«Мир прелюбодейный и грешный поднял гордую голову свою на Церковь и ныне учит крещеный народ не веровать в Учение Христа, в воскресение мертвых, в Страшный Суд Христов и жить по своей плотской воле, исполнять все похоти плоти...» Иоанн Кронштадтский.
Глава вторая. Крестный путь
Геополитические последствия. Борьба старого и нового. Игрища, пляски, скоморошество. Попытки искоренения (свальный грех, кумушки, языческие обычаи и др.). Устройство свадеб, народный быт. Отношение женщине. Петр и Феврония и др. Княжеские дочери. Выбор невест. Княжеские браки. Права жен.
К 988 году, когда Владимир Святославич крестил Русь, уже сложились довольно прочные основы древнерусской государственности. Ранне-феодальное общество покоилось на абсолютной власти князей-землевладельцев и непререкаемом авторитете языческих жрецов. Православные пастыри столкнулись с огромными трудностями, ибо религия предков еще несколько веков продолжала существовать и отчаянно сопротивлялась. Внутренние противоречия усугублялись неравной борьбой с внешним врагом.
Начиная с тридцатых годов XIII столетия Русь оказалась ввергнута в пучину неимоверных страданий. Полчища Батыя, внука Чингисхана, вторглись сначала в северо-восточную, а затем и в южную Русь. Огнем и мечом прошли они по бескрайним российским просторам. Кочевники отличались безжалостной и кровожадной жестокостью. После поражения русского войска в битве на реке Калка (1223), монголы уложили пленных воинов штабелями, сверху воздвигли помост и уселись на него пировать. Несмотря на то, что мирное население сдавалось добровольно, завоеватели вырезали всех поголовно, включая детей и стариков. В 1240 г. монголо-татары захватили и разрушили Киев - мать городов русских. Те, кто чудом уцелел, были обложены непосильной данью. На долгие два с половиной века Русь оказалась под рабским ярмом.
Приняв на себя главный удар, россияне предотвратили вторжение диких орд в центральную Европу. Явно переоценив свои силы, завоеватели постепенно начали изнемогать в затянувшейся схватке. Русские наносили им все более чувствительные ответные удары. 8 сентября 1380 г. Дмитрий Донской разгромил войска Мамая на Куликовом поле и положил начало освобождению Руси. Окончательно монголо-татарское иго было свергнуто при Иване III в 1480 г. Несомненно, оно затормозило социально-политическое, культурное и нравственное развития народа. К тому же, продолжалось противостояние с внутренним врагом - "сатаной, искусителем человеков".
Большинство россиян не желало отказываться от веры предков. Сопротивление, как правило, носило пассивный характер. Самые непримиримые язычники бежали в леса, не приняв открытого вызова. Оставшимся грозила физическая расправа: в 1227 г. в Новгороде, несмотря на заступничество бояр, были сожжены четыре волхва и десять "вещих женок". Лишь полубезумные юродивые бесстрашно требовали отмщения Перуна. Они находили поддержку среди истеричных, психически неуравновешенных женщин, которые твердили, что в них вселились бесы и гложут им внутренности. Несчастные побирушки кликушествовали и смущали умы бестолковыми речами: "Бабы, не прядите и печей не топите, ибо было видение и запрет свыше".
Во множестве появились «лукавые пророки». Бездомные вдовы и гулящие жены с распущенными волосами бились в конвульсиях и поминали недобрым словом князя Владимира. "Бабам богомерзким" не уступали и кликуши-мужчины, так называемые миряки. То там, то сям в местах большого скопления народа появлялись возмутители спокойствия, которые читали древние заговоры, поминая "море-океан, бел-горюч камень алатырь* (*Алатырь - легендарный чудодейственный камень (по-видимому, янтарь ), которым, якобы, насыщаются ядовитые змеи».
Протест против новой религии основывался на суеверном страхе перед возмездием языческих богов. При этом, немалую роль играла предрасположенность русского народа к внушению, склонность впадать в мистическую экзальтацию. Твердое убеждение в наведении порчи колдовскими чарами глубоко укоренилось в сознании большинства. Известно, что в 1345 г. князь Симеон Гордый изгнал супругу свою Евпраксею за то, что она, якобы, "была испорчена" и каждую ночь казалась "будто бы мертвой".
