Граф Муравьёв в семейных драмах и творчестве
Владимир Муравьёв (1861-1940).
Карьеру сменил на живопись
В талантах творческих людей есть что-то мистическое. Случается, что человеку открыты все пути для блестящей карьеры, для достижения высоких чинов и званий. Для кого-то это кажется величайшим счастьем – богатство, возможность повелевать людьми и прочее в этом роде. А вот поразит человека стремление творить, созидать шедевры литературы, поэзии, музыки, создавать художественные полотна, и ему уже совершенно безразличны все карьерные перспективы.
Так случилось и с выходцем из знаменитого рода Муравьёвых, Владимиром Леонидовичем Муравьёвым (1861-1940). Род этот, правда, был несколько опорочен участием одного из представителей в государственном преступлении против России – бунте 14 декабря – но в тоже время прославленного деяниями других представителей. Так дед выше упомянутого Владимира Муравьёва за честную и добросовестную службу России был удостоен членством в Государственном совете, чином генерал от инфантерии Михаил Николаевич Муравьёв (1796-1866). Он был участником Отечественной войны 1812 года и Заграничного похода Русской армии в 1813 и 1814 годах, впоследствии занимал ответственные посты гродненского гражданского губернатора с 1831 по 1835 годы, затем курского гражданского и военного губернатора с1835 по 1839 годы. Он был близок к научным кругам – стал вице-председателем Императорского Русского географического общества в 1850-1857 годах, почётным членом Петербургской академии наук с 1857 года.
Отличился и в тяжелое для России время инспирированного Западом польского восстания 1863-1864 годов. В 1863 году он был назначен гродненским, минским и виленским генерал-губернатором и в этой должности был весь период польского восстания 1863-1864 годов и сдал дела лишь в 1865 году после полного наведения порядка и нового назначения. Действовал против польских бандитов и мятежников решительно, а затем, как отмечено в Википедии: «Благодаря ряду глубоких и системных преобразований положил конец польско-католическому доминированию в общественной, социально-экономической и культурно-образовательной сфере над белорусским православным крестьянским большинством края».
Фашиствующие либералы и разрушители России – революционеры естественно окрестили вешателем и палачом, ибо, по их мнению, вешать, взрывать, убивая в том числе и совершенно неповинных перед ними людей – так заодно – имеют право только они. А казнь настроенных прозападно бунтовщиков и государственных преступников не может быть оправдана.
Русский писатель и общественный деятель Иван Корнилов писал:
«Дорогое для истинно русских людей имя М.Н. Муравьёва, восстановившего в 1863 году в Северо-Западном крае достоинство и честь русского имени и возбудившего в древнем православном крае русскую культурную жизнь, было предметом злобы и чёрной клеветы для всех врагов России.…Непростительно, что русские историки пренебрегали своим нравственным долгом и оставляли без внимания изучение крупнейшего события минувшего столетия – созданную М.Н. Муравьёвым и прожившую, к несчастию, менее пяти лет русскую народно-государственную систему управления Западной Русью и Литвой».
Публицист и философ-монархист белорусского происхождения Иван Солоневич так оценивал деятельность графа:
«Край, сравнительно недавно присоединённый к империи и населённый русским мужиком. Кроме мужика, русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи, Мицкевичи и Сенкевичи – они все примерно такие же белорусы, как и я. Но они продались. Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии, даже без пролетариата и без ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьёв не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции».
Историк Митрофан Довнар-Запольский писал о нём:
«Он обладал обширным образованием, определённым образом мыслей, знанием дела, выполнять которое он призывался. Обладая обширным государственным умом, он приступал к выполнению той или другой государственной задачи, усвоив себе предварительно известного рода план работы, её задачи».
Муравьёв был в 1865 году возведён в графское достоинство с приставкой Виленский.
Значительных успехов в служебной карьере добился и отец Владимира Муравьева – Леонид Михайлович Муравьёв (1821-1881). Он был членом консультации Министерства юстиции и членом общего присутствия провиантского департамента Военного министерства, герольдмейстером, то есть возглавлял департамент герольдии – учреждение, ведающее толкованием и составлением гербов.
