Моторы советской авиации

Отзывы коллег.
Дмитрий Лухнёв, военпред.

Здравствуй Игорь. С удовольствием почитал твоё творчество, мне ведь довелось советским ферганцем побыть. В мае 1988 года стоял молодой специалист, окончивший казанский авиационный институт, с чемоданом, кучей впечатлений от неизведанной, колоритной Ферганы перед Отделом кадров ФМЗ и даже представить себе не мог, что всё это совковое счастье перевернётся с ног на голову за каких-то 3-4 года.   Жил я в Фергане сначала в общаге потом успел однокомнатную на Ахунбабаевском массиве получить, обменял на однокомнатную возле Шуры на Комарова, работал в СКО инженером-конструктором, многих ребят заводских знал, дружил с Виталиком Машканцевым из Новосибирска, вместе работали, потом он куртки кожаные из боксёрских перчаток начал шить. Да в Фергане у меня столько всего интересного было, что сейчас иногда думаю может написать книжку какую).  Игорь всё хорошо у тебя получается писать, но нужно с профи проконсультироваться, может изюминки какие раскидать. Мне кажется оптимизму чуток не хватает, похоже на реквием по рабочему классу. Юру Живодейкина жалко, действительно сильная личность в нём сидела, я близок был с Ирэной Майер, знал Свету, они подругами были, мы сидели у Живодейкиных в гостях пару раз. Света вообще чудесный человек была, светлая им обоим память. А я мог поехать с Ирэной в Германию в 1992, но вместо этого пошел служить военпредом в 38-й цех, в 1995 перевёлся в Ташкент, где после всяких мытарств нашёл своё счастье под названием «Ленка».
 Спасибо, Игорь, за интересное повествование о Фергане, успехов тебе в творчестве. Пошлю Ирэне ссылку на тебя, и другим ферганцам тоже. Пока.

                Наталья Ванькина.

 Игорь прочла я твой рассказ, сразу вспомнила годы работы на заводе где возрастной ценз был всего 32 года, вспомнила цех 39, 100 ,99, где я работала, ребят молодых, с кем общались.  Я тоже пришла 19летней девчонкой на работу распредом было прекрасное время, когда была стабильность, аванс и получка. Пережила смутные времена, когда произошел полный развал завода, когда не было денег и нечем было кормить детей. Спасибо большое за рассказ о Юре Живодейкине. Я знала про них, Свете часто звонила. И про Моторных я знала, только Юру и Гену. Гена такой был добряк, но не выдержал, потерялся и умер возле Полета в арыке. А Юра жив, здоров, иногда приезжает сюда, в основном живёт в Ташкенте у дочерей. Сделали ему операцию на сердце. Здесь, в Фергане почти никого не осталось. Да и завода уже нет, все что можно было, все разворовали, даже трубы, которые были в земле, выкопали и продали. И мне понравилось то, что ты ничего плохого не писал про руководителей, а то у нас любят руководство ругать. Спасибо ещё раз. Продолжай и дальше писать. Спасибо.
                ***



   1. На фото: стабилизаторы 76-го изделия готовые к отправке в Ташкент на ТАПОиЧ.
   2. Директор завода Каримов Эркин Мурадович, руководители 38 цеха: Ланбин, Сибгатулин, Выдрин, Эйдензон, Городничев.
   3. Ангар 38-го и 99-го цехов. В только отстроенный ангар загнали три самолёта ИЛ76 для проверки вместимости. После мы там работали, вели сборку хвостового оперения, ещё кой чего… Обо всём расскажу.
   С этого ангара планировали выпускать готовые ИЛ114. В СССР выполнялись все спущенные сверху планы…, и перевыполнялись. Иначе и быть не могло, пока огромную страну не растащили по клочкам. В новой стране плановая экономика больше не понадобилась. К чему чего-то там планировать, будущее строить, когда власть над людьми отдана доллару?

                ***

                Сообщение ТАСС от 2 марта 2021 года.
   Министр обороны РФ Шойгу поставил перед авиастроителями задачу выйти на производство до 10 самолётов ИЛ-76МД90-А в год.
   Министр обороны так же заявил, что необходимо достичь выпуска модернизированных самолётов ИЛ-76МД90-А до 20 в год с тем, чтобы их парк к 2030 году превысил 250 машин.

                Предисловие.

   Загорал ли кто из любителей солнечных ванн на крыле самолёта в сорокоградусную жару? Не советую даже пробовать. В такие погоды на алюминиевом «пляже» и в мягких тапочках долгое время не продержаться, а вы размечтались в плавках на солнышке погреться. А ведь нам приходилось работать в таких условиях, ремонтировать машины под жарким среднеазиатским солнцем на открытом воздухе.
   В 100-й цех Ферганского Авиационного Завода (ФМЗ) автор впервые попал в 1977 году, будучи посланным в сей замечательный город в качестве студента авиационного техникума на полугодовую курсовую практику.
   Юность – самое замечательное время, знакомство со взрослой жизнью, рождение ответственности за пребывание своё на земле бренной, средь людей, заинтересованных тобой – неподражаемым; первая проба самостоятельности, обретённая возможность существования без родительской опеки.
   Мастера на заводе не особо напрягали практикантов. Понимали - нам учиться надо. Да и не доверяли особо учёным малолеткам. Наделают таланты на отработанной машине что ни попадя, потом разгребай за ними их заумки, далёкие от заявленного техпроцесса.
   Я нашёл для себя отличное местечко, где можно было залечь во время безделья – командирское кресло в фонаре АН 12-го. А кто бы не захотел оказаться за штурвалом, хоть на минутку почувствовать себя пилотом, ощутить восторг полёта хотя бы в мечтах? А коль понадоблюсь кому, найдут. Не покидал я территории ремонтного цеха, присутствовал на рабочем месте.
   А какие были там женщины! Электрики, мастера мелких сборочных работ – это вам не конторские разукрашенные красавицы. Девушки с чистыми увлечёнными глазами, в отглаженных, идеально подогнанных спецовочках. Женщине пристало нравится даже в работе. Жаль, не дорос я до них, будучи шестнадцатилетним, а ведь некоторые были не замужем пока. Прыгал недоростком по стапелям, хвастал ловкостью, учился завоёвывать симпатии. Безрезультатно пока, но мне и улыбок их хватало. Красота рождает чувства, женская – особо.

   В тот знаковый период нашей практики группа 100-го цеха, к которой я был приписан, как раз пробовала собирать из двух самолётов один. Один АН-12 на брюхо сел, у другого посадка вовсе грубой была. Подобной операции нигде в мире ещё не проводили, и не возьмутся никогда больше за это бесперспективное дело. Аэронавтика – это вам не автомобильный спорт, где можно детали с одной машины на другую переставлять. После эти самолёты так и остались на заводе: один в пожарке был приспособлен для тренировок по тушению, другой - в заводском пионерлагере на вечной стоянке. Как бы там ни было, повезло мне необычайно с той практикой. Приобрёл я первый опыт самолётостроителя.

   После техникума пришлось мне расстаться на два года со своей небесной мечтой. Армия – гражданский долг настоящего мужчины. И не всем удаётся попасть в войска по выбранной специальности – куда пошлют.
   Два года не срок. А на заводе меня ждали. Поинтересовались, где я предпочту работать. Конечно же в 100-м! Перспектива всю жизнь провести в закрытых стенах меня нисколько не устраивала. А тут – свобода! Горы видны и аэропорт не за забором. Взлёт самолётов на виду.
   А откуда мне было знать тогда, что номер цеха за эти два года отошёл другому производственному образованию. На ремонтной территории остался один цех – 39-й. Номера цехов ещё не раз менялись за мою двадцатилетнюю деятельность на ФМЗ, но основа нашей работы оставалась той же – мы собирали хвостовое оперение к самолётам ИЛ-76. Сам самолёт взлетал с Ташкентского ЛИСа, где и производилась основная сборка – на легендарном ТАПОиЧе, почившем ныне, впрочем, как и его филиалы – ФМЗ и АМЗ (Фергана и Андижан).

   Ежемесячный план по количеству собранных машин на пике развития завода для нас довели до шести агрегатов. Плюс экспортные машины. Итого – семь, восемь самолётов в месяц. Редко когда запланированное сверху не исполнялось. Работы были отнормированы и вполне выполнимы при должной производственной дисциплине. Эта была наша зарплата – премируемая. Делали же мы немногим больше, подписывали с руководством встречные договоры – почины по улучшению качества, ритмичности, выполнения плана на 103%. В конце же года подписывались на аккордные работы и в декабре собирали до десятка машин – мечта Шойгу по годовому производству.   
     Руководство с одобрением откликалось на наши предложения. Правительству необходимо было знать, какими производственными мощностями располагает страна, насколько готовы мы дать отпор алчному капитализму, доживающему последние сроки.

   Не ставлю целью принизить современную Россию, сравнивая настоящее с прошлым великой страны. Хотя оно того стоит. Рассказать же хочу о наших ребятах, простых среднеазиатских парнях, на плечи которых была возложена высокая ответственность в строительстве советского воздушного флота, самого-самого в мире.
   Подтолкнул же меня на эту авантюру Сашка Захаров, мой товарищ по работе на ФМЗ. Для меня он Сашка, вас же прошу, уважаемые мои читатели, называть его Александром Петровичем. Он того стоит, да и возраст его подошёл к уважительному отношению от окружающих.
   - Ты, Игорёха, всё сказки пишешь, - попрекнул меня Саша в переговорах по «скайпу». – А слабо о нас написать, самолётостроителях?
   Как не откликнуться на такое предложение. «Вот с тебя и начну», - попытался испугать. Не напугал. «Обо мне ты плохого не напишешь», - ответил Сашка и оказался прав.

   Написал я уже о тех временах, не прочесть самому. Больше о себе, любимом. От себя, оно ближе, и пишется легче. Некоторый читатель не любит тех, кто много «якает», оттого буду прописывать себя под своим именем, но от третьего лица. К пожеланиям читателя стоит прислушиваться, а без себя тут не обойдёшься. Я из тех времён.
   Писать о друзьях рискованно. А если ошибусь ненароком, наделяя их несвойственными им характерами? Сколь изменились они за временем, сколько забылось. Придётся набраться смелости, не убояться оказаться поверхностным. Придётся просить у них разрешения на публикацию, узнавать о прожитых годах на новой родине - негостеприимной мачехе России. Все, с кем удалось мне связаться, рассказывали, как тяжело им удалось приживаться на новом месте. Подняться удалось не всем.
   Связь с друзьями у меня есть. Поговорим, вспомним. Хорошее дело – интернет.

                Глава I. Моторины.

   В бригаду Моториных Игорь пришёл не сразу. Почти месяц пришлось ему прозябать в татарской бригаде на основной сборке стабилизатора. Не удосужились мужики снизойти до молодого рабочего с разрядом, которого учить приходится. «Смотри и учись сам». За ученика премируют, а к бесплатному обучению технаря наставника не нашлось. Всякой новой работе необходим опытный советчик, с наскока даже метёлку толком не освоить, а тут – самолёты.
   Ко всем этим нестыковкам ещё случай каверзный вышел. Самый молодой татарин, Халилов Толик, решил всё же взять покровительство над новичком. Не было у него ещё учеников, решил похвастать своим умением. Сунул Игорю в руки фиксаторный ключ и ткнул пальцем в панель стабилизатора:
   - Сейчас Камиль здесь просверлит, а ты фиксатор в отверстие вставишь.
   Камиль просверлил – в палец Толика. Профессионализм видно сразу, угадал опытный сборщик действия напарника с точностью до миллиметра. Сколько этих пальцев было просверлено за век освоения неба – не сосчитать! Этот случай стал цеховой легендой, в которой вина Игоря была неоспоримой. Осмеяли Толика, а татары этого не любят. 
   Есть такая операция в самолётостроении, на чуйку сборщика – умение попасть через панель в закрытое ведущее отверстие. Технологии обязывают делать к тому точные замеры и разметки. Семь раз отмерь, как говорится. Уважающий себя сборщик всё делает по своему: нащупает пальцем ведущее отверстие, а дрелью метит по чистой панели. Как только забурчит холодок между ног, стало быть, попали, можно сверлить без оглядки. Опыт приходит с ошибками, с разорванными пальцами, с лишением премий за брак.

   Просидел Игорь на стапеле без толку за чертежами и подошёл к старшему мастеру Пономарёву с претензиями: «Я что, техникум зря кончал? Мне работать надо, деньги зарабатывать, жизнь налаживать».
   Пономарёв без лишних вопросов повёл зарвавшегося новичка по цеху, познакомил со всеми сборками и бригадирами. Сборки панелей и нервюр показались Игорю довольно просты, не по его высоким устремлениям. Где бригадир выглядел больно суров, а на центральном обтекателе сборка оказалась грязной – рабочие в защитных скафандрах подгоняли фонарь из композитных материалов.
   Лобовики Игорю понравились своей аэродинамичной белизной. Сборка сложная, ответственная. Есть к чему приложить знания. Бригада приглянулась с первого знакомства: мужики приветливые, молодые, небольшого роста все, слаженные. Похожи чем-то меж собой, неуловимо. Не знал ещё Игорь, что все они братья – Моторины. 
   - Берём, - без лишних слов выдал старший – Лёнька. Игорь прошёл по кругу, пожимая руки, знакомясь: Леонид, Костя, Генка. Пономарёв не остался на приёмку нового человека в бригаду, ушёл. У старшего мастера и без того дел по горло.

   Работа для Игоря нашлась сразу, несложная. Он наживлял анкера для последующей клёпки, вставлял заклёпки. Даже инструмента для того дела не потребовалось, всё вручную. Для первого раза однообразие даже не приелось. Наконец-то Игорь был приобщён к делу настоящему, самолётному, помогал наставникам.
   Ребята оказались разных характеров. Даже у братьев встречаются противоположные нравы. Да то и к лучшему. Надо же как-то различать людей, не то будут все на одно лицо, и не подзовёшь нужного человека.
   Старший Лёнька был серьёзен, молчалив - бригадир. Крутился на стапеле, вымерял что-то на заложенном лонжероне, примерял нервюры. Игорю его действия были пока непонятны. За всю смену бригадир не обмолвился с практикантом ни словом.
   Младший Костя – строг. Он самый крупный из братьев, хотя ростом даже до среднего не вышел. Костя разбирал пневмоинструмент, промывал детали в корыте, заполненном бензином «калоша». Механик. Эта работа не была заложена в обязанностях сборщиков, как узнал это Игорь позже. Ремонтом инструмента занимается специалист инструментальщик – Эмин. Хотя следить за исправностью матчасти для аккуратного работника не возбраняется. Ремонт инструмента Косте был явно по душе, и братья не осуждали его отвлечённые пристрастия. Отработают за него, зато с дрелью никаких проблем не будет.
   - Ты тут скуку не разводи, - наставлял Костя Игоря. – А то был у нас ухарь один. Такой же как ты – практикант. Сидел, сидел вот так, и с дуру на лобовике звёздочку гвоздиком нацарапал. Лобовик тыщу рублей стоит, чтоб ты знал. А царапин на внешней поверхности не допускается. Уяснил? Захочешь развлечься, ко мне подойди. Я для тебя всегда работу отыщу.
   Самый общительный был Генка. Это с ним Игорь наклёпывал анкера к поясу лонжерона, это Генка впервые доверил ему гайковёрт откручивать технологические винты. Генка учил его нужному делу. Показывал всё, рассказывал, объяснял.

   Как ни удивительно это по сегодняшним дням, но первую зарплату Игорь получил, хоть и не заработал её. Так было принято: пришёл на завод, получи своё авансом, хоть и не работал. Деньги небольшие, да Игорь и таких ещё в руках не держал. Стипендия и солдатское пособие супротив зарплаты деньги никакие.
   Как нужно распоряжаться первой зарплатой, Игорь знал. Простава – дело обязательное. Лёнька с Костей мокрого предложения Игоря не приняли, хотя и поблагодарили за приглашение. Оказалось, что Леонид вовсе не пил, к тому же спешил на заказной рабочий автобус до Вуадыля. В этом городке за 20 км от Ферганы жили Моторины. Костя же был за рулём, у него Урал.
   Гена был за любую «мазуту», только бы жизнь веселее показалась. Игорь был только рад такому раскладу. С Генкой он сблизился, другие же братья пока относились к нему с некоторым высокомерием, как казалось. С наставниками дружеского застолья вряд ли получиться, одни наставления. К тому же траты на двоих много меньше, и Игорю не придётся обращаться к родителям за финансовой помощью. 

   Все заводские сборища проходят в аэропорту. Тут отмечаются профессиональные праздники, день рождения (это святое); сгоревшие на работе мужички забегают сюда традиционно по трое, или же в паре, если третьего не нашлось. Вообще-то, традиции пития соблюдаются, и в одиночку самолётостроители не пьют.
   Узбеки умеют приветить гостя. Чайхана, выстроенная прямо над небольшой речкой Чек-Шура, заманивает прохладой и шашлычными ароматами. Это заветное место раскинулось в пяти шагах от завода, пройти мимо этих соблазнов трудно. Рабочего, уставшего после смены и изголодавшегося, отвернуть от близкого застолья могут только семейные обязанности, коих у Игоря не было. Ко всем этим радостям тут были к тому же ворота в большой мир, куда отправлялись счастливые пассажиры взлетающих серебристых лайнеров. Романтика путешествий, присущая отлетающим, непременно передаётся всем, самолёты провожающим.
   Игорь с Генкой посидели, отдохнули, выпили. Утолили голод, раскусив по палочке шашлыка. Не хватило. Выпили, заказали ещё. Поговорили, пошутили, посмеялись. Друзья всегда найдут о чём поговорить, лишь бы не о работе. Жаль, времени у Генки оставалось мало до отбытия последнего рейсового автобуса до Вуадыля. Игорь зазвал его к себе в общагу, чтобы продолжить удачно складывающийся вечер. Посторонних в общагу не пускают, и факт этот уже романтичен. Генка отказался и выдвинул встречное предложение, пригласил собутыльника в Вуадыль. Игорю, свободному от житейских обязанностей, делать выбор не было надобности. Он мог рвануть хоть в Магадан едва там забренчит стакан.

   Путь до Вуадыля недолог. В городе до рынка столько времени надо добираться, сколько по скоростной трассе в Шахимардан. Игорь взял в дорогу ещё одну бутылку водки, на представительство. Друзья только по разу успели глотнуть из бутылки, а автобус уже домчал их до конечной остановки.
   - У нас дома не пьют, - заявил Генка. – Надо бы припрятать бутылочку. Завтра суббота, на работе на трезвость проверять не станут. Там и допьём.
   Припрятали бутылочку под столб, как родную. Не найдут. К дому заспешили, трезвые почти.

   Гостя приняли как самого дорогого. Бригада – что семья. Отцу ли Моторинскому об этом не знать - передовику-стахановцу. Игорь так и не понял, что сватали за него младшую сестрёнку Олю. Узнал о том позже, когда женился на другой.
   Оказалось, что детей у Моториных пятеро: четыре брата и дочь. Лёнька жил отдельно, с семьёй. Костя к столу не вышел. Он успел уже отужинать и возился во дворе со своим «Уралом», готовился к завтрашней работе.
   Игоря познакомили с четвёртым братом – Юркой. Оказалось, работает он в 100-м цехе, былой мечте Игоря. Бесконечные командировки по всей стране, общение с лётным составом. Не жизнь – полёт.
   Юрка особо понравился Игорю, потянулся он попервости к новому знакомому. Не каждый день они встречались, и всегда улыбались друг другу, пытались найти общие темы к беседе, да не находилось их что-то.
   Что случилось после, непонятно. Как-то Игорь узнал, что Юрка увлёкся добычей мумиё, ходил в горы, искал пещеры тайные. Игорь предложил свою помощь, безвозмездно. Горы притягивали, и походы его по горным тропам носили любительский характер. Хотелось приобщиться к высотам по-новому, профессионально. «Нет», - немногословно отказал Игорю Юрий. С тех пор хрустнуло что-то между ними. Здоровались при встрече, но былого притяжения больше не было.

