Шукшинский персонаж и мы

Поляков Лёша
Расскажу вам, товарищи, один маленький сюжетик, случившийся при мне. Дело было в самом начале горбачёвской перестройки, когда заводы и больницы ещё не закрывались. Стою я как-то в очереди в столовую. Столовая – хорошая, и очереди в ней – тоже хорошие, большие то есть. Правда, люди в ней – не очень – всё сплошь интеллигенция: рядом – университет. Конечно интеллигент – тоже человек, но уж больно шустрый:  без очереди лезет вперёд. Притормозишь такого, а он – убеждённо так объясняет, что  де стоял, но вышел купить сигареты, вот очередь и прошла,  поэтому он и встал здесь. Или, что жена его занимала передо мной,  и  она  чётко ему меня описала. Или – ещё тысяча фантазий – он на то и интеллигент, что голова его производит сказки как наше радио: включил и всё врёт и врёт. Удивляюсь я как они, интеллигенты эти, ещё что-то оплачивают в кассе: могли бы убедить, что не они, а им должны заплатить за их еду. 

Так вот, значит, стою я в такой очереди, уговариваю себя не тратить  здоровье на интеллигентские обходные манёвры, как вдруг бац: явление. Это был мужичок в сапогах, и пиджаке, ну прямо как в кино «Калина красная». Лицо его было нормальное, открытое, то есть неинтеллигентное. Мужичок покрутился рядом, подёргал ручки дверей, и вызвал заведующую. И стал громко её спрашивать: почему в столовой заколочен туалет и почему в умывальнике нет воды, сколь ни крути краники.  Заведующая вначале оторопела, так как забыла уже, когда эти сервисы действовали, а потом объяснила гражданину, что его здесь накормят, если он перестанет безобразничать, а вот помыться или ещё чего-нибудь … - так это он ошибся адресом.

 Мужчина с простым лицом ничего не понял и стал требовать жалобную книгу, твердя, что туалет и умывальник в столовой должны быть также как хлеб и булка.  Услышав про жалобную книгу, заведующая предположила, что нахальный гражданин пьян в стельку, и пригрозила вызвать милицию. Мужчина  удивился отчаянности начальницы столовой, но почему-то не струсил и остался ждать народных любимцев. Я сильно изумился его поведению: он явно – не иностранный подданный, ничего про нас не понимающий. Речь его простонародная, кисти рук – огромные, одежда куплена не по общепринятому желанию походить на человека, а – лишь бы размер подошёл. Откуда он? И тут же я догадался: это же типичный шукшинский персонаж, они ещё встречаются.

  В комедию эту вмешались новые лица, которых я вначале не приметил.  Оказалось, что в очередь к интеллигенции, шельмующей друг друга, затесались люди попроще: с резкими грубыми лицами, с тоской и злобой в глазах. Таких чаще встречаешь возле винных магазинов и вокзалов. Так вот, в то время как интеллигентные люди, не видя для себя никакой пользы в происходящем, помалкивали, публика со злыми глазками дружно напала на наивного мужчину с простым лицом. Какая-то тётка сказала: «Гляньте на этого деревенского олуха, пьяницу и дебошира» Последовали советы: «Если залил себе за воротник, то нужно молчать ниже травы, и поскорее скрыться, пока не поздно»

Такая реакция «народа» оказалась совершенно неожиданной для шукшинского мужичка.  Он обалдело поворачивался в сторону поносящих его людей, краснел и пытался что-то объяснить.  Это не получалось, так как ему затыкали рот глупыми и злыми обвинениями. В конце концов, махнув с отчаянием рукой, шукшинский герой вышел из столовой, так и не поев. Да и какая еда среди такого общества! А я остался: народишко, конечно, – уродишко, но есть-то хочется и впереди ещё половина  рабочего дня.