"Товарищ Майе" было уже под сорок. Конечно, никаким товарищем она нам не была, просто так к ней полагалось обращаться. Подруги её давно работали кто учителем, а кто и завучем, а она всё оставалась старшей пионервожатой.
Темноволосая, вечно возбужденная, жестикулирующая - мы общались с ней преимущественно перед праздниками, Октябрьскими и Майскими, когда начиналась подготовка к линейке* и утреннику.
Праздничный концерт - товарищ Майя называла его "монтаж" - выглядел обычно как выступление на сцене школьников, попеременно читающих патриотические стихи, поющих патриотические песни и танцующих, в отсутствие патриотических, народные танцы. "Монтаж" этот копировал ту сборную солянку, что предлагало нам по тем же самым праздникам вошедшее уже в силу телевидение.
Некоторым нравились репетиции - на них обычно забирали с уроков. Остальные продолжали писать, вычислять, делать опыты, или топтаться у карты, а из пионерской комнаты доносились голоса, поющие "Взвейтесь кострами синие ночи" и читающие "как наденешь галстук, береги его".
Неделю-другую спустя, собравшись в той же пионерской, или в спортзале, мы снова слушали их, наших товарищей, одетых теперь в праздничную форму. Правда, праздничной она бывала только у девочек, сменивших коричневые и черные передники на белые, с рюшками, накрахмаленные.
И у каждого выступающего красовался на шее выглаженный, красиво повязанный красный галстук.
Обычно галстуки наши выглядели затрапезно: в чернильных пятнах, мятые, с обгрызанными кончиками. Да и как им было не мяться, если стоило только мальчишкам выбежать на улицу, как его, этот надоевший галстук, прятали в карман - без галстука ты мог сойти и за старшеклассника.
Нет, тут еще не пахло крамолой, и я был даже несколько обескуражен, когда уже дети мои спустя четверть века притащили из школы новое для меня определение этому атрибуту пионерии: "Ленинский ошейник".
Грустно? Однако, как привычно называю я сам теперь, в эпоху пандемии, медицинскую маску ... "намордником"!
С этой привычкой - срывать с себя после школы пионерские галстуки - начальство боролось. Но обреченно-неохотно. Так же обреченно и показушно, как проводила свои " мероприятия" товарищ Майя.
Эти "мероприятия", тщательно заносившиеся в особый журнал, как правило представляли из себя "шествия": шествие к памятнику Сталину - но это бывало редко и закончилось навсегда в 1956-м - или к памятнику Камо, легендарному большевику, в честь которого была переименована улица, на которой стояла наша школа.
К памятнику Камо идти было недалеко. А самой товарищ Майе просто по дороге: она жила на этой же улице, как раз за памятником, так что на все "мероприятие" уходило у неё несколько минут:
- Так, кто у нас сегодня расскажет, чем прославился большевик Тер-Петросян по партийному прозвищу Камо?
Рассказ про подвиги Камо, о котором недавно нам показывали фильм по телевизору, длился недолго: всем хотелось домой, а больше всех - и это было заметно - самой товарищ Майе, переминавшейся с ноги на ногу в таком же, как и мы, красном галстуке, с тяжелой сеткой-авоськой в руках.
Чаще других звучал рассказ о безумно рискованном налете, ограблении Государственного Банка, в результате которого партийная казна получила необходимы средства для работы подпольщиков. Рассказ заканчивался, мы с гиканьем разбегались по своим домам, а товарищ Майя удовлетворенно топала к себе на кухню - жарить и варить содержимое своей авоськи.
Как мало оставалось от того энтузиазма, о котором свидетельствовал неброский памятник в крохотном сквере у начала Крыловской улицы! Энтузиазма, захватившего тогда, в канун революции, даже далеких вроде от политики людей!
Прошли годы. Мы сидели за столом у Гии Маргвелашвили, редактора Литературной Грузии. Разговор каким-то образом коснулся его - Камо, большевика, боевика-экспроприатора.
- А вы знаете, кто тогда подал сигнал к нападению на конвой, на экипаж, перевозивший 250 000 рублей ассигнациями? - спросил вдруг Гия. - Девушка, окончившая Бестужевские курсы!
- Интересно, откуда Вам это известно? - не удержался я.
- Откуда? - сверкнул на меня своими толстыми линзами Гия, - да от неё самой! - Это была моя мама!
Да, времена изменились.
И сегодня, когда я слышу, как спорят, кто же виноват в развале Союза - Ельцин? Горбачев? - я начинаю думать: конечно, и они тоже.
Но больше, гораздо больше них - наша ничем не примечательная, в дежурном красном галстуке, повязанном на немолодую уже шею, товарищ Майя.
Не одна, разумеется. Но кто ж сочтет, сколько их было?
*Линейкой в годы нашего детства называли не только инструмент для измерения длины, но и торжественное построение школьников в честь какого-либо события.