О прошлом
Прошлое — это не то, что прошло.
Это то, что больше не повторится.
Нежно-сиреневое облако, прорвавшись буйной пеной через ограду, встретило меня у входа.
«Неужели?» — радостно удивилась я. Много лет на Кипре, а сирень увидела впервые.
Выбеленный, с голубыми дверями и ставнями деревенский дом я сняла еще в ноябре и тогда, осенью, особенно не приглядывалась к голым кустам у забора. Теперь, весной, все было по-другому. Такие родные, такие любимые цветы отозвались во мне теплыми воспоминаниями юности, когда мы, девчонки, большими охапками рвали пахучие ветки и несли домой, утопая в их тонком аромате. А было это давно-давно и далеко-далеко отсюда. С тех пор сирень для меня — это весна и ожидание.
Так что в свое новое жилище я вошла с пышным букетом и именно с этими чувствами.
Платрес, спрятавшийся в тени исполинских платанов и сосен, пропитанный их смолистым духом, зацепился за крутой склон горного массива Тродос, звеня речками и ручейками.
Хозяйка дома, Хелен, давно обосновавшаяся в Канаде, сдавала свой родительский дом в аренду, и мне очень повезло. В этой горной кипрской деревне найти жилье на лето почти невозможно, если не озаботиться этим заранее. Домов и отелей вроде бы много, но… Смотрят пустыми глазницами Splendid, Helvetia, Cleopatra, Vienna, Minerva. А нездешние, причудливой архитектуры дома, скорее небольшие замки, спрятавшиеся в густом лесу, безлюдны, необитаемы. Многие с вечно закрытыми ставнями, заброшены или полуразрушены. Хранители тайн. Свидетели недавнего прошлого. Развалины, населенные призраками.
Я раздумывала, гуляя по улицам деревни, то поднимаясь, то спускаясь по многочисленным каменным лесенкам.
Что за история стоит за всем этим? Кому и зачем понадобилось строить здесь, в кипрской глуши, респектабельные гостиницы и дома?
Прошлое… Прошлое Платреса.
Мне захотелось раскрыть его тайны.
С Андруллой я познакомилась в ее маленьком магазинчике, где она заботливо раскладывала вязаные шали цвета лаванды:
— Ты, русская, будешь писать о Платресе? — недоуменно подняла брови она.
Оказывается, в кипрской деревне новости разносятся с такой же скоростью, как и в русской.
— Ты же ничего не знаешь о нашей истории!
— Вот вы мне и расскажете о ней, — улыбнулась я.
Андрулла не помнила, что делала вчера, но прекрасно помнила события семидесятилетней давности. Я включила диктофон.
За уютным столиком в отеле Forest Park я беседовала с его владельцем Ираклисом, элегантным господином, с лица которого не сходила приветливая улыбка.
— Ты уверена, что кто-то будет читать твою книгу? — спросил он, впрочем, очень дружелюбно. — Сейчас все только картинки смотрят.
Тем не менее мы проговорили пару часов.
В кафе Le Marquise — а как еще может называться кафе на королевском курорте?! — я познакомилась с Панайотисом. Художник и музыкант, он сказал:
— Конечно, пиши. А вот и первый герой твоей книги.
Из грузовичка «Исузу» вышел бодрый старик в белой рубашке, наглаженных брюках и шляпе. Он направился прямо к нам — Андреас, отец Панайотиса, как оказалось, когда-то подносил нарды самому королю.
Подходя к смотровой площадке, откуда открывался захватывающий вид, я встретила монаха: высокий, худой, в черной рясе и скуфье, разложив на парапете небольшие иконки, он молился. Это было «мое» место, где каждое утро я делала гимнастику.
Уйти или встать рядом? Я растерялась.
Он улыбнулся, мы разговорились:
— Мое детство прошло здесь, в Платресе, у моего любимого дяди, и я помогу тебе, — сказал мне отец Исидор, монах с Афона, и чуть позже мы сидели в доме его отца.
У прохладной речки под платанами Элизабет вспоминала:
— Когда-то я уехала отсюда прямо в Лондон, но скоро поняла, что не могу жить без Платреса, и вернулась. Моему отцу принадлежал ресторан Kilada, мы с сестрой играли там на электрогитарах и пели песни из репертуара The Beatles.
Приветливая хозяйка Psilodendro Элизабет, сидя за кассой, успевала рассчитывать посетителей, обедать и разговаривать со мной. Я представила себе, как она пела Yesterday.
Полис рассказал, что в Платресе и окрестностях было 117 отелей, включая совсем маленькие, в частных домах, и как подростками они танцевали танго и самбу в Forest Park, а позже он сам открыл ночной клуб в отеле Splendid.
Круг замкнулся. Я поняла, что с такими помощниками книгу я напишу, и героями ее будут не только короли и принцессы — они лишь тени прошлого, но и местные жители — соль этой земли.
Я выражаю огромную благодарность жителям Платреса, которые поделились со мной своими воспоминаниями, архивами и фотографиями, а главное — своей любовью к родной деревне.
Панайотис Пападопулос староста Платреса
Ираклис Скирианидис владелец гостиницы Forest Park
Андрулла Аристу участница событий
Панайотис Мераклис житель Платреса
Андреас Мераклис участник событий
Шэрон Иоанну жительница Платреса
Отец Исидор участник событий
Полис Кириакидис участник событий
Андреас Друсиотис житель Платреса
Элизабет Кириакиду владелица ресторана Psilodendro
Анни Христофиду дочь владельцев гостиницы Minerva
Kalidonia
Кипр — это ключ к Западной Азии.
Из письма премьер-министра
Великобритании королеве Виктории
Деревья как люди: они рождаются, растут, пьют воду, тянутся к солнцу, цветут и плодоносят; они многое видели и многое помнят, только не говорят.
А если бы могли…
Что рассказала бы олива, которой три тысячи лет, или сосна — ей тысяча, или дуб, мой любимый дуб в Платресе — ему, правда, двести пятьдесят. Мальчишка. Раскинул ветки метров на тридцать в диаметре, а каждая ветка — как отдельное дерево. Укрыл все тенью и прохладой, и чувствуется еще столько молодой силы, еще стоять ему и стоять. Расти и расти.
А был он «столетним юношей», когда в английском парламенте решался вопрос, быть ему турецким или английским.
Конечно, это иносказание: на самом деле решалась судьба народа, который триста долгих лет находился под османским гнетом, а теперь его «уступали» Англии.
Мнения расходились. Одни парламентарии считали, что на Кипре нет условий для размещения военной базы, а именно нет подходящего морского порта, и поэтому он неинтересен Англии. Другие отстаивали мнение, что Кипр важен как опорный пункт, а порт найдется. Англия — Кипр — Египет — Индия — это был самый удобный путь к индийским владениям королевы.
Утром 3 мая 1878 года Ее Величество королева Виктория получила письмо, которое она очень ждала. Сломав сургучную печать и вскрыв конверт, она пробежала глазами длинный текст, выделив главное: «…Если Кипр будет принадлежать Ее Величеству… мощь англичан в этом регионе будет увеличена, вследствие этого индийская часть империи, принадлежащая Ее Величеству, будет укреплена… Кипр — это ключ к Западной Азии», — писал ей премьер-министр.
Решение было принято, и владения английской королевы пополнились новым «самоцветом» — прекрасным благоухающим островом в Средиземном море.
Турция дала право Англии оккупировать остров и управлять им. Не бесплатно и не навсегда. В обмен на это Англия обязалась выплачивать Турции ежегодно сто тысяч фунтов стерлингов, а главное, поддержать ее в войне против России, если понадобится. Сделка была зафиксирована в тайном договоре. Так маленький остров оказался разменной монетой в большой политической игре, и уже знойным июльским утром 1878 года солдаты батальона Royal Highlanders, прибывшие из Индии и Британии, высадились в порту Ларнаки.
Восемь тысяч военных оказались в неожиданно трудных условиях: беспощадно палящее солнце, малярия и брюшной тиф вместо обещанного райского уголка на земле изобилия.
Поначалу гарнизон разместился в Лимасоле, в Полемидии. Непривычные к местному климату солдаты начали болеть, многие умирали.
Командование решило передислоцировать военный гарнизон в более подходящее место: нашли его на южном склоне Тродоса, в тенистом лесу на высоте 1200 метров. Перебазирование было спешным.
