакомился c Виктором, который по-дружески подбросил моего отца в лагерь на своём новом «Урале». Досрочно распрощавшись с пионерской империей, мы рванули на мотоцикле за грибными трофеями трофеев. И вот здесь талант отцовского друга раскрылся в полной мере. Он не только показал нам все потаённые места с обилием грибов, но и преподал мне, юнцу, уроки бережливости и разумности при обращении с дарами дикой природы.
– Ну, шо, Митяй, – приговаривал на свой манер дядя Витя. – В чащу забуримся или по опушкам пошукаем?
– Конечно, поглубже, в чащу, все грибы там, – нетерпеливо отвечал я.
– А вот и мимо – улыбался он. – Грибы нужно искать вдоль лесных дорог, просек, на опушках и вырубках, – поучал дядя Витя, открывая моему взгляду одну полянку за другой. – Любят беляки в траве прятаться. Им без солнечного света никак. Груздям, наоборот, нужна тень и сырость.
Складывалось впечатление, что лес приходится ему родным домом. «Относись к грибнице бережно, сорвал груздочек, прикрой срез мхом или хвоей, не зарывайся в землю, словно хряк в поисках желудей», – врезались в память советы бывалого грибника. Меня он не жалел, слов не выбирал и разговаривал по-взрослому. Его советы и сухопарую фигуру с таким же вытянутым худоватым лицом я запомнил на всю жизнь, как и хваткие руки (с татуировкой на пальце) искусного сварщика, не раз выручающие меня с ремонтом привередливого мотовелика. А ещё чёрная кожаная кепка, моднячая по тем временам, которую он залихватски поворачивал козырьком назад, едва садясь за руль своего «мустанга»…
***
На поваленный ствол не присел ни один из нас. Старик молчал, отведя взгляд. Складывалось впечатление, что он избегает смотреть мне в лицо. А может так казалось, и встреча со мной была ему не то, чтобы в чём-то безразлична, а вовсе «побоку».
– Я ведь до сих пор, дядь Вить, помню твои умелые руки. И как ловко ты заварил пробоину в картере моего мотовелика. После я в этот лес гонял. По тем местам, что ты мне показывал. Без грибов ни разу не возвращался. И потом, в другие года, бродил по старым местам, знакомым грибницам.
– Было, – только и молвил старик.
– А нынче на эту срамоту и смотреть тошно, – я кивнул на взлохмаченную граблями грибницу. – Как думаешь, будущим летом грибы народятся?
– На…рать, – грубо сказал старик и вновь замолчал.
– Ты изменился дядь Вить. Нет, не внешне, – тут я, конечно, польстил.
– А ты шо, один такой умный? – взорвался старик. – Поживи с моё, перебиваясь с хлеба на воду. На государев пенсион. Думаешь, не вижу, шо на грабельки зыркаешь, да старого судишь.
– Да бог тебе судья, дядь Вить, – попытался «оправдаться» я. – Живи, как живёшь.
– То-то и оно, «как живёшь», – прорвало старика. – Люська, сучка, всю кровушку высосала. Дом добротный поставил, хозяйство какое-никакое, пока силушку не растерял. Кажно утречко, старая, в город на рынок прёт то яйца, то бройлеров тушки. Летом по ягодникам вместе рысачим на старом мустанге, – мотнул головой в сторону «Урала». – Морозец вдарит, калину с облепишкой бить пойдём, а послечко опять в город. Сейчас вот груздов с пяток вёдер возьмём – и на трассу торговать. Всё ей старой мало. Давай, Витюша, давай. Шоб не хуже, чем у людей. Деньги, деньги… Всю кровушку высосала. У, змеюка, – задвинул словцом сгоряча.
– Так, поди, сам выбирал. Если не ошибаюсь, в девяностых, ты уже в третий раз женился.
– С Люсьен, у меня ашно пятый брак, – важно подбоченился старик и вся злость на лице, будто улетучилась. – Вот и она, будь неладна, – снова сплюнул, кивая в сторону пожилой женщины, такой же долговязой и худой, выходящей из зарослей, с ведром груздей, граблями и банданой на голове.
– И чё прохлаждаемся, а, Витюшь, – певуче протянула женщина, кося на меня глазом.
И будто почувствовав, что опасности не представляю, отчеканила стальным голосом:
– Я за малинником пару мест програбила, пошевеливайся, выбирай грибочки, да ехать пора.
Старик вздрогнул, вскинул подбородок и вперил тяжёлый взор на супружницу, да так, что на мгновение мне почудилось, словно сквозь катаракту подслеповатых глаз проскочила молния. Его рука, сжимающая черенок, напряглась, костяшки пальцев побелели, кисть задрожала… И со всего размаху как долбанёт граблями по берёзе. Люсьен в испуге отскочила, едва увернувшись от осколков деревянных зубьев. Обломком черенка старик запустил по ведру, но промахнулся, и молча, не прощаясь, поковылял к своему «Уралу», невзначай шаркнув камуфляжем по моему плечу. Подхватив свободной рукой ведро мужа, Люсьен неловко, вприпрыжку, перескакивая через пни и сучья, заспешила вдогонку.
