Самый жаркий день лета подходил к концу, и по большим квадратным домам Бирючинной улицы разливалась сонная тишина. Обычно сверкающие, автомобили теперь стояли под толстым слоем пыли, а когда-то изумрудно-зелёные лужайки сохли и желтели — из-за засухи пользоваться шлангами запретили. Лишённые своего обычного времяпрепровождения за мытьём машин и уходом за лужайками, жители Бирючинной улицы скрывались под крышами прохладных домов, широко распахнув окна в надежде на дуновение несуществующего ветерка. Снаружи остался лишь мальчик-подросток, лежащий на спине на клумбе у дома № 4.
Это был худой черноволосый мальчик в очках, съёжившийся и болезненный на вид, как будто человек, который за короткое время очень вырос. На нём были рваные и грязные джинсы и мешковатая полинявшая футболка, а кроссовки просили каши. Своей внешностью Гарри Поттер отнюдь не располагал к себе соседей, которые искренне считали, что неряшество должно преследоваться по закону; но в тот вечер он спрятался за большим кустом гортензии и был совершенно невидим для прохожих. Заметить его можно было лишь в одном случае: если бы вдруг его дядя Вернон или тётя Петуния высунули головы из окна гостиной и посмотрели прямо вниз на клумбу.
В душе Гарри считал, что может поздравить самого себя с идеей прятаться здесь. Лежать на горячей и твёрдой земле, пожалуй, не очень удобно, но с другой стороны, никто на него не пялился и не зубоскалил так громко, что он не слышал новостей, ему не задавали каверзных вопросов, как бывало всегда, когда он пытался устроиться в гостиной и посмотреть телевизор с тётей и дядей.
И его мысль как будто влетела в гостиную через открытое окно - внезапно раздался голос Вернона Дурсли, дяди Гарри:
- Хорошо, что мальчишка перестал соваться сюда. Кстати, где он?
- Не знаю, - беззаботно ответила тётя Петуния. – В доме его нет.
Дядя Вернон заворчал.
- Новости смотрит… - съязвил он. – Хотелось бы мне знать, что на самом деле у него на уме. Разве станет нормальный мальчишка интересоваться новостями — Дадли вон никакого представления не имеет, что в мире творится; он, по-моему, даже не знает, кто сейчас премьер-министр! В любом случае, о его-то братии в наших новостях ничего не скажут…
- Тсс, Вернон! – напомнила тётя Петуния. – Окно открыто!
- Oй… да… извини, милая.
Дурсли замолчали. Пошла реклама сухого завтрака с фруктами и отрубями, а мимо медленно, никуда не торопясь, прошла миссис Фигг, чокнутая старая кошатница с соседней улицы Глициний. Она хмурилась и бормотала себе под нос. Гарри обрадовался, что его не видно из-за куста, а то с недавних пор миссис Фигг, встречая его на улице, неизменно приглашала его к себе на чашечку чая. Она завернула за угол и скрылась из виду, и тут из-за окна вновь донёсся голос дяди Вернона:
- Дадди пошёл к кому-то на чай?
- К Полкиссам, - любовно ответила тётя Петуния. – У него столько приятелей, он такой популярный…
Гарри с трудом подавил смешок. Дурсли были на удивление глупы насчёт своего сына Дадли. Они проглатывали его шитое белыми нитками враньё насчёт приглашения на чай от разных мальчишек из его банды каждый вечер летних каникул. Гарри отлично знал, что ни к кому Дадли на чай не ходил: он и его банда каждый вечер громили игровую площадку, курили по углам и бросали камни в проезжавшие автомобили и детей. Гарри видел их за этими занятиями во время своих вечерних прогулок по Литтл-Уингингу; он проводил почти всё время на улицах, прогуливаясь и выуживая из урн газеты.
До ушей Гарри долетели первые ноты музыки, возвещавшей начало семичасовых новостей, и внутри у него всё перевернулось. Может быть, сегодня — после месяца ожиданий — наступит та самая ночь.
«Рекордное число отпускников оказалось в затруднительном положении, испанские грузчики бастуют уже вторую неделю…»
- Я бы их вообще на пожизненную сиесту отправил, - рыкнул дядя Вернон, услышав новость, но это было неважно: лежащий на клумбе Гарри слегка расслабился. Если бы что-нибудь произошло, об этом сообщили бы в самом начале: смерть и разрушение важнее застрявших отпускников.