К новому месту дислокации солдаты шли пешком. Позади тащились тяжело нагруженные мулы, которые везли строительные материалы, палатки, лазарет, полевую кухню. Сорок километров пути пылили солдатские ботинки по горным тропам, выше и выше. К концу первого дня дошли до деревушки Пера Педи. Переночевали и еще день топали к месту назначения. А когда пришли, увидели только несколько пастушьих хижин в густом лесу. Да большой развесистый дуб.
Но место было выбрано со знанием дела: горная речка шумела, сбегая по гладким серым камням, окаймленным густыми зарослями папоротника, воздух пьянил, напоенный хвойной смолой, придавал силы, солнце с восхода до заката не покидало прохладный лес.
Безлюдные горы наполнились шумом и радостной перекличкой:
— Эй, Джон, подай-ка топор!
— Стивен, неси гвозди.
— Ребята, айда обедать! — С полевой кухни тянулся аппетитный дымок.
Солдаты Ее Величества королевы Виктории строили городок вблизи водопада и ледяной речки: конечно, они тосковали по своей родной Шотландии, поэтому и назвали этот водопад Kalidonia, что на латыни значит «Шотландия». А само место названия пока не имело.
Поначалу поставили палатки, проложили между ними каменные дорожки, а вскоре появились и указатели: «Магазин», «Больница», «Церковь», «Почта».
Жизнь под парусиновыми крышами переселенцам даже нравилась, а через год сюда приехали семьи офицеров, военных врачей и инженеров.
Английское командование начало обосновываться основательно. Дома строились на века. Толстые стены из красного кирпича — зимой тепло, прохладно летом. Просторные комнаты, с каминами и печками, оконные рамы и двери покрашены в голубой или зеленый, а в садах, на террасах и вдоль дорог — сиреневые полянки с лавандой, любимым растением королевы. Она страстно пропагандировала лаванду как средство от всех болезней, в качестве духов, как средство для полировки мебели и даже для привлечения женихов — нужно было только купить маленькую сумочку, наполненную чудесной лавандой, и носить ее при себе.
Вид из домов открывался прекрасный — на горы и море. Аж до Лимасола. Дух захватывало от этого вида. Сады заложили, особенно хороша здесь черешня. Белая и черная, крупная и сладкая. А еще инжир, виноград, персики, абрикосы, яблоки, сливы.
Проложили дороги: широкие, асфальтированные — в самой деревне. И трассу до Лимасола, первую асфальтированную трассу на Кипре. Электричество и воду провели прямо в дома. Заработали почтовый офис и телефон. «Новые хозяева» намеревались сделать Кипр «оазисом посреди пустыни», они взялись развивать транспорт и экономику.
В быстро строящемся городке было особенно много платанов, они, исполинские, выстроились, как верные стражи, оттеснив и сосны, и дубы, и осины, утопив свои корни в горных ручьях. Ноги в воде, а головой — к солнышку!
Мой дуб тоже удачно устроился: речка у него прямо под корнями, пей — не хочу!
Платаны. Платанос… Платрес!
Красивое звучное слово, его невозможно произнести как-то вяло, губы размыкаются на букве А, перекатывается Р и заканчивается на светлом С.
ПЛАТРЕС! Кажется, что название было предопределено.
Шэрон, британка, живущая в Платресе более тридцати лет, везет меня на такси, белоснежного цвета «мерседесе», и рассказывает, что в далекие времена на месте деревни был монастырь францисканцев, которые носили белые одежды, поэтому деревня называется Платрес.
Pl;tres по-французски — белая штукатурка. Какая связь между монашеской одеждой и штукатуркой, непонятно, но выстраивается некий ряд: белая штукатурка, белые одежды, белый «мерседес» — Платрес!
Шэрон привозит меня в свое кафе Le Marquise, здесь подают отличный кофе, и каждый день разворачивается небольшой спектакль.
Приходит первый посетитель, приходит второй:
— Антоша, елла, давай к нам, — подзывают они начальника полицейского офиса, который находится прямо напротив кафе, там, где сто лет назад была гарнизонная церковь.
Вскоре «мужской клуб» напоминает стаю чаек, летящих над рыболовецким корабликом. Мужчины шумно обсуждают политику и футбол.
— А зимой в кафе обычно три человека: служащий банка, полицейский и художник, — добавляет Шэрон.
У Андруллы маленькая лавочка в Платресе. Она продает сувениры, религиозные книги, вязаные вещи — зимой здесь холодно. Местная жительница — платридиса, она рассказывает мне, что в прошлом веке была в этих краях женщина, которая ткала и шила из своих тканей одежду, потом ходила по деревням и продавала свои изделия: platra (pratria) называли тогда таких умелиц. Отсюда, думает она, появилось название Платрес.
А я сама решила, что место, где гигантские платаны выстроились вдоль дорог и речек, просто обязано называться Платресом!
Зимой речки ледяные, а к весне бурные. Тают снега на вершинах гор, и вода несется вниз по склонам, сметая все на своем пути, только не платаны. Они стоят крепко.
Наступил двадцатый век. На Кипр ринулись английские колонисты: торговцы и путешественники, безработные и искатели приключений. Одних Кипр разочаровал —они увидели неразвитую аграрную страну, другие взялись за дело.
Платрес стремительно строился. Видя большой потенциал этого места, предприимчивые колонисты организовали сеть отелей, ресторанов, баров и прогулочных троп.
Зазвучали новые для местного населения слова: отель, туризм, курорт, каникулы.
Так началась история Платреса.
Forest Park
Это не просто еще один отель, это не просто курорт. Это место объединяет небо, горы и людей. Я чувствую зов красоты, увековеченный в великой философии.
Гвидо де Марко, президент Мальты
— Посмотрите на него, менеджер! — посмеивались деревенские жители, указывая на Георгоса, — они и слова-то такого еще не слыхали — «менеджер»!
— Занялся бы лучше делом: овощи-фрукты выращивал, зиванию гнал или овец разводил, а он гостиницу открыть хочет.
Даже друзья покатывались со смеху.
Наверное, никто в Платресе, да и на всем острове не верил, что в эту горную деревню очень скоро приедут мировые лидеры, королевские особы, шейхи и султаны, всемирно известные писатели и поэты, звезды Голливуда. Разве кто-то мог даже предположить, что в гостевых книгах отелей будут стоять Лондон, Каир, Тель-Авив, Иерусалим. Еще не так давно здесь не было ничего, кроме леса, так что понятно, что идея Георгоса кому-то казалась фантастикой, а кому-то — просто глупостью. Но в том-то и секрет успеха: увидеть перспективу, поверить в нее и идти до конца в осуществлении своей мечты. Не многим это дано.
Ираклис Скирианидис поверил и начал действовать.
— Пошли своего сына учиться в Швейцарию, в Лозанну, — гость из Египта неспешно беседовал с Ираклисом, хозяином маленькой деревенской гостиницы. — Это лучшее, да и, наверное, единственное пока учебное заведение, которое готовит гостиничных менеджеров. Образование — вот что даст будущее твоим детям и твоему делу. Инвестируй в него, и ты увидишь, как я был прав, — попивая кофе, наставлял Ираклиса гость из Египта. В те годы многие киприоты подались в дальние страны на заработки, посещая время от времени родные места.
Платрес постепенно застраивался: в 1905 году открыл двери Grand Hotel, в 1906-м — Helvetia, в 1912-м — Pafsilipon, семейный отель Скирианидисов. О массовом туризме речи пока не было, но мест в гостиницах уже не хватало. Путешественники останавливались в монастырях или просто в домах деревенских жителей. Время диктовало — Платресу нужен современный большой отель.
Ираклис не мог спать ночами: он обдумывал идею послать сына в Швейцарию и за это время перестроить свой старенький отель. Кто, как не он, понимал всю красоту и богатство этого места? Он любил Тродос, так почему другие не оценят это? И Ираклис решился.
В 1928 году Георгос Скирианидис отправился в Лозанну.
Он был первым киприотом, кто намеревался профессионально заняться гостиничным делом.
А вернувшись через три года в Платрес, объявил отцу, что если уж строить, то тогда новый, отвечающий лучшим мировым стандартам отель. И опять Ираклис решился.
Название придумали вдвоем с сыном — Forest Park. Это была мечта, мечта о том, что вскоре на склоне горы вырастет здание, похожее на круизный корабль, рассекающий своим носом зеленое хвойное море. Но ни корабля, ни даже взрослого леса пока не было. Был талантливый архитектор Самуэль Баркаи, выходец из России, живущий в Израиле. В 1934 году он представил им свой проект, а через два года первые пары уже кружились на веранде Forest Park: по воскресеньям с четырех часов там проходили танцевальные вечера.
