Мы с Катькой не знали, что в нашем доме живет чудовище. Его нам показал дядя Паша. Летом он приехал в гости к папе и остался жить на чердаке, потому что ему негде было жить.
Дядя Паша был веселый и толстый, небольшого роста, носил черный пиджак, черные брюки и шляпу, которую никогда не снимал. Мама ругала папу из-за дяди Паши, потому что он ей не нравился.
Однажды мы пришли со школы и увидели, что в гостиной сидит дядя Паша и пьет коньяк. Папа был на работе, а мама еще вчера уехала в деревню, к бабушке. Поэтому дядя Паша пил коньяк в гостиной, а не у себя на чердаке.
- Здравствуйте, дети, - сказал дядя Паша. – Много двоек получили?
Катька бросила портфель на диван.
- Лично я, - запищала она противно, - двоек никогда не получала! А вот Кольке, - она ткнула в меня пальцем, - сегодня по литературе кол влепили!
- Ай-яй-яй, - покачал головой дядя Паша. – Литературу надо знать, мой мальчик, знать назубок! Литература - вещь полезная!
- Ага, - сказал я, – полезная… Всякие зануды понапридумывали чепухи, а ты сиди ее и учи…
Дядя Паша выпил стопку и внимательно на меня посмотрел.
- Вымысел это не чепуха, мой мальчик, - сказал он. – Вымысел это сконцетри… сконцентир… сконцентрированная реальность! Реальней самой реальности! Тебе за что единицу, э-э-э, влепили?
– А он доклад по повести Гоголя «Вий» не написал, - с готовностью доложила Катька. – Он, видите ли, воздушного змея запускал!
Я презрительно фыркнул.
- Тоже мне, реальность! Ведьма в гробу летает, чудовища из стен лезут. Да разве ж такие чудовища бывают? Поднимите мне веки-и-и, - завыл я, закрыв глаза и протянув вперед руки. Катька захихикала.
- Не бывают, говоришь? – дядя Паша прищурился, с какой-то странной непонятной улыбкой. – А хочешь докажу, что бывают?
Наступила тишина. Катька таращила на дядю Пашу круглые глаза, а я думал, что бы ему такое ответить, чтобы он перестал молоть чепуху.
- Хочешь? – повторил дядя Паша, раскачиваясь на стуле и жмурясь.
- Хочу! – сказал я.
Дядя Паша поднялся, торопливо, неровным шагом вышел из гостиной.
- Идите сюда! – крикнул он из кухни.
Мы с Катькой переглянулись.
- Ты как хочешь, а я не пойду, - сказала она.
- Трусиха.
- Сам такой…
- Ну и сиди тут!
Дядя Паша отодвигал от стены холодильник.
- Смотри, - сказал он.
На стене за холодильником я увидел панель с цифрами. Выглядела она как панель домофона, только клавиши были из пластика.
Дядя Паша набрал код. Нажал на кнопку. Послышался писк, и в стене рядом с панелью открылся проход – как будто створки лифта открылись. Я ничего не увидел, кроме темноты, но мне стало как-то не по себе, словно заглядываю туда, куда заглядывать стыдно.
- Ой… - пискнула сзади Катька.
- Вот так! – дядя Паша покачнулся, оперся на холодильник. – Видали?
- Это типа тайник? - пробормотал я.
- А мама с папой про него знают? – спросила Катька.
Дядя Паша зажмурился, затрясся от смеха.
- Кому ж еще знать! Я тут давеча разговор их подслушал. Случайно. Впрочем, не важно… кхм.
Из темноты послышался шорох. Потом что-то звякнуло, и я услышал мычание:
- М-м-м-м…
На голове у меня сами собой зашевелились волосы.
- Что это? – шепотом спросила Катька. Глаза у нее были как у лемура.
- Сейчас, племяннички, сейчас… - дядя Паша вошел в темноту. Вспыхнул тусклый, грязно-оранжевый свет. – Заходите, не бойтесь!
Дядя Паша стоял, опершись на левую стену небольшой комнаты. У другой стены находился кожаный диван, рядом стеклянный столик с пепельницой, початой бутылкой вина и парой бокалов. Больше никакой мебели в комнате не было. Бетонный пол, обшитые звукоизоляцией стены, низкий потолок с лампочкой на длинном шнурке.
Но все это я заметил позже. Поначалу я вообще ничего не заметил. Потому что у стены напротив сидело на полу самое настоящее чудовище!
