Николай Орем (1320 - 1382), епископ г. Лизье во Франции, был последним в плеяде великих французских схоластов, столь существенно продвинувших развитие естествознания в ХIV веке. В 1377 г. Николай Орем написал на французском языке "Книгу о небе и мире", представляющую собой сочинение в рамках некоего канона. Каноном является книга Аристотеля "О небе" и "Вопросы" Жана Буридана. Вместе с тем, строго говоря, сочинение Орема не является ни комментариями, ни вопросами к книге Аристотеля "О небе" и внешне выглядит как совершенно самостоятельное исследование.
Сочинение Орема никогда не издавалось вплоть до 40-х годов XX века, и поэтому у историков науки возникают сомнения относительно его влияния на последующие поколения ученых, т.е. на Николая Кузанского, Коперника и Галилея (хотя текстологические параллели налицо). Но кроме книг, влияние могут оказывать и рукописи, а к тому же имеется и устная университетская традиция, влияние которой на развитие науки не следует недооценивать. Поэтому, оставив в стороне вопрос о возможных каналах, по которым мысль Орема оказывала влияние на более поздних мыслителей, займемся исследованием самого философского и научного наследия этого философа.
Николая Орема называют предтечей новоевропейской механики, стержневой идеей которой является идея непрерывности движения. В этой связи представляет интерес следующий фрагмент из сочинения Орема:
"Никакое движение не бывает столь медленным, что не было бы движения еще вдвое медленнее, и еще вдвое медленнее, и так далее до бесконечности, как мы можем наблюдать в частях неба, приближающихся к полюсу" (Nicole Oresme. Le livre du ciel et du monde// Journal of Medieval Studies. Vol. III, 1941, p. 213).
Прежде чем продолжить цитату, обратим внимание на то, как часто аристотелевская идея сферы неподвижных звезд, вращающейся вокруг оси, проходящей через полюса мира, становится для Николая Орема источником размышлений о непрерывности движения. Историки философии мало обращают внимания на то, что в аристотелизме уже была заложена идея непрерывности, лежащая в основе созданной в ХVII веке Галилеем и Ньютоном классической механики.
Но вернемся к мысли Орема:
"Теперь вообразим, что тело прошло в этот день половину стадия, на следующий день половину остатка от этого стадия, на третий день половину остатка от остатка и что этот процесс идет бесконечно, замедляя движение; тогда весь стадий так и не удастся пройти" (Ibid, p. 213).
В этом примере речь шла о нелинейном уменьшении скорости. В следующем примере речь пойдет о нелинейном уменьшении того, что мы называем ускорением:
"Если бы скорость в один день была интенсивной как 2, и на следующий день увеличилась бы на 1, став равной 3, и на другой день увеличилась бы на половину от 1, и на другой - наполовину меньше и так всегда бесконечно шло бы возрастание, так что добавление за каждый последующий день составляло бы половину добавления за предыдущий, то скорость или быстрота никогда бы не превысила удвоенную первоначальную скорость, хотя бы это продолжалось вечно" (Ibid., p. 230).
Вот как формулирует Орем идею непрерывности движения: "Я говорю, прежде всего, что движение любого тяжелого или легкого тела начинается с возрастающей интенсивностью, так что какая бы скорость ни была ему сообщена, оно должно было до этого иметь меньшую скорость и еще меньшую и меньшую ниже всякого отношения, и это то, что обычно называют начать с нуля" (Nicole Oresme. Le livre du ciel et du monde// Journal of Medieval Studies. Vol. IV, 1942, p. 225).
То же самое говорит Галилей устами одного из участников "Диалога о двух системах мира": "При наличии же такового влечения тело необходимо движется с непрерывным ускорением, начиная с самого медленного движения, оно достигнет некоторой степени скорости не раньше, чем пройдя все степени меньших скоростей или, скажем, больших медленностей" (Галилео Галилей. Диалог о двух главнейших системах мира птолемеевой и коперниковой. Москва-Ленинград, 1948, с. 32).
Из сопоставления этих двух цитат мы видим, кого в действительности нужно считать провозвестником принципа непрерывности в механике. Этот принцип впоследствии будет положен Лейбницем в основу всей новоевропейской философии.