Внешние, бытовые формы язычества отличались особой живучестью. Народные гуляния начинались чинно и не предвещали ничего дурного: мужчины и женщины сидели за разными столами, переходили из избы в избу отдельными группами. Однако, по мере возлияний, порядок нарушался. Вместо "доброгласной псалтыри" затевались песни светского содержания и пляски, о которых летописец пишет: "Скачут будто бесы перед заутреней".
Митрополит Иоанн II в конце XI в. советовал христианам избегать игрищ и не подвергать себя осквернению. Он же увещевал неразумных "о турах и о лодыгах* (*Лодыга или бабка - кость, атрибут азартной народной игры.), и о коледницах, и про беззаконный бой". Постановление Владимирского собора 1274 г. отмечает: "В божественные праздники бесовские позоры творим: со свистом и воплями некие пьяницы бьются дрекольем до смерти и взимают с убиваемых порты".
Собор запретил празднование языческих календ, песнопения в честь Пана, Вакха и других опальных богов древности. Особое внимание было обращено на такие неприличия, как переодевание в платье противоположного пола, лицедейство, грубые простонародные забавы. Виновные подвергались эпитимьи: "Если кто в праздники на игрища ходит или конские ристания, или личину наденет на себя, тому семь лет искупать - поклонов сто на день и двести молитв".
Закоренелые язычники отнюдь не были склонны к христианскому аскетизму. Еще в 955 г. княгиня Ольга наслаждалась в Византии выступлениями комедиантов. Сын ее, Святослав устраивал карнавалы, "рядился туром и козою". Посетивший князя преподобный Феодосии горько сокрушался по этому поводу. Святослав сделал вид, что усовестился и на время прекратил "подражание Врумалию"* (*Врумалий или Вромий - одно из прозвищ Диониса (Вакха) на Руси.). Стены киевского Софийского собора, заложенного Ярославом Мудрым в 1037 г., были украшены фресками, изображающими княжеский пир с участием гусляров и скоморохов.
Еще большей популярностью скоморохи пользовались в народе: без них не обходилась ни одна свадьба или застолье. В "Сказании о двенадцати пятницах" скоморох, "голыш кабацкий, плешивый и кривой", посрамляет на радость православным еврея Тараску и его "жидовскую веру". Однако, шутовская братия уже тогда вызывала сильное недоверие и не пользовалась расположением правителей. Скоморохи считались смутьянами, а их партнерши и подруги - грешными блудницами. Комедианты водили по деревням медведей, не брезговали ворожбой и знахарством, следовательно, знавались с нечистой силой.
Ревнители христианства яростно обрушивались на скоморошество, называя песни и пляски "поганским", т.е. языческим обычаем. Летопись 1068 г. скорбит о происках дьявола: на игрищах народу множество, а церкви стоят пустыми. "Собравшись на пирах или где-либо, христианам подобает беседовать о пророчествах и учении святых. А у нас вместо того говорят: такой-то скоморох сказал так, а такой-то игрец вот то-то... Делающие так готовят себе муку вечную" - предостерегал анонимный автор.
Полуязыческая Русь далеко не сразу усвоила библейские заповеди. Поновление* (*Поновление - жанр духовной литературы; своеобразная опись грехов, требовавших исповедального очищения.) "Слово иже во святых отца нашего Кирилла Философа на соборе архистратига Михаила и прочих бесплотных сил" обличает такие "мытарства греховные" как клевета, гнев, гордыня, тщеславие, сребролюбие, пьянство, чревоугодие.
Литературные памятники эпохи содержат указания и на специфические пороки в половой сфере: "свальный грех" в ночь на Купалу, "целование молодушек" на масленицу, эротические шутки и развлечения во время Ярилиных игрищ. У восточных славян бытовал обычай "крещения кумушек", когда девушки и молодые женщины "кумились", т.е. совершали акты лесбиянства. Церковный устав Владимира предусматривал наказание за гомосексуализм ("с отроки легание"), скотоложество ("еже со скотом", "застигнутых с четвероножиной") и даже онанизм ("иже ручной блуд").