Георгос привез из Европы много идей. Он приобрел неоценимые знания и опыт, все это ему не терпелось теперь претворить в жизнь.
— Наш отель — это не только семейный бизнес. Нужно смотреть шире: туризм должен стать основной отраслью экономики для Кипра, у нас для этого есть все, — говорил Георгос отцу.
Он создал и возглавил гостиничную ассоциацию, положил начало лыжному спорту и туризму на Кипре, создал институт гостиничного бизнеса и общественного питания, построил часовню Марии-целительницы в Платресе.
Слово «турист» пока еще не употреблялось, но целая волна британских отпускников, в основном семей военных колонистов, хлынула в Платрес.
Летом они наслаждались прогулками в горах по туристическим тропам вдоль горных рек и к водопадам, отправлялись к старинным венецианским мостам или принимали ванны с целебными водами в Мониатисе или Калопанайотисе.
В соседней деревне Фини староста приказал, чтобы по воскресеньям после церковной службы все кофейни были закрыты, и жители выходили с лопатами прокладывать дорогу к водопаду Хантара. Работы начались еще перед Второй мировой, году в тридцать седьмом, прервались на пять лет, и были окончены после войны. Слава соседнего Платреса не давала покоя соседям. Спасибо старосте и жителям Фини — сейчас мы наслаждаемся этим прекрасным местом.
Не пустел Платрес и в зимнее время. Георгос Скирианидис развивал лыжный спорт на Кипре. Это было его мечтой — создать лыжный курорт не хуже, чем в Швейцарии.
Зимой школьников из окрестных деревень возили в Тродос на занятия лыжным спортом. В Солнечной долине на горе Олимп были построены кафе и подъемник. Да, чтобы подняться на вершину, лыжники хватались за трос и катились на лыжах наверх. Но желающих было хоть отбавляй!
В один из летних дней под аркой Forest Park прошла молодая красивая женщина, а в регистрационной книге отеля за 1936 год появилась запись:
Daphne du Maurier. From Cairo
(Дафна дю Морье. Каир)
Дафна
Ах, если бы кто-нибудь придумал, как сохранить воспоминания, запереть их во флакон, как духи. Чтобы они никогда не выдохлись. Никогда не потускнели. А когда тебе захочется, вынешь пробку — и заново переживешь тот миг.
Дафна дю Морье, «Ребекка»
Прекрасная оптика Шевроле выхватывала из темноты то ажурную калитку кирпичного особняка, то деревянную скамейку под огромной секвойей, то увитую розами арку перед входом в Teа House, афишу Grand Hotel Trio Continental, фонтанчик с питьевой водой… Дорога петляла: поворот, еще поворот, наверх, наверх.
Через открытые окна в автомобиль врывалась музыка. Казалось, она звучала отовсюду в этой ночной прохладе — восточная, европейская, американская, просачиваясь через вязкую темноту вечера, приглашая к аристократическим развлечениям, изысканным напиткам и волнующим знакомствам.
— Ну давай, же, милый, побыстрей! — подгоняет водителя молодая женщина с короткой стрижкой «боб».
— Куда ты так торопишься, дорогая? Мы можем пропустить что-то важное? — немного насмешливо отвечает ей спутник.
Она достает из сумочки длинную нитку жемчуга и надевает ее поверх ажурной, откровенно прозрачной кофточки.
— Ты же знаешь, Томми, меня не интересуют их танцы. Мне нужны персонажи, а там попадаются такие типажи!
Выуживает серебряную пудреницу и припудривает белым пушистым комочком щеки и нос.
— Дорогая, твоему воображению позавидует любой писатель! Ты сама можешь выдумать самый невероятный персонаж!
— Да, но я пользуюсь и подсказками. Жизнь порой дает такой материал — ни один писатель не придумает.
Она защелкивает сумочку.
— Ну, наконец! — восклицает она, когда автомобиль останавливается у ярко освещенного подъезда гостиницы Monte Carlo.
На стоянке — «Паккарды», «Кадиллаки», «Бугатти», «Даймлеры»…
Мальчик-паж придерживает дверцу. Скорей, скорей — она оглядывается на мужа, который будто нарочно не торопится. Звуки джаз-бэнда слышны даже здесь. И вот они в двухъярусном зале. Дамы сидят в партере, мужчины — на балконе, высматривают.
Пары двигаются в фокстроте: изысканные туалеты, меха, бриллианты.
Европа? Америка? Да нет.
Деревня Платрес. 1936 год. Здесь, на Кипре, среди тенистых лесов и холодных речек, на высоте 1200 метров над уровнем моря — зачарованный рай. Чистейший напоенный ароматами воздух, прохлада горных ручьев и рек, бегущих прямо вдоль улочек местечка, который и деревней-то не назовешь, пение птиц, покой, тишина.
Днем прогулки, обеды, карты, а вечерами танцы, кино под звездами, рестораны, кабаре, казино, балы для высшего общества со всех концов света.
Дафна проснулась от шороха: утренний фен, пробежав по верхушкам сосен, не качнув занавески на открытом окне, унесся вниз, к морю. Нагреваясь по дороге, задует там внизу горячо. А здесь в горах только легкий шум где-то там, высоко, только вкрадчивый шорох. Она долго не открывает глаза, чтобы послушать этот волшебный шум, и пение птиц, и деловитых пчел на кустах лаванды под окнами ее комнаты, вдохнуть запах хвои и шалфея, потянуться, помечтать… ах да, вчера на балу ей посчастливилось подсмотреть что-то интересное для ее книги. Сегодня она это запишет. Эта мадам…
Она подходит к «своему» столику в углу зала, возле окна, и, подняв лорнет к свинячьим глазкам, обозревает ресторан, затем опускает лорнет — он повисает на длинной черной ленте — и восклицает недовольно: «Ни одной известной фигуры. Я потребую у дирекции скидку. Для чего, они думают, я сюда приезжаю? Любоваться на мальчишек-рассыльных?» И пронзительным, отрывистым голосом, режущим слух, как пила, подзывает к себе официанта.
Дафна дю Морье, поселившись в номере 171 в гостинице Forest Park в Платресе, писала роман «Ребекка».
Прямо из постели, еще в ночном пеньюаре, она подсела к письменному столу, торопливо записывая новый текст.
«Завтрак, видимо, откладывается», — подумал Фредерик, привыкший к армейской дисциплине и строгому английскому распорядку.
— Милый, вот послушай и скажи, только честно: это плохо?
Склонившись над рукописью, она играла прядкой своих волнистых волос.
Я буду думать о цветущей сирени и о Счастливой долине. О том, что нетленно, что не может исчезнуть. Эти воспоминания не причинят мне боли. Все это я решила во сне, в то время, как тучи заслонили лик луны, ибо — как большинство спящих — я знала, что вижу сон, что все это мне только снится. В действительности я лежала в постели в чужой стране, в тысяче миль оттуда, и через несколько секунд проснусь в небольшом пустом гостиничном номере, в самой безликости которого есть покой. Я вздохну, потянусь, перевернусь на другой бок и, открыв глаза, не пойму в первый миг, почему так сверкает солнце, так беспощадно ярка синь неба, столь непохожего на освещенное мягким светом луны небо моего сна. День, ждущий нас, будет долог и однообразен, не спорю, но зато преисполненный умиротворения, дорогой для нас безмятежности, ранее неведомой нам.
Она любила обживать свои временные пристанища: розы в вазах, пучки лаванды и розмарина, у нее была любимая чашка, и это было важно — чтобы она была с собой. Книги, много книг, читать она любила с детства. Вальтер Скотт, Теккерей, Оскар Уайльд… А еще — удобный письменный стол.
Она продолжала читать:
Кажется, существует теория, что страдания облагораживают людей, делают их сильнее и, чтобы шагнуть вперед, мы должны пройти искус огнем. Этого нам досталось с лихвой, как ни иронически звучат мои слова. Оба мы узнали, что такое страх, и одиночество, и душевная мука. Я думаю, в жизни каждого человека рано или поздно наступает испытание. У всех нас есть собственный дьявол-мучитель, который ездит на нас верхом и с которым в конце концов мы вынуждены сразиться. Своих дьяволов мы одолели, во всяком случае так мы полагаем.