Читатели уже, очевидно, догадались, что об этих высших чиновниках России речь идёт не случайно, что наследником их подвигов и их достижений в службе должен был стать тот, что свернул с пути государственной карьеры и посвятил себя творчеству. Действительно, внук
Михаила Николаевича и сын Леонида Михайловича Муравьёвых Владимир
И дед, и отец сделали всё, чтобы карьера эта состоялась – Владимир был определён в Пажеский корпус, по выпуску из которого могли быть открыты огромные перспективы. Но в 1881 году, в свои двадцать лет, он неожиданно бросил учёбу в корпусе и устроился вольноприходящим учеником Академии художеств.
Деда к тому времени уже не было в живых, а отец, конечно, противился такому решению сына, но вынужден был смириться – что ж желать, если талант художника призывал к работе иного плана и протестовал против всякой нетворческой карьеры. Тем более, к тому времени постепенно искусство проникало в высшие эшелоны власти уже не как созерцание прекрасного – среди сильных мира всего всё чаще появлялись люди творческие.
В Академии художеств Муравьёв стал посещать классы барона Михаила Константиновича Клодта фон Юргенсбурга (1832-1902) русского художника-пейзажиста второй половины XIX века, новатора, первым из русских художников объединившего жанровую картину с эпическим пейзажем. Но этого показалось мало, и он стал брать уроки у пейзажиста Константина Яковлевича Крыжицкого (1858-1911), академика Императорской Академии Художеств в Санкт-Петербурге, автора полотен «Вид Подольской губернии», «Обрыв», «Речка Буг», «Украинские домики», и другие. Среди работ, посвященных Киеву и родному Днепру, следует «Киев», «В предместье Киева», «Разлив Днепра» и многих других. Главное, что привлекало в стиле художника – это стремление раскрыть внутренний мир природы во всём его многообразии.
То есть, Муравьёв не стремился к систематическому получению знаний, а выбирал то, что ему интересно на данный момент. Вольноприходящий ученик мог себе позволить такое. В этом и отличие возможностей в получении образования представителя знати, от скромных соучеников, которым нужно было думать ещё и о хлебе насущном.
А с учёбой было у таких вот знатных учеников сложнее. Много отвлекающих моментов. Порой, не хватало времени на серьёзные занятия мешали балы, светские рауты, просто гульба в шумных компаниях с вольными девицами. Средств на развлечения хватало с избытком – родители были богаты. И всё же творчество затягивало, не отпускало от себя. Выбор делался не в пользу служебной карьеры.
Ну а светские развлечения сопровождались общением с прекрасным полом, приводили к весьма лёгкому отношению к вопросам семьи и брака. О серьёзности такого шага не задумывался и Владимир Муравьёв, трудно понимающий даже то, что такое серьёзное увлечение, не говоря уже о истинных чувствах любви.
Любовь сражает внезапно
Однажды на очередном светском рауте Владимир Миравьёв увидел девушку, как ему показалось, необыкновенной красоты. Много было у него знакомых красавиц, но эта затмевала всех. Никогда прежде так не замирало сердце, когда он смотрел на предмет своего восхищения. Да и были ли прежде восхищения? Так, баловство.
– Кто она? – спросил Муравьёв у одного из приятелей, такого же повесы, как и он сам.
Приятель с удивлением посмотрел на Владимира. Что-то неуловимо изменилось в нём. Голос не тот, что обычно. Вопрос произнесён мягко, даже с придыханием.
– Понятия не имею, – отозвался приятель, но ещё раз посмотрев на Владимира, поспешно прибавил: – Сейчас попробую узнать, если она тебя так привлекла.
Через пару минут расторопный приятель уже докладывал:
– Комиссаржевская Вера… Дочь актёра Мариинки. Тенора. Может, помнишь, мы были на опере…
– Не помню, – отмахнулся Муравьёв. – А вот дочь тенора меня заинтересовала! Как бы с ней познакомиться?
В ту пору просто подходить и заявлять, мол, девушка, позвольте с вами познакомиться, было не принято. Ну хотя бы танец. А тут просто светский раут.
Представила хозяйка, которую попросил об этом приятель, пояснив, что граф Муравьёв просто с ума сходит по красавице.
Вера Комиссаржевская, совсем ещё юная барышня, причём не определившаяся со своей судьбой, но подумывающая о замужестве, которое могло бы упрочить положение в обществе, была приятно удивлена – ей представили не кого-то, а графа.
Женихов у Веры было хоть отбавляй, но она не спешила – ждала принца. И вот принц явился. Тут необходимо добавить, что у Веры Комиссаржевской была цель поправить материально положение матери и сестёр, бедствующих после того, как отец её оставил семью.