Уставы Ярослава Владимировича 1199 г. и Мстислава Давыдовича 1229 г. четко определяли меру ответственности за такие проступки, как прелюбодеяние, насилие, незаконное сожительство. Обычно они наказывались заключением в "церковный дом", т.е. монастырское подземелье. Похищение и изнасилование свободной женщины влекло двойное наказание: штраф в пользу митрополита и княжеский суд. Изнасилованной рабе выплачивалась гривна серебра, а моральный ущерб искупался дарованием ей свободы. Принуждение к замужеству и блуд в недозволенных степенях родства подлежали церковной эпитимьи. Женщина-христианка наказывалась за связь с иноверцем. Мужчина, согрешивший с монашкой, беременной или жидовкой, отлучался от причастия.
Чистота семейно-брачных отношений оставалась постоянной заботой духовных пастырей. В XII-XIII в.в. еще нередки были случаи многоженства, супружества без венчания, произвольных неоправданных разводов. Поскольку христианская идеология внедрялась "сверху", большинство населения полагало, что освящение брака церковью обязательно лишь для князей. Зачастую муж и жена жили вместе, не венчаясь, до глубокой старости. Митрополит Иоанн II призывал вразумлять заблуждающихся, а в случае упорствования - прибегать к насильственным венчаниям.
Языческие свадебные обычаи особенно поддерживались в российской глубинке. Так, у карелов во время сговора происходила всеобщая свалка, которая заканчивалась только после того, как жениху удавалось воткнуть палец во влагалище невесты, утверждая таким образом свои права. Большинство же молодых людей вступали в браки, следуя воле родителей. По словам Нестора-летописца, князь Борис женился против собственного желания. В порядке вещей были ранние браки: Святослав Игоревич женился на дочери Рюрика Ростиславича в 10 лет; в таком же возрасте венчали князя Константина Всеволодовича. Несмотря на столь юные лета, новобрачные соединялись вполне серьезно. Невеста "ведена бысть" в дом жениха сватами, людьми почтенными и, по возможности, зажиточными.
Народные свадьбы игрались в определенные сроки: либо осенью - с Семенова дня (1 сентября) до Гурия (15 ноября); либо зимой – с Крещения до Масляной недели. После Пасхи свадьбы не справлялись. Затягивать торжество на самый конец свадебного сезона тоже не рекомендовалось, потому что вскоре после Масляной начинались полевые работы, которые требовали напряжения всех сил. Считалось, что хорошая невеста на Пестрой (т.е. неделе перед масленицей - А.С.) замуж не пойдет, а только такая, с которой намаешься: "На Пестрой жениться - с бедой породниться", "Оттого баба и пестра, что на Пестрой замуж шла". Да и сами родители не хотели отдавать дочерей замуж весной, чтобы не лишиться рабочих рук.
Основой процветания традиционно являлось хлебопашество. Трудившиеся от зари до зари крестьяне выработали немудреный, сугубо практический идеал женской добродетели. Женщина, прежде всего, должна быть здорова, ибо выносливость и неприхотливость дороже богатства: "На что корова, была бы жена здорова ". В женщине ценится отнюдь не внешняя привлекательность, а работоспособность и умение вести хозяйство: "Не хвали жену телом, а хвали делом", "Не наряд жену красит, а домостройство", "С лица не воду пить, умела бы пироги печь".
Муж сплошь и рядом рассуждает практически: "Красота приглядится, а щи не прихлебаются". Более того, общественное мнение явно не одобряет женского кокетства и тщеславия: "Где бабы гладки, там воды нет в кадке". Доморощенные моралисты предпочитали внешним качествам сердечность и доброту: "Нет, - с сомнением крутили они головами, - у кого красивая жена, у того знакомых много..."
Русский народ испокон века исповедовал ряд принципов, которые соответствовали учению Христа. В сфере этики к ним прежде всего относилось почитание женщины-матери. Христианским проповедникам оставалось только влить новое вино в старые меха. Так, митрополит Иона увещевал паству по Священному писанию: "Благославляю вас, чтобы своей матери челом били, у нее себе прощение взяли и честь бы к ней родительскую имели во всем, по Божию повелению и по божественных писаний указанию и по нашему благословению, и были бы ей всячески послушны во всем".