   Городок Вуадыль раскинулся в предгорьях, на границе с Киргизией. Горы одаривают эти места свежими ветрами. Свежесть сюда доносит речка – Шахимардан-сай. В горной речке той, с холодными водами и сильным течением, редко кто искупаться отважится. Разве что дети, узбечата, которым всё попробовать надо, испытать на себе.
   Свежесть в жаркой Средней Азии ценность великая. Шабада – ласково называют узбеки прохладный утренний ветерок с гор.
   Игорь с Генкою вышли на работу пораньше, первыми. Лёньку Костя на мотоцикле довезёт, друзьям же надо не опоздать к рейсовому автобусу. Заводской автобус по субботам рабочих не развозит. К тому же их ждала бутылочка заветная, брошенная и не обогретая. Беспамятный пьяница ключи вечно забудет, но о припрятанной наутро заначке помнит всегда.
   Друзья вышли на пустырь, где вчера в потёмках припрятали бутылку. Их сторожевой столб стоял в центре, обзор с него был от горизонта до горизонта. Если бы и стояла тут стекляшка какая, блеск её был бы виден с трёх направлений за много вёрст в округе. Только не было здесь ничего, сбежала бутылочка. Мужики посмеялись над своими пьяными замыслами и поспешили на автовокзал. Утро лечит лучше всяких лекарств.

   В субботние и воскресные дни работают по шесть часов, не более. Как коротать свободный длинный вечер в полупустой общаге, Игорь ещё не знал. В Фергане он был пока новичком и не решался без приглашения заходить в гости к малознакомым друзьям. Выезжать же к родителям в другой город на один день не было никакого смысла.
   Полная энергии молодость рвала его всего изнутри, а он всё шарахался от стены к стене в своей маломерной комнатушке, под холодный душ второй раз на день вставал. То подушку всю изомнёт, пытаясь уснуть за книгой, то вскочит, на балкон выйдет. Уставится тупо в серость пустующей дороги, редкие машины поджидает, встречает. В зашторенные окна дома напротив заглядывает, пытается увидеть, как там люди семьями живут, что делают. А отовсюду музыка играет. Надо бы магнитофон прикупить. К музыке друзья потянутся.
   Не выдержала юность заточения, рванул Игорь в мир людей прямо с балкона, с этажа третьего. Глупость – глупостью, а лазить на четвёртый этаж общежития к девчонкам как-то надо приспосабливаться, учиться с малого – с полёта вниз. Взлёт сам потом придёт, с поиска счастья.
   Едва прошёл Игорь на открытое футбольное поле, где заводчане мячик гоняли, подлетает к нему узбек – расхлябанный весь, суетится, явно не в себе. А одет, вроде, прилично. То ли выпил лишку, то ли курнул анаши запретной. «Не трогай меня, - говорит. – Не бей. Я тебе сам все деньги отдам». За руки хватает, прижимается, движения сковывает. Игорь оттолкнул от себя настырного приставалу:
   - Да не трону я. Сдался ты мне. Иди куда шёл.
   - Спасибо, брат! Спасибо (чуть целоваться не лезет). Век не забуду, брат, - отстал, наконец, и путь-дорогу в никуда освободил.
   «А я, ведь, ничего со стороны выгляжу, - возгордился Игорь, наматывая ногами километры ферганских дорог. – Боятся меня, зря в нахрап не полезут. Не зря я зарядку по утрам делаю».
   Фергана славилась своими районными группировками: тякшинские, базарские. Чужаку в чужом районе бродить опасно. Это здесь убили брата знаменитого Абдулова, сдуру, ногой в голову.
   А Игорь только в общаге заметил, что часов на руке у него нет. Мама их ещё в армию прислала подарком. Больше наручных часов Игорь в жизни не носил. Время узнавал по солнцу и перерыву обеденному.
   Тяжело проводить выходные, когда не знаешь что делать и друзьями по увлечениям не успел обзавестись.

                Глава II. Губенко.

   Игорь проснулся с восходом. Юности много сна не требуется. Былой тоски как не бывало. Раннее утро бодрит и предвещает загруженный день.
   Игорь слез на землю по балконам по заложенной с вечера традиции и побежал по безлюдному городу догонять новый день, начало которого он проспал аж пять часов кряду.
   Набегав положенные километры, он зашёл в общежитие с главного входа и с удовольствием отметил, что буфет уже открыт и можно выпить любимого виноградного сока с булочкой – заслуженно. Уже перед дверью своей вспомнил вдруг, что оставил ключи в комнате. Эх, молодость рассеянная! А ещё говорят, что старость беспамятная. Пришлось обходить здание и влезать на балкон по новой – дополнительное упражнение за вредность. Не расскажешь же кастелянше о своей глупости.
   Улыбка буфетчицы окончательно настроила Игоря на счастье, женщины проделывают это неосознанно. Сытый и довольный собой, он поблагодарил кормилицу Замиру и поспешил удалиться, не желая отвлекать женщину от работы. В воскресенье ей надо бы освободиться пораньше, успеть накормить всех желающих.

   Игорь прошёл по второму этажу общежития в надежде встретить знакомого, который помог бы ему загрузить пустой выходной день. На удивление дверь в комнату Вовки Дронова была открыта. Так-то Вовка посещал общежитие только с целью переночевать, обитал свободное время у семейного старшего брата, начальника механического цеха.
   Дронов был мастером в группе по сдаче стабилизатора. Игорь знал его постольку-поскольку. Здоровались, разговаривали. Теперь же, в свободный день, Игорь понадеялся познакомиться с мастером поближе, больно уж общительным он показался при первом знакомстве. Они и вправду сдружились со временем. Дронов дорос до начальника цеха. В быту друзья общались на «ты», на работе же Вовка просил Игоря не фамильярничать и называть его по имени отчеству – Владимир Станиславович.

   - Вовка! – окрикнул Игорь соседа в открытую дверь. – Ты дома?
   - Да! Сейчас я, - послышался незнакомый голос с общего туалета. – Ты заходи пока, я скоро освобожусь.
   Игорь обернулся на голос и с удивлением вперился в дверь, окрашенную через щели дьявольским красным свечением.
   - Ты что там, колдуешь? – спросил он незнакомца. – Вообще-то я к Дронову.
   - Колдовать я не умею, - послышался тот же голос, сдобренный славным смешком. – Фотки проявляю. А Дронова нет. Да ты проходи, не стесняйся. Выйду, поговорим.

   Игорь прошёл на балкон, дабы не топтаться по чужой чистоте. Мужик не заставил себя ждать и скоро вышел, вытирая мокрые руки полотенцем. Игорь признал в нём Губенко с соседнего 38-го цеха, тоже Вовку. А он и не знал, что оба Вовки соседствуют в одной комнате.
   Вовка выглядел настоящим мужчиной, следил за собой. Человек с лицом – кучерявый волос, идеально уложенный, баки, усы «подкова». Всё, что нужно мужчине – при нём.
   - Фотки будешь смотреть? – подозвал Вовка Игоря. От первого предложения хозяина не отказываются, и гость с интересом перебрал запечатлённые моменты жизни ферганского авиагородка. Особенно заинтересовало его фото самолёта «Антей», который часто приземлялся в местном аэропорту.
   - Ты как умудрился его сфоткать? – заинтересовался Игорь. – У тебя что, пропуск есть?
   - Я места знаю, - с гордостью выдал Вова. – Есть в аэропорту проходы, где тебя никто не остановит.
   - Я тоже знаю, - не заставил Игорь усомнится в своей осведомлённости. – Я там практику проходил. В следующий раз соберёшься в разведку, меня с собою не забудь.
   - Лучше не надо, Игорёк. Лучше я сам, один. А то арестуют, греха не оберёшься. Лучше я тебе фотки отпечатаю. На память.

   Вовку арестовали после, за его экстремальные увлечения. Сфоткал он «Руслан» и попался с поличным. Промурыжили несанкционированного фотокорреспондента полдня, пока паспорт его не доставили, личность не проверили. Изъяли фотоаппарат и плёнки. Отдали, правда, потом, с предупреждениями и подпиской. Оценили по достоинству рискового фотолюбителя. У Игоря по сей день хранится тот «Руслан» - красавец гигант, запечатлённый на вечной стоянке в фотографической рамке.

   - Так ты и рисуешь ещё? – заинтересовался Игорь графикой женщины на стене. Обнажёнку нельзя было назвать «порнухой». На ватмане 24-го формата художник пытался передать женскую красоту, с чем нельзя было поспорить.
   - Нет, это не моё, - заулыбался Вовка. – Вольдемар рисует. Знаешь Вольдемара? (Игорь кивнул). Я его попрошу, он для твоей комнаты тоже что-нибудь изобразит. Свои рисунки он дарит всем желающим.
   - Я тоже рисовал когда-то, - похвастал Игорь. – Только я море, корабли рисовал. Портреты ваять мне не приходилось, но попробовать можно. Хочешь, вам пририсую что-нибудь для разнообразия, раз вы с Вовкой вид голых стен не переносите?
   Вовка кивнул одобрительно:
   - Ваяй! Будете у нас с Вольдемаром штатными художниками. Стенгазету на вас повесим для общаги.
   - Не надо нас стенгазетами обвешивать! Мы и без общественных нагрузок рисуем неплохо.

   Вряд ли Вольдемар – имя подлинное. Паспорт у него никто не проверял, и личные данные его общаговским ребятам подтвердить было некому.
   Работал Вольдемар на отдельной территории, в 123-ем цехе, с которого завод и начинался. Это там начали строить лодки. Лодки в Ферганской Долине не нужны, негде на них плавать. Целесообразность этого производства была под большим сомнением. Может, таким образом готовили будущих самолётостроителей? Пути начальства неисповедимы. 
   Модным парнем был Вольдемар, как и его имя. Везде, во всём стремился себя показать. Мужик непризнанных талантов, он скоро уехал покорять столицу, и судьба дальнейшая его нам неизвестна.
   Игорь же нарисовал обещанный летучий голландец с Багамских островов, рисунки несостоявшегося мариниста пару лет украшали общаговские стены рядом с шедеврами признанного в узких кругах портретиста Вольдемара. Этот творческий подлёт сблизил Игоря со многими общагинскими парнями, помог ему в новых знакомствах.

   - Нарисую! – заверил Игорь. – Надо только ватман купить. Магазины открылись уже? Сколько времени, Вов.
   Вовка подал Игорю объектив фотоаппарата:
   - На, смотри. Я время так узнаю. Вон, видишь – в доме напротив окно занавесочками закрыто. А между занавесочками будильник стоит. Через этот объектив стрелки как наяву видны.
   - А у меня часы вчера с руки сняли, - признался Игорь и рассказал Владимиру о испуганном узбеке на футбольном поле.

   Позже Игорь с Вовкой Губенко не только сдружились, но и породнились. Игорь тогда уже успел жениться на девушке родом из Бийска. Двоюродная сестра жены на свадьбу не поспела, приехала в Фергану позже.
   Сестра Ольга была остра на язык, всегда найдёт, что сказать - умно и сильно. Найдётся в ней чем ответить. Это к ней пришло ещё с работы на БАМе. Лишена она женской красоты, но женственности у ней не отнять. Чувствует она красоту по сей день и не чуждо ей слово доброе, высокое.
   Вовка ездил за своей будущей женой в Бийск. Привёз её в Фергану, уговорил. Ольга работала недолго в 89 цехе. Крепкая семья случилась у Губенко, и сын их вырос настоящим мужчиной.

   Цеха Игоря и Вовки объединили. Вся сборка хвостовой части ИЛ-76 разместилась в новом большом ангаре, и за новым производственным объединением закрепился один номер – 38.
   Начальником цеха тогда был Эйдензон Леонид Израйлевич – человек высочайшей честности и незыблемых правил. Строгость и справедливость читалась в его облике. «Всякая работа должна быть оплачена», - наиболее частое изречение, слышимое с его уст.
   Не все уважали Леонида Израйлевича. Всякая национальность имеет свои общие характеристики, закреплённые временем. Если в каком представителе отмечаются отклонения от выведенной нормы, значит, в нём что-то не так, неправильно. Или же он лукавит.
   Двое друзей со сборки нервюр стабилизатора, мужики правильных воровских понятий, подловили начальника цеха на мосту через Чек-Шуру и избили до сотрясения мозга. Сделали, как и обещали. Не разрешал начальник пьянствовать на рабочем месте. Эйдензон засудил обидчиков, и мужики отсидели по два года за свою хулиганку.
   Большинство же сотрудников начальника цеха уважали. С ним можно было поговорить обо всём. Разговор с Эйдензоном всегда заканчивался справедливыми выводами, верным решением.

   Чем не угодил Эйдензон Вовке Губенко, непонятно. Вроде, дисциплинированным был Володя, малопьющим. Ни за одним застольем более ста грамм не выпивал. Пьяным его не видели ни разу. А что ещё нужно для безотказного работника? Видать, пошёл он на поводу приятелей с насыщенным хулиганским прошлым.
    Вовка испортил цеховую стенгазету грязным росчерком «Эйдензон – позор» и перешёл в механический цех, освоил новую профессию токаря, которая пригодилась ему в будущем. Токаря многим более задействованы, нежели сборщики. Опытный токарь легко выточит контрафактную китайскую деталь и продаст её за англицкую. Кому по сегодняшним временам потребуются сборщики самолётов? Таковой профессии нет в реестре службы занятости большинства российских городов.

   Дружба Вовки и Игоря не закончилась с разрыва их общих профессиональных влечений. Родственные связи крепче производственных. Совместно отмечаемые праздники и дни рождения только усиливали обоюдные интересы. А потом Вовка, как настоящий мужчина, приобрёл мотоцикл «Иж Юпитер». Увлечённый горами Игорь приветствовал приобретение друга и заманил Вовку горными походами.

                ***

  Когда появились первые предпосылки развала авиационного завода, семья Губенко выехали в Россию с первой волной вынужденных переселенцев. Им было куда ехать, к тому же в Фергану зачастил Ольгин брат из Бийска – Женька. Женька с женой челночили, возили всякий хлам с одно региона в другой, перепродавали, наваривались.
   «Вот так и надо жить», - учили мужиков женщины, ставя им в пример спекулянтов. Что может дать завод, на котором стали задерживать зарплаты, не поспевающие за ростом цен.
   В Бийске Вовка устроился токарем на автопредприятие «КАМАЗ-Мастер». Женька продолжил выгодные поездки в Узбекистан, останавливался у Игоря. Рассказывал, что купили они хлебовозку, развозят хлеб по десятку магазинов. Живут хорошо, с голоду не страдают. Хлеб в семье всегда в достатке.

   Страшная весть пришла в 1996-м: Женька повесился. Вовка приехал в Фергану полгода спустя, один, без жены. Не похож он был на себя. Молчал всё время, отвечал на вопросы невпопад. Выставил на стол бутылку водки и выпил её сам, не дождался, пока ему на стол накроют. Пробыл недолго, всего ночь переночевал, как помнится. Съездил к матери в Новкент и отбыл в Бийск. Больше его Игорь не видел. Отправился Вовка вслед за своим другом, братом названным. Дорога туда уже была проторена – через петлю.
   О том, что случилось, узнали позже, когда Игорь перевёз семью в Бийск на постоянное место жительства. Узнали от Ольги.
   Вовка получал зарплату водкой. Мало что удавалось продавать. А что заработал, тем и сыт. Так и пристрастился. Водка рушит психику ничем не меньше презренного окружения, которого в России с лихвой развелось.
   Женькина жена с семьёй Игоря не общалась. Говорили, она умом сдвинулась по тихому. Молчала. Это произошло с ней после года тюремного заключения за торговлю наркотиками и последующей реабилитацией в наркологии. А ведь Игорь восхищался ей как русской женщиной, выросшей средь берёзок, коих в Узбекистане днём с огнём не сыскать. Умерла она молодой, только сороковник разменять успела.

   Игорю удалось выжить в этом диком мире. Да и никакой он не дикий – хуже. В дикой природе всё подчинено своим законам, защищённым инстинктами. Человек цивилизованный многих инстинктов лишился, заменив их разумом. Если отнять у нас возможность размышлять, мы тут же лишаемся всех оставшихся в нас чувств и превращаемся в чёрти что – исчадие ада.

                ***

   Все эти трагедии случились многим позже описываемых автором событий. Пока же авиационный завод наращивал темпы выпуска самолётов, выполнял и перевыполнял планы, заложенные правительством и так необходимые советскому народу для защиты от внешнего врага, алчущего и разорительного.
   Извинит меня читатель, но по-другому рассказать о своих друзьях у меня не получиться. Придётся нам с вами попетлять по времени и отследить каждую судьбу самолётостроителей в отдельности, с времён счастливых до сегодняшних.

                Глава III. Вредоносные простои.

   В бригаде Моториных всё чаще случались смены с простоями. Цех никак не мог наладить ритмичную работу. За простой платили немного, и крохи эти не могли удовлетворить ни запросы рабочих, коим семьи надо кормить, ни администрацию, для которой план стоял выше всего святого.
   Лёнька Моторин организовал братьев на ревизию инструментальных шкафов, дабы «моторы» не шарахались по заводу бесцельно, не смущали своим праздным видом загруженных работой товарищей.
   Раз в год на заводе проводилась плановая инвентаризация крепежа и нормалей.  Проверка проходила три-четыре часа. Мужики драили свои рабочие места до блеска, дабы не ударить в грязь лицом перед проверяющими. Ни один заводчанин не пошёл бы на столь тщательную уборку рабочего места по личной инициативе. Прибирались по окончанию смены, по совести, по заведённому распорядку под присмотром контролёров. В цеху работали профессиональные уборщицы – приветливые узбечки, знающие своё чистоплотное дело лучше самого аккуратного рабочего.
   Со старшим Моториным братья не спорили, приняли предложение бригадира с завидным энтузиазмом. На то, чтоб пересчитать по нескольку тысяч заклёпок десятка позиций, ни один час потребуется. Первым от муторной работы увильнул Костя, взялся за проверку и наладку инструмента – дрелей и пневмомолотков; втянулся в любимое дело, лишь Лёня ушёл в контору с вопросами по загрузке бригады. После перекура отошёл от порученного дела Генка, притащил откуда-то дюралевые болванки и приспособил их к стремянке, задумав крепёж для инструмента, дабы не держать его в руках при сидячих сборочных работах.
   Игорь остался у шкафа один, считал рассыпчатую мелочь, прикусив язык от напряжения и периодически разминая затёкшие пальцы. Работёнка досталась ему въедливая, да Игорю не пристало спорить с бригадиром, мастерством ещё до того не дорос. Учиться и учиться ему делу самолётному.
  Какой ни неприятной виделось то занятие, но имело оно под собой и позитивные последствия. Не мог ещё Игорь отличить заклёпку диаметром 2,7 от диаметра 3,1. А ведь каждый уважающий себя сборщик на ощупь чувствует малую разницу, не вставит в отверстие меньшую заклёпку. В противном случае после клёпки придётся высверливать утопленный крепёж без замыкающей головки, а это потерянное время. Несоразмерных заклёпок находилось в комплекте до десятка на тысячу, видать, наборщица со склада нормалей тоже не особо различала мелкие размеры.
   Заклёпок было несколько больше отмеченного на ячейке количества. Технологи делали поправки на отбраковку. Болты выдавались строго по счёту.

   Игорь закончил подсчёт очередной позиции и с туманной головой подошёл к Генке. Чувствовал он себя Золушкой, перебирающей просо.
   - Запарился? – посочувствовал Генка. – Брось ты его! Всё равно этот счёт никому не нужен. Лучше подумай, как лучше, - «самоделкин» прикрутил к стремянке пневмоскобу (инструмент для клёпки) и пытался подсунуть под неё нервюрку. – Видишь, как неудобно получается. Нервюру двумя руками держать приходится, а на привод скобы нажимать нечем, рук не хватает.
   - А нога тебе на что дадена? – выдал идею Игорь. – Педаль поставь и подсоедини её тросиком к приводу. Тросик с любого велика можно снять.
   - О! Изобретатель выискался! – оценил Костя соображалку Игоря. – А где ты педаль собираешься брать? Пошли покурим, мужики. Кончай выдумывать, а то у нас не выйдет ничего.
   Месяц спустя к универсальной стремянке Моториных потянулись мастера и инженеры. Смотрели, одобряли за творческое отношение к труду. Премий за рационализацию никто не получал. Рационализаторов приветствовали, но стать им дано было не каждому, только избранным. В Узбекистане блат процветал сильнее, чем в России, и на премию за инициативность мог рассчитывать только ближний круг. У рабочих и без того зарплат хватало.