Сразу завязались отношения. Муравьёву нужен был результат – соблазнить, овладеть, а там уж как выйдет. Но не тут-то было. Вера держала себя стойко и твёрдо. Ей нужен был не флирт. Ей нужно было замужество.
А вокруг столько претендентов! Муравьёва это и тревожило, и раздражало, и в тоже время заставляло действовать. Но как избавиться от соперников? Был в ту пору проверенный. Хоть и опасный способ. Поединок или поединки? Но в данном случае это как раз бессмысленно. Вера вела себя скромно, деликатно, но при этом очень тонко умела намекать на то, что весьма и весьма расположена к браку. Намекала, что вот если получит от кого-то достойного предложение, то… Что тут было делать? А если действительно получит? Тогда пиши пропало! Значит, для продолжения и упрочения отношения со взволновавшей его красавицей возможен один вариант – женитьба на ней.
И он сделал предложение, которое тотчас было принято. Вот тут-то и началось. Конечно же воспротивился отец Владимира – не ровня Комиссаржевская, совсем неровня. Дочь актёра, к тому же бросившего семью. Всё-таки как бы ни восхищались театром, как бы ни спешили увидеть на сцене популярную актрису или услышать знаменитых оперных исполнителей, но ставить их на свой уровень не собирались. Лицедеи и всё тут.
Дед Владимира к тому времени, когда он задумал жениться, уже покинул сей мир, ну а с отцом справиться удалось. Махнул рукой отец, как уже однажды махнул рукой, не сумев сломить в вопросе выбора профессии.
Но, что удивительно, и у самой Веры Комиссаржевской не всё гладко выходило. Узнав о том, что она собирается замуж за графа знаменитой фамилии, он примчался её отговаривать. Ну а доводы – самые убедительные. Даже свой пример привёл, убеждая, что люди творческие крайне непостоянны. Вот ведь он сам увлёкся другой женщиной, причём настолько увлёкся, что семью бросил. Это он, человек совсем не состоятельный. А тут граф, причём не из разорившихся, каковых в ту пору уже немало крутилось возле Веры, а весьма богатый. С одной стороны, конечно, неплохо, но с другой – вряд ли удастся отучить его от кутежей, от вольной жизни.
Вера стояла на своём, убеждая отца, что граф очень любит её и что готов отказаться от всего, что было в его разгульном прошлом, ради семейного с нею счастья.
К тому же и у Веры было что сказать, чем возразить. Она всегда прислушивалась к мнению отца, но на этот раз сказала:
– Мне приходится из многочисленных женихов выбирать наиболее состоятельного, чтобы помочь матери и сёстрам выжить, помочь сёстрам получить образование. Ты же бросил нас. А потом… какие могут быть тревоги, – и снова убеждённо заявила о его любви к ней и своей любви к нему: – Мы с графом любим друг друга.
Отец махнул рукой – сказать было нечего.
Подводные камни супружества
И вот отгремела свадьба. Владимир Муравьёв был удовлетворён в своих амбициях – он оказался лучшим из претендентов. Ведь избрали именно его. Он не задумывался о том, что такое семейная жизнь, ему важно было и здесь одержать первенство, оказаться самым лучшим, самым удачливым, оказаться обладателем баснословно красивой женщины. Женщины всем на зависть. Он ведь видел, как смотрели на неё отвергнутые кавалеры, он видел, как смотрели и на него – счастливчика.
Вера была воспитана матерью в патриархальном духе.
Мать учила, что вся жизнь женщины должна быть сосредоточена на создании семейного очага, уюта. И вот все возможности для этого есть. Муж приятной наружности, весёлый, остроумный, душа всех компаний, да к тому богат, да к тому же граф, да к тому же человек творческий.
Вера выросла в культурной семье. Она хорошо разбиралась в литературе, в делах театральных, в музыке, в живописи.
Владимиру Муравьёву поначалу это даже нравилось. Он показывал ей готовые картины, и картины, что были в работе и делился планами. Но работал он не постоянно, а когда приходила охота взяться за кисть. Это супруге не нравилось – она видела, как работал над собой отец. Не было дня, чтобы он не репетировал. Она знала простую истину – без тренировок, без напряжённой работы талант уйдёт. Она не хотела принимать такое его поведение и корила за то, что он предпочитает развлечения творческой работе.