Ещё несколько минут стрёкот тяжёлого мотоцикла слышался где-то вдали, постепенно затухая. Мне же оставалось поспешно покинуть участок леса с разорёнными грибницами. Сказать, что настроение круто изменилось в сторону негативного или, наоборот, нежданная встреча добавила оптимизма, я бы не решился. Скорее, было над чем задуматься…
Во-первых, дядя Витя в свои восемьдесят с хвостиком внешне выглядел ещё довольно крепко, хотя и сообразно возрасту, а самое главное, был жив-здоров. Во-вторых? Во-вторых, время неумолимо приближалось к полудню, и на небосклоне, свободном от утренней дымки, также неуклонно поднималось к зениту светило, пронзая лучами изумрудную толщу сосновых лап, рассыпаясь бликами в редких каплях росы, зажигая яркими красками и без того багряно-золотистую листву. В-третьих? В-третьих – я всё-таки здесь, в ЛЕСУ! Он бодрил, окрылял. Игрою цвета и тени, отсекая шелестом листьев зачатки уныния и тоски. Раздумье и мечтательная отрешённость? Пожалуй, да. Но, не более.
***
Накатанная просека вскоре вывела на залитую солнцем широкую поляну. Обрывки былых воспоминаний рисовали в голове пару кирпичных коттеджей с остроконечными башенками на флигелях, вокруг строений – каменные заборы, уходящие вглубь леса. Сейчас домов прибавилось, таких же помпезных и вычурных. Широкая грунтовка со стороны села разбегалась перед поляной веером к каждому из домов. Но середина поляны оставалась свободной от строений и даже похорошела за счёт посаженной чьей-то заботливой рукой молоди из пушистых сосёнок и стройных, словно на выданье, красавиц-берёзок. Обычно чужаки стараются обходить стороной подобные владения нуворишей, а спешащие мимо поляны навороченные джипы и мерседесы с тонировкой на окнах и вовсе не притормаживают, сходу влетая в распахнутые ворота и прячась за высокими заборами. Потому и грибам среди поляны – полное раздолье. Сыроежки, маслята, подберёзовики – разноцветные шляпки мелькали в пожухлой траве на каждом шагу. Похоже, никому не было до них дела. Исключением не являлась и моя, случайно забредшая в чужую вотчину персона.
Широченная, в полгектара, поляна обрывалась долгой и отвесной песчаной кручей, подножие которой омывали прозрачно-бирюзовые воды стремительной речушки. Это сейчас можно сверху любоваться зеркальным песчаным мелководьем от берега до берега, редкими галечными косами, шумными перекатами. Рыбаки и поныне местами находят броды в поисках богатого улова. Ведь всем известно, что самая крупная рыба клюёт именно на противоположном берегу. А бывало весной, во время разлива, речушка показывала свой норов, подмывая берега и закручивая в глинисто-кипучих водоворотах выдранные с корнем деревья.
На той стороне, в низине… Нет, ещё не время насладиться увиденным. Удаляясь вдоль кромки обрыва от обжитой поляны, я спешил вновь остаться наедине с лесом и лишь тогда дать волю нахлынувшим эмоциям. Пара сотен шагов и кирпичные творения человеческих рук скрылись за стеной сосновых великанов, постепенно растаял в лесной глуши и лай сторожевых собак вместе с отзвуками музыки и голосов. Перешагивая через мощные извилистые корни, хищно торчащие крючковатыми щупальцами над обрывом, я наконец-то замедлил ход и остановился.
Разве что с райским блаженством можно сопоставить отдых в лесу. Прислонившись спиною к широкому стволу сидеть на краю обрыва, держа в руках колпачок походного термоса, наполненный ароматным настоем шиповника, и ощущать свою сопричастность к безбрежной природе. С обеих сторон крутоярья неприступная стена хвойных великанов, а внизу, там за речкой, раскинулись на десятки вёрст лиственные леса, расцвеченные тончайшей кистью незримого художника. Наслаждаться осенними контрастами между радужной акварелью земного и нежно-дымчатой лазурью небесного можно бесконечно. Посреди буйства красок взгляд замирает на едва различимой тёмной точке. Она скользит высоко над лесом, один круг, другой, плавно приближаясь и приобретая очертания гордой птицы с широко расправленными крыльями. Ни единого взмаха, хищно загнутый клюв, распахнутые веером хвостовые перья, едва различимые белые пятна под крыльями. «Не может быть! – кричит разум. – Беркут! Одинокий скальный орёл – символ величия и благородства!». Не могу поверить в увиденное чудо и даже на мгновение зажмуриваю глаза. В тот же миг чувствую, как тело взрывается мельчайшими частичками, пронзает тугую кору, сливаясь с древом, мыслящими ручейками струится, разносится по корням, ветвям, иглам, отрываясь от них, перекидывается на ближайших сородичей. Ещё мгновение, и тебя нет. Есть только единое одушевлённое пространство, наполненное бесконечным покоем и любовью. В нём нет места мирской суете и тревоге. И ты – его неделимое целое, которое дышит, осязает… И вот уже паришь в поднебесье, расправив мощные крылья, понимая, что гордая птица – это тоже ты, и острый орлиный глаз – это также и твоё всевидящее око. Сейчас оно устремлено вниз, сфокусировано на дальней лесной заимке, вокруг которой происходит что-то, вызывающее беспокойство и тревогу… С оглушительным надрывом визжат пилы, под жуткий, леденящий душу хруст ветвей валятся вековые сосны. Многотонные трелёвочники, беспощадно насилуя гусеницами земную плоть, волокут стальными тросами обнажённые стволы, сминая и перемалывая на своём пути всё живое, оставляя за собой безжизненную пустыню. Чуть в стороне заметны два силуэта, один из них прижимает к груди маленькие грабельки. Это – дядя Витя и его Люсьен.
В глазах старика блеснула слеза…
Я встрепенулся и резко открыл глаза. Опрокинутый на колено кипяток, обжигал сквозь джинсовую ткань. Внизу, под обрывом, монотонно шумела вода, всё также искрился красками пойменный лес, где-то над головой беспокойно шуршал запутавшись в сосновых лапах непоседливый ветерок.