Он смотрел на жену, любуясь прекрасным изгибом ее шеи и думал: «Такой изысканный, элегантный стиль письма. Столько трагизма — откуда это в ней? И опыта-то жизненного нет. Гены и воспитание, — решил Фредерик, — кем же еще может стать девочка, родившаяся в семье актеров, имея деда, известного карикатуриста и писателя, и сестер — писательницу и художницу».
И еще ее тонкая психика, умеющая сострадать.
Дафна же вся преобразилась: она была там, в своей истории, она видела Ребекку, поместье Мэндерли, представляла себе своих героев, и поэтому текст звучал так достоверно. И еще она искренне любила их всех, своих персонажей, хороших и не очень.
Закончив чтение, Дафна подняла на него вопросительный взгляд.
— Знаешь, истинно талантливые люди всегда не уверены в себе, только графоманы не сомневаются. Поверь мне, твоя книга будет бестселлером! — порывисто обнял ее Фредерик.
— Как хорошо, что мы приехали в этот райский уголок, — с улыбкой произнесла Дафна, — мне здесь прекрасно пишется, дорогой.
— А теперь — завтрак! — радостно воскликнул он.
— Я, пожалуй, погуляю, Томми, — она любила называть его так.
— Дорогая, ты опять нарушаешь традиции. Хочешь, после завтрака погуляем вместе? — предложил ей супруг.
— Прости, милый, мне нужно подумать, — она часто так отвечала и одна часами бродила по Платресу. Останавливалась у прохладных ручьев, присаживалась на скамейки, записывая пришедшие на ум строки:
Я легла на спину в густой высокой траве, усеянной пролеской, заложив руки за голову. Где-то надо мной на деревьях ворковали голуби. Мир и покой. Почему, интересно, когда ты один, все кажется тебе куда красивее…
Платрес помогал, настраивал на нужный лад.
Завтракая в одиночестве, Фредерик вспоминал, как, прочитав ее первый роман «Дух любви» он, майор Браунинг, встретился с начинающей писательницей и влюбился. Вскоре Дафна дю Морье вышла замуж за молодого офицера, а позднее генерал-лейтенанта сэра Фредерика Браунинга.
А тем временем она, тоненькая, как девочка, с загадочным взрослым взглядом, уединяясь в укромных уголках Платреса, сочиняла леденящую душу историю зла, один из лучших детективных романов всех времен. Историю, которая будет переведена на все основные языки мира, будет продана четыре миллиона раз, которая получит девять номинаций и две премии «Оскар» в кинематографическом воплощении самого Альфреда Хичкока.
Дафна любила навещать свою подругу Теодору Пиридис, живущую неподалеку от отеля, которая преклонялась перед талантом Дафны.
— Я думаю, читателям всегда интересна природа мистического, непонятного, природа «чего-то», — высказывала свое мнение Теодора, разливая золотистый чай. — И ты, дорогая, большая мастерица: ты умеешь плести эту тонкую паутину психологического триллера, заинтриговывать.
Они сидели в укромном уголке тенистого сада Теодоры: ароматы лаванды и роз, особенно бордовых, цвета вина — дамасских, витали повсюду. Высокие сосны добавляли свой хвойный, смоляной. При ясной погоде вид из дома открывался аж до Акротири.
— Я думаю, тебе удалось очень тонко описать любовную линию, это роман об утонченной любовной истории. Чего стоит одно только противостояние двух женщин: одна молода и красива, другая — покойница, но ее призрак по-прежнему будоражит ум и сознание.
Они обсуждали аспекты поведения героев, их душевные состояния, хитросплетения сюжета. Женщины, они, конечно же, говорили о чувственной стороне будущего романа. Дафне было интересно видеть реакцию ее первой читательницы:
Страсть и нежность неразделимы, как две части одного упоительного целого, молчание может быть разговором без слов, в любви нет места для стыда и сдержанности, и мужчина, и женщина, которые хотят обладать друг другом, должны забыть о глупых предрассудках, разрушить все барьеры, и тогда все, что происходит с одним, мгновенно отзовется в другом.
Теодора смотрела на подругу восторженно: какое счастье оказаться сопричастной к рождению настоящего творения, участвовать, пусть и косвенно, в создании шедевра.
Творческий человек постоянно сомневается, переживает взлеты и падения, ему так нужна поддержка. После продуктивной работы над книгой в Платресе, Дафна, вернувшись в Лондон, вдруг впала в депрессию, ею овладела неуверенность.
«Теодора, моя дорогая, — писала Дафна из Лондона, — я все еще чувствую запах лаванды, но должна признаться, что прекрасные горы и солнце Кипра не помогли мне в работе над книгой. “Ребекка” беспокоит меня, и я подумываю прекратить работу над ней. Мы с мужем вспоминаем Платрес с большой теплотой».
Получив письмо, Теодора немедленно отправилась в Англию.
Так что же увидели почитатели «Ребекки» в этой довольно расхожей детективной истории?
Поразительным образом Дафна дю Морье уловила надвигающуюся угрозу, всемирную катастрофу Второй мировой войны, на пороге которой высшее общество продолжает роскошествовать и веселиться.
Жизнь бывает не только горькой, пустой и никчемной — она бывает еще и огромной и безграничной, в ней есть место и для страдания, и для любви, и для опасности, и для нежности, и для многого, многого другого.
Вы не читали «Ребекку»? Нет, не говорите этого.
Зеленые туфли
Золото пробуют огнем, женщину — золотом, а мужчину — женщиной.
Сенека
В лобби отеля Pinewood Valley витали ароматы кардамона, дорогих сигар и туалетной воды с нотками фиалкового листа и шафрана.
К столику, за которым сидели двое игроков в нарды, был придвинут другой, покрытый ковровой скатертью, с кофейными чашечками тонкого фарфора, кувшинами, хрустальными стаканами и искусной шкатулкой: возьмись за красную шелковую кисточку, открой крышку, а там орешки и рахат-лукум из розовой воды в сахарной пудре.
Один из играющих, тучный господин с холеным лицом и манерными, как две лежащие запятые, усиками, был явно не в духе и часто прикладывался к запотевшему стакану с коричневого цвета напитком. Красная феска, казалось, грозила свалиться с его лысины при каждом глотке.
Второй, явно простолюдин, в мягких кожаных сапожках, какие носят по праздникам крестьяне, делал ходы, смущенно теребя седую кудрявую бороду. На дне чашечки, что стояла подле него, оставалась лишь кофейная гуща, но попросить вторую он явно не решался.
Тот, что в феске неожиданно, как выстрелил, захлопнул крышку нардов.
— Андреас! — раздраженно-повелительно позвал он. — Принеси номер пятый. Эти несчастливые.
Мальчишка лет десяти, до сих пор терпеливо стоявший у стены, метнулся к разложенной тут же, на соседнем столе, нарядной коллекции нард. Отыскал требуемый номер и, бережно вынув из красного с золотой арабской вязью бархатного чехла ящичек, услужливо подал его играющим. Пока бородач расставлял фишки, господин в феске, звонко помешав лед в стакане, сделал очередной глоток.
— Стелиос, повторить!
Бармен только и ждал этого сигнала. Звякнули кубики льда. Бутылки заиграли в руках: две порции Cyprus Brandy, порция содовой, свежий сок половинки лимона, а теперь — самое главное, что придаст пикантность, — всего несколько капель ангостуры горькой с привкусом кожуры померанца, имбиря, мускатного ореха и кардамона. Прекрасная композиция для жаркого летнего дня, автором которой и был, собственно, господин в красной феске.
К тому же освежающий алкогольный коктейль визуально походил на холодный чай: конспирация!
За окном в ажурной тени мощного кедра виднелся запыленный черный «Даймлер». Прохрустел копытцами тяжело нагруженный ослик, подгоняемый крестьянином, да маячили двое борцовского телосложения: они, скучая, посматривали по сторонам.
В эту кипрскую глухомань, высокогорную деревеньку, короля Египта и Судана, а это был именно он, занесла роковая любовь. Впрочем, не к нардам.
Их познакомили в александрийском казино. Она была очень красива, очень юна и очень порочна. Он поймал внимательный взгляд глубоких глаз в обрамлении густых ресниц и зовущую улыбку. Уходя, она оглянулась, белоснежная меховая пелерина соскользнула с оголенного идеального плеча — он все еще смотрел ей вслед, и она опять зазывно улыбнулась.
Конечно же, он не дал ей уйти, и очень скоро влюбленные оказались на острове Афродиты.
В гостинице Forest Park был забронирован целый этаж. Вначале прибыла юная красавица, а вслед за ней — Фуад Паша Аль-Масри, важный господин из Египта.