Несомненно, что становление нового типа семьи было связано с уважением личности и права женщины в Древней Руси. На этапе борьбы за национальную независимость, женщина не была тем забитым, несчастным существом, в которое она превратилась впоследствии. Она являлась ровней мужчине не только в мирное время, но и в годину тяжких испытаний. Достаточно вспомнить героизм русских женщин, сражавшихся в войске Александра Невского (1220-1263) со шведами и тевтонскими рыцарями.
"Жену свою любите!" - поучал младших князь Владимир Мономах (1053-1125). Этот призыв был прекрасно услышан потомками. Христианская мораль изменила взгляд на семью и брак. Как о самом дорогом беспокоились новгородцы и псковичи об оказавшихся в опасности семьях: "Мы здесь будем стоять, а там наших жен возьмут!". Брак, освященный церковью, превратился в один из оплотов православного мировоззрения.
Значительно укрепился авторитет женщины в семье. Жена была близка мужу духовно, знала все его "свычаи и обычаи". Муж находил в ней опору и лучшее утешение в жизни. Любящие супруги называли друг друга "подружье" и "лада". Лишь только смерть могла разлучить мужа и жену, что нашло отражение в поговорках: "Повенчает поп, а развенчает гроб", "Женился - на век заложился", "С кем венчаться, с тем и кончаться" и др.
История сохранила свидетельства самоотверженной супружеской любви и верности. Легендарные муромские Петр и Феврония одновременно постриглись в монашество: он плотничал, а она "работала воздухи", т.е. шила покрова на Святые дары. Праведные супруги просили Бога дать им умереть в одночасье и завещали похоронить себя в одном гробу. Таких примеров было немало. Так, трогательная надпись на стене Спасо-Нередицкой церкви близ Новгорода, относящаяся к 1279 г., гласила: "Преставился раб Божий Кирилл, на память святого Сергия, а в девятый день жена его преставилась Оксинья. Господи, помоги рабам твоим Кириллу и Оксинье".
"Согласные" муж и жена "прилеплялись" друг к другу навечно, во всем действовали сообща. Князь Владимир советовался с Анной, когда составлял Церковный устав. Вся семья князя Рюрика Ростиславича участвовала в закладке Выдубецкого монастыря на правом берегу Днепра. Новгородец Афанасий Степанович вместе с женой Марией украшал и расписывал храм Ковалева монастыря. Дружно возделывались пашни, собирался урожай, приумножалось общее благо. . .
Жена разделяла судьбу мужа, шла за ним в изгнание и на муку. Луцкий удельный князь Владимир Мстиславич в 1169 г. попал в западню к берендеям, потерял дружину и вынужден был спасаться бегством; "Тут же и жена его бежала перед ним". В 1215 г. новгородцы осерчали за что-то на тысяцкого Якуна, но, не найдя его дома, выместили злобу на жене. В житейских испытаниях супруги проявляли друг по отношению к другу подлинную самоотверженность. Оказавшись в опале, новгородский князь Святослав Ростиславич сильнее переживал за жену, чем за себя: "Если я оставлю княгиню, то понесу большую горесть и стыд". Когда в 1237 г. татары осадили Владимир, жена князя Юрия вобрала в церкви святой Богородицы детей, снох, внучат и предпочла сгореть заживо, нежели запятнать мужнину честь.
Тяготы грядущего замужества с лихвой окупались родительской лаской. Положение молоденькой девушки существенно отличалось от положения жены. Дочь или младшая сестра - обычно всеобщая любимица в семье, она пользовалась известной свободой и независимостью. Примечательно, что русские хороводные и лирические песни почти всегда исполнялись от лица девушки. Поговорка гласила: "Бабья красота на печи в углу, девичья красота - во поле, на лугу".