Что же было мгновение назад? Иллюзия, божественная фантазии? Иное, неподвластное разуму? Хочется верить последнему. Я вскинул голову и тут же, прячась от ярких лучей, приложил ладонь ко лбу. В бескрайней синеве, удалялась, постепенно исчезала тёмная точка. И вновь сомнение: может, не беркут, всего лишь коршун?..
***
К полудню от утренней свежести остаются лишь воспоминания. Сосновые боры – в большей степени можно отнести к светлым лесам. Не исключено, что благодаря густому подлеску сумрачные чащобы и влажные теснины где-то и встречаются, но сейчас вокруг ясно и просторно. Кроссовки мягко утопают во мху, угасающие таёжные травы растеряли свою былую силу, и уже ничто не путается в ногах, не заставляет продираться сквозь заросли, смахивая с лица бесчисленные шелка паутин. В сентябрьском лесу дышится легко, свободно, нет и в помине изнуряющего летнего зноя, не утомляет глаза рассеянный свет, и если утренняя осенняя прохлада и напоминает о себе, то всего лишь распахнутой курткой и едва заметным живительным ветерком.
Но как же быть с мыслями? Они никуда не исчезают, навязчиво преследуя и беспокойно теребя душу. Неужели и здесь, в этой звенящей тишине и божественной красоте, будет зловеще грохотать техника, станут валиться и плакать деревья, а дьявольские помыслы дельцов об истреблении леса и хищнической заготовке деловой древесины вновь заслонят заверенные массивными гербовыми печатями постановления о так называемых «санитарных рубках». Неужто и здесь, среди грибниц и мхов, среди благородного подлеска из калины, ольхи и молодого березняка, на месте пока ещё виртуальной деляны, обоснуются на десятки, а то и сотни лет горькая полынь и жгучая крапива. А по соседству с ними, проникая вглубь леса, жадно захватывая новые владения, с чувством собственного превосходства, выдавливая любую другую поросль, поселятся коварные чужестранцы-пришельцы борщевик и клён.
И эта картина вовсе не сюр, а самая, что ни на есть настоящая реальность сегодняшнего дня. В подобное не хочется верить. Надежда на торжество разума? Но разве она нас когда-нибудь покидала? Абсурд и реальность сегодня смешались настолько, что отличить правду от вымысла, явь от химеры, желаемое от действительного – порою нелегко. Одним – от недостатка ума и знаний, другим заслоняет разум оголтелая пропаганда, ну а кому-то просто хочется слепо верить в старые добрые истины. А может, стоит чуть меньше зависать в любимых гаджетах, погружаясь в виртуальное пространство и забывая, что настоящая жизнь ещё есть, и она рядом. Только оторвись от экрана смартфона, нажми кнопку «выкл» на любимом «ящике», подними голову, шагни за порог… Глядишь, наступит просветление, и кое-кто, не без подсказки высших справедливых сил, наконец-то осознает бесконечное величие и трепетную хрупкость окружающего мира...
Грустить в лесу не принято. Да и не получится, при всём желании. Справа раздаётся дробный стук дятла. И уже глаза скользят вверх по оранжевым чешуйкам стволов, высматривая среди ветвей красное подбрюшье и алую шапочку возмутителя спокойствия. Не разглядеть ни одного, ни другого, а дробь не прекращается, где-то здесь, совсем рядом. А вот и он – санитар леса. Только вовсе и не пёстрый, а едва заметный – серо-зелёный. Его так и называют седым или седоголовым. Главное не спутать с зелёным дятлом, уж очень схожи. У самки седого красной шапочки нет и в помине, разве что у самцов можно разглядеть красную точку на голове, и маскируются оба мастерски, ничем не выдавая себя и сливаясь окрасом с листвой и древом. Вроде бы и мелкая, совсем незначительная частичка живого многообразия, всего лишь птаха, но не простая – краснокнижная!
Удаляться от обрыва вглубь леса не хочется. То и дело бросаю взгляды за речку, на пойменный лес и не могу оторвать глаз от его разноцветной палитры. Однажды я набрался смелости, перешёл речушку вброд и вклинился в дремучие чащобы. Вот только покорить низинную пойму не удалось. В основе лиственного леса – осины и тополя, изредка встречаются островки березняков и одинокие сосны. Подлесок неприветлив: густой, колючий, цепкий. Продираться сквозь щетинисто-колкую стену облепишника и боярышника, калины и тальника под силу не каждому. Подошвы хлюпают в топком месиве опавшей листы и гниющей травы, ноги вязнут, цепляясь за ползучие лианы. Разорвать их руками едва ли под силу, если только рассечь точным взмахом острого клинка, тучи комаров и мошки облепляют открытые участки тела, и… хвощ, море первобытного хвоща, метровой высоты, как в самом настоящем мезозойском лесу. Или палеозойском? Впрочем, какая разница. Но гибкая стена из вертикальных зелёных трубок хоть и поддаётся напору, клонится, гнётся, местами ломается, тем не менее, притормаживает наступательный порыв.
Спрашивается, к чему испытывать судьбу? А как же грибы? Какой грибник откажется побывать там, где не ступала нога конкурентов. Может я в своих исканиях и не добрёл до кладезя лесных богатств, но из тех, что попали в мою корзину, внимания заслуживали лишь немногие. Болотные подберёзовики, белые волнушки, многочисленные маслята, практически под каждым из редких хвойников, и бесконечные грибницы осинового груздя (он же островной и тополиный). Вот где в одночасье можно утолить жажду грибной наживы. Нет, такие дары хоть и радуют многих грибников, но истинного удовольствия лично мне не приносят. Да и лес – непроходимый, сумрачный, с болотным смрадом явно не добавляет оптимизма.