Пара собиралась провести в тихом, прохладном Платресе свой медовый месяц. Инкогнито.
Но если кинозвезду Камелию, не сыгравшую пока ни одной заметной роли, не знал никто, то короля Египта и Судана Фарука I узнали все-таки быстро, и уже через несколько дней вездесущие фотографы подкарауливали влюбленных везде, где только можно. А вскоре агентство Associated Press разослало скандальные фото пары во все западные газеты. Экстравагантные, откровенно сексуальные наряды Камелии, ее богатые украшения приковывали взгляды окружающих, особенно хороша была она в восточных танцах, ее вид волновал не только Фарука. Чувственный рот, всегда в ослепительной улыбке, белокурые волнистые волосы, ниспадающие на плечи, точеная фигура, открытая грудь — она приковывала взгляды мужчин, но мало ли красивых женщин!
— Ты должна подчинить его себе, — внушал Камелии секретный агент израильской разведки. — Контролируй его действия, удовлетворяй его страсти, — учил он ее.
И она смогла выполнить задание: король Фарук, потеряв остатки воли и осторожности, следовал за своей Камелией повсюду.
Позже у него будет много других женщин, но эта была особенной, с которой он действительно позабыл все. Она подобрала к нему ключик.
Любовной аферой занялся сильно обеспокоенный кабинет министров Египта: король не исполнял свои обязанности, не участвовал в государственных делах, не обращал внимания на предупреждения. Он отбыл на своей яхте, сопровождаемой Королевским флотом.
Королева Фарида, законная супруга, праздновала в каирском дворце свой день рождения в одиночестве, не получив от супруга даже букета. И все же, как истинно восточная женщина, сожалела о том, что муж не взял ее… на Кипр — хотя бы ради спасения репутации королевской семьи. Для прикрытия, так сказать. Она обо всем знала.
Люди на улицах с возмущением обсуждали связь короля мусульман с еврейкой.
Да, Камелия, она же Лилиан Леви Коэн, была иудейкой. Премьер-министр высказывал королю-любовнику свое крайнее неодобрение и просил его срочно отправиться в Турцию для урегулирования важных государственных дел. Египет находился в преддверии арабо-израильской войны.
Но Фарук был занят. Он искал подарок: возлюбленная нуждалась в собственной жилплощади. Был найден красивый дом в Платресе, но Камелия сморщила носик, тогда Фарук подыскал ей жилье в Греции — на одном из красивейших островов был приобретен дворец.
Египетская разведка искала шпиона: сведения о планах и передвижениях египетской и других арабских армий просачивались к израильтянам. Подозревали Камелию.
А в это же самое время израильские спецслужбы радовались своей необыкновенной удаче.
«Сбылась мечта… вернется царство Давида… вернется Израиль», — боготворили они Камелию.
Всего каких-то пару лет назад сионистские спецслужбы увидели красивую девушку в александрийском борделе. Они завербовали ее — так, на всякий случай. И вот случай представился. И еще какой!
На удочку попалась самая крупная рыба, король Египта!
Фарук ненадолго отбыл в Турцию, оставив свою возлюбленную на Кипре, но Камелия писала ему, чтобы он немедленно возвращался. Она не спала ночами, находясь в постоянном страхе, она знала, чего ей следует бояться.
«Меня арестуют за мои еврейские корни, — писала она. — Я покончу жизнь самоубийством, если Вы сейчас же не вернетесь на Кипр», — шантажировала она Фарука.
Фарук очень скоро вернулся к своей Камелии, но «медовый месяц» оказался испорченным, нужно было срочно возвращаться в Египет. В Каире потерявший голову король навещал свою возлюбленную даже во время палестинской войны.
Поддерживать эту связь в Египте было сложно, и Фарук организовал следующую совместную поездку, теперь во Францию, в Девиль.
Но то ли судьба не хотела дать им шанс, то ли египетские спецслужбы поработали: самолет, на котором юная соблазнительница поднялась в воздух, направляясь во Францию, разбился при взлете. Это была первая авиакатастрофа в истории гражданской авиации Египта. Камелию опознали по туфлям… они были зеленого цвета.
«Лилиан Коэн оказалась величайшей женщиной в истории израильского народа, — писал про Камелию Давид Бен-Гурион в своих воспоминаниях, — она смогла передать в Тель-Авив крайне важную информацию о численности, вооружении и передвижениях египетской армии».
Такая вот шпионская история связана с Платресом, хотя здесь об этом и не подозревают.
Георгос Скирианидис завел мотор своего «шевроле» и отправился в путь. Он торопился: в порт Лимасола на своей яхте прибывал очень важный гость, можно сказать, постоянный клиент, и теперь его нужно было встретить и доставить в Платрес.
— Как поживаешь, старый друг? — похлопав Георгоса по плечу, король Египта и Судана Фарук I устроился на заднем сиденье.
Вместе с ним прибыли тридцать три человека сопровождения и девять водителей.
Со времени трагической гибели Камелии он заметно располнел.
Георгос знал, какую страсть к пище имел король Египта. Когда врач прописал ему диету из морепродуктов, шестьсот устриц ежедневно доставлялись к королевскому столу из Франции.
В Forest Park хорошо подготовились к приему важной особы, благо ему подходила средиземноморская пища.
Но короли… на то они и короли, никогда не знаешь, что им может прийти в голову:
— Я бы хотел, мой друг, чтобы ты освободил весь отель, мне нужно побыть одному.
Георгос не поверил своим ушам: выселить всех гостей? Это казалось невозможным, но и перечить королевской особе себе дороже.
— Надо заботиться о собственной безопасности, — озабоченно произнес Фарук.
Повисла пауза.
— И еще: отвезешь меня в Никосию, — он подмигнул Георгосу в зеркале заднего вида. — Сам знаешь куда.
Пока король размещался, персонал спешно вывозил гостей в другие гостиницы. Телохранители тем временем осматривали помещения и опустевшие номера.
«Нужны ли такие беспрецедентные меры предосторожности или это королевские капризы? Скорее, капризы», — думал Георгос.
В его отеле постоянно останавливались государственные деятели, но таких требований не предъявлял еще никто.
С одной стороны, Георгос был польщен тем, что такая важная персона предпочитает именно его отель, а с другой, раздосадован предстоящей поездкой в Никосию. Королевская персона любила посещать кабаре, и Георгосу предстояла бессонная ночь.
Выйдя, наконец, из очередного борделя, Фарук упал на заднее сиденье:
— Гони в посольство! — приказал он Георгосу. Часы показывали три часа утра.
— Делай, что тебе говорят, — произнес устало не привыкший к возражениям король.
Здание посольства, как и все остальные здания в этот час в Никосии, были темны.
— Позвони, — приказал он Георгосу. — Постучи хорошенько!!
Дверь не открывали.
Фарук вышел из машины и стал злобно тарабанить в массивную дверь. Наконец кто-то спросил, впрочем, не открывая, кто они такие и что им нужно.
— Твой король находится в этой стране, а ты спишь, паскуда?
Дверь отворилась, на пороге стоял заспанный человек в пижаме, это был посол Египта.
Утренний кофе на улице Лидрас
Людям Кипра посвящается, чтобы помнили и любили.
Сеферис
Солидный господин в отлично сидящем костюме шел по узким извилистым улочкам старого города, беззаботно размахивая пока еще закрытым зонтом — дождь уже начинал накрапывать — и чему-то улыбался. Все казалось здесь родным и знакомым: и старики, сидящие в кофейнях, и запахи, и апельсины, которые валялись прямо под ногами, и громко говорящие люди, и даже камни, из которых был выстроен весь этот белый город. Он присел у окна в маленькой кофейне и, продолжая улыбаться, стал что-то торопливо записывать в небольшом блокноте:
Белый лист бумаги суровое зеркало
возвращает лишь то, чем ты был.
Белый лист - он говорит твоим голосом,
Твоим, - не тем, который хотелось услышать.
Этот напев - жизнь,
растраченная впустую…
Но еще можно ее отыграть, -
если только припасть
к этой белизне равнодушной,
белизне, что отбрасывает тебя
назад, к твоему началу.
Ты странствовал, видел множество лун и много солнц
прикасался к живым и мертвым
испытал боль юноши,
муки роженицы
огорченье ребенка,
но все, что ты испытал - бесполезная груда
если ты не доверишься этой вот пустоте.