Он испустил глубокий медленный вздох и устремил взгляд в сверкающее синевой небо. Этим летом каждый день походил на другой: напряжение, ожидание, временное облегчение, потом – снова растущее напряжение… и всегда один и тот же вопрос, возникающий с каждым разом всё настойчивее: почему до сих пор ничего не случилось.
Он прислушивался, просто чтобы уловить хоть какую-нибудь подсказку, в которой маглы не распознают сути — например, неожиданное исчезновение или какая-нибудь странная авария… но за забастовкой грузчиков последовала новость о засухе на юго-востоке (“Надеюсь, наш сосед слушает это! – рыкнул дядя Вернон. – Со своим шлангом в три часа ночи!”), потом о вертолёте, который чуть не грохнулся оземь в графстве Суррей, потом о разводе знаменитой актрисы с её знаменитым мужем (“Как будто нам интересны все эти мерзости,” – фыркнула тётя Петуния, которая одержимо читала обо всех таких случаях в любом журнале, попадавшем в её костлявые руки).
Гарри закрыл глаза (небо уже затягивалось вечерней дымкой) и услышал слова ведущего: “… и наконец волнистый попугайчик Банджи придумал, как создавать прохладу этим летом. Банджи, живущий в магазине «Пять пёрышек» в Барнсли, освоил водные лыжи! Мэри Доркинс отправилась узнавать подробности”.
Гарри открыл глаза. Если дошло до попугайчиков-воднолыжников, то больше и слушать нечего. Он осторожно повернулся на живот и поднялся на четвереньки, собираясь выползти из-под окна.
Он отполз на пару дюймов, и тут случилось несколько вещей одна за другой.
Сонную тишину разорвал громкий раскатистый треск, похожий на пистолетный выстрел; из-под припаркованного автомобиля выскочил и убежал прочь кот; раздался вопль, из гостиной Дурсли донеслись крик, ругань и звук разбитого фарфора, и Гарри, как будто это послужило ему сигналом, которого он ждал, вскочил на ноги и тут же вынул из-за пояса джинсов, как меч из ножен, тонкую деревянную палочку… но не успел он выпрямиться в полный рост, как стукнулся макушкой о раму открытого окна. Раздался удар, от которого тётя Петуния закричала ещё громче.
Голова Гарри словно раскололась надвое. С бегающим взглядом он покачнулся, пытаясь всмотреться в улицу и разглядеть источник шума, но едва он выпрямился, как в открытое окно высунулись две багровые руки и схватили его за горло.
- Убери… её… с глаз! – прошипел дядя Вернон в ухо Гарри. – Сейчас же! Пока… никто… не увидел!
- Отстаньте… от... меня! – выдохнул Гарри. Завязалась недолгая борьба – левой рукой Гарри отрывал от себя сосискообразные дядины пальцы, а правой крепко сжимал палочку, которую держал наизготовку; и вот, когда головная боль Гарри достигла апогея, дядя Вернон взвыл и выпустил Гарри, словно его током ударило. В его племяннике как будто возникла невидимая сила, отчего он больше не мог удерживать мальчишку.
Гарри со стоном упал на куст гортензии, выпрямился и огляделся. Вокруг не было ни следа от источника того громкого треска, но в окнах ближайших домов показалось несколько лиц. Гарри поспешно спрятал палочку в джинсах и попытался принять невинный вид.
- Славный вечерок! – крикнул дядя Вернон, помахав соседке из дома номер семь напротив, выглядывающей из-за тюлевой занавески. – Слышали, как в чьей-то машине хлопнуло? Вот уж мы с Петунией перепугались!
Он осклабился в ужасной, безумной улыбке, пока все любопытные соcеди не поотходили от окон, но потом его улыбка сменилась гневной гримасой, и он поманил Гарри к себе.
Гарри подошёл на несколько шагов ближе, но остановился там, где вытянутые руки дяди Вернона не дотянулись бы до него, если бы тот вновь захотел его придушить.
- Что за пакость ты тут затеял, парень? – спросил дядя Вернон хриплым голосом, дрожа от ярости.
- Что вы имеете в виду? – холодно спросил Гарри. Он продолжал глядеть направо и налево, не теряя надежды увидеть того, кто устроил этот трескучий шум.