***
Пожалуй, так и продолжу с высоты крутоярья любоваться осенними красками лиственного леса, но свой, сосновый, всё же роднее и ближе. Тем более, вновь передо мной опушка, окаймлённая приветливым золотистым березняком. За ней – рукотворная полоса хвойников, сомкнутыми рядками, плечом к плечу, возрастом четвёртый-пятый десяток, уже и молодью не назовёшь. Сердце забилось учащённо. Предчувствие бывалого грибника не подводит. Первой расщедрилась на подарки престарелая берёза у самого пригорка, расщеплённая молнией на три ствола. Если два из них так и торчали безжизненными обугленными головёшками, то на третьем, грозящем вот-вот обрушиться, по-прежнему ещё свисали некогда плакучие ветви с медленно опадающими под редкими порывами ветра желтоватыми листьями. Под берёзой я и приметил пушистый груздочек. Рядом – с пяток бугорков, прикрытых опавшими листочками.
Ох уж эти пушистики, усеянные тончайшей бахромой!
Ну, здравствуй, первый из первых, редчайший из редчайших, лучший из лучших! Мимо не пройду ни за что! Передо мной настоящий мокрый груздь. Причём, и «настоящий», и «мокрый», и «сырой» – это все ему присущие имена, а микориза – конечно же, с берёзой. «Первый» – категория официальная, не так уж и много грибных пионеров: разве что, идущие следом белый и рыжик. Пожалуй, тройку можно и замкнуть. Редчайший? А то! Уж он не балует нашего брата, может где-то и произрастает в изобилии, но только не в здешних сосновых борах, да лиственных лесах. Без сомнения – и лучший! Особенно в холодном засоле. Хоть и проигрывает по крепости сухому груздю, но для него это не главное, потому и не стоит экспериментировать с выкручиванием, а лучше подрезать ножичком и перевернуть красавчика шляпкой книзу. Лёгким холодком и влагой обдало подушечки пальцев, недаром, что «мокрый». Блеснул перламутром свежий срез! Полая ножка, а по краям нежные, едва-едва заметные, переливы жёлтого, зелёного, розового. И запах, чуть уловимый, с узнаваемым ароматом утренней росы и весенних первоцветов. Нежная бахрома шляпки щекочет задубелую кожу ладони…
Достойный экспонат в моей палитре лесных даров! К тому же не один, и все как на подбор – чистые, душистые, сочные. Ради таких вот мгновений и находок и затеян мой лесной вояж. Кажется, сбываются мечты, безбрежной благодарностью к природе наполняется душа. И чувство восторга, воздушное, лёгкое, рвущееся наружу. Хоть внешне и сдержанное. Лишь улыбаюсь. Хорошо, что сейчас один, вокруг никого, иначе неизвестно, как восприняли бы улыбку одинокого грибника случайные встречные. И не каждому ведь объяснишь, что причина блаженного удовольствия – всего лишь хрупкий груздочек. Восторг не может длиться бесконечно, на смену приподнятому настроению приходят присущие каждому путешественнику прагматизм и обстоятельность. Ещё раз беру в руки мокрый груздь и скрупулёзно осматриваю со всех сторон. Без сомнений – бахромчатый или бахромистый, опушённый не только по краям, но и по всей плоскости шляпки. Эту особенность груздя узнал сравнительно недавно. Оказывается, настоящий груздь – един в трёх видах. Настоящий, бахромчатый и водянистозоновый. Разницу между первыми двумя заметить можно едва ли. Скорее всего, она условна и во многом зависит от возраста гриба. Да и так ли важно, насколько бахрома покрывает шляпку, сплошь или по краям. По поводу третьего – отличия более чем разительные. Они-то и явились спусковым крючком моего прошлого изыскания. Однажды в приобском лесном массиве, недалеко от озера Петровское, в сырой низине, густо поросшей папоротником, я наткнулся на внушительную грибницу настоящих груздей. Вот где они оправдали своё историческое название – росли не только грудами, грибница протянулась на десятки метров, расширялась, уходила вдаль. То, что это были именно настоящие мокрые грузди – сомнений не возникало. Влажная белая чуть воронковидная шляпка, опушённая поверхность, размеры от самых маленьких до столового блюда. Настораживало одно – заметно выраженные зональные круги по всей поверхности шляпки и хрупкость, чуть более обычного. В горячем засоле тот самый груздь ничем особым себя не проявил. А может в том-то и ошибка, что засол был горячим? Но над идентификацией малознакомого груздочка пришлось потрудиться. Интернет тогда ещё только нарождался, и местные справочники, в первую очередь наши – алтайские, «скромно» умалчивали о неизвестной для меня разновидности. Лишь спустя несколько лет, в одном из справочников промелькнуло название «водянистозоновый» или «водозональный». Все его рамещённые фото, описанные видимые и невидимые признаки, места произрастания полностью укладывались в мою картину.
И ещё несколько строк о благородном семействе настоящих груздей. Их бахрома частенько окрашивается в жёлтый или коричневатый цвет. Причиной могут быть как погодные условия (будь то дожди либо засуха), так и условия произрастания. Что, впрочем, вовсе не влияет на вкусовые качества. А вот наличие у настоящего груздя ещё одного собрата и тоже высшей категории – забывать нельзя. И зовётся он жёлтым груздем (не путать с лиловеющим)! Но об этом уж как-нибудь в следующий раз.