А супруг быстренько понял, что она готова превратиться в домоседку и сотворительницу уюта – только бы он был рядом. И даже поощрял это, а сам под разными предлогами старался улизнуть в старые компании. А что? Красавица Комиссаржевская в кармане. Никто уже не отберёт. Она – в какой-то мере пройденный этап, отработанный вариант, а вокруг столько соблазнов!
Но эти соблазны теперь ускользали. Ведь он варился в обществе, где девушки искали женихов, а не развлечений на день-другой. А новизны хотелось. Очень хотелось. Он ведь и в творчестве своём не стоял на месте – всё чего-то искал, всё исследовал.
Жили безбедно. Денег хватало. Даже в графские хоромы забрали не только саму Веру, но и её мать и сестёр. Правда сёстры были маловаты. Надежде, когда женился он на Вере, едва исполнилось пятнадцать лет, а Ольге и вовсе четырнадцать. Но как они на него смотрели! Действительно для них кумир, для них что-то заоблачное, таинственное, привлекательное. Ведь после того, как отец бросил семью, жизнь их не баловала.
Между тем время шло, а достижения в творчестве замерли на том уровне, который был достигнут до женитьбы. Муравьёва это особенно не волновало. А вот супруга его переживала – она видела его знаменитым художником, популярным, заказать которому портрет почиталось за честь великую.
И тогда Вера Фёдоровна попыталась как-то воздействовать на супруга, уговаривала его сходить с ней на выставки художников – вдруг да загорится желанием превзойти те шедевры, которые увидит воочию.
Ходил пару раз, но никакой реакции не последовало. Что-то поругал, что-то похвалил, о чём поспорил с ней. Он на первых порах любил говорить с ней на разные творческие темы – обсуждали произведения прозы и поэзии, новые музыкальные произведения, популярные театральные постановки. Что касается живописи, то здесь Владимир Муравьёв был категоричен – признавал только свои взгляды и настаивал на своём мнении.
– А ведь ты можешь лучше, можешь! – уцепилась Вера однажды за такую мысль, во время спора о картине знакомого художника. – Ну почему же не работаешь?
– Нет вдохновения. Зачах в доме, – отвечал он. – Мне бы развеяться, отвлечься от…
Заметив удивление во взгляде, оборвал свои пояснения чуть ли не на полуслове и поспешил поправиться:
– На охоту хочу. Вон все друзья мои уже по нескольку раз выезжали, а я…
Вера на мгновение задумалась, но, вспомнив, как супруг любит охоту, решила, что в этом его стремлении нет ничего дурного и тем более опасного для семьи. Ну что, охота, так охота… Она не знала, что охота бывает разной, вот по-современному нам анекдоту, охоты может быть и пьянкой в сапогах. Так трактуется в шутку. А в ту пору? Наверное, и в ту пору охота, порою, была надёжным способом освободиться на некоторое время от семейных уз и предаться вольным развлечениям.
И он отправился охотиться. Съездил раз, другой… Вера заметила, что повеселел, что настроение поправилось. Но вот только к мольберту почему-то не подходил, а ведь уже вышли прежде-то из-под его кисти неплохие полотна, посвящённые природе, зверушкам самым разным… Неплохие полотна…
Осторожно так завела разговор, мол, что же это, да как. Столько раз выезжал охотиться, а воз и поныне там – не только что полотен, зарисовок не сделал. Вот тут его и прорвало:
– Прекрати лезть не в свои дела. Что ты понимаешь в искусстве? Наводи красоту в гостиной, занимайся своими туалетами – что тебе ещё нужно? Денег тебе достаточно даю.
Вера была потрясена. Никто и ни разу в жизни на неё не кричал. А тут – любимый супруг. Она всё ещё любила его и полагала, что он её любит.
В тот день он ушёл, хлопнув дверью.
А рядом расцветал цветок!..
Так уж в жизни устроено, что младшие сёстры нередко завидуют старшим. Чаще, конечно, доброй завидуют завистью, в чём-то пример берут, чем-то восхищаются. Но бывает и иначе…
Когда Владимир Муравьёв вернулся вечером домой после случившейся днём ссоры, ссоры, застал в гостиной одну Надежду, младшую сестру жены. Вера была у матери, Ольга музицировала у себя в комнате. Надежда же словно ждала его.