Николай Орем является одновременно и тем мыслителем, который впервые четко сформулировал другой, не менее важный принцип - принцип относительности движения. К формулированию этого принципа Николай Орем подходит постепенно. Сначала он развивает идею Жана Буридана о различии между движением целого и частей применительно к элементам подлунного мира: "Если какая-нибудь часть такого тела (т.е. элемента) находится вне своего места, или вне главной части, она возвращается по наикратчайшему пути, как только устраняется препятствие" (Nicole Oresme. Le livre du ciel et du monde// Journal of Medieval Studies. Vol. IV, 1942, p. 275). Из этого тезиса Орем делает смелый вывод, что “всякое простое тело или элемент во вселенной, за исключением, быть может, наиболее удаленной небесной сферы, движется в своем собственном месте круговым движением" (Ibid., p. 275). И далее он пишет, что круговое движение «может быть естественным для земли в целом, находящейся в собственном месте; однако оно имеет и другое естественное движение, когда ее части находятся вне своих естественных мест, и это прямолинейное движение вниз” (Ibid, p. 275) (ср. "Прямолинейное движение бывает у тел, которые уходят из своего природного места или выталкиваются из него, или каким-либо образом находятся вне его. [...] Следовательно, прямолинейное движение происходит только тогда, когда не всё идет, как следует, а для тел, совершенных по природе, - только когда они отделяются от своего целого и покидают его единство". Н. Коперник. О вращениях небесных сфер [...]. М., 1964, с. 29).
Но сейчас же возникает вопрос, почему мы не замечаем движения Земли, если она движется круговым движением? Вот тут Орем и формулирует свой принцип относительности движения; перед этим, однако, он апеллирует к принципу "экономии действия": "Поскольку все эффекты, которые мы наблюдаем, могут быть получены и все явления объяснены при замене суточного движения неба на меньшее действие, а именно, на суточное движение Земли, являющейся очень маленьким телом по сравнению с небом, то, поступив так, мы можем избежать умножения действий столь различных и столь невероятно громадных, что Бог и природа должны были сотворить их напрасно; а это неудобовразумительно, как уже было сказано" (Nicole Oresme. Le livre du ciel et du monde// Journal of Medieval Studies. Vol. IV, 1942, p. 278). Николай Орем формулирует принцип относительности движения, приводя пример с движущимся кораблем:
"Подобным образом, если бы воздух был закрыт в движущемся судне, то человеку, окруженному этим воздухом, показалось бы, что воздух не движется[...]. Если бы человек находился в корабле, движущемся с большой скоростью на восток, не зная об этом движении, и если бы он вытянул руку по прямой линии вдоль мачты корабля, ему бы показалось, что его рука совершает прямолинейное движение; точно так же, согласно этой теории, нам представляется, что такая же вещь происходит со стрелой, когда мы пускаем ее вертикально вверх или вертикально вниз. Внутри корабля, движущегося с большой скоростью на восток, могут иметь место все виды движения: продольное, поперечное, вниз, вверх, во всех направлениях - и они кажутся точно такими же, как тогда, когда корабль пребывает неподвижным" (Ibid., p. 273).
Не случайно Орем говорит о корабле, "движущемся на восток": этим он подводит читателя к сравнению нашей Земли с подобным кораблем.
Приверженность Орема принципу относительности движения подтверждается еще одним фрагментом из "Книги о небе и мире": "Если бы человек, оказавшийся на небе и увлекаемый его суточным движением, мог ясно видеть Землю и ее горы, долины, реки, города и замки, то ему показалось бы, что земля вращается суточным вращением, точно так же, как нам на земле кажется, что небеса движутся" (Ibid., p. 272).
Как важно иногда бывает посмотреть на вещи со стороны! Когда-то Сократ сказал своим ученикам, что если посмотреть на Землю из космоса, она покажется подобной мячику, сшитому из разноцветных кожиц. Теперь Николай Орем предлагает посмотреть на Землю из космоса, но на этот раз не для того, чтобы убедиться в ее шарообразности, но чтобы увидеть ее вращающейся вокруг своей оси.