Одето оно было в футболку и короткие джинсы, похожие на те, какие носит Катька. Руки и ноги чудовища были закованы в кандалы, от которых отходили серебристые цепи толщиной с палец, а сами цепи удерживал крюк, вбитый в стену. Но самое страшное было в том, что у чудовища оказалось две головы – мальчика примерно моих лет и девочки того же примерно возраста. Обе держались на тоненьких шеях, искривленных в стороны, и у каждой во рту был кляп. И лицо мальчика, и лицо девочки показались мне смутно знакомыми – и это напугало меня еще больше, да так, что я едва не завопил от страха, как маленький. Вместо меня это сделала Катька. И тут же бухнулась в обморок.
Дядя Паша поднял ее на ноги и встряхнул.
- Чего испугалась, дуреха? Оно ж приковано!
Катька перевела на меня стеклянные, как у куклы, глаза. Я отвернулся. Что есть силы сжал кулаки и сказал себе, что должен быть храбрым. Мужчина я, в конце концов, или нет?
- Кто это, дядь Паш? – голос таки дал петуха, и я с чувством прокашлялся. На чудовище старался не смотреть – взгляд четырех глаз, казалось, смотрит прямо в меня.
- Не узнаешь? – дядя Паша затрясся от смеха, и я вдруг подумал, что мама права, и по нему психушка плачет. – Это, мои милые племяннички, ваш брат. То есть сестра. То есть, э-э-э, сестробрат! – он выпучил глаза, снова затрясся. – По понятным причинам ваши родители его от вас скрывают, но и избавляться от него не хотят. Почему? – дядя Паша поднял палец. – А вот тут-то самое интересное!
Дядя Паша бесстрашно приблизился к чудовищу, вытащил оба кляпа. Затем отступил назад, поднял руки и торжественно, нараспев, произнес:
- Отверзнитесь, уста младенцев!
В тот же миг головы заговорили, да так быстро, что нельзя было разобрать слов, голоса – надреснутый у мальчика, тонкий у девочки – как бы сливались в один, это был протяжный, длящийся без пауз звук, монотонный, гудящий, словно полет шмеля. Этот звук обвалакивал, как вата, и в то же время пронзал насквозь, как игла. Все вокруг закружилось, в голове потемнело – и я вдруг оказался в каком-то другом месте.
Здесь было очень солнечно, тепло, отовсюду доносились дивные ароматы. Вокруг росли деревья с висящими на ветвях фруктами самых пестрых цветов. В зарослах чирикали, щелкали птицы. Дорожка под ногами была сложена из мшистых камней, а рядом стояли дядя Паша и Катька. Оба улыбались до ушей.
- За мной! – скомандовал дядя Паша. И так проворно побежал по тропинке, что мы с Катькой, устремившись следом, едва за ним поспевали.
Вскоре фруктовые деревья остались позади, и мы оказались на краю поляны, в центре которой, на постаменте, стоял сверкающий драгоценностями сундук. Дядя Паша мигом распахнул крышку, бережно достал из сундука взрослую женщину ростом с пятилетнего ребенка и поставил ее на траву чистого изумрудного цвета. Женщина была одета в белую как снег тунику и кожаные сандалии. Улыбка ее была такой доброй, а сама она такой красивой, что мы с Катькой оцепенели на месте в немом восторге.
Дядя Паша достал из сундука книгу в старинном переплете, почтительно протянул ее женщине. Продолжая улыбаться, женщина открыла фолиант и стала быстро, скоровогоркой читать – звонким мелодичным голосом, напоминающим журчание ручья. Голос ее словно бежал, бежал куда-то, быстрее, быстрее, а сама она становилась как будто выше. Дядя Паша тем временем, сдернув с головы шляпу (почудилось, что над алой его лысиной блеснул золотом нимб), приплясывал вокруг и вторил женщине баритоном, но не только не нарушал напевную красоту чтения, но и дополнял ее, как контрабас вдохновенную скрипку.
А потом, потом и вовсе ничего не осталось, только мой голос и Катькин - и они, наши голоса, звучали, как казалось, повсюду, заполняя бесконечный, как космос, сад таким ясным, ни на что не похожим счастьем, таким нашим, только нашим блаженством, какое, наверное, может лишь сниться…
С трудом разлепив глаза, я ничего не увидел, кроме темноты.
Рядом замычала Катька. Звякнула цепь.
Я хотел спросить, как она, но почему-то не смог. Нащупал языком кляп во рту – и только теперь все вспомнил.
Повернув голову, я увидел лицо сестры – ослепленный внутренним светом, я приноровился уже к внешней тьме - так близко, как всегда привык видеть… ее глаза были полны муки.
«Ты-не-одна-вместе», послал я ей мыслечувство, вкладывая все тепло, надежду, все свое желание жить. Что у нас есть? Мечты…
Мечты, неотличимые от реальности - и в чем-то даже реальнее…
Не так уж и мало, правда?