   В поиске занятости Игорь зашёл в архив и выписал чертёж переднего обтекателя с сопутствующим ему техпроцессом.
   - И зачем ты это взял? – пристыдил Игоря Костя. – Читать будешь? Ты буквы хоть знаешь? Не найдёшь ты там ничего интересного. Этот техпроцесс наши технологи сочиняли, у них там одна техника безопасности прописана. Представление о настоящей работе у них никакое.
   - Не слушай его, - выдал Лёнька Игорю своё мнение. – Взял, изучай. Дело хорошее. Будешь на разряд сдавать, эти знания тебе пригодятся. Можешь чертежи читать?
   Техдокументацию Игорь сдал в архив на следующий день. Ничего сверхсложного в сборке лобовиков он не увидел. Всё просто и понятно. Молодой пытливый ум слёта зафиксировал все базовые размеры, и работа для Игоря сразу стала простой и понятной. Неправильно это, что Моторы не допускают его ко всем операциям. Только зря он так думал, кроме знаний в работе ещё существуют опыт и навыки, которые за ученическим столом не приобрести.
   Это был недостаток Игоря – не был он достаточно прилежен в работе и больше «четвёрки» за качество не получал. Брал работу «на гора», никто не мог угнаться за ним в скорости выполнения операций. Не учитывал наш «стахановец» одного - авиация не добыча чёрного золота, и качество в самолётостроении стоит на первом месте. Оттого таким долгим было его признание, как самолётостроителя, и освоение новых сборок ему редко доверяли.

   Простои в бригаде Моториных продолжались, а Лёнька принял в бригаду ещё двоих – братьев близнецов из Маргилана. Кому назвать их имена, не поверят, подумают, что автор их придумал – Хасан и Хусан. Братья не особо были рады пополнению в бригаде, да с авторитетом старшего Леонида не спорили. «Ставят третий стапель, - пояснял Лёнька своё решение по увеличению численности бригады. – Нам за тремя бригадами «стабилизаторов» не угнаться».
   - А почему нам не предлагают аккордные работы? – поинтересовался как-то Игорь у бригадира. Уж больно ему хотелось скосить шальную деньгу, попробовать жизни всласть. – Стабилизатор частенько задерживается после смены, сдатчики почти каждую машину аккордно сдают. Мы же словно пасынки какие – не нужны никому.
   - Вон наш задел стоит, три машины, - указал Лёня на стеллажи для хранения носовой части стабилизатора. – Будет третий стапель, будет и нам работа. Ещё будешь отказываться от сверхурочных.
   - А на кой нам сверхурочные? – встрял в разговор Генка. – Нам по вечерам до Вуадыля добираться не на чем. На лишнюю бутылочку и по субботам заработать можно.
   На аккордные работы Моторы вскоре всё же согласились. Игорь тогда женился уже и получил «однушку». Завод сам строил дома в авиагородке, и молодые специалисты, обзаведясь семьёй, без задержек получали квартиры. Это было традицией, подарок на свадьбу от завода. Так Игорь и зазвал бригаду к себе в гости с ночёвкой после многочасовой работы. Жена была не против гостей-полуночников, отнеслась с пониманием. А Моторы свернулись клубком в тесной комнатушке – прям на полу, на коврике. Братья как-никак. Благо, ночи стояли тёплые, и спали все с распахнутыми настежь окнами.
   Аккорд этот случился после, пока же Лёнька выпросил у начальства работу, чтоб хоть как-то загрузить свою расслабившуюся на простоях бригаду. Отпустили мужикам клёпку передних балок, коих скопилось аж пять штук. Работа не из лёгких, для настоящих мужчин. Клепать стальные заклёпки, это тебе не мелочь дюралевую лёгонькой скобой щёлкать. Тут 5КМ (пневмомолоток наибольшей мощности) понадобится с руку величиной, да поддержка, коей зарядку по утрам не стыдно будет делать.
   Инициативность правильного во всём Леонида стала понятна Игорю, когда он узнал, что бригадир у него коммунист. Редко кто из рабочих вступал в ту пору в партию. Ни к чему работягам эта лишняя забота, ответственность за судьбы страны. Карьеры нам на должной приверженности социализму не сделать, как необходимо то доказательство служителям заветов советских. Рабочему на признание потребуется профессионализм и результат. Хотя, все мы единогласно были «за». Ничто нам не мешало гордиться страной, которая впереди планеты всей, а над правительством мы посмеивались в каптёрках, беззлобно, по заведённой рабочей традиции смешных анекдотов – неправда, но весело. Смех – лучший отдых во время работы.
   Клепать балку - час, не больше. А после счастливого дня с полной загрузкой бесполезные шараханья Моторинской бригады по цеху продолжились.

   Бригада приметила для себя потаённое местечко в тенёчке под виноградником, где мужикам никто не мешал резаться в нарды и кричать в азарте «гярткам». Бригадира средь них не было. Лёнька бегал по конторам, решал нескончаемые бригадные проблемы.
   Нарды осточертели вскоре до самых печёнок. Рабочие откинулись к горячей стене цеха, закурили, заговорили ни о чём, подыскивая интересные темы для беседы.
   - Если подъёмный кран с особым усилием дёрнет себя крюком за фаркоп, он завалится на задние колёса, - выдал Костя своё, давно обдуманное замечание.
   - Не будет такого! – заспорил Игорь. – Тут работает замкнутая система силы. Напряжение передаётся на трос и раму, и сводит всю энергию подъёма к нулю. (Нарисовал щепочкой на песке диаграмму векторов силы).
   - Умник! – укорил Костя Игоря. – Наслушался всякой чуши от технологов. Вы только и умеете, что палочками на песке рисунки рисовать. А как дело делать, нету вас. Практика супротив теории всё одно, что балерина супротив тракториста. От того результатов уйма, от этой – выпендрёж один.
   Пока старшие спорили, ученики, Хасан с Хусаном, кидали кубики, играли меж собой в «шиш беш», у кого больше камень выпадет.
   - И что вы впустую бросаете? – устыдил братьев Генка. – Играли бы на интерес. И нам с вашей игры веселее бы стало.
  - На фофаны! На фофаны играйте, - подал Костя идею, чем немало обрадовал Игоря, которому надоели пустопорожние споры с малограмотным наставником.
   Братья с азартом застучали друг друга по лбу: бросок, щелбан. Видать, небольшая была у них братская любовь. Щелчки отдавались глухим звуком с пустых голов, пацаны то и дело тёрли себе вихры от боли. Пальцы у них были натренированы – не отнять. На земле выросли отроки, в работе. Хватило их на пару минут, не больше, лбы и того, и другого продолжения не выдержали. А смеху-то было! Хасан с Хусаном тоже улыбались, осознав свою глупость. Кривоватыми улыбочками, правда. Зато похожими.
   - Мы с Вовкой как-то водку проносили по территории, - вспомнил Генка смешной случай на продолжение веселья. – Раньше с этим строго было, охрана по заводу только так шныряла. Проверяли всех праздно шатающихся: куда идёшь, что за пазухой прячешь. Так мы догадались бутылочку в носилки забросить и сверху её брезентухой прикрыли. Идём себе, покряхтываем с напряжения. При деле будто. Никто до нас не домогался.
    - А откуда на территорию проходили? – поинтересовался Игорь.
   - А вон за тем складом. Он бесхозный, закрытый, и с проходной за ним место не просматривается. Там, по-моему, по сей день колючая проволока сорвана. Людям ходу надо, они свои тайные проходы поддерживают в доступности.
   - А вот мы сейчас и проверим, - загорелся Игорь. – Хасан рискнёшь? Или Хусан смелее? А лучше я сам. Ты здесь остаёшься (Хусану), а ты меня подстрахуешь. Свистеть умеешь? (Хасан засопел просвистывая). Лучше пой. Что знаешь?
   - Каргаляр, уч сакарайлик, Маргилон йулида, - загундосил Хасан песенку дембеля, возвратившегося со службы в родной Маргилан. Встречали его три вороны. Песня, нашумевшая в своё время по всему Узбекистану. Хит своего рода, ставший народным. Пели её все, не исключая русскоязычных жителей многонационального Узбекистана.
  Игорь скоро обернулся до магазина через забор. Хасан не успел проследить территорию на безопасность прохода, не успел затянуть любимую песню, махнул рукой появившемуся над забором знакомому силуэту: «путь свободен, можно прыгать».

   Выходка Игоря-засланца осталась без последствий. Мужикам и по ста грамм не досталось с бесславного похода за запретным пойлом. Авантюрные наклонности Игоря не позволили ему в должной мере воспользоваться профессиональными способностями и знаниями, полученными в техникуме. Не доверяло ему особо руководство, и освоение новых сборок проходило без его участия.
   Залёты у Игоря случались: три прогула за двадцать лет, появление на работе с запахом, курение в неположенном месте. Она по сегодняшним временам не так уж и страшная провинность, да дисциплина на авиазаводе поддерживалась на высшем уровне, от сборщиков требовали максимум ответственности, и никакого легкомыслия в работе не допускалось.
   Признания Игорь добился только через пятнадцать лет. У него уже была медалька за многолетний труд, а тут снизошли, наконец, и выдвинули заслуженного сборщика к самой высшей награде – помещение фотографии на заводскую доску почёта. Игорь даже успел сфотографироваться, одолжил к тому ответственному делу у товарища модную новенькую спецовочку, да покрасоваться на почётном месте не успел, вляпался в очередную неприятную историю.
   В то время Узбекистан уже вышел из состава СССР, и решался вопрос о принадлежности завода, о существовании авиационной промышленности как таковой. На заводе ожидалась комиссия из России. Рабочим было предписано скрыться в каптёрках, дабы территория цеха была свободна к приёму высоких гостей, и никакие посторонние шумы не мешали принятию ответственного решения.
   Дисциплинированные рабочие вняли приказу начальства, и цех в тот день дышал тишиной, словно в выходные дни какие. Мужики, однако, хоть и попрятались, шептаться не намеревались. Не в наших правилах бездействовать, политинформации проводить. Рабочие прощались с любимым делом, дышащим на ладан. Многое чего надо было помянуть: страну великую, работу достойную, путь в небо указующею; жизнь нашу безбедную, насыщенную. Спиртяга лилася рекой. С каких щелей просачивался тот жгучий источник, не припомнить уж никак. Одно можно утверждать точно – опыт в том запретном деле в рабочих присутствовал.
   В цеху на крышах угловых каптёрок стояли пожарные пушки устрашающих диаметров. Пожарная безопасность в современном авиаангаре была на высоте. Подпитый Генка влез на родную каптёрку, в которой пересмотрел ни одну дюжину пьяных снов, и расстрелял высокую комиссию из импровизированного орудия. Патронов у самочинного террориста не было, звуки выстрелов ему пришлось воспроизводить голосом.
   Генку уволили после того скандального случая. Уволили не впервые уже. Да и после его принимали на работу пару раз, наверное. Некуда было ему идти, кроме как на завод. Генку же любили, поддерживали, пытались возвратить его на верный путь, да не удалось это никому.
   В цех срочно вызвали наряд заводской охраны. Обнаружили нескольких нетрезвых рабочих, Лёху в их числе – никакого. Весь пьяный взвод повезли на служебном ПАЗ-ке на центральную проходную, где было специально оборудованное помещение за решёткой. По дороге Лёха лез обниматься к охранникам, вытащил у одного из них пистолет из кобуры. Буяна пришлось заковать в наручники. Да и после, протрезвлённый частично, Лёха вёл себя с блюстителями порядка по-панибратски. Знали все друг друга на заводе, уважали коллег. Делаем общее дело, как-никак.
   Лёху уволили, несмотря на его стаж, на неоспоримые заслуги в освоении нового изделия, только недавно доверенное заводу – крыло ИЛ-114.
   Опытный Игорь успел скрыться от облавы. А может, и направил его кто в укрытие? Сегодня того уж не припомнить никак. Залёг разогретый Игорёк на стеллажах склада нормалей, добрая кладовщица с пониманием приютила пьяненького мужичка.
   Почти трезвый, проспавшийся Игорёк поблагодарил гостеприимную кладовщицу и направился к выходу – с голым торсом, со спецовкой через плечо. Двери ему предупредительно открыл знакомый охранник Камиль. Нет, он не поджидал его специально, обходил склады с проверками. Игорёк с вымученной улыбкой поздоровался с другом. «Пил»? «Немного». Отказываться от греха было глупо. Камиль предупредительно подождал, когда Игорь переоденется в чистое, и вывел нарушителя за проходную с обещаниями, что не узнает никто.
   Игорь увольнялся годами позже после того каверзного случая. Увольнялся по собственному желанию, книжка его трудовая была чиста от вредных записей. Впрочем, и заслуг в той книжице была нехватка для получения достойной пенсии. Впоследствии оказалось, что не понадобились даже те малые благодарности, выданные руководством ФМЗ. Новая Россия былые достижения советского рабочего класса не признала.

   Хасан с Хусаном в Моторинской бригаде проработали недолго. Братья перешли в бригаду по сборке панелей - узбекскую. Свой своего понимает лучше, да и сборка та была намного проще – сверли да клепай.
   Национальный состав в бригадах руководством приветствовался. На родных традициях и работа спорится. Вражды меж нами по национальным претензиям никогда не замечалось. Подшучивали над татарами, узбеками, корейцами – не скрою. Подшучивали и над нами, русскими. Но всегда производственные взаимоотношения наши складывались на уважительной основе. Зависели мы друг от друга, и своевременная поставка от смежников влияла на нашу ритмичность.
   «Сделаешь к сроку, Зуфар»? «Раньше будет, Игорь-ака». «Не подведи, урток (товарищ)». «Как можно, дорогой»?

                Глава IV. Жажда полёта.

   Костя помог Игорю со свадьбой. А как не помочь? Какие бы не были споры-раздоры по работе, помощь – дело святое. В авиагородке без всяких сомнений заходили в гости к нужному человеку. «Чем могу»? – самый распространённый вопрос при встрече, наряду с обязательным «как жизнь, здоровье».
   В цеху нашёлся владелец свадебной легковушки – у Бориса с элеронов «Запорожец» белого окраса. «Заправишь и больше ничего не надо», - откликнулся Боря на просьбу Игоря. Костя вызвался эскортом на своём «Урале». Автобус для гостей выделили от завода.
   Игорь с Костей всю ночь перед торжеством проездили по ферганским дорогам в поисках дефицитного топлива. Нашли только под утро, на самой незаметной заправке, по подсказкам знакомых шоферов. Бензин есть, значит свадьбе быть!
   Торжество и впрямь удалось на славу, по заведённым традициям. И песни пели, и плясали, и невесту выкрали. Осталась от красавицы одна туфля, как и положено. Жених выскочил с банкетного зала, словно зверь разъярённый, испугал вуадыльских разбойников, но бить не стал. Гости мордобоя не допустили, скрутили руки жениха. Собранный гостями в туфле невесты выкуп, кунаки не приняли, потребовали водки. Жениху пришлось выслушать немало тостов, и он не дотянул до конца, снял удушающий галстук и выдал все свои танцевальные таланты под захватывающие звуки «Бони М».

   Сдружиться довольно просто – за делом общим. Путь к настоящей дружбе долог и тернист: во взаимных разборках и спорах, в ссорах и примирениях. Но пройти тот путь стоит непременно. Дружба – частичка настоящей жизни, в одном ряду с любовью и умением восхищаться.
   Костя пригласил Игоря в секцию дельтапланеризма, завлёк полётом. Открывать дорогу в небо самолётостроителям не надо, достаточно одного приглашения.
   Зачинателем нового по тем временам устремления в небо стал Толик Потехин. Заводоуправление всемерно помогало энтузиастам воздухоплавания, но руководства над вновь образованным обществом аэронавтов на себя не брало.  Самодеятельность, она до той поры самодеятельность, пока государство не устанавливает над ней жёсткий контроль.

   Дельтаплан строили полгода, если не больше. К тому времени ритмичность в Моторинской бригаде наладилась, и времени на постороннее увлечение не осталось. На работе надо работать. Приходилось оставаться после смены, бегать вечерами по механическим цехам с просьбами. Знакомые станочки откликались, помогали в нужном деле. Друзья как-никак.
  Только к осени появилась возможность испытать своё детище. Восемь начинающих покорителей неба во главе с ассом планерной авиации загрузились в УАЗ-ик и выехали в Чимион, где по предположению Потехина собиралась самая благоприятная роза ветров для безопасного полёта.
   Полёта как такового, однако, не выходило. Пилоты сбегали по склону холма, подпрыгивали, пытаясь зацепиться за воздух голубым треугольником из ткани-500, и поднимались обратно, вверх; учились владеть дельтапланом на земле. Только Потехин был доволен таким безопасным раскладом. Сам-то он подлетать не пытался. У инструктора был свой дельтаплан, опробованный и прирученный.
   Толик догадывался, что новый дельтаплан вряд ли взлетит, слишком тяжёлым он вышел из ткани, выделанной для самолётов. К тому же ожидаемого встречного ветра не наблюдалось. Раскалённый воздух застыл неподвижно, и единственная польза с него заключалась в том, что вышибал он пот из зазнавшихся покорителей, угрюмо бредущих по выжженной траве с неподъёмным грузом, должным нести их, а никак не наоборот. В Средней Азии и в осень частенько случаются жаркие денёчки.
   Человеку рабочему не пристало бросать задуманное дело на полдороге. Начинающие дельтапланеристы нисколько не переживали за то, что им не удавалось насладиться настоящим полётом. Некоторые из них, самые настырные, отдышавшись с только совершённого подъёма, норовили влезть без очереди. Полёт, он затягивает даже простым отрывом, чувством малой свободы от извечного притяжения земли. Влезть поперёк заведённого порядка никому не удавалось. Как ни заводился Костя, отталкивая очередных перволётков: «Да ты неправильно трапецию держишь! Дай покажу», внеплановый полёт совершить ему не удавалось. Справедливость торжествовала, как торжествовала она повсюду в стране, построенной на той самой справедливости.
   Дисциплину средь азартных летунов, к тому же, поддерживал Потехин. Авиация не терпит сумасбродств. Минутный разбор очередного полёта, первый, второй: «Готов? Пошёл»!
   Наверное, Толик знал какую тайну к началу отрыва. Знал, да не говорил. Может, оттолкнуться надо было вовремя, или же скорость повыше набрать, что было вполне возможно. Начинающие пилоты почувствовали работу подъёмной силы дельтаплана, и то хорошо для первого раза. Так безопасней. У них будет время прочувствовать полёт, вспомнить, обдумать, захотеть. А после уж, через недельку, и взлетать можно.

   Игорь выслушал в очередной раз наставления инструктора, взглянул разочарованно на нос дельтаплана, где была закреплена ветровая ленточка, обвисшая безысходно; пошевелил трапецией в поиске выгодного положения для плоскости крыла, кивнул с пониманием на тренерские советы и побежал вниз, разгоняясь по изученному до самой жухлой травинки склону.
   Он не понял сразу что случилось, перебирая ногами по воздуху. Наверное, долгожданный ветер очнулся вдруг и задул из-за близких гор, разорвал застоявшуюся жару холодком и подбросил дельтаплан играючи.
   «А ведь я лечу…, лечу»! Игорь коснулся земли, сделал шаг, оттолкнулся, задрав нос и снова подпрыгнул в воздух. Полёт проходил невысоко, метра два по-над землёй, но это был полёт – настоящий!
   В восторге Игорь забыл о всех наставлениях Потехина, не видел ленточки, указующей направление ветра. Просто держал трапецию ровно, боясь свернуть, подлететь, уйти с пути, избранного не им. «Я первый», - единственная мысль вертелась в его голове и ещё – восторг. Распирающий всего, возвышающий восторг.
   Гордость первенства скоро развеял холодок страха. Так всегда случается у новичков: сомнения лезут со всех сторон.
   «А как я буду приземляться, если меня на соседний склон занесёт? – запаниковал Игорь. – А если я взлечу высоко? Я ведь управлять не умею. Завалит с высоты, закрутит. Взлететь легко, посадка всегда непредсказуема».
   Игорь плавно задрал нос, как учили, и побежал по ровной земле, тормозя понемногу. Вспомнил – надо сгруппироваться и проскользнуть сквозь трапецию. Споткнулся немного и задел, всё же, трубу боковую. Заломил. Хрупкая трубка была, сами её утончали в гальванике, чтобы вес уменьшить.
    Игорь поднял дельтаплан к товарищам с виноватыми чувствами. Оправдывался. Мужики поддерживали перволётка: со всяким бывает. Главное – полёт был, есть о чём рассказать. И только Костя ворчал: «Ветер пошёл, нам бы только летать. А этот только и может что ломать. Ничего тебе, Игорёха, доверить нельзя».
   Наверное, первый полёт лучше совершать вместе с инструктором, что по сегодняшним временам и практикуется. Так проще найти в себе веру – делясь ответственностью с опытным товарищем. Первые дельтапланы двоих человек ещё не поднимали. Знакомство с воздушным океаном приходилось вести самому, кому как повезёт.
   Костя небо покорил. Летал, пока руку не сломал. Года два (или больше немногим) посвятил себя Костя небу. После забросил, больная рука помогла удалить то бесполезное притяжение свободного полёта. Возраст, семья – многое чего способно разбить пустую мечту. Небо покоряется не всем.
   Потехин отдал полёту всего себя. Ломал и он ногу при неудачной посадке. Через год снова взялся за трапецию. Кончились его полёты трагически. Однажды затянуло его дельтаплан на скалы. Опыт дельтапланеризма тогда был никаким. Безопасность полётов оттачивалась кровью.
   Игорь больше не летал. Пока отремонтировали трапецию, пришла зима. К весне у него появились другие заботы, семейные. Захватили Игоря горы. Походы, палатки, костры вполне заполняли молодую, жаждущую жизни натуру. Костя же Игоря к полётам больше не приглашал.