Он вошёл хмурый, всё ещё не унявший полностью раздражения. Она встала навстречу и милой обезоруживающей улыбкой словно успокоила его, словно излечила. Заговорила вкрадчиво. Спросила, будет ли ужинать.
Владимир только хотел отказаться, заявив, что уже поужинал в другом месте, но, услышав, что и она бы не прочь компанию составить, согласился, ещё не отдавая себе отчёта, зачем это делает.
Надежда распорядилась относительно ужина и села за стол напротив. Поинтересовалась, что нового в городе. Он отвечал невпопад, потому что мысли были несколько странными. Он думал о том, что Надежда подросла, заметно подросла, оформилась, расцвела. Как этого раньше не замечал? Впрочем, что там замечать – когда женился на её сестре, совсем мала была, а потом как-то всё завертелось, закрутилось. Да и к чему ещё думать о сёстрах?
Что же делать? Надо было как-то поддерживать разговор.
Стал рассказывать ей всякие забавные истории, расспрашивать о том, чем занималась в этот день.
– Переживала из-за вашей с Верой ссоры. Что-то у вас не ладится? Жаль, очень жаль.
Он насторожился. Упоминание о дневном конфликте было неприятным, но, с другой стороны, Надежда, казалось, вовсе не на стороне сестры. И он заявил:
– Я люблю свободу. Я не люблю вмешательств в свою личную жизнь. А тут… дня не проходит… всё работай, работай, работай. Что денег что ли мало? Могу вообще не работать.
– Как понимаю, как понимаю вас! – тяжело вздохнув, проговорила Надежда и посмотрела на него как-то очень проникновенно, ласково.
И он остановил взгляд на ней. Пристальный взгляд. А ведь действительно расцвела, заневестилась. Сколько уж теперь – два года прошло – да уж семнадцать! Хоть сейчас под венец!
А она мечтательно проговорила:
– Ох, как завидую Вере! Не ценит, не ценит своего счастья!
– Вижу, что не ценит, – согласился он. – Да и есть ли, кто оценит такого мужа как я?
Она вся подалась вперёд, выдохнула:
– Есть!
Но тут раздались голоса. В гостиную собирались домочадцы. Вера подошла к нему, но он уклонился от обычного скромного супружеского поцелуя. Она удивлённо посмотрела на него, потому на Надежду.
Та встала и ушла в свою комнату.
– Что тут произошло? – спросила Вера.
– Ничего! Просто жена даже встретить не удосужилась. Спасибо хоть сестра есть – хоть с кем-то словом обмолвился.
Он всё так повернул, что Вере ещё и извиниться пришлось. А у него в мыслях уже не она – у него в мыслях юная сестра её. На четыре года Надежда моложе Веры. Юность, свежесть. А тут уж не юная жена, считай, отработанный вариант. Красива? Да! Но ведь и красота со временем приедается, если нет более ничего общего между людьми, если разные они в жизни.
С того дня Муравьёв стал чаще поглядывать на сестру своей супруги Надежду. Но как сделать шаг к ней? В доме везде глаза и уши – не уединиться. А для того, чтобы сделать очередной шаг, нужно уединение. И он вольно или невольно стал думать об этом. А Надежда не просто поглядывала на него украдкой, она заглядывалась на мужа сестры, и его волновал этот хитроватый, загадочный и как иногда ему казалось, многообещающий взгляд.
Надежда знала, что конфликт, свидетелем которого она была, далеко не единственный. Она впоследствии вспоминала, что, слушая скандалы, пряталась подальше и опасалась только одного – чтобы не перерос он в побоище с кровавым исходом. Она так и писала: «Мне чудилось, что вот-вот наступит мгновение… и одному из двоих – или ему или Вере – не станет места на земле…»
Правда писала она это уже после событий, весьма и весьма для неё самой неприятны. Так ли это было? Доподлинно ли так?
Надежда не скупилась на ужасы в своём рассказе. Убеждала, что действительно дело доходило крайностей. Муравьёв, будто бы, замахивался на жену, грозил ей и иногда Надежде казалось, что он даже бьёт её, хотя всё это известно нам из одного источника. Об этом вспоминали и Вера, и Надежда, но не прибавляли ли?
Отчего же, видя какой он зверь, Надежда всё больше и больше увлекалась графом? Быть может, в своих воспоминаниях она слишком сгущала краски?