- Устраивать стрельбу, как из стартового пистолета прямо за нашими…
- Это не я устроил шум, - твёрдо сказал Гарри.
Худое лошадиное лицо тёти Петунии появилось рядом с широким пурпурным лицом дяди Вернона. Она была бледна.
- Что ты ошиваешься под нашим окном?
- Да-да, хороший вопрос, Петуния! Ну-ка говори, что ты делал у нас под окном?
- Новости слушал, - смиренно ответил Гарри.
Тётя с дядей обменялись гневными взглядами.
- Новости слушал! Опять?
- Так видите ли, они каждый день меняются, - объяснил Гарри.
- Не умничай тут, парень! Я хочу знать, что у тебя на уме на самом деле… и чтоб я больше этой ерунды насчёт новостей не слышал! Ты прекрасно знаешь, что о твоей братии…
- Тише, Вернон! – прошептала тётя Петуния.
Дядя Вернон понизил голос так, что Гарри едва слышал его:
- … что о твоей братии в наших новостях не говорят!
- Это ваше мнение, - сказал Гарри.
Какое-то время Дурсли хихикали над ним, потом тётя Петуния заявила:
- Ты мерзкий лгунишка. Что тогда делают все эти… - (она тоже так понизила голос, что следующее слово Гарри лишь прочёл по губам) — …совы, если не приносят тебе новости?
- Aгa! – торжествующе прошептал дядя Вернон. – Попался, мальчишка! Будто нам непонятно, что ты получаешь все свои новости от этих мерзких птиц!
Гарри на минутку замялся. Пожалуй, в этот раз стоит сказать им правду, даже если его дядя с тётей не понимают, как ему сложно.
- Совы… не приносят мне новостей, - бесстрастно сказал он.
- Не верю, - тут же возразила тётя Петуния.
- Я тоже, - с нажимом добавил дядя Вернон.
- Мы знаем, что ты задумал что-то нечистое, - сказала тётя Петуния.
- Мы, между прочим, не глупцы, - добавил дядя Вернон.
- Для меня это новость, - сказал Гарри. Его злость росла, и не успели Дурсли окликнуть его, как он развернулся, пробежал через лужайку, перескочил через низкую изгородь и помчался вдоль по улице.
Он знал, что у него неприятности. Потом он опять столкнётся с тётей и дядей и поплатится за свою грубость, но в тот момент это не очень-то волновало его, ибо у него в голове роились мысли поважнее.
Гарри был уверен, что этот треск послышался потому, что кто-то мигратировал. Именно такой звук раздавался, когда домашний эльф Добби растворялся в воздухе. Неужели Добби где-то здесь, на Бирючинной улице? Может, именно сейчас Добби следует за ним? Едва ему в голову пришла эта мысль, он оглядел на бегу всю Бирючинную улицу, но она была совершенно пустынна, а Гарри был уверен, что Добби не умеет становиться невидимкой.
Он шёл, не разбирая дороги, ибо в последнее время он так часто ходил по этим улицам, что ноги сами несли его в любимые места. Через каждые несколько шагов он оглядывался через плечо. Он был уверен, что когда он лежал среди зачахших бегоний тёти Петунии, рядом находился кто-то из волшебников. Почему же с ним никто не поговорил, не привлёк его внимания, и где они все прячутся сейчас?
И на пике злости его уверенность куда-то испарилась.
В конце концов этот звук мог быть и не магической природы. Видимо, он настолько отчаялся дождаться малейшего знака из своего мира, что переоценил самый что ни на есть обычный шум. Может, это просто что-то в соседнем доме сломалось?
У Гарри внутри появилось ощущение чего-то тяжёлого и мрачного, и чувство безнадёжности, которое преследовало его всё лето, накатило вновь.
Завтра в пять утра прозвонит будильник и разбудит его, чтобы он мог расплатиться с совой за доставку «Ежедневного пророка» — но есть ли смысл продолжать подписку? Все эти дни Гарри проглядывал только первую полосу, а потом отбрасывал газету; когда эти идиоты-редакторы наконец поймут, что Волдеморт вернулся, это будет главная новость, а Гарри интересовала только она.
Если повезёт, могут прилететь совы с письмами от его лучших друзей Рона и Гермионы, хотя его ожидания, что в их письмах будут какие-нибудь новости, давно угасли.