***
Сейчас я стою перед выбором. Штурмовать рядки хвойных посадок или всё-таки обойти их? Тем более, могучий бор остался за спиной, а рукотворный сосновый молодняк, обрывается пастбищными угодьями, за которыми золотятся березняком холмы и взгорья. Дно корзины уже покрыто лесными дарами. Добавлю, пожалуй, ко всеобщему ассорти веточку багряной калины с гроздью ярко-красных тугих плодов. Минута-другая, «великодушно» дарованные красоте и эстетике, не решают возникших сомнений. Истинный грибник, возможно, поймёт причину раздумий. Хвойный молодняк – это в первую очередь маслята и, конечно же, рыжики. Если встречей с первыми любопытство удовлетворено, то перед царским огненным деликатесом устоять ну просто невозможно. «Ради него не жалко ни времени, ни сил», – подумал я, скосив глаза на циферблат ручных часов, и, раздираемый соблазном выбора, перенёс взгляд вдаль.
Осенний березняк таит ничуть не меньше загадок. И главная из них лишает покоя каждого безустанного грибника, от мала до велика. Кому не хочется сентябрьской порой быть первым на безудержном «празднике жизни», на грандиозном лесном пиршестве?
Так в чём причина неукротимости горожан и сельчан, дилетантов и профи, рвущихся в берёзовый лес? Ответ очевиден и прост. И сопоставим, разве что, со знаменитостью и популярностью этого гриба! Ну, конечно же, опёнок! А вот узнать, пришла ли беспокойная пора неугомонных опят, началось ли триумфальное шествие несметных полчищ, атакующих берёзовые пни – ещё только предстоит. Потому и несут ноги вперёд, минуя заманчивые хвойники, луговины, прямиком в гущу колков, к подножию манящих взгорий. А хвойные рядки подождут, всё равно, возвращаясь обратно, их не миновать. Останутся ли силы утолить любопытство? Время покажет.
Разгадать загадку, связанную с массовым одновременным появлением опят, пытались многие. Какими только предположениями, версиями, фактами не пестрят справочники и всезнающая сеть. И уже неудивительно, что каждый последующий год, словно в насмешку, опровергает ранее озвученное или написанное. Резкие перепады ночных и дневных температур, первый нежданный морозец, долгоиграющие моросящие дожди… Да, они наиболее часто становятся раздражителями и поводом для рождения опят. Но чаще – просто так, без видимой причины, будь то при тёплой солнечной погоде или влажной осенней хмари, вездесущая братва очередным безмолвием заявляет о себе: «Мы пришли, а-у, грибники, где вы?» Согласен, несколько погорячился. Звать никого не надо, кони уже давно бьют копытами в стойлах, звенят в предвкушении своей значимости оцинкованные баки, тазы, вёдра, шелестят и скрипят ивовыми прутьями плетёные корзины, глухо постукивает боками разноцветная пластиковая тара…
И всё же, без чудодейственной воли Леса, подобные метаморфозы не происходят, балует его лесное величество грибника, словно малое дитя – «чем бы ни тешилось…». Но там, где балуют – бывает, строго и наказывают. На моей памяти за последнее десятилетие сентябрь в лесу дважды лишал грибников радости встреч с опятами. Пусть не везде, не во всех берёзовых массивах, но было. И это ли не звоночек? Хоть пока и негромкий, но достаточно показательный.
Входит ли в мои сегодняшние планы грибной осенний «чёс»? Скорее, нет. Желание быть первым, застать берёзовые пни, усыпанные не только едва заметными шляпками-гвоздиками, но и в обрамлении бархатного купола уже несколько подросших опят, придаёт азарта и движет навстречу неизвестности. И сегодня, похоже, мой день! Ближайший пенёк на склоне косогора благородно ощетинился полукруглыми шляпками, едва раскрытыми, тугими, чуть влажноватыми. Нет, на плотной ножке ещё незаметно белой юбчонки, она скрыта глубоко под шляпкой и распустится чуть позже. А сейчас овальные пятачки хороводят вокруг пня, пританцовывают на самой его макушке, кружась в плясовой, разбегаются в стороны. И вот уже следующий пенёк капитулировал перед штурмующей дружной братией. Иначе как везением, подобную картинку назвать не могу, сбрасываю рюкзачок, прицеливаюсь через глазок телефона, и серия едва слышных щелчков пополняет грибную фотоколлекцию. Впереди вижу ещё с десяток пней. Неужто и они выбросили белый флаг перед стремительным натиском завоевателя? Азарт гонит вперёд, нетерпение нарастает. Но, никаких следов, даже намёка на грибочки… Голые пни… Прошуршала где-то рядом полёвка. Издалека, со стороны деревни, донеслось протяжное му-у-у. Порывом усиливающегося ветра встряхнуло сидящую на ветке обнажённой берёзы одинокую ворону. Та в ответ недовольно каркнула, забила крыльями, и тут же вновь цепко вонзилась когтями в толстый сук.