Весной (со Святой недели до страды) и осенью (с Успенья до Покрова) происходило много народных гуляний, преисполненных веселья, молодецкой удали и любовных ритуалов. Молодежь увлекалась игрой в горелки, воспроизводившей старинные обычаи похищения девушки. Не меньшей популярностью пользовались "жмурки". И.П.Сахаров свидетельствует: "Девушки с завязанными глазами, как бы лишенные зрения, стараются более поддаваться в руки любезных, молодых мужчин, а о мужчинах и говорить нечего. Нет сомнения, что эту игру изобрела любовь: ведь наши предки любили не хуже нас".
Особыми привилегиями пользовались княжеские и боярские дочери. Некоторые из них проявили незаурядные способности и твердый характер, благодаря чему оставили о себе память в истории. Так, Янка, дочь Всеволода Ярославича, в 1089 г. приняла монашество, посетила Византию и привезла оттуда митрополита Иоанна. Василиса из Твери, дочь боярина Ивана Киясовского, впоследствии жена Андрея Константиновича Суздальского, еще будучи отроковицей, освоила грамоту, читала Ветхий и Новый завет.
Полоцкая княжна Евфросинья с юных лет выучилась грамоте, удивляла всех своим прилежанием. Когда ей пошел тринадцатый год, родители начали подумывать о замужестве. Однако, Евфросинья отвергла все предложения и настояла на пострижении в монастырь. Она жила при соборной церкви святой Софии, занимаясь перепиской старинных книг. Вырученные за работу деньги вкладывала в благие дела; через несколько лет основала собственный монастырь неподалеку от Полоцка. К Евфросинье многие обращались за советом, она учила грамоте сестру Гориславу, других родственниц. Монахиня-аристократка переписывалась с византйским императором Мануилом, патриархом Лукой, занималась иконописью. Евфросинья скончалась во время паломничества в Иерусалим, куда она отправилась в сопровождении родственников и почитателей.
Наследники удельных князей могли сами выбирать себе суженых. По свидетельству историка В.Н.Татищева, владимирский князь Юрий Всеволодович отправил своего племянника Василько Константиновича в Смоленск, Чернигов и другие города выбирать невесту "где полюбится". Юный Василько полюбил Марию, дочь Михаила Всеволодовича Черниговского, и дал знать о том дяде. "Хотя надлежало, - пишет В.Н.Татищев, - невесту привести к жениху и быть венчанью во Владимире, однако князь Юрий, по усиленной просьбе шурина своего (т.е. Михаила, отца Марии - А. С.), соизволил быть венчанию в Чернигове и послал туда сына Всеволода, знатнейших ростовских бояр с женами".
За невестой положено было давать приданое, размер которого сильно различался в зависимости от имущественного положения родителей. Иногда приданое оказывалось весьма значительным. Так, единственная наследница ярославского князя Василия Всеволодовича, выйдя замуж за князя Федора Ростиславича Смоленского, принесла ему с собой весь княжеский удел.
Также, как и в Европе, княжеские браки нередко служили династическим интересам. Расплодившееся княжеское потомство изнемогало в междуусобных распрях, поэтому часто прибегало к заключению брачных союзов по политическим соображениям. Смоленский князь Ростислав Мстиславич и Олег Святославич из Северска были представителями двух постоянно соперничавших домов Мономаховичей и Ольговичей, однако, это не помешало им породниться.
Известно, что в 1168 г., направляясь из Киева в Новгород, князь Ростислав заехал в Чичерск навестить зятя Олега и свою дочь. Олег устроил в честь тестя пышный пир и "была радость великая между ними в тот день". Ростислав получил от дочери и зятя множество подарков, а на следующий день устроил ответный прием, на котором одарил "милых чадушек" еще более щедро.
Впрочем, случалось и обратное: конфликт между князьями приводил к разрыву супружеских уз. Ярослав Святополчич, поссорившись в Владимиром Мономахом, незамедлительно развелся с его внучкой. Волынский князь Роман Мстиславич, "готовясь к брани" с Рюриком Ростиславичем, расстался с женой, дочерью Рюрика, и заставил ее постричься в монахини.
До определенного возраста молодой человек находился в полной зависимости от отца. Вступление в брак символизировало выход из-под родительской опеки, признание гражданских прав юноши. Когда сын заводил собственную семью, то считалось, что он вступает в близкородственные отношения с тестем: тот называл его не иначе как "сыну". Бракосочетания князей являлись знаменательными событиями, которые затрагивали не только их личные интересы, но и судьбы многочисленных вассалов.