«Нам ни в коем случае нельзя рассказывать ты-знаешь-о-чём… Нам не велено сообщать ни о чём важном – вдруг письма перехватят… Мы жутко заняты, но я не могу сообщить тебе подробности… Здесь много всего происходит, мы тебе всё расскажем, когда увидимся…»
Но когда они увидятся? Точную дату никто не указывал. Гермиона в открытке ко дню рождения нацарапала «надеюсь, встретимся совсем скоро», но насколько скоро? Судя по неясным намёкам в их письмах, Гермиона с Роном находятся в одном месте – скорее всего, у родителей Рона. Мысль, что они оба отлично проводят время в «Норе», пока он заперт на Бирючинной улице, была невыносима для него. Он был так зол на них, что выкинул, не вскрыв, обе коробки с шоколадом из «Царства сластей», которые они прислали ему на день рождения. Позже, вечером, он пожалел об этом – на ужин тётя Петуния подала увядший салат.
И чем таким заняты Рон с Гермионой? Почему он, Гарри, не занят тем же? Разве он не доказал, что может выдержать намного больше, чем они? Неужели они забыли обо всём, что он сделал? Разве не он попал на то кладбище и видел убийство Седрика, разве не его привязали к надгробию и чуть не убили?
Гарри в сотый раз за лето сурово запрещал себе думать об этом. Плохо было то, что в кошмарах он опять оказывался на том кладбище, и видения не оставляли его и в момент пробуждения.
Он завернул за угол в переулок Магнолий, потом прошёл по узкой аллее у гаража, где впервые заметил своего крёстного. Сириус хотя бы понимал, что; чувствовал Гарри. Пусть в его письмах не было настоящих новостей, как и в письмах от Рона и Гермионы, но там были хотя бы слова предостережения и утешения вместо мучительных намёков: «Я знаю, что это тебя разозлит… Не высовывайся, и всё будет хорошо… Будь осторожен и не лезь на рожон…»
Гарри пересёк переулок Магнолий, повернул на улицу Магнолий и направился к темнеющему игровому парку, думая, что он и так (в основном) поступает так, как советует Сириус. Он по крайней мере устоял перед искушением привязать чемодан к метле и самому отправиться в «Нору». Гарри считал, что ведёт себя очень даже хорошо, несмотря на расстройство и злость из-за того, что он так долго торчит на Бирючинной улице и только и делает, что прячется в клумбах в надежде услышать что-то, что может указать на деяния Лорда Волдеморта. И всё же было обидно читать призывы к осторожности со стороны того, кто двенадцать лет провёл в тюрьме для волшебников Азкабане, сбежал, пытался совершить убийство, в котором его в первую очередь и обвиняли, а потом пустился в бега на похищенном гиппогрифе.
Гарри перелез через запертую ограду парка и пошёл по засохшей траве. Парк, как и улицы вокруг, был пуст. Он сел на качели – единственные, которые Дадли с дружками ещё не успели сломать, обвил рукой цепь и мрачно уставился на землю. Он больше не может прятаться на клумбе у Дурсли. Завтра надо будет подумать о каком-нибудь новом способе подслушивания новостей. Пока же его ждала утомительная, не приносящая отдыха ночь; кошмары про Седрика ему больше не снились, но его стали преследовать новые сны: длинные тёмные коридоры, заканчивающиеся тупиками и запертыми дверьми, и ощущение необходимости что-то там найти не покидало его и при пробуждении. В шраме на лбу часто неприятно покалывало, но он не тешил себя надеждой, что Рона, Гермиону или Сириуса это заинтересует. Раньше боль в шраме предупреждала, что Волдеморт снова набирает силу, но теперь, когда Волдеморт вернулся, ему напомнят, что этого постоянного раздражения и следовало ожидать… беспокоиться не о чем… всё старо…
Чувство несправедливости всего этого захлестнуло его так, что ему хотелось кричать от ярости. Если бы не он, никто даже не узнал бы, что Волдеморт вернулся! A в награду за это – четыре недели подряд в Литтл-Уингинге, где он совершенно отрезан от магического мира, и все его дела – прятаться среди засохших бегоний, чтобы слушать про попугайчиков-воднолыжников! Как мог Дамблдор так легко забыть о нём? Почему Рон с Гермионой собрались вместе, не пригласив и его? Сколько ещё ему терпеть наказы Сириуса не высовываться и быть хорошим мальчиком или сопротивляться искушению написать в «Ежедневный пророк» и ткнуть их носом в факт возвращения Волдеморта? Эти яростные мысли вихрем крутились в мозгу Гарри, и внутри его просто скручивало от гнева; между тем наступила душная бархатная ночь, воздух наполнился запахом тёплой, сухой травы, и тишину нарушал лишь низкий шум моторов на дороге за оградой парка.