А может, ей просто казалось, что, если бы он стал её мужем, таких вот конфликтов у них не было – воцарились бы в семье совет да любовь. Во всем она винила характер старшей сестры. Да, Вера Фёдоровна была твёрдой, волевой, имела на всё свой взгляд, своё мнение. Столкнулись два характера, и ни один не уступал. Ну а у Муравьёва явно не хватало воспитанности. Увы, иногда талант соседствует с разнузданностью. Скорее даже не талант, а просто способность выше средней.
Соблазнить девушку, влюблённую в него, казалось делом обыденным – ведь ему так хотелось, а свои желания он старался ставить превыше всего. Ну а то, что родная сестра жены? Что из того – с женой-то конфликт за конфликтом.
В доме сделать это невозможно. Но как-то после очередной ссоры с женой само всё устроилось. Выбежал он из дому, а там Надежда стоит, словно его поджидает. У графа собственный выезд. Пригласил её в карету ну и помчались в город. А там – ресторан, а после ресторана номера. Она как во сне – шла за ним, туда, куда вёл. В номер снова шампанское и…
Вернулись домой поздно. Все уже спали. Только мать не спала. Встретила. Во взгляде укоризна.
– В театре были! – солгал Муравьёв.
– Да, да, пришлось поддержать, поехать, а то в таком ужасном состоянии был.
Поверила мать или не поверила, как знать. Ведь не проверишь. Что сказали, что и правда. Спросила, что смотрели.
– Оперу, – ответил Муравьёв.
Надежда промолчала. Глаза отвела. Опасалась вопроса, что за опера? Кто пел главную партию? Мать спрашивать не стала. Не допрос же. Да и не вся правда лучше, чем ложь. Увы, бывают и такие случаи.
Но тайное всегда становится явным. За первой встрече й последовали вторая, третья. Всё за пределами дома, всё тайком. Разве что старались днём встречаться, да садилась Надежда в карету подальше от дома, за поворотом.
Всегда-то всегда, но не сразу. Обнаглели любовники, поверили в свою неуязвимость. И однажды, когда мать куда-то уехала с утра, а Вера вышла из дому по делам, Муравьёв и Надежда воспользовались тем, что остались одни. Не сдержавшись, бросились в объятия другу-другу, бя добрались до комнаты Надежды, но едва оказались на постели, как плохо прикрытая впопыхах дверь распахнулась и на пороге появилась Вера Фёдоровна.
Немая сцена. Немало, наверное, в жизни бывало у разных людей, совсем непохожих друг на друга, столь похожих сцен. Всё жизненно. Если кто-то что-то заметил, сказал, прибавив с три короба, это одно – можно верить, можно не верить. А тут…
Вера сделала шаг к Надежде с видом, не предвещавшим ничего хорошего, Муравьёв стал приподниматься, чтобы защитить, чтобы отбить удар, если он последует, и тут прозвучали как хлопок слова Надежды, обращённые к сестре:
– Я жду от Владимира ребёнка!
Надежда сказала, и сама закрылась рукой. Но Вера остановилась как вкопанная, словно налетев на невидимую преграду, вся сразу осунулась, обмякла и опустилась на стул, стоявший у кровати, опустилась поверх наброшенного на него мужнего и сестринского белья.
Наступила пауза.
Разрядил её Муравьёв:
– У нас с тобой семья не получилась. Так что разводимся, я женюсь на твоей сестре. Будем растить ребёнка вместе с ней.
Всего три года продлилась семейная жизнь Владимира Муравьёва и Веры Фёдоровны. В 1886 году они развелись, и он женился на Надежде. Казалось бы, наконец всё должно наладиться – и Надежда полагала, что сможет наладить семейный уют, и Муравьёв радовался, что вновь обрёл красивую жену, да ещё совсем юную.
Казалось бы, началась новая, счастливая жизнь. Он продолжил учёбу, начал писать неплохие полотна, вступил в Санкт-Петербургское общество художников и Общество русских акварелистов. Но из воспоминаний Надежды Фёдоровны мы знаем вовсе не о счастье семейном, а о новых бесчинствах Муравьёва уже по отношению к ней, второй своей жене. Трудно сказать, насколько правдивы эти воспоминания. Надежда жаловалась, что супруг наводил на неё заряженный револьвер, грозя убить, что жёг руки раскалёнными щипцами для волос и выкидывал другие жестокости. Наконец, и она не выдержала. В 1890 году они развелись.