   Должно быть, тот случай развёл Игоря с Костей по разные стороны. В тот день справляли день рождения Сашки Мингбаева с хвостовой части стабилизатора. Сашка парень вуадыльский, Костин земляк. Разодрало его справлять средь недели, не мог пятницы дождаться! Никто из его бригады не рискнул разделить с ним радость рождения посреди рабочей недели. Согласились только два законченных авантюриста – Костя, да Игорь. Выпить по сто грамм и средь недели можно. С такой мелочи ничего плохого случиться не может, а именинник будет одарён вниманием друзей.
   За соседним столом от наших заводчан разместились двое парней явно не ферганской наружности. Различать пришлых по запаху, на взгляд, учились в межрайонных разборках. Среднеазиатский горячий парень легко отличим от самоуверенного волжанина, а крутой сибиряк без проблем распознает лощённого парня с центров, всего из себя.
   Парни подошли к работягам с просьбой сдвинуть столы: «Мы тыщу лет по-человечески не разговаривали, по приказу жили. Проводите в мирную жизнь, мужики». Ребята оказались дембелями с Афгана. Рассказывали многое, смешное и ужасное:
   - Пришёл приказ расстрелять пещерку одну из гаубиц. Наши и бухнули туда всеми наличными средствами. После на зачистку пошли. Чистить, как оказалось, было нечего. Трупы одни. Старики, женщины, дети. Боевички частенько местным населением прикрывались.
   - Да как так можно, по детям стрелять! – возмутился Игорь. – Нам в армии ещё говорили – приказ обязателен к исполнению. Невыполнение приказа возможно при обращении к вышестоящему командиру, если приказ тот дебилен до полного умопомрачения. Застрелиться, к примеру. А русский солдат с женщинами и детьми не воюет. Испокон веков таков закон войны средь нас заложен.
  С Игорем больше не разговаривали. А откуда ему было знать тогда, что афганский пацан – тот же воин. Не убьёшь его, он тебя убьёт. Отомстит за отца погибшего.

   Непонятно, что случилось с Костей со временем. То ли с женой у него нелады были, то ли ещё какая несуразица. Сидел он подолгу в курилке, когда все ребята работали. «Я, - говорит, - об улучшении вашего труда думаю. Вы моим приспособлением для двойного сверления сверлите отверстия под анкера вдвое быстрее. А на каждое изобретение время нужно, раздумья. Хороший инструмент, он как женщина – внимания к себе требует и понимания».
   Тогда в бригаде уже работали Сашка Захаров и Витька Володькин. Эти молчать не станут, им за чужого дядю работать не в раж. Мужики потребовали от Лёньки снизить Косте КТУ (коэффициент трудового участия) до ученических размеров, что для авторитетного рабочего позорно до полного уничижения.
   Надо было поговорить с Костей, поправить, выслушать. Да никому было не до этого – беседовать по душам с человеком, отвернувшимся от всех. Он всё равно никого слушать не станет. У него братья есть, пусть они и обращают заблудшего лицом к человеку. Косте бы в то время психолог не помешал, да не нашлось таковых специалистов. Были они тогда не в почёте – настройщики душ. Парторг, да начальник цеха – они тебе и настоятели, и священники, и психологи. Разговаривал начцеха Нестеренко с Костей, да тот его не уважал, не верил в начальство.

   Костя уволился с завода. Утянул за собой друга, Сашку Мингбаева. В те времена как раз перестройка набирала обороты. Дельцы всегда жили лучше работяг, и скоро стали примером для подражания. Так и надо жить – «купи-продай». Свободные от государственных забот, гребли они деньги немеряно, обкрадывали работный люд без всяких зазрений совести. И заграница прощелыгам была доступна со всеми её прелестями и соблазнами. Так возрождался класс трутней, живущий для себя, любимого. Вот куда стали утекать высокие зарплаты советских граждан, только познавших безбедную жизнь, вкусивших счастья чуток.
   Костя с Сашкой занялись шабашкой. Деньги полились к ним рекой. Дехкане могут отблагодарить за труд, и не каждый заказчик умеет верно рассчитать объём работы. На сколько договоришься, столько и заплатят.
   Новоявленные специалисты отделочных работ на шальных деньгах пристрастились к алкоголю. А как не выпить после рабочего дня, если получка ежедневная? Обмыть получку – дело святое.
   Молодая жена от Кости ушла, не выдержала беспробудного запоя муженька. Благо, детьми они не успели обзавестись.
   Моторины на семейном совете решили забрать у Кости мотоцикл, дабы не вышло чего нехорошего с пьяного вождения. Передали «Урал» младшему Юрке, который красовался на стальном коне не безосновательно. Женщинам лучше знать о мужских достоинствах, они не дадут солгать. А доказательством тому служит тот факт, что Юрке удалось уговорить под венец девушку с самой бухгалтерии – заводского цветника девичьей красы, куда заглядывались много свободных мужчин, будучи ростом повыше Юрка.

   Сердечко у Кости заклинило неожиданно. По внешнему виду его не угадать было о сердечной недостаточности – здоровый мужик, жить бы ему, да жить. Говорили, медсестричка вставила больному не тот укол в то время, как организм его был смочен спиртным сверх всякой меры. Проще всего винить медицину в смерти пациента. А сами мы когда научимся следить за своим здоровьем?
   Медицина на заводе была на высшем уровне: медкабинет на территории с дежурными врачами-специалистами, своя стоматология; поликлиника ФМЗ. В заводском профилактории бывали врачи всех специальностей, и доступ ко всем был свободным. Каждый рабочий имел право взять путёвку в «профак» два раза в год, а то и чаще, по желанию. Отказов не было. Разве только в то время, когда туда заехали отдыхать семья Гагариных. Всем нам хотелось увидеть дочку легендарного космонавта, но нас, приземлённых, к высоким гостям не допускали.
   Так что, была б на то у Кости воля, мог бы он обеспокоиться о своём здоровье, испросить совета у знающих специалистов. Прожил бы до старости. А так – умер молодым. К сожалению, молодёжь пользовалась профилакторием не по назначению, рвала жизнь молодую в загуле. Там же – природа, танцы, женщины…

   Не принято вспоминать об умерших плохо. Костю помнят многие. Был он настоящим мужчиной. Рабочим. Самолёты летают и изобретения его помогают новым самолётостроителям в их не простецком труде. Был Костя, да время его подкосило…

                Глава V. Верхососенье.

   Любил Игорь женщин, такая вот чертовщинка была заложена в нём. Да и по сей день он улыбается беззубым ртом через поседевшие усы на красоту запретную. Глупость старческая… Оно то хорошо, коль границы дозволенного не преступать. Раз живут в нас инстинкты, стало быть, живём мы ещё, дышим. Да и не лез на них Игорь нахрапом, лапать женские телеса без спроса совесть ему не позволяла. Глупости порол под наркозом влечений – это да. Смех и грех один с этим Игорьком!
   Самая красивая женщина авиагородка для нашего ловеласа являлась соседка Надя Демидова. Игорь сознался при всех: она – лучшая, и улыбка у неё «лунявая». Наде по нраву пришлось соседское признание, мужу её, Лёше – нет. Но это только поначалу. Мужики выпили за мировую, и Игорь ответил за свои слова: повезло Лёшке с женой, она и вправду у него лучшая.
   Позже оказалось, что Алексей работает в 52-м цехе и вытачивает для Игоря пояса лонжерона. Надя же воспитывала детей авиастроителей в одном садике с женой Игоря. Не осталось другого выхода у соседей после такого расклада кроме как сдружиться семьями. Все праздники для них были общими, делили радости и веселья, заботы и редкие огорчения. Вместе легче найти чем заполнить скучные выходные.
   Одно не устраивало Игоря в Алексее – не мог добрый соседушка оставить семью надолго и не соглашался на мужские горные походы с ночёвками. А как увидеть настоящие суровые горы, если в связке одной, с тобой - детишки малые, да заботы о них неподъёмным грузом? Семейные маршруты – пионерские, не настоящие. Женщины вечно засунут в рюкзак что повкуснее – тортиком порадуют чад своих, а то и арбузик на природе задумают разрезать. С таким грузом полсотни километров по пересечённой местности за день не пройти, приходится разбивать лагерь на ближайшей полянке.
   Средь друзей Игоря хватало любителей жёстких походов, а редкие семейные вылазки на природу только разнообразили жизнь молодую. Порой и расслабиться не помешает, покрасоваться перед слабым полом дурью своей залихватской, отцовским авторитетом для детей пополниться.
   Так и жили по-соседски, душа в душу. Дошло до того, что жильцы авиагородка начали путать Игоря с Лёшей. А однажды Зуфар из ЖЭКа спросил у Игоря: «А Лёша что, брат твой»?

   Леночку Игорь мимо своих симпатий пропустить никак не мог. Девушка работала в садике, в одной группе с женой, и часто заходила к ним в гости. Что делать с этим, Игорь долго не мог решить. Не увернуться ему от глаз завлекущих, сгинуть навек в голубых девичьих озёрах.
   Помог с непотребными посторонними влечениями Сашка Захаров. Он приноровился ездить по миру. Профком всемерно помогал ему как молодому специалисту, выделял лучшие турпутёвки. В первый свой отпуск Саша познакомился с Болгарией, что не каждому дано. Попасть заграницу самолётостроителям было сложнее, чем простым гражданам, не являющимися носителями государственных секретов. А тут подфартило Александру погулять по культурной столице, заманили его в Ленинград раздвижными мостами да фонтанами в стиле антик.
   Леночка уже неделю гуляла по Ленинграду, когда Саша только оформлял билеты на самолёт. Они ещё не были знакомы, да вот такая удача сопутствовала их сближению. Игорь подсуетился, узнав о таком раскладе, и выпросил у мамы Лены посылочку для дочки, сунул свёрточек Сашке в дорожку: «Передашь с оказией».
   Лукавые планы Игоря сбылись, встреча молодых людей состоялась. Славный город никого не оставит без наплыва чувств, тут воздух пропитан романтикой. Молодые уезжали домой уже согласные во всём, и Леночка поверила, что вся жизнь её дальнейшая протечёт рядом с Сашей. Так оно и вышло.

                ***

   Демидовы выезжали в Россию с первой волной беженцев. В начале 90-х получать российское гражданство было довольно просто. Непростым был переезд, узбеки норовили обобрать беглецов до нитки. Поезда были переполнены челночниками, как во времена войны. Все десять лет кровавого разграбления советского наследия очумелый люд перевозили словно скот. Тех, кто не мог отблагодарить царственного проводника за мутный чаёк, легко сбрасывали на ходу. За человеческими потерями в разорванной в клочья стране не следили, не было такой возможности.
   Багаж транспортировался товарными вагонами, контейнеры были в большом дефиците, и за них необходимо было выплачивать неподъёмную мзду вороватым среднеазиатским железнодорожникам. Да и контейнеры те легко вскрывались вездесущими пиратами железных дорог. Дорожные службы за перевозку грузов никакой ответственности не несли. Всяк хозяин сам оберегал своё нажитое добро, кто как мог, кому как повезёт.

   Демидов и Черных, оба Лёшки, заказали один товарняк на две семьи и сопровождали груз в дороге во все имеющиеся четыре глаза. Неделя ушла у них на тот путь с узбекского Маргелана до русского Орла. С вагона не выходили, отпугивали грабителей матом и ударами ломов по металлическим внутренностям вагона. Вышли лишь единожды, когда на заброшенной станции их вагон отцепили, якобы с целью переформирования состава, и забыли на запасных путях. Первым на разборки со станционным начальством вышел Черных, рискнул. Поматерился вдосталь с русским людом, отошёл душой с долгой дороги и воротился ни с чем. Демидов прихватил с собой туесок с водкой, коей было припасено пару ящиков. Водка по тем временам слыла самой надёжной валютой. Демидову повезло больше, наутро их вагон прицепили к составу, и путь их в новые края продолжился.

   Демидовы и Черныхи – тёзки по семьям. Обе жёны – Надежды, и дочерей-одногодок прозвали одинаково – Татьянами. Игорь приезжал к ним в гости, в Россию, где они неплохо обжились в деревеньке Верхнесосенье Орловской области. Тут им и впрямь деревней дом построили по сохранённым русским традициям.
   Деревенские приняли работящих хозяев, не без сумасбродств, правда. Надька Чернышка брела как-то по деревеньке и крутила в руках гусиное пёрышко. Случаются в женщинах такие неосознанные движения, инстинктивно подчёркивающие женскую красу. Шла, шла так и сунула надоевшее пёрышко в изгородь ближайшего приусадебного участка. С той поры и прозвали Надю ведьмой, заподозрили крестьяне в пришлой женщине колдовские способности, на вредительство нацеленные. А ведь Надежда всю жизнь в детсаду проработала, детей воспитывала. Это здесь, в деревне уже, приглядел председатель в резкой женщине организаторские способности и приблизил Надежду к себе в правление.

   Игорь ехал к землякам в зиму, ехал с целью присмотреться к местам, в которых семье его жилось бы вольготней. С его авантюрным характером поездка та не обошлась без приключений. Ехал он без предупреждения, сюрпризом. Самый дорогой гость – нежданный, как вывел он то с посещений ферганских друзей без предварительных согласований.
   Зима та случилась морозной, не по годам заснеженной. Автобусы «межгород» с Орла не ходили. Единственной возможностью добраться без ночёвки до Верхнесосенья был наем такси. Денег у Игоря было немного, собрал на поездку что мог, впритык. Понятие «заработать» уже было изрядно исковеркано, и словом этим подменялись позорные, преступные ранее определения – спекуляция, мошенничество, ростовщичество, шантаж. Работой разве что выжить можно, что и по сегодняшним временам отмечается отовсюду.
   Таксисты запросили гораздо больше той наличности, что бренчала в карманах у Игоря. Благо, он обратный билет до Узбекистана успел приобрести. Мужики, видя безысходное положение пассажира, присоветовали Игорю: «Ты подойди вон к тому, Фёдорычу. Он парень рисковый. Согласится, поедет».
   Оставшийся одиноким средь незнакомых людей, в зиму, мороз, Игорь спасался от полного уныния шуткой. «Людям верить нельзя» – новое время успело уже засесть в нём всеми воровскими понятиями. «Шлите деньги, отбатрачу», - распевал он по дороге, развлекая шофёра. Фёдорыч посмеивался с одобрением. Почитателем Высоцкого оказался таксист.
   Машина остановилась в Петровке, за десяток километров от пункта прибытия. «Дальше мне не проехать», - заявил Фёдорыч и указал Игорю на «ЗИЛок», припаркованный у соседней калитки:
   - Подойдёшь к шофёру, Ванькой кличут. Этот подбросит в обязаловку, - Фёдорыч подал Игорю «четвертак» на дорогу, пополнив его пустые карманы: - Возьми, а то я тебя не до конца довёз. А Ваньке платить нечем будет.
   Иван довёз непутёвого пассажира до Верхнесосенья и остановился у канавы, пересекающей накатанную дорогу.
   - Тут трубу дренажную хотели проложить, - разъяснил Иван необходимость остановки. - Не успели. Дальше мне никак, сам видишь. Да тут недалеко осталось. С пяток километров. С дороги только не сворачивай, она тебя прямиком к правлению приведёт. А там, рядышком, и твои ферганцы живут. Коттеджи у них новые, не ошибёшься.

   Игорь попрощался с Иваном и полез в канаву, балансируя на спуске чемоданами. Провалился по пояс в снегу, вылез кое-как. «С багажом не дойти», - мелькнула мысль. Он сбросил чемоданы в ближайший сугроб, приметил место и двинул налегке в надвигающиеся сумерки. Дальнейшая дорога оказалась проще, с колеями накатанными. Путь просматривался, освещённый открывшимися звёздами и далёкими огнями жилых домов. Заблудиться тут вряд ли получится, да и лесов дремучих в этой местности не наблюдается.
   В начале пути Игоря догнал УАЗ-ик, притормозил. С кабины выглянул мужчина интеллигентной наружности при галстуке, спросил заботливо:
   - Не заблудился случаем, путник? Куда путь держим, откуда? Подвезти, может?
   - Мне до правления, - засуетился Игорь. – Вам по пути будет? Я сейчас, скоро. Чемодан там оставил, в сугробе.
   Игорь рванул назад за вещами. Далеко бежать не пришлось. Он услышал звук заводящегося двигателя, обернулся и увидел удаляющийся во тьму УАЗ-ик. «Не понимают русские по-русски», - промелькнула в мозгу грустная мысль, сдобренная недоумением: «Что я сказал неправильно»? Позже Игорь уверился в своём наблюдении. Проще с татарином договориться, нежели с русским. Русские всё больше не слышат друг друга, растратив все свои традиции в погоне за свободой личности.

   Волнение в Игоре стихло, прибитое морозом и свободным движением. Километры пролетели незаметно для застоявшегося молодого организма. А там и правление показалось, угадалось неогороженным зданием. Четыре однотипных коттеджа за административным зданием уверили странника в правильности его направления. Осталось только угадать, в каком из них живут его друзья. Узнать о том было возможным только стучась наугад, спрашивая и извиняясь.
   Ломиться в чужие пенаты не представилось возможным. Из темноты навстречу Игорю выдвинулась фигура, от встречного повеяло чем-то знакомым. «Так ведь это Лёшка Черных»! – стрельнуло в Игоре радостным удивлением. Явление Лёши из тьмы стало сродни встречи двух негров в безлюдной тайге. Сдержанный Лёшка не выдал удивления, протянул руку, будто расстались только вчера:
   - Приехал? Так пойдём выпьем с дорожки. – От Лёши пахнуло деревней и чем-то терпким, волнующим, под этикеткой «с друзьями после работы».

   Приняли Игоря со всем восточным гостеприимством, в доме Черныхов собрались обе семьи. А по другому и быть не должно. Дорогой гость прибыл с покинутой родины. С вестями, с воспоминаниями…
   Наутро Демидов впряг лошадь в сани, и они с Игорем выехали со двора в поиске брошеной поклажи. Не ездил Игорь никогда на санях. Здорово! Утро, снег, морозец. Проскакали вчерашний долгий путь Игорька в пять минут.
   Проскакали, взбодрились с утречка. Только чемоданов на месте не оказалось. Следы остались на месте приметном, а чемоданов – нет. «Найдутся», - уверял Лёша. Игорю не верилось. Остался он вовсе ни с чем. В гости, называется, приехал. Бессеребренник, нахлебник! Подарки жаль, что девочкам Танюшкам вёз. Остальное барахло – наживное. Хорошо ещё, что документы с билетами догадался в кармане при себе оставить.
   А чемоданы и вправду нашлись на следующий день. Умер в деревне самый большой человек с соответствующей фамилией Подопригора. На поминки ждали родственников с Фрунзе. Родственники не нашлись, а вот чемоданы были обнаружены – с ферганскими бирками. Какая разница – Фрунзе, Фергана. Всё оттуда. Несуществующую родню всей деревней цельную ночь по окрестностям выискивали.
   В городе такого бы не случилось. Вот такая она, деревня – всё здесь на виду, и все вопросы решаемы рано или поздно. Хоть путями окружными, но всё когда-нибудь становится всем известно.