Он не знал, долго ли просидел на качелях, пока его размышления не прервали голоса. Уличные фонари вдоль дорог испускали туманный, но достаточно яркий свет, освещая проходящую через парк толпу. Один из идущих громко распевал неприличную песню, остальные смеялись. Они вели рядом дорогие гоночные велосипеды, издающие тихое поскрипывание.
Гарри знал, кто это такие. В предводителе безошибочно угадывалась фигура его двоюродного брата Дадли Дурсли, держащего путь домой в компании своей верной банды.
Дадли был по-прежнему крупным, но годы строгой диеты и открытие нового таланта оказали своё влияние на его комплекцию. Как дядя Вернон рассказывал с восторгом каждому, кто был готов слушать, Дадли недавно стал чемпионом по боксу среди юниоров-тяжеловесов в межшкольных соревнованиях юго-востока. Благородный спорт, как называл его дядя Вернон, сделал Дадли ещё более устрашающим, чем казалось Гарри в начальной школе, когда он стал первой боксёрской грушей Дадли. Гарри уже не так боялся своего кузена, но всё же считал, что не стоит радоваться умению Дадли бить сильнее и точнее. Его боялись все соседские дети — даже больше, чем «этого мальчишки Поттера», который, как им говорили, был отпетым хулиганом и учился в специальной школе святого Брутуса для мальчишек с неисправимыми криминальными наклонностями.
Гарри наблюдал за идущими по траве тёмными фигурами и гадал, кого они побили сегодня.
«Оглянитесь, - поймал себя Гарри на мысли, возникшей у него при виде их. - Давайте… оглянитесь… я тут один сижу… подойдите, повеселитесь…»
Если бы дружки Дадли заметили его здесь, они бы точно направились прямо к нему, и что тогда сделал бы Дадли? Терять лицо перед своей бандой он не захочет, но провоцировать Гарри, пожалуй, побоится… классно было бы полюбоваться на стоящего перед дилеммой Дадли, помучить его, понаблюдать за его неспособностью ответить… а если кто-то из банды попытается задеть Гарри, он готов — волшебная палочка при нём. Пусть попробуют… он с удовольствием выплеснет весь свой гнев на тех, кто однажды превратил его жизнь в ад.
Но они не обернулись, не заметили его; они почти дошли до ограды. Гарри подавил порыв окликнуть их… не очень-то умно искать драки… ему нельзя использовать магию… его могут исключить из школы.
Голоса банды Дадли стихли; они скрылись из виду, держа путь по улице Магнолий.
«Ну вот, Сириус, - уныло подумал Гарри. – Никакого безрассудства. Не высунулся. Совсем не то, что ты».
Он встал и потянулся. Тётя Петуния и дядя Вернон считали, что когда бы Дадли ни вернулся домой, он возвращался вовремя, а вернуться позже него – слишком поздно. Дядя Вернон пригрозил, что запрёт Гарри в чулане, если тот вернётся домой хоть чуточку позже Дадли, так что Гарри, зевая и ворча, пошёл к воротам парка.
Улица Магнолий, как и Бирючинная, была застроена большими квадратными домами с безупречно ухоженными лужайками, где проживали респектабельные хозяева, водившие автомобили так же безупречно, как дядя Вернон. Гарри больше нравился ночной Литтл-Уингинг, когда зашторенные окна светились в темноте яркими цветами, и его ушам не грозили неодобрительные перешёптывания хозяев домов насчёт его “непристойного” облика. Он шёл быстро, так что догнал банду Дадли на улице Магнолий; они прощались друг с другом перед переулком Магнолий. Гарри шагнул в тень большого куста сирени и притаился.
- …визжал прям как поросёнок, помните? – говорил Малькольм под гогот остальных.