Карабкаться по взгорьям и косогорам – удовольствие не для каждого. Не легче и спускаться, особенно по северному склону. Подошвы скользят по влажной земле, норовят опередить, а то и вовсе, совершив резкий скачок, вырваться в лидеры. От падения на пятую точку уберегают лишь цепкие руки, успевающие в последний момент крепко ухватиться за ближайшие ветки кустарника и только потом, стиснув губы, молча взвыть от вонзившихся в ладони острых иголок незамеченного впопыхах шиповника. Опят больше нет, нигде, по крайней мере, в ближайшей округе: сколько ни всматривался в каждый пенёк, ни намёка на присутствие грибочков. «Ну что ж, пора возвращаться, – пульсирует в голове. – Поймать удачу за «хвост» довелось нынче не раз», – вспоминаю события последних часов, доставивших не только эстетическое наслаждение, но и глубокое моральное удовольствие. Бегло, бегло перебирая уставшими ногами, едва ли не скатываюсь с косогора на просёлок, и краем взгляда успеваю зацепиться за едва заметный гриб у самой дороги. «А вот это уже любопытно! Грибочек-то непростой!» – тут же отмечаю про себя, фиксируя находку опытным взглядом. Присаживаюсь рядом и неспешно счищаю прилипшие сухие травинки на бледно-коричневой шляпке, подрезаю ножичком под корешок и тут же переворачиваю верх ногами. Но моих глазах срез тускнеет, переходя от светло-серого к темноватому и покрываясь жгучей синевой. С любопытством смотрю на красно-оранжевую мякоть, так же на глазах синеющую под надавливанием пальца. Некоторое время изучаю мясистую ножку, покрытую сетью извилистых бордовых линий, ярких и заметных по всей длине и запутанных в беспорядочный клубок у основания. «Хоть ты и мудрёный, но мы с тобой встречались, дружок!», – успеваю произнести вслух, словно старому знакомцу.
***
«Дзинь-дзинь», – резкий дребезжащий звук заставляет вздрогнуть и освободить проезжую колею. Рядом со мной притормаживает и останавливается велосипед с двумя юными пассажирами. Тот, что помладше, лет семи-восьми с виду, спрыгивает с багажника, придерживая у самой груди пластмассовое ведёрко, наполненное доверху маслятами. Старший лишь наклоняет велик на бок и убирает ногу с педали на землю.
– В лес, за опятами? – сходу выпаливает младший. – А их нынче, дядь, и нет. Мы уже всё облазили, пусто. Надо в пойму идти, там маслят полным-полно, – гордо показывает на своё ведро.
– Ну, сначала, здравствуй! – приветствуя, поочерёдно протягиваю каждому руку и ощущаю в ответ крепкие рукопожатия.
– Меня Костька зовут, а он – Мишка, – младший кивает на менее разговорчивого товарища. – Мы местные, каждый уголок в этом лесу знаем. Сегодня все с пустыми вёдрами возвращаются, вот и вам не повезло, – продолжает тараторить без остановки, кивком подбородка указывая на моё пустоватое лукошко. – Баб Зина сказала, что нынче опята поздно народятся. Пошли за нами, покажем, где маслюков набрать…
С моего лица не сходила улыбка. Пацанёнок не умолкая продолжал тарахтеть про речную пойму, про юркого ужа, которого они там поймали, чтобы дома напоить молоком, и который ускользнул у Мишки из кармана, про тьму-тьмущую грибов, до которых ни в жисть не добраться через тамошнее болото… Я слушал Костькину простодушную болтовню и делал удивлённые глаза, периодически восклицая:
– Да ну, не может быть! Вот это да!
При этом лишь распалял собеседника, давая ему повод лишний раз блеснуть мальчишеской смекалкой, «неиссякаемыми» знаниями и опытом. Глядя в его бесхитростные горящие восторгом глаза, я будто вновь и вновь погружался в собственное беззаботное детство… И это уже не он, а я, подпрыгивая на ухабах, гоняю на велике по лесным дорожкам, наедаюсь «от пуза» приторно-сладкой бояркой, торопливо срываю с веток кислые-прекислые, лопающиеся в ладошках плоды облепихи, а после, отпробовав, фыркаю и кривлюсь, смешно зажмурив глаза и сморщив нос. Непритворно восхищаюсь россыпью маслят под ногами, и, ползая на четвереньках, едва успеваю подрезать ножиком, чтобы потом, обследовав каждую пядь грибницы, горстями ссыпать лесные дары в потёртое ведёрко. А заполнив доверху, важно вытираю липкие окрашенные ладони о собственные штаны, забывая, что дома в очередной раз придётся выслушивать сварливые бабушкины причитания и нравоучения, пропуская их меж ушей и прячась за широкую отцовскую спину…
– Ты этот гриб не бери, – размеренный и рассудительный голос Мишки, вывел меня из раздумий.
Следом умолк и Костька, оборвав на полуслове свой содержательный монолог.
И старший и младший настороженно уставились на гриб, который я так и не выпустил из руки. Костька, похоже, только сейчас заметил его.
– Точно, точно. Выбрасывай. Это сатанинский, – тут же произнёс он.
– Наши в деревне предупреждали, что нынче они появились, – продолжил Мишка, раньше их не было.
– Вот даже как? – я притворно сделал удивлённое лицо. – А с чего вы так считаете?
– Ну как же, вон, видишь, посинел.
– Все наши говорят, сатанинский, ядовитый.
– Это, мальчишки, съедобный вкусный и благородный гриб. А называется он дубовик. Или ещё поддубовик, – пришла моя очередь удивлять собеседников.
Пацаны недоверчиво смотрели то на меня, то на гриб.
– Его ещё можно спутать с оливково-бурым моховиком. Кстати, тоже съедобным. Вот чем они схожи, так это синевой на срезе и сломе, – тут же отломил кусочек от шляпки. На наших глазах светлая мякоть гриба окрасилась в синий цвет. – Но шляпка у моховиков никогда не бывает снизу красноватой, – продолжил я, сознавая, что своими речами могу окончательно запутать мальчишек.
Пришла пора несколько «подсластить пилюлю»:
– В чём правы ваши сельчане, так в том, что неизвестные грибы лучше обходить стороной. И в этом, конечно, большой респект, и вам, и всем местным
– Ха, дубовик! – по-прежнему скептически вырвалось у Кости. – У нас в лесу сроду дубов не было.