Может ты и найдешь то, что, ты думал, навеки утрачено:
цвет юности, справедливые волны возраста, сомкнувшиеся над тобой.
Жизнь это то, что ты отдал
эта пустота - то, что ты отдал,
белый лист бумаги.
Сеферис — привычно подписался он.
Георгиос Сефериадис… Дипломат, политик, поэт, писатель. Талантливый во всех этих ипостасях.
Он взял себе псевдоним Йоргос Сеферис — красивое имя. Короткое и емкое. Оно звучит. Кто, как не он, знал цену каждому слову, каждой букве? Именно под этим именем появились первые стихи молодого дипломата. Но знал ли он, что когда-нибудь это имя зазвучит во всем мире? Конечно, нет, да и не думал об этом. Просто не мог не писать. Когда стихи идут из глубины души, от самого сердца, рождаются шедевры.
Сеферис — вечный странник, потерявший родину: его народ был изгнан с территории Турции.
Сеферис — вечный странник, потому что выбрал профессию дипломата.
Странники скитаются, терпят лишения и страдания, если не физические, то душевные. Они ищут потерянный рай. Свой рай Сеферис находит… в Платресе! Да, опять Платрес.
Где Платрес? Где Кипр? Кто знает о них? — задает риторические вопросы поэт и в то же время разворачивает действие в поэме «Елена» именно здесь, в Платресе, вплетая в повествование мифологию и историю Кипра.
С 1953 по 1955 годы Георгиос Сефериадис трижды посещает Кипр, где уже зреет национально-освободительное движение. Талантливый политик Сефериадис примет активное участие в разрешении кипрского конфликта.
Он служил дипломатом во Франции, Греции, Великобритании, Албании, Турции, Ливане и Египте, а полюбил «зацелованный волной» Кипр. Кипр, который напоминал ему родину. Здесь, на острове, после долгого перерыва он вновь начинает писать стихи.
Именно в Платресе Сеферис чувствует себя дома, все здесь напоминает ему детство и помогает оттаять сердцем и душой. После семилетнего молчания он пишет «Судовой журнал III»: «Людям Кипра посвящается, чтобы помнили и любили».
И они помнят.
Скажите кому-нибудь в Платресе: «Соловьи не давали мне уснуть», и вы услышите в ответ: «Сеферис». Это как пароль и отзыв.
Сеферису удалось создать свой собственный поэтический язык, почерпнув нужное из книжного и разговорного греческого: первый богат отвлеченными понятиями, а другой — конкретными. За это он и был удостоен звания лауреата Нобелевской премии 1963. Его стихи звучали как истинный голос современной Греции.
Но он говорил: «Я ничей не голос… Некоторые умеют чувствовать себя голосом страны — дай им Бог». В действительности же его голые, без привычных красивостей, скупые и безыскусные стихи предсказали трагическую реальность: и мировой экономический кризис в начале 1930-х годов, и рост фашизма в мире, в том числе и в Греции, и Вторую мировую войну.
Поэт умер в 1971 году… элитный из элитарных… хоронить его пришли тысячи людей.
И кто-то сказал: «Раньше его называли Сеферис, после Нобелевской премии его стали называть “поэт”, в эти последние годы его называли “наш поэт”».
Сеферис
Кошки св. Николая
«А вот и Каво Гата, — молвил капитан
и показал на низкий голый берег,
едва видневшийся за пеленой тумана. —
Сегодня Рождество. Вон там, вдали,
в порывах ветра из морской волны
явилась Афродита. Камнем Грека
зовется это место.
…
Так вот, когда-то страшное несчастье
постигло этот край. За сорок с лишним лет —
ни одного дождя, и остров разорился,
и гибли люди, и рождались змеи.
Мильоны змей покрыли этот мыс,
большие, толще человеческой ноги, и ядовитые.
И бедные монахи монастыря святого Николая
ни в поле не осмеливались выйти,
ни к пастбищам стада свои погнать.
От верной гибели спасли их кошки,
взращенные и вскормленные ими.
Лишь колокол ударит на заре,
как кошки выходили за ворота
монастыря и устремлялись в бой.
Весь день они сражались и на отдых
недолгий возвращались лишь тогда,
когда к вечерне колокол сзывал,
а ночью снова начиналась битва.
Рассказывают, это было чудо:
калеки — кто без носа, кто без уха,
хромые, одноглазые, худые,
шерсть клочьями, и все же неустанно
по зову колокола шли они сражаться.
Так пролетали месяцы и годы.
С упорством диким, несмотря на раны,
в конце концов они убили змей,
однако вскоре умерли и сами,
не выдержав смертельной дозы яда.
Исчезли, как корабль в морской пучине,
бесследно… Так держать!
…Могло ли быть иначе,
коль день и ночь им приходилось пить
пропитанную ядом кровь врага.
Из поколенья в поколенье яд…»
(Перевод С. Ильинской)
Андрулла и другие
Человек есть человек, каким бы маленьким он ни был.
Каждый день к четырем часам маленькая Андрулла торопилась на почту. Вернее, на скамейку под окнами почты. Здесь по главной улице Платреса прогуливалась нарядная публика. Дамы, шурша шелковыми юбками и играя кружевными зонтиками, в сопровождении кавалеров в белых брюках и шляпах-канотье не спеша направлялись в Tea House, Monte Carlo или Grand Hotel. Кто-то для партии в покер, кто-то на чашку чая или бокал вина. Проходя мимо, они угощали Андруллу сладостями, и эти вечерние спектакли запомнились ей на всю жизнь. Танцевальная музыка доносилась из Forest Park, начиная с четырех часов: туда приходила молодежь, а в Monte Carlo, в самом просторном бальном зале Платреса, с вечера и до утра танцевали взрослые.
Свою дочь Георгос Скирианидис назвал Дафной в честь знаменитой гостьи отеля Forest Park Дафны дю Морье. Она и двое ее братьев, Антонис и Ираклис, любили пошалить и с большим удовольствием крутились бы среди публики в отеле их отца, но даже появляться там им было строжайше запрещено. Позже, став школьниками, они помогали в гостинице, выполняя несложные поручения. Ираклис десятилетним мальчиком был отправлен учиться в Лондон, а приезжая на каникулы, варил кофе для гостей, что у него хорошо получалось. Возможно, это и стало их главным «университетом» в освоении семейного бизнеса.
Федрос родился в Платресе, но, как ни странно, гостиничным менеджером не стал. Родители отправили сына в Лондон учиться на адвоката. А непослушный парень поступил… в Королевскую Академию драматического искусства и стал популярным актером театра и кино.
Под сценическим именем Пол Стассино зрители увидели его в тридцати кинофильмах и в лучшей его роли в знаменитом фильме про Джеймса Бонда.
Андреас был счастлив — он получил работу! В отеле Pinewood Valley ожидали приезда короля Фарука и нужен был мальчик на побегушках, хорошо говорящий по-английски: почистить обувь, отнести-принести, подать-убрать. Правда, жил Андреас в деревне Калопанайотис и не имел ни одной пары обуви, а отель находился в деревне Продромос — это километров десять в одну сторону, по лесам по горам. Король платил мальчику щедро, но иногда задерживал его допоздна, и Андреас ночевал в лесу, недалеко от отеля, чтобы наутро следующего дня быть вовремя на службе. Много лет спустя Андреас Мераклис, работая в Министерстве иностранных дел Кипра, будет с гордостью вспоминать, как к началу учебного года он появился в своей школе в новой одежде и новой обуви, которые купил на заработанные деньги. Еще и школу за год оплатил.
Каждое лето Иродотос проводил в Платресе у своего любимого дяди. Яннис Пападопулос — философ, писатель, борец за независимость Кипра, книги которого хранятся в Британской библиотеке, а стихи отмечены международными призами, несмотря на разницу в возрасте, был на равных с племянником. Они могли говорить обо всем: о литературе, о политике, о жизни. После школы родители отправили Иродотоса изучать экономику аж в Америку, но он решил посвятить себя служению Богу. Только дядя поддержал его выбор. «Ты нашел свой путь», — сказал он. И был прав. Иродотос, отец Исидор, служит в Афонском монастыре, часто бывает и в Платресе: «Афон — гора Иисуса Христа, а Тродос — гора Богородицы». Сейчас он восстанавливает русский монастырь на горе Афон.