- Классный удар справа, Большой Дэ, - сказал Пирс.
- Завтра в то же время? – спросил Дадли.
- Тогда у меня, родителей дома не будет, - предложил Гордон.
- Ну, пока, - сказал Дадли.
- Пока, Дад!
- Чао, Большой Дэ!
Гарри дождался, когда вся банда уйдёт, и только потом вышел. Когда их голоса затихли в отдалении, он завернул за угол переулка Магнолий и пошёл очень быстро; так он скоро догнал Дадли, идущего прогулочным шагом и что-то фальшиво напевавшего.
- Эй, Большой Дэ!
Дадли обернулся.
- А, это ты, - проворчал он.
- И как давно ты стал «Большим Дэ»? – спросил Гарри.
- Заткнись, - рявкнул Дадли и отвернулся.
- Клёвое имя, - осклабился Гарри и пошёл в ногу с кузеном. – Но для меня ты навсегда останешься “Масеньким Дадичкой”.
- Я сказал ЗАТКНИСЬ! – сказал Дадли, сжимая огромные руки в кулаки.
- Что, пацаны не знают, как тебя твоя мамочка называет?
- Отвали.
- Ей ты отвалить не велишь. Как насчёт “Милаша” и “Маленького Дидусика”, можно мне так тебя называть?
Дадли промолчал. Он едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на Гарри.
- Так кого вы сегодня отколошматили? – спросил Гарри, но уже без улыбки. – Ещё одного десятилетку? Как Марка Эванса позавчера…
- Он сам напросился, - рявкнул Дадли.
- Да ну?
- Он оскорбил меня.
- Да? Он сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних ногах? Так это, Дад, не оскорбление, а правда.
У Дадли на лице заходили желваки. Гарри был очень доволен собой – вон как он разозлил Дадли; он словно по капле сбросил свою ярость на кузена - для него это был единственный способ.
Они свернули направо в узкую аллею, где Гарри впервые увидел Сириуса и которая вела коротким путём между переулком Магнолий и улицей Глициний. Она была пуста и темнее улиц, которые соединяла, потому что фонарей на ней не было. Их шаги отдавались глухим эхом между стенами гаражей с одной стороны и высоким забором с другой.
- Что, думаешь, что ты большая шишка, раз эту штуку носишь? – вскоре спросил Дадли.
- Какую штуку?
- Которую… которую ты прячешь.
Гарри снова осклабился.
- Да ты, Дад, не так глуп, как кажешься, оказывается? Впрочем, иначе ты не мог бы сразу и идти, и разговаривать.
Гарри вынул палочку. Дадли искоса взглянул на неё.
- Тебе не разрешается, - тут же сказал он. – Я знаю, что тебе нельзя. Тебя за это выгонят из твоей дурацкой школы, в которую ты ходишь.
- А откуда ты знаешь, Большой Дэ, что там правила не поменялись?
- Не поменялись, - отрезал Дадли, хотя не очень уверенно.
Гарри тихонько рассмеялся.
- А слабо тебе наезжать на меня без этой штуки, а? – съязвил Дадли.
- Также как и тебе избивать десятилетку без четверых головорезов за спиной. Думаешь, звание чемпиона по боксу даёт тебе право махать кулаками направо и налево? Сколько лет было твоему противнику? Семь? Восемь?
- Между прочим, шестнадцать, - рыкнул Дадли, - и я его вырубил через двадцать минут, и он был вдвое тяжелее тебя. Вот дождёшься, скажу папе, что ты эту штуку доставал…
- Что, прямо к папочке побежишь? Его масенький чемпион по боксику испугался дурацкой палочки Гарри?
- Что-то по ночам ты не такой смелый, - фыркнул Дадли.
- Сейчас и так ночь, Дидусик. Ночь – это такое время, когда кругом темно, как сейчас.
- Я имею в виду когда ты в постели! – рыкнул Дадли.
Он остановился. Гарри тоже остановился и уставился на двоюродного брата.
Он едва видел крупное лицо Дадли, но заметил на нём странное торжествующее выражение.
- То есть как это я не смелый в кровати? – спросил Гарри в замешательстве. – Подушки мне, что ли, бояться, или ещё чего-то?
- Я слышал прошлой ночью, - еле слышно ответил Дадли. – Ты во сне разговаривал и стонал.