   Днём все уходили из дому, кто в школу, кто в коровник спешил. Надя Черных – в правление. Игорь оставался один со старенькой мамой Нади Демидовой. Бабушка лежала больше, спала, разговаривала мало. За два дня бестолкового шараханья в четырёх стенах Игорь перечитал все имеющиеся в доме книги – две. Запросился у хозяев озаботить его работой. Работой загрузили, откликнулись: дрова поколоть, да печь протопить. На дрова ушёл час, на печку – спичка одна. Игорь продолжил блажить: «Дай мне любое дело, чтобы сердце пело». Просьба гостя – закон для хозяев, но дел домашних не находилось всё, хозяева всё переделали. Какие могут быть ещё зимой хозяйские заботы в доме деревенском? Чтоб тепло было, да живность накормлена. Пса кормили с коровника, тёлки хозяйские тоже там зимовали.
   На третий день, наконец, нашлась для застоявшегося гостя загрузка, подошёл день выборов в местные органы власти. Лёшки потащили гостя за собою в клуб. Деревенское собрание отличается от городских, на это стоит посмотреть.
   Отчёт председателя был скучен, как и всегда. В зрительном зале стоял гул и смог от выкуренных сигарет. Политинформация парторга воспринялась с большим вниманием. Парторги сохранялись в глубинке, пока функционировали колхозные образования во главе с избранным председателем.
   Политика 90-х всё больше захватывала простой люд, «катаклизма» притягивает любопытных извечно. Не останется в стороне человек с земли, когда всё клокочет и взрывается где-то там, за рекой. Не знали ещё кормильцы, что бросит их вскоре любимое государство самым беспардонным образом, и останутся они век вековать рядом со своими коровами, кто как сможет.
   Парторг закончил рассказывать о том, кто кого в мире расстрелял из пушек, и перешёл к промыванию косточек наших, русских политиков. Тут уж затихли все, навострили ушки. Самая смачная тема - кто женился на ком и кто кого бросил.
   Игорь тоже застыл, впервые услышав на собрании популярные новости с «жёлтой прессы». В его бытность партсобрания несли в себе жёсткий регламент, где слова лишнего не должно было вылететь в разделе о «главном». В обсуждениях дел текущих выступающий так же следил за своей речью, не должной ни на йоту отходить от партийной линии. А иначе, какой же с него коммунист, если он чушь всякую лепит ради личного популизма?
   Вот с такого «спидинфо» и начинался разброд в умах русских. Так уж устроен человек, что тянет его в сказочный мир, в котором несси живут, инопланетяне и чупакабры всякие.
   В Советском Союзе тщательно следили за чистотой правды. Правда – она одна, зиждется на справедливости, приемлема всеми и подтверждается результатом. Когда же пытаются разделить правду надвое, раскалывается она на мелкие кусочки и становится бессмысленной. Хоть и тверда правда, хрупкая она как стекло, такая же прозрачная и нескрываемая. Ничего ей не надо, и пропускает она через себя весь свет проходящий, отдаёт его всего людям.
   Новым прохиндеям от власти правда стала не нужна. Им надо было защитить свою никчемность чем-то перед народом кормящим, вот и начали они засорять мозги людям всякой дребеденью. То Стаханов у них вдруг алкоголиком оказался, то американцы на Луну не летали.

   Официальная часть собрания закончилась. За час промывки мозгов люди поняли, что надо им идти на выборы и отмечать тех, кто вписан – самых умных и достойных. Начинались танцы, драки традиционные, песни разухабистые под гармошку. Водки в магазинах не было. Прозрачный тотализатор к празднику выдавали только женщинам, чтоб те следили за своими мужьями. Выдавали ящиками, кто сколько запросит, кто сколько заработал.
   К обеду следующего дня Лёша Демидов позвал Игоря в коровник на помощь. Гулянья после выборов традиционно длятся три дня, и коров кормить некому. Заняты мужики.
   - Дыши глубже, - увещевал Игоря Лёша, когда они вилами грузили гниющий силос на телегу. Запах тот живительный не каждому горожанину придётся по вкусу, к нему привыкнуть надо, прежде чем полюбить.
  Коровы, их доброе мычание… Почему люди разучились благодарить, воспринимают заботу ближнего, как должное? Лёшка познакомил со всеми своими подопечными, да разве всех запомнить разом. Игорь откликнулся только на самого авторитетного в коровнике – Борьку за тонну весом. Борька был угрюм и молчалив. Бык насытился, а больше ему ничего не надо было, он даже не пригрозил новому знакомому рогом, когда тот осмелился погладить его по лбу.
   - Мы тут с Лёхой вентиляцию монтировали, - хвастал Лёша, раскидывая силос по лоткам. – Никто из здешних за это дело браться не решался, а спецов из города вызывать дорого.
   «Как бездарно распоряжаются людьми новые руководители! – негодовал Игорь, подцепляя вилами зловонный, неподъёмный, перегнивший силос. – Лёшка на заводе тремя станками с программным управлением ведал. Как он уехал, с поставками поясов проблемы начались, да и брак в них частенько обнаруживался. И что теперь из такого спеца сделали? Коров кормилец…»

   - Пошли курить, - распорядился Лёша. Не одну телегу силоса они с Игорем разбросали. Устали, заслужили. Деревня, это тебе не город, не завод, где всё механизировано. В деревне люди жилистые нужны.
   Вышли на улицу, на мороз, под солнышко. В коровнике мешать амбру с табачным дымом слишком большое удовольствие. Курилок, скамеечек рядом с коровником не бывает. Сидят на брёвнышке, дымят, помалкивают. Греются. После такой работы и на морозе греться можно, пока не остынешь. А из-за сугробов мужичок показался. Идёт, качается. Интеллигентный весь из себя, чистенький, хотя закваска деревенская в нём наблюдается. Орать благим матом начал издали:
   - И какого лешего вы тут расселись!? У них там коровы не кормленные мычат, а они сидят, курят! – Это всё, что высказал мужичонка по писанному.  Остальные речеизлияния его были нецензурными, и все – на Игоря, незнакомого.
   - Остынь. Сядь, закури, Сан Саныч, - вытащил Лёша сигаретку из пачки и подал её мужичку. Тот успокоился разом, дыхнул перегаром и присел рядышком. Наставления Алексею Сан Саныч читал уже спокойным тоном:
   - Ты за этим следи (на Игоря). Нагородит ещё, что ни попадя. А то и сбежит ещё на полделе. Молодежь! Что взять с них?

   - И что это было сейчас? – спросил Игорь после того, как Сан Саныч ушёл. – И с чего он на меня вдруг взъярился? Я и вижу его в первый раз.
   - А! Не обращай внимания, - не переставал улыбаться Лёшка после разговора с зарвавшимся мужичком. – Они ещё три дня пить будут. Это у них традиция такая.
   - А кто такой? Начальник коровника, иль бригадир?
   - Осеменитель.
   - Как, как? Осеменитель. Это он сам коров осеменяет?
   - Да нет, конечно, - улыбнулся Лёшка. – Есть такая профессия – осеменитель. Ещё скотники бывают.
   - Хорошие профессии, - заулыбался Игорь. – Скотник, осеменитель. Как тут выбрать, кем стать? Обе хороши.

   С председателем Игорь встретился в последний день перед отъездом. Надя Чернышка ту встречу готовила, официально.
   - Приезжайте, - приглашал председатель после ознакомительной беседы. – Работу найдём. В детсаду нашем воспитателей нехватка. Для мужчин выбор работы большой. Только бы не запил. Беда у нас с этим. С жильём поможем. У нас два коттеджа пустуют. Заезжайте куда захотите.
   Надо было Игорю ехать в Верхососенье. Надо, да жена не захотела. Мечтала о родине, Алтаем грезила. Наверное, побывал бы Игорь в этих местах летом, настоял бы на своём.

   Ферганцы поднялись в деревне. Поднялись на трудоднях, на хозяйстве подсобном. Мужики на трактора пересели. Помогли горожанам - беженцам, осталась на селе доброта русская, землёй согретая. Люди поднялись. Поднялась ли деревня с их участия? Вряд ли…
   Черныхи переехали в Орёл. Дочка их, Танюшка, вышла замуж за поляка. В Польше обитает, гордится новым гражданством, заграничным. Демидова Таня за москвича замуж вышла, жизнь у неё удалась так же. В Верхососенье одна Надя Демидова доживает свой век. Лёшки её не стало.

   Так нужна ли помощь города деревне? Нужна, безусловно. Крестьянин никогда от помощи не откажется. Работы на земле – край непочатый. Только помощь эта по сегодняшним временам не с того боку как-то приходит.
   Игорю приходилось выполнять строительные работы в деревне, на Алтае уже. Деревни отстраиваются, старых, покошенных домов не видать уже. Не видать и вспаханных полей вдалеке от трасс. Зарастают поля травой некошеной, да клёнами вездесущими. В коттеджах новых ни огородов не видать, ни деревьев садовых. Одни газоны ухоженные, да дорожки ровные в европейском стиле.
   Домик в деревне – мечта каждого обеспеченного горожанина.  Модным это стало иметь загородный дом, где когда-то предки жили. Вот так и проходит сегодня помощь города деревне – примерами, как жить надо умеючи. Одну злость порождает та сомнительная помощь. Подошёл как-то местный крестьянин к строителям и со злостью так спрашивает: «Кому опять хоромы строите, мужики»?
   Фермеры, как говорят, со своей работой справляются. И хлеб в кои-то веки заграницу пошёл, и в России никто не голодает. А то, что в деревне работы не хватает - так это механизация труда и увеличение урожайности с полей.
   Так кто виноват, что деревня российская спивается? Крестьянин, не нашедший себя в жизни, иль государство, от людей отвернувшееся, для которого экономика выше человека встала? Забыли мы, что душа русская на земле живёт, а никак не в горожанах, заграничным тряпьём обвешанных. А пока будем мы в магазинах польские яблоки покупать, потому что своих не имеем, не обрести нам ни идентичности национальной, ни единения, основой государственности провозглашённого.

   Как говорил Шукшинский Егор Прокудин: «Вы постойте пока, берёзки. А я пойду. Мне работать надо». Разные это вещи – душа и работа. Только живут они рядышком, в нас. Не выжить без них деревне.

                Глава VI. Культурная столица.

   Захаров недолго проработал с Моторами, перешёл в бригаду сборщиков лонжерона. Ему надо было расти, на «носке» же не было операций высокого разряда. Как не строги были требования к качеству сборки и бережному отношению к дорогим лобовикам с повышенной функциональностью, на клёпку анкерочков и нервюрок особых знаний не требовалось, одна прилежность. На лонжероне же надо было разделывать отверстия под болты больших диаметров и подгонять классные поверхности тройной кривизны под безукоризненное прилегание деталей – операции пятого разряда сложности. 6-го, наивысшего разряда, в цеху не было. Разряд этот недосягаемый можно было получить только в Ташкенте, освоив технологии стыковки сложных агрегатов.
   Допуск к ответственным работам получать было непросто, очередной разряд по блату не выдаётся, да и не нужно это было никому. Авторитет рабочего завоёвывается безукоризненным трудом, накопленным опытом, а никак не заискивающими улыбками. Да и 5 разряд, удостоверяющий способность рабочего вести смежную сборку, ещё не доказывал, что он сходу выполнит балансировку элеронов, к примеру, или же отнивелирует стабилизатор к сдаче. Тут нужен особый профессионализм, выбитый клеймом в трудовой книжке и в облике опытного рабочего.

   Как Сашу взяли в состоявшуюся бригаду, в которой от учеников отказывались? Спаянный коллектив не нуждался в пополнении, работа на лонжеронах была отлажена, и качество - на высоте. Видать, приглянулся чем-то молодой сбрщик-клёпальщик бригадиру Дубовых, что откликнулся тот на просьбу Захарова и уверил остальных рабочих в необходимости пополнения коллектива.
   Это «что-то», отличающее рабочего человека, прививается в людях с детства, отцовским воспитанием, ранним привлечением к труду, законами улицы, примерами жителей рабочих окраин. Одна улица не обязательно сделает из отрока человека труда. В большую жизнь отсюда два пути – на завод и в тюрьму. Да и без уличного воспитания рабочему не обойтись. Не примет он пацанских законов, путь у него останется один – в институт, за знаниями.
   В бригаде Моториных долгое время проработал Тохир, Сашин земляк с Маргилана. Смешливый парень, согласный во всём. Надо поработать, так надо. Торжество какое случится у товарища, Тохир и тут при делах – сбегает, разольёт, словом накормит. Не было у парня одного – той самой рабочей закваски, целеустремлённости. Как не получал он допуска к ответственным операциям, так и отработал весь свой десятилетний стаж – на подхвате. Не нужно ему было ничего большего, хватало заплаты средненькой и распространённого в Фергане звания самолётостроитель. Не требовали от Тохира ничего сверхсложного, незаметный парень просто был. И такие люди тоже нужны были на заводе. Получил Тохир квартиру после свадьбы, как и все семейные заводчане, традиционно.
   Саша встретился с земляком после развала Союза, не забыл друга, товарища по работе. Тохир, так и живёт в родном Маргилане, поменял заслуженную ферганскую квартиру на дом в своём городе. Не работает нигде после развала завода. До пенсии Тохиру недолго, а дочки его выросли, трудоспособны. Отца в Узбекистане не бросают, шариат осуждает непочтение к родителям.

   Противоположностью Тохиру был Толик, престарелый рабочий со сборки стабилизатора. Узбеки не против называть тёзками людей со схожими русскими именами. Толян гордился долгими годами отсидки, незаменимым опытом, полученным в тюремных институтах. Сын Толика работал с отцом в одном цехе и поделился как-то с друзьями семейными тайнами. 
   В те годы, когда мелиорация Узбекистана ещё не была завершена, города Ферганской Долины ежегодно подтапливало по весне. Шла вода с гор, разливались реки, затапливали частные дома-шалашики, сохранившиеся с послевоенных времён. Вода спадало скоро, не так, как в России. Ночь наводнения прошла, и сухо всё вокруг. Только мусор с разрушенных времянок заявляет о прошедшем селе.
   В ту беспокойную ночь горожане в большинстве своём не спали, наблюдали за буйством стихии, следили, что б не случилось чего трагического. Толян, подпитав свой героизм изрядной долей спиртного, выходил на катаклизм войною, бегал по городу с топором в руке и бутылкой в кармане, пока милиция не забирала разбуянившегося помощника под свою опеку. Вытрезвители по тем временам были бесплатными, только гости их не дополучали в зарплате по окончанию запойного месяца.
   Анатолий и на работе брал сборку за рога, нахрапом. Нарушения трудовой и технологической дисциплины всемерно способствовало подъёму авторитета гоношистого сидельца средь рабочих, у администрации Толян никакого восхищения не возбуждал. Кончилось всё тем, что порвал он два лобовика при установке носовой части в стапель сборки стабилизатора. Он подавал команды матом, непотребными жестами, как практикуется то в местах не столь отдалённых, как общаются между собой современные стропальщики и крановщики. В наше время сигналы были прописаны документально, и рабочий без специального освидетельствования к работе с кранбалкой не допускался.
   Анатолий после того случая уволился. Попросили незадачливого работника, да и сам он понимал, что попал не туда. Вредительство его встало в годовую зарплату, да рабочих за брак на сумму более 60% месячного заработка не штрафовали. Государство понимало, что людям жить надо, и брало на себя ответственность за самого отъявленного разгильдяя, каким бы нерадивым тот не оказался. Человек – самая большая ценность для Советского Союза. Была такая ценность, государственная.
    Толян уволился, потянул за собой сына, подающего надежды. Судьба их дальнейшая неизвестна, да в той стране люди бесследно ещё не пропадали. Для любого норова находилось полезное дело.
   Далеко не правы сегодняшние знатоки российской истории, которые с неоспоримыми апломбами заверяют, что великую страну строили заключённые и рабы, зачумлённые советской пропагандой. В тюремных коридорах возможно разве что игрушки научиться выделывать со скуки. Нет там коллективизма, способствующему взаимному обогащению личности, обмену опыта. Вырастают там кустари, самовлюблённые и обласканные восхищёнными, вороватыми взглядами сокамерников. Вот такие кустари и славятся в современной России, взявшей для себя идеалом воровские понятия. 

   Александру Захарову были присущи качества настоящего рабочего, да особых талантов к тому и не требовалось. Большинство рабочих, пришедших на завод и согласных с повышенными требованиями к дисциплине на закрытом предприятии, в конце концов обретали должный профессионализм и признание от начальства и контролёров. Саша особо не выпячивался раньше времени, не хвастал знаниями, полученными в училище. Присматривался к работе наставников, выполняющих ответственные операции, спрашивал, сам не лез, пока не попросят. Всё делал правильно и шутил уместно, беззлобно. Шутка, она способствует признанию, как ничто другое. Первым признаком понимания порученного дела является умение пошутить на сей счёт.
   Приняли Сашу и на лонжероне. Здесь был полный комплект рабочих нравов, должных направить молодого рабочего на верный путь к самосовершенствованию. Бригадир Дубовых – заклятый коммунист, не терпящий никаких отклонений в человеке советском. Завзятый охотник, он на каждое рабочее торжество одаривал юбиляров дичью к плову, добытой на близлежащих ферганских горах. Сам не пил, пригублял лишь, обучая дремучих работяг к тостам, дабы не глотали они своё пойло не глядя, для опьянения лишь.
   Виталий Барон – обрусевший немец. И пил он без меры, сколько нальют, как и все русские. На работе, однако, был педантичен и точен по национальной своей предрасположенности.
   Александр Клишин – безупречный хранитель уличных законов. Все его действия были обдуманы и соотнесены понятиями правильности. Когда правильные поступки трактуются с положения силы, правда в них отсутствует. Правда – принадлежность ментов, а менты неправы, когда держат правильных пацанов по тюрьмам.
   Когда Сашка в конце века выехал в Липецк, жизнь у него поначалу на вновь обретённой родине складывалась заведомо тяжело. Пришлось и в дворниках походить, и покочегарить, прежде чем удалось доказать себя. Приняли его в строительную бригаду, оценили мастерство. Сильный мужик нигде не пропадёт. Прикупил Клишин развалюшку старенькую, отстроил на её месте дом, такой, чтоб пред соседями не стыдно было. Старых друзей не забывает, связывается иногда по интернету. Всё хорошо у Саши, и дети его поднялись. Старший сын район города под собой держит, в авторитете ходит. Есть чем Клишину на склоне лет гордиться. Человеку необходимо гордиться, не страной-мачехой, так детьми хотя бы…

   Обучение Саши Захарова непростому ремеслу проходило без задоринки. И рабочие его уважали, как земляка, не ноющего по мелочам. Начальством он отмечался как ответственный работник, активный, согласный в любое время откликнуться на сбои в ритмичности производства. Симпатичным контролёршам Саша приглянулся как молодой семьянин, улыбчивый и славный. Главное – прилежный в работе, и проверять за ним качество проклёпанного шва особо не приходилось. Общительный, он и с военпредами был на короткой ноге, здоровался за руку и обменивался улыбками с самыми уважаемыми людьми на заводе – бывшими лётчиками, по разным причинам спустившимися с небес. Военпреды и не зазнавались особо, вели дружбу с любым работягой, лишь бы тот нёс в себе романтику неба, был горд с возможности прикоснуться к высокому через рукопожатие с лётсоставом.

   Не мог Саша отказаться от предложения руководства перейти в ОТК. Его заметили, признали и определили на повышение. Воротиться с начальственных благодарностей не принято. Принято доказывать себя на новом, более ответственном месте.
   Саша пригрелся на новой должности, не требующей надрывов и свершений, расцвёл нарциссом средь контролёрш, влекущих к опрятности и прилежанию. За годы работы в конторе он изрядно пополнился теоретическими знаниями в самолётостроении. Мужики, успевшие узнать Захарова, не особо воротились от бывшего товарища. Контролёры, они ведь первые враги для рабочего, наряду со смотрителями по технике безопасности. Случаются из них друзья, бесспорно. Для кого как.
   Одно было плохо в новом Сашином положении – зарплата контролёра в разы ниже рабочего, и путей роста в этом направлении без высшего образования не видится. А семью не только кормить приходится, но и уютом окружать, учить поколение новое, народившееся.
   Возвращаться в рабочие ему не было смысла. На заводе определились первые признаки распада. Хотя зарплаты ещё не задерживали, но увольнения участились. Люди уходили в новую, свободную жизнь, в которой деньги рекой текли в русле товарно-денежных отношений. Кто успел, тот у дел.
   Саша организовал строительную бригаду примером с Кости Моторина. Не всё гладко было в этом рискованном бизнесе. Работяг, заключающих устные договора, легко кидали. А зачем им платить, если они кроме пустой злости предъявить ничего не могут? Деньги, они дороже человеческих взаимоотношений.
   Где пролетят самоназванные строители, у какого заказчика лишнюю деньгу состригут. Сделавшие себе имя шабашники всегда жили безбедно.
   По знакомству Сашу пригласили на пивзавод. Там уже работал начальник цеха с ФМЗ Дронов и старший мастер Муминов. Пивзавод никогда не останется в убытке, пиво в жаркой Азии всегда будет востребовано. Саша на новой работе с лихвой хватил прелестей кумовства, познакомился с новой жизнью, сотканной из интриг и подстав от неграмотных пивоваров – родственников высокого начальства. Увольняли Захарова с неохотой, и тут Саша успел заявить о себе с профессиональной стороны.
   Свою трудовую деятельность в Узбекистане Саша Захаров заканчивал старшим оператором. Узбеки умеют ценить специалиста ничем не хуже русских, если не лучше. Не уехал бы, если не дети. Иноязычному молодому поколению в чужой стране определиться довольно сложно. Уезжали поздно, в 2001 году приём беженцев в России закончился отчего-то.
   Ехали Захаровы в город мечты, где впервые для них открылась эта непонятная, высокая любовь, полная счастьем. А лучшего выбора для них и быть не могло.