– Зато у магазина несколько растёт, – задумчиво проговорил Мишка, опустив велосипед на землю и присаживаясь на обочине.
Протянул руку, взял у меня гриб и осторожно поднёс к носу.
– Пахнет норм, будто съедобный. Я читал в интернете, что сатанинские воняют, прям жуть, – заключил он.
Костька восхищённо посмотрел на друга.
– Да, молодые сатанинские имеют резкий неприятный запах. Правда, позже он пропадает. Но есть у них и другие отличительные признаки. Шляпка у сатанинских чаще светло-серая, ножка у основания окрашена в малиновый цвет и ярко выраженного сетчатого рисунка на ней не найти.
– Уговорили, – великодушно произнёс Костька, то ли завидуя нашим общим знаниям, то ли продолжая сомневаться. – Я так думаю, дубовики должны расти в дубовых лесах, – настырно продолжил он.
– Ты прав, – я добродушно взъерошил его нечёсанную шевелюру, чем окончательно закрепил доверия мальчугана. – Но природа зачастую преподносит сюрпризы, ответы на которые нужно искать у специалистов или в умных книгах. Возможно, дубовик растёт не только в дубовых, но и в берёзовых лесах. Впервые я повстречался с дубовиками ещё в середине семидесятых прошлого века. Один год в катунской пойме их было немеряно. И все среди берёз. Последние пару лет дубовики стали появляться чаще. А насчёт дубовых лесов? – тут я сделал паузу. – Может и они когда-нибудь в Сибири появятся, тем более и климат меняется, и посаженными дубовыми рощицами уже никого не удивишь…
– Блин, интересно-то как! – воскликнул Костька. – Вот в селе удивятся, когда всё расскажем!
Расставались уже настоящими друзьями, на прощание вновь ударив по рукам.
– Тормози! – крикнул я вслед удаляющимся велосипедистам, внезапно спохватившись.
Мишка ударил по тормозам и оба сорванца обернулись.
– Хотите сюрприз на прощание?
– Хороший или плохой? – насторожился Мишка.
Я невнятно пожал плечами и махнул рукой в сторону склонённой берёзы на взгорке.
Мальчишки молча переглянулись и Костька, резво соскочив с багажника, рванул по склону.
Через несколько десятков секунд с вершины раздался его громкий крик:
– Мишка, жми сюда, здесь опят полным-полно!
Отбросив на обочину велосипед, Мишка поспешил на зов друга.
***
Мне же оставалось лишь посмотреть им вслед, довольно вздохнуть, и мысленно распрощавшись с юными грибниками, направиться в сторону села. Потихоньку накатила накопленная за день усталость, и я понял, что, сил на поиски рыжиков в оставленных за полем хвойных посадках уже, скорее всего, не хватит. Далеко за спиной продолжали раздаваться восторженные возгласы мальчишек, но и они с каждым шагом становились всё глуше и глуше.
По правую руку вдалеке тянулся сплошной лентой сосновый бор. Сейчас он казался незыблемой неприступной стеной. Но я знал, что это вовсе не так. Стоит только подойти ближе, и лес, настороженно присматриваясь и оценивая чужака, вступит в молчаливый диалог. Если кому-то и посчастливится получить кредит доверия, вовсе не значит, что великий и могучий властелин тут же распахнёт объятия и приоткроет таёжные секреты. Не спеша и ревниво продолжит он зорко следить за незнакомцем, вторгшимся в лесные чертоги. Заслужить искреннюю приязнь или симпатию леса непросто. Достаточно ли чистоты помыслов и добрых деяний? Наверняка его мера намного шире. Но если подобное произошло и чудо свершилось, лес начнёт делиться глубокими и вечными знаниями, неподвластными сиюминутному, мимолётному влечению, неохватными человеческим разумом. И что, не исключено, навсегда перевернёт душу и заставит по-новому взглянуть на себя, переосмыслить не только прошлое, но и задуматься над будущим.
И всё же? Ко всем ли будет приветлив и дружелюбен лес? И каждый ли поймёт язык, на котором лес умеет общаться? Не оттого ли кто-то почувствует себя желанным пришельцем, а кому-то придётся примерить к своей персоне известную пословицу про незваного гостя…
Показавшиеся впереди электрические столбы и первые избы на окраине села отвлекли от размышлений. Мой осенний вояж подходил к концу.
– Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь, – знакомый сигнал заставил остановиться и обернуться. На всех парах в мою сторону неслись давешние приятели. Поравнявшись, Мишка ударил по тормозам.
– Уф, успели, – выдохнул он и спрыгнул с велосипеда, придерживая за руль.
Следом соскочил с багажника Костька, как и раньше прижимая одной рукой к животу ведро с маслятами. Но теперь в руках мальчугана ноши прибавилось. На согнутом локте свободной руки раскачивался объёмный жёлтый пакет с просвечивающимися через него опятами.
–Дядь Дим, держи, это тебе, – выпалил он, протягивая пакет.
– За какие это заслуги? – искренне удивился я. – И в честь чего такой царский подарок? – что не говори, а своим поступком мальчишкам удалось застать меня врасплох.
– Ну это, типа от нас, – засмущался Мишка.
– Ага, ты же нам опята показал, вот мы и напластали целую кучу, – разговорчивый Костька светился от гордости и за словом в карман не лез. – Гляди, сколько с двух пеньков набрали! – важно кивнул на такой же объёмистый рюкзак за Мишкиными плечами.