По сообщению летописца, четырнадцатилетний киевский князь Ростислав Рюрикович взял в жены дочь Всеволода III Верхуславу. Этому событию, случившемуся в 1187 г. на Борисов день, предшествовала длительная церемония. Вначале отец жениха засылал сватов: "своего шурина князя Глеба с женой, тысяцкого Славна с женой, а также бояр без счета с женами ". Когда дело было улажено, отец невесты щедро одарил сватов, не пожалел золота и серебра в качестве приданого. Всеволод сам провожал любимую дочь "до трех станов": "плакали по ней отец и мать - была она им мила и еще очень молода, восьми лет отроду".
Не поскупился на свадебные подарки и Рюрик: сыну отдал в удел город Белгород, а снохе подарил город Брагин. После того, как епископ Максим обвенчал новобрачных, они принялись хозяйствовать самостоятельно. Летописец застает Ростислава в 1195 г. хлебосольным семьянином, приветствующим на пиру своего дядю Давыда. Когда Верхуслава Всеволодовна на восемнадцатом году сделалась матерью, свекор и свекровь взяли ее дочь Изморагд на воспитание: "И тако воспитана бысть в Киеве на горах".
Вместе с тем, Верхуслава не порывала связи с родительской семьей. Когда тяжело заболела ее мать Мария, она вернулась в отчий дом и прожила там несколько лет. Впрочем, разлука не всегда бывала добровольной. Иногда между супругами случались серьезные размолвки. Княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого, была отвергнута Ярославом Галицким, который предпочел ей простую женщину Настасью. "Нелюбая жена" некоторое время скиталась по родственникам и, в конце концов, обрела пристанище у своего брата Всеволода.
Традиции патриархальной семейственности соблюдались неукоснительно. Владимир Мономах горячо переживал за судьбу овдовевшей снохи: "Бога ради, - писал он свату, князю Олегу, - пусти ко мне сноху мою не медля, с первого слова, чтобы я успокоил ее и она бы села, жалеючи, как горлица на сухом дереве, а я утешусь в Боге". Киевский князь Владимир Василькович хлопотал о приемной дочери: "Не дал мне Бог за грехи мои своих детей иметь, но для меня была Изяслава, как бы от своей княгини рождена; в пеленках взял я ее от матери и вскормил". Предчувствуя кончину, Владимир взял обязательство у брата Мстислава: "Целуй мне крест на том, что ничего не возьмешь от Изяславы, что не выдать ее ни за кого неволей, но выдашь, как будет любо моей княгине".
Княжеские браки не просто скрепляли родственные узы, но являлись крупным общественно-политическим событием. Поэтому свадьбы устраивались с необыкновенной помпой и размахом. Свадебные пиры продолжались долго: пировали, когда отправляли невесту; пировали, когда невеста прибывала в дом жениха; пировали на самой свадьбе. В.Н.Татищев отмечал, что князь Всеволод Юрьевич праздновал свадьбу своего сына Юрия с дочерью Всеволода Святослаьича Черемного восемь дней.
На торжества съезжалась вся многочисленная родня, с чадами и домочадцами, слугами и возами подарков. Именно такой - щедрой, веселой, разгульной - предстает , свадьба в литературных памятниках старины. Выдает Изяслав Мстиславич дочь замуж за полоцкого князя Рогволода Борисовича и из Киева к нему съезжаются гости дорогие - князь Всеволод Ольгович со всею дружиною. "Свадьба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князья позваны" - предвкушает летописец великую радость.
По тому же образу и подобию, хотя и значительно скромнее, отмечали свадьбы крестьяне и простолюдины. В качестве приданого отдавались земельные наделы, ювелирные украшения, домашний скот, утварь или немудреный хозяйственный инвентарь. Пировали не так долго, как бояре, но также истово и самозабвенно. Однако, сразу после праздника начинались трудовые будни.