   Культурная столица встречала новых поселенцев со всем своим приобретённым человеконенавистничеством. Культура отражает свет времени. Был одухотворённый Ленинград, стал Петербург бандитский, кричащий со всех своих мостов блатату нецензурную. И сказали они, что это хорошо.
   - И какого рожна вы все сюда прётесь? – встречали петербургские таможенники узбекских гостей. – Тут со своими не знаешь как быть, а ещё эти прутся откуда ни попадя. Лезут всё и лезут. А город не безразмерный!
   «Свои» и вправду кроме проблем ничего не приносили. Засорили славный город базарами, грязью торгашества. Погрязли сами в наркомании и алкоголизме. Разгульная жизнь – главная примета нового времени.
   Таможню можно понять. Лежит на них ответственность за чистоту рядов российских граждан. Кто там может знать, где Захаров свой паспорт получал, каким образом жителю Узбекистана удалось приписать себе русскую фамилию. С Леночкой тут ясно всё – нерусская она, что подтверждает её девичья фамилия, белорусская. Понять таможню можно, принять – никоим образом.
   - А как считать их детей? – советовался таможенник с начальством, не скрывая своих корыстных побуждений. – Если они родились в Узбекистане, значит ли это, что узбеки они?
   Культурная столица страны, претендующей на передовые мировые позиции в выборе пути человеческой цивилизации…

   Российское гражданство Захаровы приняли довольно быстро, всего за несколько лет. Сказалась близость к центру. На российских окраинах беженцы с отторгнутых стран десятилетия доказывают свою лояльность бесчувственной родине-мачехе. Проще гастарбайтеру стать россиянином, нежели русскому, застрявшему в сомнениях где-то там в песках Кызыл Кума.
   Да и не рвался Саша покорять какие-то там столицы, принял жизнь таковой, какая есть, пристроился на окраине. Работает на закрытом предприятии. Не гонят его даже в пенсионном возрасте. Специалисты нужны даже в России, презревшей и порушившей саму основу государственности – рабочий класс.
   Не оскудеет Россия на здравый ум, как не марать его мракобесием и пустым славословием.

                Глава VII. Старший Моторин.

   Моторины без особого рвения откликались на предлагаемые им сверхурочные. У Кости были свои увлечения – дельтаплан, походы в горы за мумиё. У Лёни – семья, дети, и суматошно ему было привечать братьев с ночёвкой, когда без того хватало бессонных ночей с детского ора. Генка, тот был за любой галдёжь, лишь бы не работать. Работу старались выполнить в урочное время, только бы выходные оставались свободными.
   Игорь же пытал бригадира просьбами рвануть работу сверх плана. Вечно ему зарплаты не хватало, хотелось, чтоб деньги самосвалами подвозили. В любом коллективе найдётся выскочка, которому отпущенных обязательств покажется маловато.

   Настырным всегда благоволит случай. В цеху поставили новый стапель, подбиралась бригада на сборку пилонов под АВАКС. Эта та «тарелочка», что красуется сегодня над самолётом А-50 ЛИСКА. На сборку опытного образца понадобились специалисты по подгонке лобовиков. На пилонах таковых носовых обтекателей устанавливалось четыре. Вот сюда и отправил Лёня Моторин самого беспокойного со своей бригады. Игорь техникум кончал, справится. Он умный.
   Умный то он – умный, да опыта у Игоря не хватало, два года стажа всего, одна самонадеянность в нём. Старший мастер Новиков Сергей Леонидович, однако, поверил самоуверенному молодому рабочему и со всей серьёзностью решал с Игорем текущие производственные вопросы как с равным.
   Работа Игорю оказалась знакомой, с некоторой разницей в техпроцессе. Операции, заложенные на пилонах, он уже выполнял под присмотром Моторов. Ничего сверхсложного в сборке не виделось, и инструмент, которым работали на лобовиках стабилизатора, подходил здесь полным комплектом. Рабочим с других сборок пилоны дались бы труднее.
   На сборочные работы отвели три дня. Две ночи Игорь ночевал на заводе, не видел семьи. «Вы бы поспали с часок», - предлагал Новиков рабочим. Рабочие вздремнуть не отказывались. Наворотишь чего лишнего с недосыпу на самолёте, он не взлетит после.
   Игорь наворотил. Поспешил с захватившим его высокомерием. Сколько раз говорил ему Лёнька: «Отмерь семь раз»! Игорь засверлил на глазок, поленился карандашик с линеечкой достать. Не попал в закрытое ведущее отверстие. Дефектик небольшой случился для непосвящённого взгляда, да в авиации мелочей не бывает. Ярким примером тому может выступить брак, допущенный Вовкой Соковым, опытным сборщиком с заслуженным личным клеймом – высший знак доверия к профессионализму ответственного рабочего.
   Военпреды при приёмке агрегата выявили задир на лючке, прикрывающем стыковочный узел руля высоты на стабилизаторе. Лючок тот менять пять минут, в ладошке он поместится и крепится всего четырьмя винтами. Да не снять его в собранном виде. Договорились с военпредами, что исправят дефект после снятия руля. Соков заменил лючок, и руль отправился в Ташкент готовым доказать свою полную приспособленность к полётам.
   Готовые самолёты стоят на ЛИСе (лётно-испытательный стенд) до месяца, прежде чем их допускают к первым испытательным полётам. На свободу крылья, сделанные руками, выпускают только после нескольких десятков часов проверочных полётов. Над нашим «Илюшей» поиздевались вдосталь. И заводили его с отмашки флажка, и петь заставляли, настраивая нужный тембр, и воздухом нагнетали, чтоб не простыл он случаем в холодных высях. А правый руль на самолёте всё никак отклоняться не хотел до необходимых пределов.
   Испытатели скоро обнаружили причину неполадки на самолёте: Вовкин лючок задевал кронштейн навески руля высоты, что мешало полной свободе хода руля. Дефект, прошедший все проверки и не замеченный, в авиации считается рекламацией со всеми вытекающими, самыми страшными последствиями для исполнителя.
   Окончательная подгонка лючка проводится на стенде, в собранном виде стабилизатора. Соков никак не мог подогнать кромку лючка на отдельно стоящем руле, но знать о том должен быть. Знать и доложить о своих опасениях. Виноват он был, бесспорно, и получил за свою небольшую, казалось, провинность по полной. Цеховое начальство кое-как отстояло своего лучшего сборщика, и Сокову сохранили личное клеймо. А ведь наказание могло быть и хуже, не только материальное, ударом по премиям, но и моральное – до полного унижения рабочих разрядов.

   Игорь о своей промашке доложил сразу, по его дефекту срочно сработали технологи, выписали на виновника ЛУЧ (листок уточнения чертежа). В оценке за качество невнимательный работник предсказуемо потерял, в премии – соответственно. В основном же работой Игоря руководство осталось довольным, всё он сделал правильно, доложил о своей ошибке.
   Пилон сдали к сроку, не подвели. От сверхурочных никто не отказывался. Да по-другому и быть не должно было! Там, в Афгане, наши пацаны гибнут, а мы тут выкобениваться станем, на пару дней от домашнего уюта отойти не сможем. Это по сегодняшним временам всяк сам за себя в ответе. Никто лишнего времени не отработает, всё равно обманут. Раньше не так всё было, болели за наших не только душой, но и делами.
   На сборке пилона Игоря не оставили, но за освоение поощрили аккордной премией, которая выдавалась на руки, наличными – материальная признательность от руководства и хорошее подспорье для семьи, в которой вечно денег не хватает: то ковёр вдруг понадобился, то стенной шкаф больших размеров.

   Через месяц бригадир ошарашил Игоря ещё одной неожиданной новостью: ему предлагают вступить в партию. Рекомендацию ему даёт Леонид Моторин.
   Тяжёлый это выбор для рабочего – партийность. Не особо оно нам нужно, это членство, способствующее продвижению по служебной лестнице. Нам, работягам, важны другие жизненные принципы. Рабочему просто необходимо признание в мастерстве, товарищество, заверения в правильности поступков от окружающих; зарплата, наконец.
   С другой стороны, приглашение в партию – трамплин в большую жизнь, приобщение к великим делам огромной страны. От такого доверия отказаться трудно, сколь большую ответственность оно не накладывает.
   Вступил Игорь в партию без всяких проволочек, рабочих в её рядах вечно наблюдался недобор. Проверка его на политграмотность и знания основ коммунистического материализма прошла более чем успешно. О политике он был осведомлён не понаслышке, жена постоянно выхватывала у него из рук газеты, не разрешала читать во время обеда. И не тревожила его больше малая сумма заначки, покромсанная членскими взносами. Выпивать утайкой для состоявшегося мужчины стало делом непристойным.

   Лёнька – приятный мужчина во всех отношениях. С таким и поговорить найдётся о чём, и отходить от него не хочется. Любая работа рядом с Лёней спорится. Есть такие люди, рядом с которыми не чувствуется усталости от труда непомерного. С иным «профи» лопата из рук валится, насколько давит его авторитет непререкаемый. Этих умельцев особо привечает сегодняшнее начальство, умеют они держать в узде работную братию и чётко делят порученную им бригаду по рангам – кто есть кто. На то, чтобы поднять неуча до умельца, много усилий потребуется. Проще записать того в никчемные навечно, так и авторитет наставника лучше сохранится.
   Хотелось Игорю сдружиться с бригадиром поближе, семьями, да не выходило всё никак. Не пил Лёнька, а для рабочего распитая бутылочка после дня насыщенного – самый прямой путь к дружбе. Или к вражде, что изредка тоже случалось.
   Как-то на перекуре с нудного молчания Игорь выдал друзьям свои певческие таланты, взвыл искусственным хрипом: «Пусть голова моя седа»… Мужики посмеивались: какая может быть седина у оголтелого отрока? Ну, запала Игорю в душу песня Вахтанга после посиделок на дне рождения Вовки Губенко. Или на языке засела, кто знает теперь?
   - А ты что, Кикабидзе любишь? – спросил позорного певуна Лёня. – А то у меня есть парочка его пластинок. Могу дать переписать.
   В те недалёкие времена мужское население вплоть до среднего возраста захватило повальное увлечение магнитофонными записями. Игорь не был исключением. Группа «Пинк Флойд» - лучший выбор нашего меломана. Ну, и ещё Высоцкий. Игорь собрал довольно обширную коллекцию записей кумира «шестидесятников», чем вполне мог гордиться.
   Советская эстрада не интересовала Игоря, просто он подумал о девчонках, которым под психоделический рок танцевать не в кайф. А потом – как можно отказаться от предложения бригадира, ходы в семью которого Игорь так долго пробивал? Пришлось искать новую кассету, дефицитную. Не портить же коллекционные записи ради какого-то там Кикабидзе с «Песнярами».

   У Лёньки оказалась старенькая радиола с монофоническим проигрывателем. Игорю пришлось сдерживаться, чтобы не цыкнуть презрительно на отсталого бригадира. Наверное, и по сегодняшним дням так же снисходительно относятся к людям с устарелыми гаджетами. Того непотребства в людях, не признающих отсталость, нам в скором времени не истребить. На коне всегда окажется тот, кто идёт в ногу со временем. Душевными качествами дремучесть не скрасить.
   Игоря в семье старшего Моторина приняли более чем. Поговорили душевно, в нардишки перекинулись, угостились женской стряпнёй, которой всегда окажется мало, сколь не положь. Запись идёт долго, на сколько напоют с проигрывателя, столько времени и откладывается на магнитофонной ленте. Игорь беспокоился всё, что мешает размеренному семейному быту Моториных. Скучать, в принципе, не пришлось, Лёнька гостя не оставлял, занимал беседами, по работе всё. Других интересов у бригадира не замечалось, отдавал он всего себя семье, да работе, что не устраивало неусидчивого Игоря: о проблемах бригады можно было и на заводе поговорить. После Игорь заходил к бригадиру только по делу. Разные они люди оказались, хотя работа и сплотила их.
   Вот так и надо, наверное, принимать гениев – издалека. Пока они где-то там, наверху, ими восхищаются. А подойди простой человек к небожителю, и не склеится у них ничего душевного. Больно заумные они. И к начальству в гости ходить не стоит, высокомерие их за общим столом не спрячется. Не у всех, правда.
   У каждого человека свой круг общения, в коем ему вольготно, и живётся проще рядом с людьми, чьи жизненные взгляды близки и приятны. Сплачивает разных людей работа. А после работы, как известно, и отдохнуть не грех. Отдохнуть в кругу друзей.

   Почему Лёнька уехал на Камчатку, непонятно. Игорь спрашивал, зачем он едет: «за деньгами, иль запахом тайги». «Так решили», - уклончиво ответил Леонид. А ведь тогда ещё о распаде Союза и не помышляли. Завод работал, зарплаты росли. Ничто не предвещало провального будущего, и в семье Моториных всё было замечательно. Видать, и Лёнька не лишён был романтики, а Игорь не заметил того.
   На новом месте Леонид устроился в судоремонтный док. Это по первости кажется, что самолётостроение и судостроение – профессии родственные. Технологии там разнятся до прямо противоположных. Это оттого с таким скрежетом выходили экранопланы с КБ гениального конструктора Алексеева, что не удалось ему наладить спайку между авиацией и флотом, и все его неподражаемые машины были изготовлены единственно по технологиям кораблестроителей. Вот и Леониду пришлось осваивать новую профессию заново, хотя былой опыт работы на ФМЗ ему безусловно пригодился.
   Достичь былых высот в новом для себя деле Лёне не удалось, времени не хватило. Обанкротился заводишко, признанный нерентабельным. Этих корабликов Союз настроил больше, чем китов в море. Новой России такой огромный флот не понадобился, и пошли советские корабли на слом, захлестнули валютной волной Россию молодую, разбойную.
   Моторин пристроился кочегаром, дожал свой северный стаж в горящем цеху, огня хранителем. После переехал в места спокойные, не буранные, поближе к центрам российским. Всё правильно сделал Леонид, как и жизнь его сложилась – правильной. Обжился на новом месте, северные надбавки к пенсии получил, которые помогают достойно закончить сроки дожития. Не сломили Лёню разгульные российские десятилетия. Человека, воспитанного на общепринятых моральных устоях, ничто с пути истинного не собьёт, ни одно воровское понятие, принятое за основу сегодняшней России.

   Всё хорошо сложилось в семье старшего Моторина. Только вот душа болит от мысли, как легко разбрасываются наши лидеры людьми - самым дорогим достоянием страны. Сколько трудов необходимо положить на то, чтобы вырастить настоящего специалиста своего дела! Опустить мастера до полного ничтожества проще простого. Скажи ему сотню раз, что никто он, вот и вырос лакей с человека труда. Пол России опустил в презренный отстой ваш обласканный средний класс!

                Глава VIII. Генка Моторин.




   Самой большой женщиной на заводе, бесспорно, была Людмила Сдвижкова. Это в смысле – крупная. Большие размеры нисколько не портили женственности Людочки. Всё было при ней: и фигура, и привлекательность, и опрятность. Мечта любого, жаждущего всего и многого мужчины – эта самая Людочка. Недостижимая мечта воскликнуть: «Неужели это всё моё»!? Неприступная женщина вселенских формаций, словно сам бесконечный Космос – далёкий и недосягаемый для простых работяг.
   Игорь пробовал найти подходы к Людочке, пытался пробить неприступную крепость секретным оружием – шуткой. А вдруг? Юмор Люде был присущ, откликалась она тем же самым, била с крепостных стен по мелкому противнику его же оружием – приколами. Поползновения несостоявшегося любовничка вскоре были раскрыты, и опытная женщина легко приструнила неуместные приставания Игоря:
   - Ты, Игорёк, не в моём формате. Мне по нраву мужички мелкие и проворные, такие, как Генка.
   Генка знал о пристрастии Людмилы, принимал их как шуточные. А скорее всего, побаивался гром-бабу, улыбался на её шутки и щипки словно тот щенок проказливый.
   Людмила работала в химической лаборатории, отслеживала невидимые повреждения на поверхностях ответственных деталей. Частенько появлялась в цеху на сдачу стабилизатора, оттого и была наделена повышенным вниманием от многочисленного мужского контингента, падкого на женские прелести. Такого крупногабаритного счастья ни один сборщик-клёпальщик пропустить не мог.
   Выбор Люды весёлого мужичка Генки был сделан с присущим ей чувством юмора, а никак не по зову сердца. Свою женскую фамилию она поменяла на Клименко. Это был начальник цеха покрытий, тоже Геннадий, кстати. Оба химики с отзывчивой натурой. И хоть не дорос немного Геннадий Клименко до своей наречённой, души у них оказались родственными.
   Притязания Игоря к Людочке не прошли бесследно, приятельские отношения меж ними возникли и сохранились. А что не дружить, если с шуткой по жизни шагать веселее? 

   Семейная жизнь Гены не просматривалась ни в каком будущем. У него были другие предпочтения, и рядом с женщинами его замечали только за деловыми переговорами. А никакой женщине такой муженёк не пришёлся бы в пару: гулёна, балагур, весельчак. Ни одна дружеская попойка без его участия не проходила. Рассказывать о всех его проделках бумаги не хватит.
   Мужички собрались в один год праздновать 23 февраля на речке Чек Шура рядом с кладбищем. Приелись им аэродромные посиделки, расписанные и предсказуемые. Решили посидеть на природе, вдали от суеты людской. Кладбище скроет их мужские утайки, речка заглушит пьяные выкрики.
   Посидели, пошумели, поздравились. С голодухи захмелели скоро, как и рассчитывали. Без закуси, оно и пьётся по живому. Домой расходились балагуря и обнимаясь. Тут до городка сто метров всего по прямой, через речку. В обход, по мосту, путь удлинялся втрое. Самый длинный Валера присвистнул залихватски, разбежался и перепрыгнул Шуру, зацепился за противоположный берег бетонный. Прыжок понадобился в три метра всего, до рекорда лететь и лететь. Любой школяр «ГТО-шник» большую длину осилит.
   Мужики, заправленные спиртом, не могли позволить себе позориться, запрыгали вслед перволётку. Кто ровненько из них приземлился, с бравурным гиканьем. Кто ноги замочил, заскользив по покатому бетонному покрытию берега. Генка взвыл зверюгой и плюхнулся бомбочкой в середину течения – самый захватывающий перелёт.
   Снега в Узбекистане случаются не часто, дехкане в конце февраля картошку высаживают. Температуры февральские, однако, редко тут поднимаются до десятичного значения. Разухабистые выпивохи брали свои рекордные прыжки в демисезонных куртках.
   Бухие защитники, объявившиеся в городке, произвели фурор у соседей своим бравурным видом и мокрыми следами. Вовчик, хромая и брызгая мокрой штаниной, держался рукой за Валеркино плечо. Особо отличился Генка, промокший насквозь и нисколечки не замёрзший.

   На работе Генка был дисциплинирован. Его рабочие навыки никто не оспаривал, а начальство ценило его за опыт и безотказность. Нельзя сказать, что за него не боролись, беседовали на административном уровне, братья не оставались в стороне от спивающегося братана. Здоровье пока позволяло ему не похмеляться, и нарушений по цеху от него не замечалось.
   Борьба за Генку возымела успех, и на некоторое время он отказался от спиртного. Женился. Надежда из малярки поверила взявшему себя в руки мужечку и взяла над ним опеку. Немолодой семье (Генке уже под сорок было) выдали ключи от новой квартиры. В поддержку работника, вставшего на путь исправления, администрация оказала Генке доверие, перевели его на новую сборку, в бригаду «кессонщиков», собирающих каркас под «АВАКС».
   Сборку первого кессона заканчивали в Ташкенте. Спешили запустить «АВАКС», спешили обогнать американцев в засекреченных полётах и распознавании целей. А нормали толком не просчитали, не успели изготовить. Вот и пришлось устанавливать недостающий крепёж на головном заводе.