– Ты весь день проходил по лесу, а в корзинке пусто. Вот мы и решили поделиться, ну чтоб, по справедливости, – добавил рассудительный Мишка.
– Точняк. Всё по чесноку, – пакет из Костькиной руки перекочевал в мою.
Я по-прежнему стоял в растерянности и не находил слов. Всё произошло настолько быстро, что должным образом среагировать на ситуацию и принять какое-то решение, не получалось.
– Чай с шиповником будете? – лучшее, что в данный момент смог вымолвить я.
Оба грибниками дружно кивнули.
– Да ты не переживай, дядь Дим, – Костька по-своему понял мою нерешительность. – Мы ещё завтра с Мишкой в лес за грибами пойдём. Раз опята появились, знаешь, сколько их со дня на день попрёт. В колке, за старой фермой, есть место классное. Там когда-то давно ураганом берёзы поломало. Только туда попасть непросто, ручей местный растёкся, и заболотило вокруг всю низину на подходе. Но мы с дальней стороны через топь тропинку отыскали. И тебе в следующий раз покажем.
Втроём мы сидели на обочине и с наслаждением потягивали ароматный чай. Потягивали, пожалуй, будет звучать не точно, потому как каждый из мальчишек одним махом опустошил по наполненной доверху крышке термоса. Остатки чая бережно передавали из рук в руки, смакуя по глотку и шумно нюхая сладковато-терпкий дух лесных ягод.
Костька увлечённо рассказывал, что у него дома полный погреб грибов, и что мамка столько насолила груздей, аж, на всю зиму хватит. А Мишка чистосердечно признался, что грибы он «как-то не очень», и домашние их не жалуют. Вот собирать – другое дело! Здесь и азарт нужен и без сноровки не обойтись. В этом деле они с Костькой – настоящие доки! А грибы… Что грибы? Они их многочисленным родичам отдают, в первую очередь тем, кто занят на ферме с утра до вечера, и в лес редко ходит. А ещё деду с бабой, им уже под девяносто и здоровье не позволяет по лесу шастать. Вот и сейчас прямиком к ним! Бабушка поохает, расцелует, пирожками да лепёшками угостит. А дед долго будет скрупулёзно выспрашивать, где и как нашли, в подробностях, и после вспоминать свою молодость да байки травить «вот в наше время». Интересные, захватывающие, просто жуть! Костька с Мишкой будут слушать, открыв рты, но и посмеиваться про себя временами, когда дед уж явно привирать начнёт.
– А если ваши грибы занесу своей первой учительнице, никто возражать не будет? – вставил и я своё слово. – И скажу, что подарок от вас?
– Да ты чё, дядь Дим, мы только «за»! – явно обрадовались мальчишки моему предложению. – Если будет нужно, мы и в следующий раз наберём. Нас найти несложно. Вон, у обрыва, за посадками, у нас шалаш есть, по выходным всегда там…
***
Маршрутный ПАЗик лязгнул дверями-гармошками и, набирая скорость, понёсся по улицам села. В окне замелькали дома и сады, потянулись выпаса, за ними проглянул сосновый бор, верхушки которого в последний раз вспыхнули под лучами исчезающего солнца. Я наконец-то смог с нескрываемым наслаждением откинуться на спинку сиденья и прикрыть глаза. В голове вновь и вновь «всплывали» события уходящего дня, неожиданные встречи и знакомства, неизменно возвращая меня к мыслям о «верном друге и незваном госте». И почему-то, как и прежде, явного ответа, не находилось. Примерить одну из личин на себя – казалось бестактным. И вовсе не из ложной скромности или напускного лицемерия. Уже одно то, что мы вторгаемся в пределы высшего разума, при этом принося с собой своё – человеческое отношение и восприятие действительности… Можно сколь угодно повторять расхожие фразы, что «человек – хозяин природы», пусть даже её часть, рассуждать о нравственной ответственности за сохранение окружающего мира… Но лес, он другой, он живёт по иным законам, неподвластным и зачастую непонятным человеческому роду. Иногда лес разговаривает с нами. Каждому ли доступна его речь, и готов ли человек услышать его зов? Скорее всего – нет. Или – не всегда. Хотя… зачем же так безапелляционно? По-моему, мальчуганам, оставшимся позади, лес будет всегда рад, и вместе они слышат и понимают друг друга. Хочется верить – не только сейчас…
У светофора на подъезде к городу автобус притормозил. Рядом на обочине стоял знакомый зелёный «Урал». В его люльке «клевал носом» дядя Витя. Чуть в сторонке бойко нахваливала свой товар редким прохожим энергичная Люсьен. Судя по единственному ведру груздей, и, вероятно, последнему, торговля в этот день удалась.
Сопутствовала удача сегодня и мне. По крайней мере, мысли и настроение позволяли так считать. Завтра наступит новый день. Заботы, суета, рабочие будни, поездки, встречи. Всё изменится. Мои юные друзья пойдут в школу, нетерпеливо дожидаясь очередных выходных, чтобы снова рвануть в чащу, подправить покосившийся от ветра шалаш, разведать тропу к дальнему ежевичнику, преодолеть болотину и удивиться полчищам опят, оседлавшим старые пни в берёзовом колке.
Поутру дядя Витя задаст корма опостылевшим бройлерам, прикидывая в голове, как бы скорее избавиться от них, отправив на убой. Будущие барыши от продажи тушек подсчитает его несравненная Люсьен. Жизнь продолжит своё извечное течение. И только лес будет недвижно и молча взирать на всю эту мирскую суету. Ведь он знает что-то такое, о чём не знаем мы. И некоторым из нас эти тайные знания лес иногда приоткроет.