- Что ты имеешь в виду? – снова спросил Гарри, но ему в желудок как будто опустили свинцовую гирю. Прошлой ночью ему приснилось то кладбище.
Дадли испустил хриплый смешок и заговорил высоким ноющим голосом:
- «Не убивайте Седрика! Не убивайте Седрика!» Кто такой Седрик — твой бойфренд?
- Я… ты врёшь, — машинально ответил Гарри, но в горле у него пересохло. Он знал, что Дадли не врёт — иначе как бы он узнал о Седрике?
- «Папа! Помоги мне, папа! Он убьёт меня, папа!» Тьфу ты!
- Заткнись, - тихо сказал Гарри. – Заткнись, Дадли, предупреждаю тебя!
- «Помоги мне, папочка! Мамочка, помоги мне! Он убил Седрика! Папа, момоги мне! Он сейчас…» Не направляй на меня эту штуку!
Дадли прижался к стене. Гарри направил палочку прямо в сердце Дадли. В жилах у Гарри закипела накопившаяся за четырнадцать лет ненависть к Дадли. Почему бы не положить этому конец прямо сейчас и не заколдовать Дадли так искусно, что ему пришлось бы ползти домой подобно насекомому, молча шевеля усиками?
- Никогда больше не смей говорить об этом, – прорычал Гарри. - Понял?
- Убери эту штуку от меня!
- Я спрашиваю, ты понял?
- Убери её от меня!
- ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?
- УБЕРИ ЭТУ ШТУКУ ОТ…
Внезапно Дадли странно и прерывисто выдохнул, как будто его облили ледяной водой.
С ночью что-то произошло. Усеянное звёздами индиговое небо вдруг почернело и помрачнело — звёзды, луна, туманные уличные фонари по обе стороны аллеи пропали. Отдалённый шум машин и шелест деревьев стихли. Тёплый вечер вдруг стал пронзительно и жутко холодным. Их окружала полная, непроницаемая, безмолвная темнота, как будто чья-то огромная рука набросила плотное ледяное покрывало на всю аллею, ослепив их.
На какое-то мгновение Гарри решил, что он нечаянно сотворил волшебство, хотя и сопротивлялся изо всех сил, но потом сообразил — погасить звёзды он не в силах. Он повертел головой туда-сюда, пытаясь что-нибудь разглядеть, но темнота скрывала всё от его глаз, как невесомая вуаль.
В уши Гарри ворвался испуганный голос Дадли:
- Т-ты что делаешь? П-прекрати!
- Ничего я не делаю! Заткнись и не шевелись!
- Я н-не вижу! Я ос-слеп! Я…
- Заткнись, говорю!
Гарри замер, поворачивая незрячий взгляд то влево, то вправо. Было так холодно, что его охватил озноб; руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом — он открыл глаза шире некуда и огляделся, ничего не видя.
Это невозможно… их не может быть здесь… только не в Литтл-Уингинге… он навострил уши… он должен услышать их раньше, чем увидит…
- Я п-папе расскажу! – захныкал Дадли. – Т-ты где? Что ты д-де?..
- Заткнись, а? – прошипел Гарри. - Я пытаюсь слу…
И тут он замолк. Он услышал то, чего боялся.
В аллее кроме них был ещё кто-то, испускающий длинные, хриплые, скрипучие вздохи. И без того дрожащего в замёрзшем воздухе Гарри охватил невыразимый ужас.
- П-прекрати! Перестань! Я т-тебя стукну, чесслово!
- Дадли, затк…
БАЦ!
Удар кулака по голове чуть не снёс Гарри ухо. Перед глазами замельтешили белые искры. Второй раз за час голова Гарри словно раскололась надвое. Он тут же шлёпнулся на землю, и палочка выпала из его руки.
- Ты дебил, Дадли! – заорал Гарри с выступившими от боли слезами и встал на четвереньки, неистово шаря в черноте. Дадли помчался прочь, задевая забор и спотыкаясь.
- ДАДЛИ, ВЕРНИСЬ! ТЫ ПРЯМО К НЕМУ БЕЖИШЬ!
Послышался визгливый вопль ужаса, и шаги Дадли стихли. В тот же миг он ощутил позади сковывающий холод, который означал лишь одно: он был не один.