   Вот где можно было мужикам отвязаться – в недавно отстроенной столице с неограниченными возможностями. Вход на завод для командировочных был свободным, не по графику. Появится работа – выйдут, установят очередную недостающую деталь. Обед по талонам и – снова в загул, в незнакомую столицу с высотками до небес, фонтанами и голубыми куполами.
   Рабочим пытались организовать культурный досуг. В то время в Ташкенте как раз гастролировал сам Клиф Ричард. На концерт сходили, но самым излюбленным местом для ферганцев всё же оставался пивбар. Тут и выпить можно было при надобности, и поговорить, и с ташкентцами знакомство завести. Редко кому это удавалось, но некоторые ферганские рабочие на ТАПОиЧ переходили. Столица – не городок провинциальный. Тут возможностей прославиться больше и платят по завышенному тарифу.
   Генка ходил, ходил вкруг радостных мужиков и… выпил, сошёл на весёленькую дорожку, знакомую до самого бутылочного горлышка. Домой привёз одни дырявые карманы, впрочем, как и все его друзья-товарищи. Платят за проделанную работу, а никак не за загулы. Настоящую зарплату кессонщики начали получать только со следующей изготовленной машины. За освоение нового изделия всегда платили не скупясь.

   Не сказать, что Надя сильно мучилась со своим муженьком запойным. Генку нельзя не любить, а коль уж выбор на него пал… Да и не всегда он приходил домой «подшофе», и дни его залётные пока можно было ещё перетерпеть. Алкоголика сразу видать, когда он становится резко неприятен в нетрезвом виде. Здоровый пьяный мужчина ещё может вызывать снисходительную улыбку.
   Делать с этой напастью нужно было что-то, и Надя решила выехать с мужем на вахту. Работа, она лучше всякого врача вылечивает. Лучший заработок – на северах. И хоть не нуждались Моторины ни в чём с их поднебесными заработками от авиапрома, начинающей семье лишний доход никогда помехой не встанет. А потом, и об увеличении семьи неплохо было подумать пока не поздно. Возраст у обоих давно уже подходит.
   С вахты Генка возвращался позже жены, задержался на северах до полугода. Притесался, видать. О работе не рассказывал, а вот о пути обратном все уши ребятам прожужжал, хвастал: «Шлите деньги, отбатрачу. Я их все прохохотал». Пять дней пути в поезде просидел Гена в вагоне с видеопрокатом. Насмотрелся порнухи на всю оставшуюся жизнь, наглотался водки по самое не хочу. Домой приехал с пустыми карманами. Есть ему, что о жизни северной рассказать.

   На заводе отчаявшегося сборщика приняли. Сколько раз ещё его увольняли-принимали – не сосчитать. Другого кого после увольнения на порог Отдела Кадров не пустили бы. Генку помнили, помнили о его заслугах в самолётостроении. Боролись за него, верили до конца. А там и зарплаты стали задерживать, и высказал Гена своё пьяное слово высокой комиссии о политике новой. Высказал за пушкой пожарной, о чём было рассказано уже.
   Игорь частенько встречал Генку вечерами на базарчике авиагородка. Спрашивал, интересовался: где был, чем промышляет, где пропадал так долго.
   - На пятнадцать суток закрывали, - отчитывался Гена. – Хорошо там. Кормят. И работа несложная. Захожу я в камеру, перед судом ещё, там зэки сидят – на корточках, кружком, по понятиям. «Чей будешь (интересуются), каких мастей. Какой срок дали»? Я им – «Пятнадцать», - отвечаю. Те промычали одобрительно, уважуху проявили. Пятнадцать лет по пацанским делам не дают, такие авторитетные сроки настоящие мужики заслуживают.

   Надя мужика своего непутёвого выгнала, не смогла больше терпеть его пьяных выходок. Генка кантовлся недолго у меньшего Юрка, да и там его не стерпели – в семье интеллигентной. Юркина жена по тем временам уже главбухом на заводе числилась, не пристало ей сидеть рядом с бомжиком за одним столом. Юрка пускал к себе брата только искупаться, если он трезвым заходил.
   Ночевал Гена у друзей, коих было у него не счесть, да и те понемногу избавлялись от гостя ненужного. Зам. Директора ФМЗ Таджибаев пристроил старого рабочего у себя на поле помидорном сторожем. Выдавал ему на ночь вина домашнего в литровой баночке.
   Игорь тоже подвязывался к Таджибаеву за приработком на уборку томатов. Дружили они с начальником, частенько ходили бок о бок пешком на завод, разговаривали по пути о делах производственных, удручающих с каждым днём всё больше. Вечерами Игорь иногда подходил к старому другу Генке на службу его несуетную. Хорошо там было – в шалашике на краю поля, под звёздами, без вопрошающих взглядов жены: «Чем завтра детей кормить будем»? Разговаривали, вспоминали дела свои прошлые, самолётные и им сопутствующие. Но это только по лету. Зимою Генке выживать сложнее было.
   Последний раз Игорь встретил Генку перед самым отъездом в Россию. Генка подвязался к новому узбеку мордикёром, приютил хозяин опустившегося уруса в подворотне службу служить. Если в России новые русские объявились, в Узбекистане пошла мода на новых узбеков – в брюках на три размера больших, отглаженных в стрелочку и прикрывающих обувь излишними спадающими складками; в рубашках с коротким рукавом, такой же не по росту великой.
   Как сложилась дальнейшая Генкина судьба, даже брат Юрка рассказать не может, хоть и остался он жить в Фергане. Потерялись Генкины следы. Да тут много гадать не приходится, такие долго не живут. 

                Глава IX. Юрий Живодейкин.

  Выдержанное первый раз домашнее вино не стоит сразу предлагать друзьям, начинающему виноделу прежде самому не мешало бы его испробовать. Игнорируя то правило, Юра Живодейкин не решился потреблять спиртное в одиночку, позвал в помощники Игоря. Игорь никогда не откажет в дружеской поддержке, особенно в этом увлекательном, мокром деле.
   Юрик – тот самый ферганский парень, для которых улица выстроила свои правильные законы. Он их соблюдал неукоснительно и требовал подобного поведения от других – настойчиво и требовательно.
   С Игорем они сдружились недавно, хоть и работали рядом ни один год. В цеху объединяли бригады носка и лонжерона. Бригада Дубовых расформировывалась по новым сборкам, как самая квалифицированная в цехе. На завод поступили заказы на сборку элеронов с «Руслана» и «Скальпеля» с ИЛ-76. «Скальпель» был задуман для оказания первой помощи раненым бойцам непосредственно в воздухе. Впоследствии на этом медицинском авиалайнере проводили срочные операции в сложных полётных условиях. На переднем лонжероне остался один Витька Барон, которого комплексная бригада избрала бригадиром. Задний лонжерон, более сложный, пока вели Сашка Клишин и Юра Живодейкин, которые срочно передавали свой опыт моторинской бригаде. Игорю везде надо было выскочить, вот он и подмылился к лонжеронщикам за притравкой. Так Юра и Игорь сдружились.

   Юра вызвал Игоря на дегустацию не просто так, скопились у него к новому товарищу вопросы и претензии:
   - Ты б, Игорёха, не вертелся так активно около Нади, - порицал Юра друга за литрушкой терпкого вина. – У ней муж есть. Лёшка молчит, молчит, а что думает про тебя, одному ему известно.
   - Ты за Демидовых не переживай, - успокаивал Юру Игорь. – Я с Лёхой давно всё обговорил, лишнего себе не позволяю.
   - Обговорил он, - не унимался Юра. – А что люди о том думают? Врезать бы тебе по печени, чтоб понял! Не больно, но обидно.
   - Лучше выпьем, Юрок. Так оно доходчивей выйдет – в печень изнутри.

   Юра приобрёл мотоцикл «Иж-Юпитер» с коляской, чем порадовал друзей, заряженных горной романтикой. Личный транспорт – отличное подспорье для любителей путешествий. На мотоцикл всех желающих не посадить. Юра доставлял к началу пешего маршрута только жену Свету и рюкзаки попутчиков в увлекательных походах по горным тропам.
   Для зрелого мужчины мотоцикл не сделает должного авторитета. Со временем Юра променял своего трёхколёсного друга на четырёхколёсного – «Москвич 412». Машина по тем временам была самой престижной покупкой. Не всякому начальнику цеха был доступен личный транспорт. Хоть и была у руководства зарплата немного ниже, нежели у рабочего, льгот у них было больше, и очерёдность на приобретение легковушки среди начсостава продвигалась быстрее. Да не всякому руководителю была присуща тяга к выпендрёжу. Скромность в людях особо ценилась партийной этикой.
   Игорь был недоволен другом, отвернувшимся от коллектива – не заходит Юра, зазнался. Невдомёк было Игорю, что машину прежде обкатать необходимо, а потом уже грузить её под завязку, по горным дорогам гонять.
   - Нам бы с тобой за город куда выехать, а то сидим в четырёх стенах, как бобры, - упрашивал Юру Игорь. – Без баб, поговорить по-мужски. Бензин твой, водка моя.
   Юрка отмалчивался, отнекивался нехваткой времени. Так и есть – зазнался, дружба врозь! Машина под задом ещё никогда не делала человека человеком.
   Живодейкин подошёл к Игорю в среду после работы, зазвал на переднее сиденье своей «москвички» – «Поехали». Пока собрались, по магазинам проехали, за городом уже солнце садилось. Дорога развеет все сомнения, а вечерняя прохлада напрочь выветрила из Игоря все треволнения за предстоящую бессонную ночь.
   Проехали с десяток километров, свернули на просёлочную дорогу и остановились средь пустыни. Хотя и используется в Ферганской Долине каждый клочок пригодной к вспашке земли, пустыни тут встречаются – небольшие, на пару-тройку гектаров.
   Игорь свесил ноги с кабины и уставился в звёздное небо. Прохладно, здорово! По всем направлениям ни огонька, ни души. Вот-вот на горизонте должен показаться огненный джин из сказок Востока. Осталось только бутылку раскупорить.
   Игорь наполнил два стакана и обернулся к Юрке. Друг откинулся на водительском сиденье с закрытыми глазами, отдыхал. «Юр! Очнись»! Тот открыл один глаз на пассажира:
   - Мне нельзя. Я за рулём. Ты сам пей, Игорёк. Я отдохну немного. Устал после работы.
   Игорь сплюнул на голимый песок, освободил свой стакан под проклятье; Юркин выплеснул, закинул початую бутылку в бардачок.
   - Поехали домой, - захлопнул Игорь пассажирскую дверь. – Завтра на работу.
   Умел Юрий доказывать свою правоту.

   Игорь исколесил с другом немало ферганских дорог. Доезжали до Ташкента через перевал Таш-Тюбе. Были во Фрунзе (Бишкек), на Иссык-Куле, где на берегу горного озера расположился профилакторий от ТАПОиЧ «Золотые Пески». Заезжали в пригород Фрунзе, село Беловодское к родственникам Игоря. Игорь настоял, чтобы обратный их путь до Ферганы пролёг через перевал Аш-Тюбе – так ехать вдвое короче. Сам проспал полдороги, уставший с гостеприимства двоюродных братанов.
   Высокогорные дороги и свежий воздух скоро протрезвили Игоря, и он вдосталь насладился природой высокогорий, красотой знаменитой реки Нарын, освещающей половину Средней Азии.
   Повезло же шоферам-дальнобойщикам с их выбором профессии! Им проще дотронуться до далей дальних, есть что рассказать про приключенья в долгой дороге.
   В поездки Игорь больше не напрашивался, ждал приглашения. Юрке лучше знать, куда держать курс. В дороге важна цель. А приключения и путешествия влекут людей с незапамятных времён.

   Юра иногда приглашал Игоря на свою новую сборку элеронов с «Руслана». Нельзя было этого допустить – работу на чужой сборке без допуска, да Юре как-то удавалось доказывать необходимость несанкционированного соучастия друга. Прикоснуться к изготовлению самолёта-рекордсмена дорогого стоит.
   Требования к качеству ИЛ-76 и «Руслана» заметно разнятся. Эти самолёты из разных КБ, «Руслан» - изделие «антоновское». Если «Ильюшин» допускает выступание закладной головки заклёпки до 0,2 мм, на «Руслане» все внешние заклёпочные швы фрезеруются «под ноль».
   Любой новой работе приходится учиться. Если в рабочем достаточно накопленного опыта и знаний, обучение проходит довольно скоро. Если же наставления ведущего рабочего понятны с полуслова, как отца наказы, рабочий цикл протекает как по писанному.

   С завода Живодейкин увольнялся мастером участка. Заметило руководство надёжного рабочего, умеющего разговаривать с людьми. Мастером Юра пробыл недолго, пару лет, не больше. Уже стало понятно, что заводчанам в жизни не подняться. Самолёты Родине больше не нужны, Боинг выпускает лучшие машины, и советская авиация не входит в мировые лидеры авиастроения. Никого не интересовал тот факт, что 76-й где-то там в далёкой Индии из мёртвой петли легко вышел. Кому это могло быть интересным? Кому нужна такая грузоподъёмность, как у Руслана, как у Мрии, когда американцы всё одно лучшие? Купи Боинг, и никаких заводов строить не понадобиться.
   СССР обновлялся и перестраивался. У людей появилось всё, о чём грезилось раньше – блестящее и заграничное. В моду входили дельцы и торговцы, им отдавались приоритеты в распределении благ. Гегемоны рабочие опускались на всё более низкие позиции в общественном рейтинге, расплачивались за свою семидесятилетнюю причастность к управлению великой страной.
   Самые активные граждане, для которых по былым временам было честью считаться передовиками в деле строительства коммунизма, уходили в частный бизнес. Работать на себя оказалось намного выгодней, нежели на какое-то абстрактное общество, стремящееся в какое-то там надуманное будущее.
   Живодейкин вырос в Фергане, знал земляков со школьной скамьи, чувствовал вкус перемен, нащупывал течения, пытался попасть в стремнину времени. Умел он брать жизнь за рога.
   Поработал недолго в похоронном бизнесе – это то из немногих направлений, что узбеки отдавали русским наряду с выращиванием свинины. Привыкшему к производственной дисциплине, Юрию трудно было наблюдать кладбищенский раздрай средь работников погребальных служб. Не вышло у него принять алкоголиков таковыми, какие они есть. Работать в одиночку оказалось намного сподручней, лишь на себя. Знакомые средь дехкан у него нашлись, и Юра вплотную занялся торговлей овощами. Благо, транспорт у него имелся и рынок сбыта был безразмерен – женское население русскоязычной Ферганы. Торговля напрямую с полей приносила немалую прибыль, хоть и сезонную.
   Бизнес, застрявший на достигнутом, зачастую провален. Дело должно развиваться, крепчать, только тогда в предпринимателе появляется авторитет, защищающий его от конкурентов. На уворованных с полей огурчиках капитала не скопить. Понимал это Юра и вышел на партнёров дальнобойщиков, начал гнать узбекский фрукт в Россию. А там и границы появились меж дружественных ранее стран - таможня. Цены выросли до небесных высот, и прибыль прохиндеев, учуявших лазы в запретах – соответственно.

   Жизнь дальнобойщика полна приключений, сродни пиратской романтики, завораживающей и притягивающей. Во времена бандитского разбоя на длинных дорогах дня не проходило без каверз и штормов. Шофёру всегда найдётся о чём рассказать. Дурь человеческая не даст успокоиться в дальнем пути.
     Юрка изучил все дикие таможенные правила, навороченные спросонья на постсоветском пространстве. Всё было схвачено у начинающего торговца дарами земли узбекской. Денег на откаты он не жалел, и торговля шла худо-бедно, семья Живодейкина с голоду не страдала.
   В стране, где правительства не вышли с детского возраста и продолжают играть в игрушки со своим народом, дела вести без рисков никому не дозволят. Чем будут тогда оправдывать отцы народа свою бездеятельность, если хозяйства их подопечных будут отлажены, и страна начнёт развиваться по заведённому распорядку? А и по сей день в России процветает не только рискованное земледелие, но и все начинания благие, которые легко разваливаются под прессом дикой конкуренции.
  Остаточные ураганы развалившегося СССР не обошли стороной Юркины начинания. Как там прессовали его братки и таможня, он не рассказывал, да о том беспределе 90-х поведано людям с лихвой. Геройское было время, как хотят нам его представить – криминальная революция.
   Разборки на дорогах Юрий выдержал. Знал, на что шёл, готовился. Развалилось же его предприятие по простецкой каверзе, достаточно было «одной таблэтки». Сел его шофёр за руль не похмелённым. А может и похмелился, кто теперь знает. Гружёный «МАЗ» перевернулся на ровной дороге под Ташкентом. То ли колесо взорвалось на большой скорости, то ли ещё какая случайность развернула машину – не сказать. Расследование аварии на безлюдной дороге не проводилось. Кому это надо было тогда?
   Местные дехкане поставили машину на колёса, убрали сельхозпродукт с дороги. Челночников голодными не оставили, не принято в Узбекистане от гостей воротиться. Домой торгаши уезжали на пустой машине, потерянного товара с гостеприимных хозяев обратно не истребовать.
   Остался несостоявшийся купец с долгами после той аварии. Не скопил Юра достаточного капитала, не было в нём той зажимистой закваски, чем отличаются закостенелые спекулянты от простого люда.

   В Узбекистане после того злосчастного случая Юру уже больше ничего не задерживало. Надо было срочно продавать квартиру и выезжать в Россию, где его ждали дела великие, задуманные давно. Да тут и думать много не стоило. Как заработать денег в России было известно – перекупкой машин. Новые русские, рвущиеся к власти на убое недостойных конкурентов, остро нуждались в иномарках. Без наносного престижа на своё совершенство к власти не прорваться.
   Сестра Юры давно осела во Владивостоке и, заботясь о братце меньшем, побеспокоилась о знакомствах. Так Юрик легко втянулся в самый распространённый и рискованный бизнес лихого времени – машины стал перегонять. Уж тут ему приключений хватило! Другому кому в жизнь столько не натерпеться, сколь наш герой за пару тройку лет на себя навалял. «Я всю Россию объездил», - хвастал, наезжая наскоками в гости к старым ферганским друзьям.
   Кончились Юркины путешествия в проруби, куда его загнали братки. Как он вылез с воды ледяной, как до тепла добрался, не помнит. Удалось ему за месяц добраться до семьи, до дома, в Зуевке отстроенного. Заявился к жёнушке в обносках, с карманами пустыми. Да капиталец на тот случай наш начинающий бизнесмен подкопить успел, припрятал деньжат на день провальный, кои случались и случаются поныне с дельцами жизни нашей несусветной.

   Порешил Юрок завязывать с дальними разъездами. Подходил возраст осёдлости, да и грустные мысли о продолжении рода всё чаще посещали несостоявшегося отца. (Детей у Живодейкиных так и не случилось, сколько не бегала Света по врачам).
   Что делать в Зуевке, продумано было давно – цех пельменный открывать. По всей России ценится эта еда пельменная, а традиция семейной лепки «ушей» отходит в прошлое. Что может быть проще – сходи в магазин да купи. Полчаса готовки и еда на столе. К чему занимать вечера посиделками, когда интернет развлечёт лучше всяких бесед задушевных, семейных?
   Юра к лепке пельменей был приучен с детства, заинтересовал друзей ферганцев этим увлекательным делом. Под его руководством предпраздничные приготовления в дружеских семьях обрели новые душевные оттенки.

   Со старыми друзьями Юра постоянно поддерживал связь, не забывал. Игорю в Бийск названивал ежемесячно, наезжал в Верхнесосенье к Демидовым. Хвастал отстроенным домом в Зуевке. «Света червячков жалеет, - рассказывал про свой огород. – Вытащит из-под лопаты червя перерезанного, поплачется и курей подзывает. Вот така у нас хозяйка».
   В Бийске Юре погостить не удалось. Переться на другой край России ему не позволяло хозяйствование над цехом его пельменным. С Мурома до Орла за день обернуться можно, вот и зачастил Юрок к друзьям Демидовым. На Алтай Света пару раз наезжала, ей по миру колесить не мешало ничто.
   - Воруют, - рассказывал Юра по телефону о жизни своей беспокойной. – Мяса в цех завезёшь, а на выходе веса нехватка. Бабы в бюстгальтерах тащат, под юбками. А как их проверить? Я уже женщину на проходной поставил охранником, а мяса всё одно недостача. Мужики рассказывают: «Раньше лучше было. Завод стоял, работали все. Воровали, тащили всё подряд с завода и жили припеваючи. По сегодняшним временам тащить неоткуда, потому и жизнь наша под откос пошла». Вот такой народишко живёт у нас в Зуевке.
   - Откаты требуют? – беспокоился Игорь за бизнес друга.
   - Наезжали, было дело. Да я себе команду охранников подобрал, плачу им не хило. Вот и отстали от меня. Приезжай, Игорёха. Мы здесь с тобою таких дел наворотим! В одного среди чужаков выжить трудно.