Молодая жена занимала подчиненное положение не только по отношению к мужу, но и ко всем его старшим родичам. Непослушание или неуважение снохи к свекрови расценивалось как тягчайший проступок, подлежащий церковному суду. Свекровь являлась главой женской половины семьи, в ее распоряжении находилось все домашнее хозяйство. Под надзором свекрови младшие бабы занимались уборкой, заготавливали корма, пололи огород и т.д. Лишь после ее смерти управление переходило к одной из снох, которую называли "большухой".
Обычно таковой становилась жена старшего сына, но в случае межевания (выделения из родительской семьи - А.С.) или по другой причине эти права могли достаться и младшей снохе. Замужняя женщина, естественно, утрачивала те привилегии и свободы, которыми пользовалась в девичестве. Тем не менее, при благоприятных обстоятельствах, она могла распоряжаться собственными доходами, проявлять известную независимость. Известно, что та же Верхуслава вела переписку с владимирским епископом Симоном, материально поддерживала монаха Печерского монастыря Поликарпа: "Ради тебя и Поликарпа, - заверяла она, - я готова истратить хотя бы до тысячи серебра ".
Благочестивые жены нередко жертвовали на богоугодные дела. Мать Верхуславы Мария купила во Владимире участок земли и выстроила на нем Успенский монастырь, который в народе прозвали "княгининым". Анастасия, жена московского князя Симеона Ивановича, наняла за свой счет мастеров для росписи церкви Святого Спаса. Княгиня Марина поручила писцу Захарии списать ей Пластырь "с покаянными и молитвами". Анна, жена Рюрика Ростислаьича, отличалась "нищелюбием": утешала всех обращавшихся к ней "печальных, больных, обиженных". По словам В.Н.Татищева, она также шила золотом и серебром покрова для Выдубецкого Михайловского монастыря.
Хотя семейно-брачные отношения входили в компетенцию церкви, светская власть не оставалась в стороне. По закону жена признавалась равной мужу: "Кто убьет жену, тот же суд, как за мужа". Из Псковской судной грамоты следует, что вдовая сноха может требовать возврата своего имущества, а свекор или деверь обязаны удовлетворить ее иск. Родственники покойного мужа должны были во всем покровительствовать молодой женщине, включая заботы о малолетнем потомстве.
Князьям приходилось вступать в разбирательство запутанных семейных дел. Принимая во внимание живучесть традиций многоженства, новгородский князь Всеволод Мстиславич в 1136 г. установил доли наследования имущества между детьми от первой, второй, третьей и т.д. жен. Не желая обездоливать безвинных детей от повторных браков, он определил им особую "прелюбодейную часть". Весьма придирчиво разбирались причины разводов. Одна из статей "Правды Ярослава" гласила: "Если пустит боярин жену без вины, то платит ей за срам пять гривен золота и епископу тоже пять. Если муж женится на другой жене, не разведшись со старою, то отвечает перед епископом и остается жить со старою, молодая же отдается в дом церковный".
Хотя первые века христианства на Руси еще были полны языческих предрассудков, значение их трудно переоценить. Суровое время кровопролитных междуусобиц, набегов безжалостных кочевников, коренной перестройки морали заложило основы нравственных принципов русского народа. Как капля точит камень, так нормы православия все глубже проникали в общественное сознание, заставляя задумываться все более широкие слои населения.
Владимир Мономах оставил образец христианского поучения нации: "Дети мои, не посмейтесь грамоте моей, но кому будет люба, пусть примет ее в свое сердце и пусть не ленится, пусть трудится. Прежде всего, ради Бога и своей души, имейте в сердце страх Божий, творите милостыню неоскудную, в том начало всякому добру... Тремя добрыми делами побеждается враг наш дьявол: покаянием, слезами и милостыней; Бога ради не ленитесь, молю вас, дети мои, не забывайте этих трех дел - они не тяжки, это не одиночество, не чернечество, не голод, который терпят добродетельные люди".
Великий князь киевский хорошо знал своих подданных и сильно сомневался, что благое поучение дойдет до каждого: "Прочитывая, дети, эти слова божественные, похвалите Бога, давшего нам милость свою, а теперь послушайте наставление от моего разума, если примите не все, то хоть половину".
Ближайшее будущее показало, в какой мере русский народ воспринял благие пожелания...
Продолжение следует.