Не каждому свобода приносит счастья
В 1893 году была устроена первая персональная выставка художника Муравьёва, быстро входившего в моду, благодаря необычной тематики картин.
Он писал картины природы Крайнего Севера, изображал диких зверей, описывал охоту, к которой пристрастился с раннего детства. Его зимние пейзажи и яркие лесные закаты были необыкновенно популярны. Работал так как его кумир русский художник немецкого происхождения Юлий (Юлиус) Юльевич Клевер (1850-1924), с 1878 года академик Императорской Академии Художеств, профессор Обладатель титула Классный художник первой степени.
Муравьёв старался во всём подражать ему, причём не только в добром, но и дурном.
Услышав, что Клевер пишет картины, постоянно прикладываясь к коньяку, стал ставить рядом с собой во время работы бутылку вина. Со временем это сыграло с ним злую шутку. Но это случилось уже в тяжёлые для художника революционные годы. А пока он продолжал кутежи, любил весёлые компании, и только лишь в свободное от развлечений время писал картины.
О его новых увлечениях сведений не сохранилось – всё затмили яркие и драматичные события, связанные с женитьбой на Вере Фёдоровне Комиссаржевской, которая вскоре после развода ступила на театральную сцену и прошла нелёгкий путь через тернии к звёздам.
Муравьёв, конечно же, слышал о колоссальных успехах своей первой жены, но вряд ли сожалел о разводе – у него был свой путь в искусстве и своя жизнь, по-прежнему беззаботная, ибо наследство он получил богатейшее.
А потом война… Жизнь в стране изменилась. Не так уже были востребованы картины. Муравьёв выехал в Ростов-на-Дону, где и встретил революцию, а потом ещё долгое время город находился во власти белого движения. Средств к существованию не было. Зарабатывал на жизнь тем, что выполнял различные заказы – рисовал открытки, копировал свои прежние полотна. По-прежнему во время работы ставил возле себя спиртное. Только это уже были не дорогие вина, а суррогатный алкоголь.
Когда пришли красные, Муравьёв ждал беды – всё-таки граф! Как скроешь, если все картины так и подписаны: «Граф Мураьёв».
Но однажды в его небольшую студию внезапно вошёл Климент Ефремович Ворошилов. Муравьёв был поражён таким визитом, а Ворошилов пояснил, что как страстный любитель охоты, давно знает его картины и даже кое-что успел приобрести,
– Вижу, вижу, что бедствуешь! – сказал он, осматривая работы.
– Работы нет, вот и живу, как Бог даст, – неопределённо ответил Муравьёв
– Будет работа! Хорошая работа. Направляю художником в одно из соединений Первой Конной!
Муравьёв не знал как благодарить. И страхи по поводу графства прошли, да и кусок хлеба был теперь гарантирован.
Ну а в студии 1-й Конной постепенно вернулся к работе над новыми картинами, устроился в драматический театр оформителем декораций и даже участвовал в выставках, происходивших в 1928 и 1938 годах. Но теперь уже его картины покупали за бесценок – было не до них. Подписывал же их теперь на: «Граф Муравьев», а просто «Муравьёв», напоминать о своём дворянском происхождении, а тем более о графском титуле было очень опасно. Но в его роду был не только его дед, участвовавший в подавлении польского восстания, но декабрист Муравьёв, а это уже становилось защитой от репрессий.
Лучшие его работы «Лось на поисках». «На опушке», «Лоси у стога», «В лесу», «Лесной пейзаж с глухарём», «Спасаются», «Охота на оленя» и другие были популярный среди ценителей искусства.
В этих полотнах художник демонстрировал знание тонкостей охоты, любовь к природе.
Но после революции не было уже такого спроса на сцены из охотничьей жизни, сцены, полотна с которыми приобретали даже члены Императорской фамилии. Новые реалии требовали новых сюжетов, но новые сюжеты он создавать не мог. Хотя, конечно, картины природы постепенно отвоёвывали место под солнцем.
Владимир Муравьёв, муж знаменитой, всемирно известной Веры Комиссаржевской, тихо и незаметно ушёл из жизни в 1940 году в возрасте 80 лет.
Ныне его замечательные картины возвращаются к любителям пейзажа, и нередко возникает вопрос, действительно ли художник, способный создавать такие шедевры, мог быть отъявленным деспотом в семье? Или всё-так в какой-то мере это плод воображения бывших его жён, женщин, действительно обиженных им.