- ДАДЛИ, ДЕРЖИ РОТ ЗАКРЫТЫМ! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, ДЕРЖИ РОТ ЗАКРЫТЫМ! Палочка! – яростно пробормотал Гарри, перебирая по земле пальцами, словно паучьими лапами. – Где она… палочка… ну-ка… люмос!
Он произнёс заклинание машинально, отчаявшись найти источник света для своих поисков и… к его невероятному облегчению, в нескольких дюймах справа от него загорелся огонёк — кончик палочки засветился. Гарри схватил её, вскочил и огляделся.
Внутри у него всё перевернулось.
К нему тихо скользила огромная фигура в мантии с капюшоном, всасывающая воздух, под её мантией не было видно ни ног, ни лица.
Гарри отступил и поднял палочку.
- Экспекто патронум!
Из его палочки вырвалась серебристая струйка дыма, и дементор замедлил ход, но заклинание не сработало как следует; спотыкаясь о собственные ноги, Гарри отошёл подальше от наступающего дементора; его мозг затуманивала паника… надо сосредоточиться…
Из-под мантии дементора показались серые, скользкие, покрытые струпьями руки, которые потянулись к нему. Уши Гарри заполнил хрип.
- Экспекто патронум!
Его голос прозвучал слабо и как будто издалека. Из палочки вырвалась ещё одна струйка серебристого дыма, слабее предыдущей — у него больше не получалось, он не мог применить заклинание.
У него в голове раздался смех, пронзительный, высокий смех… вонючее, мертвенно-холодное дыхание дементора наполняло его лёгкие, затягивало его… подумать… о чём-нибудь радостном…
Но у него не осталось радости… ледяные пальцы дементора сомкнулись на его горле… высокий смех звучал всё громче и громче, и в голове раздался голос: “Поклонись смерти, Гарри… возможно, это даже безболезненно… я не в курсе… я же никогда не умирал…”
Он никогда больше не увидит ни Рона, ни Гермиону…
Он задыхался, но их лица чётко отразились в его мыслях.
- ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!
Из палочки Гарри вырвался громадный серебряный олень; его рога боднули дементора туда, где должно быть сердце; его отбросило назад, невесомого, как темнота, а с появлением оленя подобный летучей мыши дементор позорно отступил.
- ТУДА! – крикнул оленю Гарри, потом развернулся и побежал вдоль аллеи с палочкой наизготовку. – ДАДЛИ! ДАДЛИ!
Ему хватило дюжины шагов: Дадли скрючился на земле, закрыв лицо руками. Второй дементор низко навис над ним, потирая запястья своих скользких рук, как будто намеревался оторвать их и наклонил голову в капюшоне к лицу Дадли, словно собрался поцеловать его.
- РАЗБЕРИСЬ С НИМ! – прокричал Гарри, и мимо него со свистом и громом галопом проскакал наколдованный им олень. Безглазое лицо дементора было уже в дюйме от лица Дадли, но тут его настигли оленьи рога; дементор взлетел в воздух и, как и его собрат, растворился во тьме; олень доскакал до конца аллеи и растаял в серебристой дымке.
Снова засветились луна, звёзды и уличные фонари. По аллее пробежал лёгкий ветерок. В соседних садах зашелестели деревья, и воздух переулка Магнолий наводнил привычный шум машин.
Гарри замер, весь дрожа от такого резкого возвращения ко всему привычному. Он тут же понял, что футболка прилипла к его телу; он был весь в поту.
Он не мог поверить в случившееся. Дементоры – здесь, в Литтл-Уингинге!
Дадли скрючился на земле, скуля и дрожа. Гарри наклонился над ним, чтобы проверить, может ли он встать, но тут позади послышался громкий звук бегущих ног. Гарри инстинктивно поднял палочку и повернулся на каблуках, готовый встретить новоприбывшего.
К нему ковыляла их старая чокнутая соседка миссис Фигг. Из-под сетки для волос торчали седые пряди, на запястье болталась сплетённая из верёвок сумка, а клетчатые ковровые тапочки чуть не слетали с ног. Гарри поспешно спрятал палочку подальше с глаз, но…
- Не убирай её, глупый мальчик! – прокричала она. – А вдруг их тут больше? Нет, я этого Мундунгуса Флетчера просто убью!