Полис любил, когда отец брал его с собой в порт Лимасола: белоснежные суда привозили туристов со всего света. В то время, как путешественники спускались по трапам, а их слуги выносили багаж, портовые краны выгружали на берег их роскошные автомобили. Полис Кириакидис завороженно смотрел на блестевшие дорогим лаком и хромом «Ягуары», «Астон Мартины», «Бентли», «Даймлеры». Особенно нравился ему американский «Кадиллак» с огромными хромированными клыками. Из порта приезжие прямиком отправлялись в Платрес. Дорога занимала несколько часов, а там уже местные подростки с нетерпением ждали прибытия своих заграничных сверстников на каникулы, ведь встречались они из года в год.
Маленькие детские истории, а за ними — яркие личности, волнующие судьбы в непростое для страны время.
Платрес второй половины пятидесятых — лагерь британской армии, где гостиницы стали тюрьмами: началась освободительная борьба Кипра за независимость. Но это уже совсем другая история.
А пока Платрес сороковых — респектабельный курорт, о нем знают в Европе и на Ближнем Востоке. Время кондиционеров еще не наступило и гости стремятся в горы Тродоса, чтобы провести здесь жаркие летние месяцы в комфортабельных отелях с хорошим сервисом, в фешенебельных ресторанах с изысканной кухней и зажигательных ночных клубах.
Вот такое меню, еще и в семидесятых, предлагали в отеле Minerva за полтора фунта — это впечатляет!
Богатая развлекательная программа и волшебный климат располагали и к отдыху, и к творчеству. В, казалось бы, обычную горную деревню приезжали королевские особы, шейхи, мировые лидеры, президенты, политики и творческие люди— писатели, поэты, художники и артисты.
Какая-то особая атмосфера была в этом месте, какой-то дух любви витал здесь.
Сколько счастливых историй приключилось в Платресе!
Настолько счастливых, что и через 60 лет люди готовы лететь из-за океана, чтобы оживить свои прекрасные воспоминания, когда, они, молодые и влюбленные, проводили свой отпуск в отеле New Helvetia. Теперь они уже совсем не молоды, но влюблены, кажется, даже больше, чем раньше. Такая вот пара из Америки посетила недавно Платрес.
Или еще одна история:
Хаим достал из портмоне потертую фотографию:
- Мне бы очень хотелось знать, какой отель запечатлен здесь?- обратился он к одному из сопровождающих, - мои родители отдыхали в нем в 1932-ом и были очень счастливы, я бы с удовольствием посетил его,- растроганно произнес он.
На фото был отель New Helvetia, а Хаим Вейцман – первый Президент Израиля, находившийся на Кипре с официальным визитом, попросил отвезти его в Платрес.
Да что там, наш действующий Президент Никос Анастасиадис провел в этом отеле свой медовый месяц!
Конечно же, были и Италия, и Швейцария, и Франция, но Кипр географически удобнее для гостей с Ближнего Востока, а волшебство Платреса было и есть в девственности окружающей природы, в живительном воздухе, напоенным лесными ароматами, свежести горных рек и ласковом солнце.
Разбогатевшие в Египте или Южной Африке киприоты, а за ними палестинцы и египтяне начали строить здесь шикарные, с невиданным на Кипре комфортом, виллы и гостиницы.
Состоятельные семьи из Никосии и Лимасола открыли для себя Платрес, и вскоре их роскошные дома также украсили центр курорта. К архитектурным канонам владельцы вилл относились достаточно креативно, смело добавляя башни, эркеры, «местный колорит» или «восточный флер»: так на улицах Платреса составилась архитектурная мозаика из домов-замков с элементами самых различных стилей.
Просто Мэри
Королева добрых дел.
Википедия
Она появилась на ресепшн в дорожном платье и скромной шляпке, подошла к стойке, сняла кружевную перчатку и написала что-то в кожаном альбоме, лежащем тут же на деревянной стойке.
Багаж, три небольших саквояжа, был уже погружен в ожидавший у входа автомобиль.
— Нам действительно очень понравилось здесь! — тепло улыбнулась она, посмотрев на своего спутника, как бы выражая их общее мнение. — Большое спасибо всем! Мы постараемся обязательно сюда вернуться.
Служащие отеля, вышедшие проводить важную гостью, тоже заулыбались.
А в книге отзывов гостиницы Forest Park появилась, наверное, самая короткая и самая ценная запись:
«Мэри 19–22 февраля 1936 Хэрвуд».
Да, просто Мэри — такую запись оставила в книге отзывов английская принцесса, правнучка королевы Виктории, дочь короля Георга V, Ее Королевское Высочество графиня Хэрвуд. Принцесса Мэри была пятой в линии наследования британского престола, и ей, очевидно, не суждено было стать королевой Англии. Но она, бесспорно, стала королевой добрых дел, работая медсестрой в госпиталях во время Второй мировой войны, поддерживая девочек и женщин в Англии, посылая денежную помощь в Россию голодающим детям Поволжья.
Казалось бы, кому нужны старые бумажки: счета, квитанции, билеты, афиши или, скажем, журнал регистрации гостей? Но если сохранить их, то лет эдак через сто откроется много интересного. В нашем случае удивительная история деревни Платрес.
Я листаю журнал регистрации гостей гостиницы Forest Park. Вот только одна страница: сентябрь 1949 г.
В графе «Место постоянного жительства отдыхающих» — Израиль, Ливан, Австралия, Египет, Британия, Кувейт, Иордания, Америка.
Гости прибывали ежедневно, останавливались подолгу: мировые лидеры, наследные принцессы и принцы, богатые торговцы из Каира и Александрии, шейхи и султаны с гаремами, звезды кино, писатели и художники.
1936 год, февраль. В Платресе гостит принцесса Мэри с супругом Генри.
1936 год, июль. Церемония открытия отеля с участием британского губернатора Его Превосходительства сэра Герберта Ричмонда Палмера и его запись в книге гостей: «Мне очень понравилось пребывание здесь, и я чувствовал себя очень комфортно. Желаю отелю всяческих успехов».
1936 год. Дафна дю Морье написала от себя и от имени мужа, сэра Фредерика Браунинга: «Мы провели в Forest Park четыре с половиной счастливые и спокойные недели и желаем руководству успехов в будущем».
Министр связи Омана записал в книге гостей: «Нам очень понравилось пребывание в Платресе, самом красивом и спокойном месте на Кипре… где мы ощутили гостеприимство этой страны и ее людей».
1949 год. Его Величество Фарук I, милостью Бога король Египта и Судана, суверен Нубии, Кордофана и Дарфура не один раз гостил в Платресе, но не оставил записи в книге гостей. Зато до сих пор в коллекции отеля как новенькие сохранились некоторые финансовые документы.
В наше время за эти деньги он позволил бы себе только мыло.
В Платрес привозили государственных деятелей, которые посещали Кипр с официальными визитами.
Здесь побывали канцлер ФРГ Вилли Брандт, член правительства Венгрии Пал Лошонци, государственный и политический деятель Германской Демократической Республики Эрих Хонеккер, венгерский дипломат, заместитель министра иностранных дел, Председатель Генеральной Ассамблеи ООН Имре Холлаи, король Греции Константин с женой королевой Анной-Марией и сыном.
Со старых фотографий на нас смотрят архиепископ Макариос III с принцессой Греции Ирэн, премьер-министр Индии Индира Ганди, президенты Республики Кипр Спирос Киприану, Георгиос Василиу, Глафкос Клиридис, звезда Голливуда — актер, режиссер, сценарист Телли Савалас.
Скучать гостям в Платресе было некогда.
Прогулки к водопадам по лесным тропам, поездки к целебным источникам, катание на лошадях, купание в бассейне в Forest Park или в естественном водоеме недалеко от отеля Helvetia. Посещение рынка, первого крытого рынка на Кипре, где проходили выставки лаванды, яблок, меда — чего там только не было! Первые винные фестивали!
После обеда и сиесты танцы, чаепитие, вернисажи, конкурсы. Конечно же, игра в карты и нарды на интерес: здесь проигрывались значительные суммы.
В Forest Park в пятидесятые-шестидесятые годы выставляли свои работы художники Такис Франгудис, Джевдет Хуссейн, Виктор Иоанидис, Алиса Кендалл.
Кинотеатр на открытом воздухе был полон зрителей. Как бы хотелось и нам сидеть под звездами в горной прохладе и смотреть кино.
Самым популярным был конкурс красоты: вот они, красавицы, на старой фотографии, стоят с призами. Мисс Платрес в короне, с кубком и жезлом!
В это трудно поверить, но так было.