   Света умерла рано. Немногим за шестьдесят ей было. По-женски у неё что-то случилось, врачи помочь не смогли.
   Юра замкнулся. На звонки друзей отвечал не всегда, сам звонил только в редкие часы просветления.
   Цех он свой продал. Ни к чему ему больше стремиться по жизни. Пенсия есть, огород кормит. Что ещё нужно одинокому пожилому человеку?
   Последний раз Юра звонил Игорю в лето 2020–го. Звонил поздней ночью, разбудил. Был пьян заметно. Игорь первый раз слышал пьяную речь друга. Юра на любых попойках всегда держал себя в руках и мысли его не срывались в проспиртованный бред.
   - Живу как в дурдоме, - жаловался Юра. – Люди несут чушь несусветную и разучились понимать друг друга. Как там у вас, на Алтае? Осталось что разумное? Иль и до вас дошёл этот смрад мракобесия?
   - По-всякому…, - замялся Игорь, протрясая мозги ото сна. – С иными мужиками говорить и говорить хочется. Да дури и у нас хватает. Не обошла стороной Алтай эта зараза на мозги. Особо от начальства она заметна. Этим что не скажи, у них всё супротив. Я приноровился глупостями всякими их донимать, чтоб они принимали правильные решения наперекор моим, дебильным.
   - Всю страну одурманили! – заметно загрустил Юрка и отключился не прощаясь.

   Известие о смерти Живодейкина Юрия пришло полгода спустя. Один он остался в своей Зуевке, некому было оповещать о его кончине.
   По всем раскладам, пьянствовал он у себя дома с залётными собутыльниками. Наговорил им всякого с языком своим неуёмным. Влез в чужой монастырь со своим уставом, кодексом чести хотел мужичков придавить. А какая там честь по временам сегодняшним? Какая совесть?
   Порезали мужички распоясавшегося «совка» с его моральными устоями. Убили Юрка и дом его подпалили, дабы не было в Зуевке чуждых веяний. 

   Не вписался Юра в новую жизнь. А как в неё можно вписаться, не поступаясь при этом человеческими достоинствами? Беспредел девяностых прилизался, обрёл вид пристойный, написанными законами прикрылся. Теперь с ним даже воровскими понятиями не потягаться, не говоря уже о законах цивилизованного общества.
   Веры нет в России, пропала, похерили её. У людей в правительство веры нет, правительство народу своему не верит. Пустили ненужных никому людей в разгул, в самозанятость. Половину России отторгли – делайте что хотите, только налоги платить не забывайте. Вот и плетут люди никому не нужные пельмени, в долги друг друга загоняют.
   Нужна людям вера, и вспомнили мы о душе, к церкви потянулись. Все - и стар, и млад. Преступники каются. Коммунисты бывшие крестятся. Модным это стало.
   Не знаю. Я уважаю, конечно, людей пожилых, обрётших веру на склоне лет, но когда смотрю на Президента, который крестом себя осеняет, понимаю, отчего страна моя живёт без будущего, по одному велению Божьему.
   Должна быть у правительства вера, вера в правду, вера в народ. У церкви вера другая – своя. В церковь я заходил, мне можно – свечку за Юрку поставить.

                Послесловие.

   Невозможно рассказать о каждом из многотысячного коллектива ФМЗ. На затею эту не хватит ни времени, ни слов. Да и не успел я за двадцать лет перезнакомиться со всеми заводчанами, многие остались для меня в тени. Хотя узнаю любого при встрече – этот наш, ферганский.
    Жалею, что не рассказал даже о друзьях. Будет время и читатель, непременно вспомню об однокурсниках из техникума, которые пришли на ФМЗ, заражённые влечением причастности к полётам:
   Жорик Дьячин – непоседливый паренёк миниатюрного сложения. Ко всем ему надо было влезть в душу, тем он и был притягателен – заинтересованностью в людях и работе. Не существовало для него авторитетов, и с директором Каримовым он легко здоровался за руку. Не дано было Жорику пожить долго, отмерено всего четыре десятка годков. Никому не ведомо отведённое время, и жизнь свою короткую стоит жечь полным пламенем, что и делал Дьячин, чувствуя быстротечность времени интуитивно.
   Вовка Касаев – заслуженный футболист из Шарихана. Он всегда помнил о дружбе, не забывал старых друзей и помогал Игорю в трудных ситуациях, хоть и не просил я его о том.
   Ильхом – носитель лучших узбекских национальных черт, «дустым» из параллельной, узбекской группы техникума. На заводе работал мастером в 99-м цеху. Игоря он принимал как тёзку. С ним мы встретились в дембельском эшелоне после армии. Удивительно  то, что служили мы рядышком в Приморье, в одних войсках, и не знали о нашем соседстве два года. Нам было о чём поговорить, что вспомнить за долгую дорогу из одного конца большой страны в другой, родной и жаркий. Дружба с Ильхомом прервалась только с моим отъездом. Хоть и работали мы в разных коллективах, встречались часто. Дело делали общее, одно – самолётное.
   Шароп Умирзаков первым признал меня как однокурсника, когда мы оказались в новом доме соседями по лестничной площадке. Я и до сей поры не вспомню его как студента. Шароп дорос до заместителя директора по инструментальной части, но никогда не кичился своим высоким положением. По узбекским праздникам от семьи Умирзаковых нас одаривали угощением: плов, сумаляк – в зависимости от значимости торжества. Возвращать пустую посуду не принято, и семья Шаропа никогда не брезговала русской кухней от моей жены, принимали ответные подарки с благодарностями. Узбеки сохранили свои традиции в отличии от русских, растерявших все навыки добросердечных взаимоотношений. Потому с узбеками общаться проще. Пока русский не выматерится, не понять, чего же мы хотим.

   Не могу не рассказать ещё об одном моём соседе – начальнике цеха Романе Вильгельмовиче Юстасе. Хотя и учились наши дочери в одном классе и переписываются поныне, хоть и активен Юстас на «Одноклассниках», закрыт он для меня. Представления о рангах у людей разные, и не могу я винить заслуженного руководителя за высокомерие. О чём они там говорили на планёрках, нам, простым работягам, знать не дано. Пути начальства неисповедимы. Роман Вильгельмович коренной ферганец, и расставаться со своей узбекской родиной не захотел. Остался одинок в своей подведомственной квартире, семья его вся разъехалась по российским просторам. Да его не забывают, навещают друзья-соратники по былому высокому поприщу. Вспоминают дела великие, прорывные к небу.
   А вот другой мой начальник был более расположен к рабочему классу – Лим Борис Алексеевич. С ним я полюбил корейский народ, самобытный и добрый.
   Другой мой начальник, Дронов, не любил, когда я к нему обращаюсь во внеурочное время Владимир Станиславович. Мы с ним некогда в общежитии рядышком обитали. По работе он для меня был на «вы», вне завода – просто Вовка.

   Больно мне вспоминать о братишке… Меньшенький Олежка всю жизнь тянулся за мной. Начинал свой трудовой стаж на Андижанском механическом заводе токарем. Вскоре перебрался поближе к брату, в Фергану. Семьёй обзавёлся, стал многостаночником на ФМЗ. Мастер на все руки, чинильщик знаковый. Хвастал всё своими токарными поделками: шариками и кубиками один в другом – до пяти штук в комплекте!
   Не рискнул я вытянуть братишку за собою на Алтай. Самому бы здесь выжить как-то. И похоронить его мне не удалось. Откуда мне было взять такие деньжищи на поездку в Узбекистан?

   Всегда удивлялся отзывчивости лётчиков. С покорителями неба я вёл знакомства с детства. В Андижане стояла часть сверхзвуковой авиации, и со мной в классе учились дети лётчиков. Много их прошло через мою жизнь, сегодня даже их имён не вспомнить. Жизнь лётчика соткана из переездов, сегодня рядом они, завтра – далеко на Камчатке, иль на Кавказе.
   В техникуме ещё, на практике в Фергане, мы частенько гуляли по городу с однокурсниками допоздна. В тот раз я с Игорем Зайцевым забрёл к аэропорту, будто не надоел он нам за месяц-другой со всей своей приевшейся занятостью и запретными заборами. Шли пешком к общаге по безлюдному пустырю, прилегающему к тенистому скверу ферганского аэропорта. Тут пройти-то всего ничего для неусидчивой молодоссти. Безлунное звёздное небо, ночная прохлада, темень – подружка хулиганов. Редкие в это время автобусы нам ни к чему.
   Хулиганские наши поползновения прервал свет фар догоняющей машины и визг тормозов. «Менты! Бежим»! – первая мысль, посетившая меня. «Подвезти, пацаны»? – прозвучало с остановившегося УАЗика. Нам ли бояться кого, согласились, подсели, познакомились. Оказалось, это экипаж АН12-го, только приземлившегося на нашем аэродроме. Будут ремонтироваться в нашем, 39-м! Разместились лётчики в нашей же общаге. Ну не удача ли это?!
   К выходным мы с тёзкой решили отблагодарить наших новых знакомых, пилотов. Прикупили для представительства по бутылке водки. Нам уже можно, по 18 обеим стукнуло. Литра на такую толпу оказалось мало: нас двое, их четверо.  Тут главное начать, продолжение всегда последует. У летунов с начала самых первых полётов всегда припасена для особых случаев необходимая мерка ликёру «шасси». Я осилил грамм 50 летучей жидкости, больше не смог. Тёзка продержался дольше, в нём весу поболе моего было. А порассказано сколько было за тем застольем! Нет интереснее людей, чем летуны, и историй в их лётном запаснике подобрано несчётно.
   Завидую до сей поры Вовке Шарипову, моему однокурснику. Он выбрал профессию аэродромного техника и провожает самолёты «совсем не так как поезда». А кто мне мешал последовать зову неба? Мама ещё после армии обещала поговорить обо мне в Андижанском аэропорту. Знакомые там у неё были. Не устроил меня оклад авиатехника в 90 рублей, не устроило положение под родительской опекой. Всё сам, всё сам…
   Так откуда в лётчиках скопилось столько притяжения к людям и ни грамма заносчивости? Простой ответ пришёл ко мне с годами. Прежде я только и мог, что удивляться их простоте в общении и тянулся к ним – покорителям неба.
   Родом они оттуда же, откуда и мы – с полей, лесов, улиц городских. Ничто земное им не чуждо и не теряют они земного притяжения. Там, в поднебесье и в нескончаемых разборах полётов, рано или поздно, но появляется усталость с постоянного преодоления. Не приспособлен человек к жизни в небе и отдыхать может только на тверди земной. Такие же они, как и мы – все эти лётчики, и хочется им простого человеческого общения с глупостями и шутками.

   Развалился наш завод, как и многие другие производства на постсоветском пространстве. Наш ангар, некогда рекордный по вместимости, сегодня сдаётся в аренду. Какая может быть авиация в маленьком, аграрном Узбекистане? Даже экономически развитая Япония не может позволить себе выпуск таких больших транспортных самолётов.
   Существует мнение, что во всём этом бедламе 90-х виновата Америка. Приноровились люди винить во всех грехах кого-то там далёкого, злого дядьку, только не себя, любимого. Мы же сами допустили до власти воров, кои в тюрьмах сидеть должны; увлеклись их романтикой, свободной от морали и совести. Развели меж собой мерзость, с которой боролись семьдесят лет без устали. Отказались от воспитания гражданина страны, осмеяли достоинства человеческие, влекущие к светлому будущему.
   Человек учится жизни на высоких примерах, а лучшим примером является сама жизнь. Сложно насаждать самоотверженность в людях, когда всем понятно, что лучше всего живётся спекулянту – во вседозволенности и свободах, доселе немыслимых.
   Не получится в современном мире прийти к власти на торговле пушниной, властолюбцу потребуются другие способы подъёма по иерархической лестнице, шаткой и переполненной; пригодятся на то более изощрённые и изуверские методы, основанные на разрушении, на принижении всех и вся, на торговле душами человеческими.
   Это ещё полбеды, что новые наши властители разграбили производства самым циничным образом – сдали врагам на металл. Заводы отстроить можно. Нового рабочего на пустом месте не вырастить. Я знаю только одного товарища по работе, который продолжает трудовую деятельность в самолётостроении – Виктор Иванов. Остальным пришлось поменять профессию на более прибыльную и доступную. Стали мои друзья строителями, торговцами, дворниками. Не понадобились наши знания и умения в новой жизни, некому передавать опыт, оттого и славятся сегодня полуграмотные кустари, отстаивающие своё мастерство пустыми апломбами по примеру современной блестящей элиты.
   Не найдётся лучшего способа к воспитанию настоящего гражданина, нежели рабочий коллектив. В современной России коллективный труд не в чести, и коллективизация, насаждаемая в своё время большевиками, признаётся преступной.

   Разрушать СССР начали с призывов к покаянию. Каяться призывали за репрессии, за убиенных и изгнанных белогвардейцев, за отрицание веры православной. Покайся ни за что, на будущее, и обретётся в тебе дух святости. Вера начинается с покаяния.
   Так покайтесь и вы, вандалы, разрушители духа советского человека – самого возвышенного за всю нашу историю. Без признания ваших грабительских деяний будущему российскому не бывать.
   Не туда мы забрели на рубеже веков. Давно пора менять нам курс.

                ПС 2.

   Как и предполагалось это изначально, претензий от знакомых читателей навалило на мою голову выше крыши. Опасно расписывать характеры реальных героев. Всяк человек воспринимается с различных сторон по-разному. Для одного он друг закадычный, другой старается не вести с ним излишние разговоры.
   «Неверно, что все из нас расстались с профессией авиастроителей», - заявил мне один товарищ. Я же знаю только о Викторе Иванове, который добрал свой стаж сборщика на авиазаводе в Москве.

   Александр Ян работал в 100 цехе электромехаником, мастером. После развала ФМЗ переехал в Пулково, продолжил трудиться по специальности.
   Виталий Камраев из 100 цеха. Электромонтажник на Ан 12 и Ил 76. Выехал в Ульяновск. Там же, в Российском авиастроении продолжила работать пайщица Рита Островская.

   «Почему не были упомянуты имена рабочих Сокова, Толмачёва, Могирёва, Таджибаева, Азизова, Наурузова, Гришина…»?
   Имена… Их более трёх тысяч, как я посчитал однажды, примерно. Разве всех упомянешь? Читатель враз перелистнёт мои мемуары увидев такой громадный строй трудящихся во славу советской авиации.
   Причастный читатель задержится. Несомненно. Вспомнит за случайным именем знакомого, поищет друзей, себя. А вдруг попадётся? Потешит душу сладкой ностальгией по временам наполненным, беспокойным, призывным.
   Отвлечённого читателя этим не пронять, ему нужно действие, интересная история, привлекательный характер. Историй этих собралась масса, не закончить мне послесловия в двух частях, чтоб описать все наши лиходейства. Смена без улыбки для рабочего – коту под хвост.

   Я разделывал высококлассное отверстие, когда меня со спины окликнул Толик. Будто не знает старший мой товарищ, что сборщика отвлекать от ответственной работы нежелательно. Мне надо вертикаль сверла отслеживать, а тут вздрагивай с оклика, оборачивайся – вся классность работы насмарку. Остановил дрель, обернулся. А этот – с глупым вопросом, как маленький: «Я не красный»? Мне только улыбнуться оставалось и заверить Толика что с рабочим видом у него всё в порядке. Подумалось, выпил он лишка.
   -Я к Зульке клинья подбивал, - оправдал свой шальной вид Толик. – Она согласная.
   Не смею называть настоящее имя Толика – состоявшегося семейного мужчины. Представлять кладовщицу, очаровавшую зрелого рабочего, не позволяет мне совесть. Вот как я могу рассказывать о всех безрассудствах своих товарищей со всей прямотой? Только приврав. Жизнь – штука серьёзная, а счастье строится на глупостях.
   А с Толиком после того случая мы сблизились. До этого я к нему только по делу обращался, а тут и пошутить появилась потребность. Вот такая жизнь была у нас в цеху, такие взаимоотношения – нескучные.

   Почему я не рассказал о наших женщинах?
   Мои однокурсницы по техникуму – Света (Санобар) Мамаджанова, Ольга Котельникова – технологи нашего цеха. Жизни протекли рядышком, да не пересеклись как-то. И так бывает. А вот соседку Карманову, профсоюзного лидера, не упомянул я бессовестно. Помогла мне добросердечная женщина с получением квартиры в престижном доме. Бывало по тем временам, что рабочие с руководством соседствовали. Добрая память об Анне Ивановне Кармановой во мне осталась.
   Наши любимые медсестрички и врачи. Случалось принимать Танюшу гостем. Улыбался ей приветливо. Женщина стоит того. А как к ней в кабинет зайдёшь, она тебе руки заломит и попрекает, чтоб не орал, пока стружку из глаза вытаскивают. 
   Воспитательницы наших детей, работницы детсадов: Лена Дуденко, Ира Богурусланцева, Аида Асриянц, Лена Захарова, Вера Бородаева. Три подведомственных детских садика было в нашем городке, дабы избавить самолётостроителей от излишних бытовых проблем.
   Соцкультбыт на ФМЗ был отлажен на высоте, а мужички всё одно засматривались после работы на кафешку «Полёт» (Парвоз). За стаканчиком очищенной легче воспринимаются нависшие со всех сторон проблемы, и выяснения отношений меж мужчинами проходят гладко. И что только ни прикажете делать с нами, шалапутами, дабы отвадить нас от зелья приворотного?!
   Помнится, вызвали меня в профком и разнос устроили: почему я в профилакторий не езжу? Да что я – маленький какой? Я женат не первый год, заботы семейные. Видел я ваш профилакторий! Три месяца безвылазно сидел на госхарчах, девушку лучшую выбирал, пока молод был. Принудили ехать, с семьёй, здоровье своё безупречное проверять.
   Такого по сегодняшним временам и в страшном сне не привидится.

   Не рассказал я о руководстве. А что мне, рядовому рабочему, дозволено было знать о делах организационных, возвышенных. Что можно было – доводили. Мне по рангу было уважать начальство, что я и делал. Дружил, сознаюсь, с некоторыми. С Вовкой Дроновым, к примеру – Владимир Станиславович.
   Восемь их было на моём веку, если не забыл кого-то из начальства – Атабаев, Эйдензон Леонид Израйлевич, Ланбин, Дронов, Нестеренко, Эйдензон младший (сын), Чабан – пришёл на должность начальника цеха из военпредов. Лим Борис Алексеевич – самый душевный руководитель из тех, с коими мне в жизни пришлось поработать. Всё понимал, откликался на всякую мелочь.
   Передвижка кадров на заводе работала на полную мощность. На руководителе лежала огромная ответственность за выпускаемую продукцию и порученных им людей. По-разному уходили с должности начальники: кто наверх поднимался, доказав свою компетентность, а кого снимали за малейшую провинность. Эйдензон пробыл на должности дольше всех, пожалуй. Уходил на пару лет в мастера по состоянию здоровья. Честность Леонида Израйлевича вызывала изумление: другой бы на его месте так и остался бы на высокооплачиваемой должности. Этому же ответственность не позволяла работать вполсилы, посчитал, что не справится.

   Сравнивать заводское начальство с современными бизнесменами даже не стоит. Уважения с этих братков никакое, да и не нужно оно никому, когда всем процессом денежные потоки управляют. Куда занесёт течением, там и притулится наш бизнесменчик-раскаряка. Печник сапоги начнёт точить, коль жизнь распорядится, сапожник – пироги печь. А неудача какая в бизнесе случится - не печаль. Обанкротят несостоявшегося начальничка, и он останется при своих. За всё ответит люд наёмный. Государство больше всего заботит частная собственность, неважно каким трудом нажитая; и вершители славы российской, как зеницу око, стерегут воровские схроны, оберегают корысть, загоняют нас в кабалу нищетой и долгами.
   Наступят ли когда для нас времена счастливые, разумные, созидательные? Или же мы навечно обречены на тот вавилонский мор, который напустили на нас братки с 90-х? Человеку, познавшему лучшую жизнь, невозможно доказать преимущества капиталистического строя – лукавого, старческого, не способного уже доказывать свою разумность и перспективность.
   И когда только подрастёт человек, посчитавший себя совершенным? Никак не удаётся нам выйти из детского возраста, тянет нас всё сломать, раскурочить. То церкви, дворцы растащили по кирпичику, теперь вот – заводы. Сколько сил и терпения понадобилось советской власти на то, чтоб приучить человека к труду коллективному, созидательному. Строить – не ломать. И мозги наши лезут со всех щелей с вандализма, обретённого на свободе вселенского разгула.