Все течет, все изменяется в этом мире. Изменился и Платрес, и нам, нынешним, даже немного завидно, такая здесь была насыщенная и интересная жизнь!
В конце двадцатого века туристы открыли для себя морской отдых: отели выросли на набережных Пафоса, Лимасола, Ларнаки и Айя-Напы. Курортная жизнь переместилась на побережье.
Кондиционеры стали обыденной вещью, и вроде незачем теперь подниматься в горы.
Платрес опустел. Нет больше Grand Hotel, от Monte Carlo остались две колонны, стоявшие раньше у входа, смотрит слепыми глазницами окон Splendid, рушится Cleopatra. В опустевших виллах никогда не загорается свет — кажется, владельцы забыли о них, но ведь по-прежнему шумит вода, вырываясь то тут, то там водопадами на улицы деревни, зреет черешня, цветет лаванда. Прохладный ветер приносит запах хвои. Водопады приглашают на прогулку в тенистые ущелья, луна и звезды сияют ярче, чем в городах и скоро произойдет чудо: здесь опять встретятся небо, горы и люди, потому что все мы хотим жить в зачарованном раю, там, где соловьи не дают спать.
Здесь, где отдыхали короли
А в Платрах соловьи тебе всю ночь уснуть мешают.
Йоргос Сеферис
Море или горы? В прошлом веке выбирали горы: отдыхающие прибывали в порт Лимасола, выгружали свои недешевые авто и прямиком отправлялись в Платрес — путешествие по узкой извилистой дороге, порой круто уходящей вверх, было приключенческим. Моторы автомобилей перегревались, приходилось делать остановки. А многие деревенские жители так и не видели моря в своей жизни — на ослике далеко не уедешь. Да и зачем?
Я люблю и то и другое, и весь этот прекрасный остров и теперь отправляюсь вместе с вами из Лимасола в Платрес со всеми «остановками». Пока еще мы поедем по старой дороге, но уже строится новая, скоростная — минут двадцать, говорят, потребуется, чтобы «долететь» до рая. Неужели? А что, сорок километров — всего-то! — чтобы из знойного лета попасть в напоенную запахами хвои и чабреца лесную прохладу.
Первая остановка на рынке в деревеньке Тримиклини. Фрукты, овощи, мед, орехи. Торговцы все знакомые, расхваливают свой товар, взвешивают «с походом».
Следующая — супермаркет Costas: здесь хороший выбор лечебных чаев из горных трав и вкусное мороженое в новом кафе, кроме всего прочего, конечно.
Еще десять минут, и мы в Платресе.
Le Marquise стабильно предлагает отличный кофе: говорят, Дженни знает секрет приготовления.
Но главное — встретить здесь, в кафе, знакомых, «односельчан», как сказали бы в России, я ведь тоже почти «платридиса», провожу летние месяцы в Платресе.
— Как книга? Продвигается? — спрашивает меня Костас, завсегдатай кафе.
— Книга окончена, мой друг, — отпиваю я глоток капучино.
— Шекспир, Лоренс Даррелл, Дафна дю Морье, Сеферис… а теперь Людмила, — шутит Костас.
— Кто знает, посмотрим лет через сто, — в тон ему отвечаю я.
Да, все эти великие и знаменитые писали о Кипре или по крайней мере заряжались здесь вдохновением. Теперь их нет.
Речки, венецианские мосты, дома, деревья и Платрес — все это есть, а их, действующих лиц моей книги, больше нет.
Но остался след: написанные ими стихи и романы, сыгранные ими роли, нарисованные картины, их добрые, а порой и не очень добрые дела, и мне кажется, что они все-таки незримо здесь, как на иллюстрациях в этой книге. Я часто думаю, что вот на этой скамейке, возможно, сидела Дафна, а под этим дубом наверняка отдыхал Сеферис.
Шэрон отвлекла меня от мыслей: поприветствовала, проезжая на своем такси. У нее теперь работы прибавилось — желающих отдохнуть в Платресе стало заметно больше. Пандемия.
Много работы и у ее мужа Янниса — если что-то сломалось, протекло или заело, нужно звонить именно ему. Он всегда готов помочь, наверное, поэтому летом и зимой ходит в рабочем комбинезоне.
А еще у Янниса есть личный проект-мечта — музей старинных автомобилей. Ретроэкспонаты собирались годами, а само здание достраивается в деревне недалеко от Платреса.
За соседним столиком сидит Юла, распространяя «сиреневый» аромат. Она, как и королева Виктория, страстная поклонница и пропагандист лаванды. В культурном центре Платреса ее лавандовое царство — масло, сироп, чай и много чего еще. У нее есть план написать письмо в Ватикан, чтобы узнать, наконец, был ли здесь, в окрестностях Платреса монастырь францисканцев.
Софулла проходит, всем улыбаясь, торопится открыть свой мини-супермаркет. Он действительно мини и действительно супер — там есть все необходимое.
Высокий стройный парень помахал нам рукой. Имя у него сложное, поэтому все зовут его Фарук — он не против. Не король, но египтянин.
Андреас, как всегда, с фотоаппаратом, висящим где-то на животе, но готовым в любую секунду поймать момент. Уличный фотограф. Вроде бы мимоходом, но снимки интересные, живые. В его фотоколлекции все жители Платреса.
В небольшом уютном кафе шоколатье Эдуард предлагает чудо-шоколад ручной работы. Редкие сорта какао-бобов прибывают из Перу и Венесуэлы, шоколад, приготовленный здесь, не содержит добавок и примесей, чем он и ценен. Мне нравятся конфеты с тахинной начинкой, но можно иногда и с зиванией попробовать.
Спокойная деревенская жизнь. Очень спокойная — в деревне постоянно проживает чуть больше ста человек, но это зимой. А вот летом…
Летом приезжают тысячи.
История Платреса, согласно закону диалектики, завершила очередной виток по спирали и начинает свое возрождение.
И виток этот был длиной в сто лет — красивый юбилей!
Так и хочется написать: «Стучат молотки, жужжат пилы», как тогда, в 1920-м. Платрес опять интересен для отдыхающих, а значит и для инвесторов. Так же, как и тогда, Forest Park стал грандиозным проектом для Платреса, сейчас современный гостиничный и жилой комплекс Guru уже вырисовывается на горной гряде, у подножия которой шумит водопад Millomeris. Там будет все эксклюзивно и роскошно, и, судя по ценам, отдыхать там смогут только короли.
Открылась отреставрированная гостиница Petit Palais — с потрясающим видом и современным обслуживанием: спа, ресторан с высокой кухней, комфортабельные номера, и теперь — как и в прошлом веке — Petit Palais встречает своих гостей. TripАdvisor выставил оценку «Блестяще».
Cleopatra, как раз напротив, готовится стать спортивным клубом. Крошечный магазинчик по соседству обещает быть булочной. Спортсменам булки противопоказаны, а вот Платресу хорошая булочная очень кстати.
Minerva обрела новых хозяев. Утопающий в зелени отель реставрируется.
Forest Park неизменно дарит комфорт и атмосферу, а Psilodendro, как и всегда, накормит свежей форелью. Бессменная хозяйка Элизабет рада, что теперь девяносто процентов ее гостей заказывают рыбу, а тогда, в начале, таких было только десять.
Наконец добираюсь до своего пристанища: мой деревенский дом, повинуясь общему движению к обновлению, заботливо отреставрированный Сократисом, располагает к творчеству.
Речка шумит прямо под окнами. Сегодня «наш день», и вода из русла под дорогой перенаправлена в мой сад. В другие дни недели вода направляется в соседские сады. Ноу-хау целое, как делятся водой в деревне. Ее хоть и много, но и сады у всех большие.
Олеандры, гортензии и розы благоухают у моей соседки Елены.
Приехали Таня и Лариса — лучшие подружки. Сегодня решили поужинать в Oenou Yi — это винодельня и прекрасный ресторан недалеко от Платреса.
Сначала дегустация. Михаил устраивает целый спектакль, но между делом очень профессионально знакомит с винами, а они здесь действительно заслуживают внимания.
На террасе с потрясающим видом — ужин с бокалом ксинистери Pente Litharia. Кухня кипрская с европейским оттенком.
Закат, вид, вино, хорошая компания. Как и должно быть в раю, я думаю.
Волшебный день заканчивается. Раньше здесь отдыхали короли, а теперь — все, кто хочет. Божественная прохлада пришла на террасу. Соловьи рассылают свои трели. Желтая луна уже зависла над древним дубом, который и рассказал мне все эти истории про зачарованный рай.