Откликаясь на участливый присмотр тёти Тони и дяди Коли, я забыла о настоящих родственниках и перестала воображать их благородство. Рядом были действительно близкие люди, которые обязательно помогут, согреют, приласкают. Хорошо-то как!
Кроме того, моя жизнь наполнилась забавными неожиданностями. То речка манила прозрачной водицей, то ближайший лесок влёк тенистой прохладой, то совхозное поле соблазняло неспелой, но уже сладковатой кукурузой, аппетитно перегретой солнышком. И певучие лягушки наперебой зазывали меня на бережок камышового болотца. Я торопилась послушать их разудалый концерт и всюду поспеть. Иногда так утомлялась длительными прогулками, что на часок-другой пряталась в дальней комнате дома, чтобы остыть от умопомрачительных впечатлений. Немного рисовала, читала книжки или возилась с любимым пупсом, предусмотрительно привезённым из города. Тётя Тоня без оглядки дарила мне коробочки, бусинки, пуговички, разноцветные лоскутки и всякую мелочёвку, годную для игр с куклами. Лишь бы Лапуля не скучала!
У наших друзей тоже были дети, по моим меркам уже взрослые: Вове недавно исполнилось пятнадцать лет, а Наташе - девятнадцать. С угрюмым парнишкой мы почти не виделись. Компания приятелей высвистывала его спозаранку, и все они где-то пропадали до темноты. Я чувствовала молчаливое отчуждение и стеснялась Вову. Тётя Тоня говорила, что он всегда такой бука - ничего уже не поделаешь.
Наташа оказалась другой: она славно унаследовала родительское добросердечие и относилась ко мне как к младшей сестрёнке. А может, ещё лучше! К счастью, на её хорошеньком личике не было даже проблеска усов, глазки сверкали знакомой голубизной, щёчки алели естественным румянцем, контуры нежных губ и бровей выделяла косметика. Светлые волосы цветной резинкой по-детски собирались в пучок, открывая широкий лоб и миниатюрные ушки. Мы крепко сдружились, несмотря на приличную разницу в годах. Однако при первой встрече Наташе было немножко не до меня – она выходила замуж (по любви огромной!) и думать ни о чём другом не могла. Наши разговоры сводились исключительно к предстоящей свадьбе.
Я не предполагала, сколь тревожно это событие. Предпраздничное томление захватило всех домочадцев. На пороге один за другим появлялись гости с огромными кулями подарков. Они стряхивали дорожную пыль, обнимали хозяев, распаковывали вещи, переодевались, обедали и тут же находили себе занятия - подкапывали картошку, мыли посуду или топтались на кухне у плиты. Я едва удерживала в памяти новые имена и лица. Двор напоминал муравейник, люди-трудяги так и сновали туда-сюда, туда-сюда. Живность лишний раз не высовывалась из сарайчиков. В хате стало тесновато, и меня вежливо переселили в прибрано-свежую летнюю кухню. Там, облюбовав изодранную спинку старого дивана, обитали две ленивые кошки и роились жирные мухи, которых я перед сном ловко била плотно сложенной газетой.
Накануне торжества из соседнего села приехали родители тёти Тони, пожилые, но ещё довольно бравые. Наташа была их старшей внучкой и в скором времени вполне могла подарить правнуков. Старички только о том и мечтали, причём вслух.
Семидесятилетний дед Никодим при знакомстве показался мне суровым, задумчивым и уставшим. Его волосы серебрились сединой, руки слегка тряслись, он неловко поворачивался, шаркал ногами, потирал опухшие колени, однако о своих болезнях не распространялся. Высоченный рост, горделивая осанка, мощные плечи и греческий профиль выдавали некогда неотразимого красавца. Ничего, что с возрастом потерялись сила и лоск. Главное, светлая душа не помрачнела.
Родная и неродная малышня так и липла к приветливому дедушке. Он шутливо сгребал детишек в охапку, щекотал их мягонькие ладошки и пяточки, лохматил чубы и под восторженный визг целовал розовые ушки и пухлые щёчки. Для таких потешек я была великоватой. Просто прижималась к горячему боку и ловила капельки ласки. Тронет голову иссохшая рука Никодима - и уже радостно!
Баба Аня выглядела серенькой тенью мужа. Её худое скуластое лицо плотной сеточкой покрывали мелкие и глубокие морщины, похожие на шрамы и лучики. Глаза выцвели, поблекли, веки отекли, брови поредели. А уголки сомкнутых узких губ уныло сползли вниз вплоть до жилисто-тонюсенькой шеи.
Независимо от настроения, старушка носила длинное тёмное платье и прятала белые пряди жиденьких волос под скромным платком, завязанным сзади тугим узлом. Она бойко хваталась за мелкие домашние дела и тут же искала подчинённых. Притомившись, утирала пот рукавом и комкала испачканный потёртый фартук. При этом громко болтала, перемежая русскую и украинскую речь. Я вмиг стала гарной дивчиной и ничего против не имела. На зов бабы Ани откликалась охотно, потому без конца слышала: "Иди до мене, Маринка! Да шибче, шибче", "Сидай сюда, слухай, дивись!", "Нехай так будэ". Я не спорила, удобно устраивалась рядышком и тешилась неожиданной заботой.
Кроме положенного почтения, у меня был личный интерес к бабе Ане. Она тоже хромала, но совсем не так, как я, - припадала на одну ногу, вернее, пятку. Ходила ровно, быстро, однако до того сгорбленно, что взгляд упирался в землю. Голову приходилось запрокидывалась назад или сильно отклонять в сторону. Не понять, как хилая шея выдерживала такие развороты. Взор с прищуром был цепким и проницательным, но не согревающим, не притягивающим.
Несмотря на взаимную симпатию, мы с бабой Аней ни разу не обнялись. Правда, разговаривали много и с удовольствием. Она рассказывала, как по молодости лет работала помощницей рубщика на таёжном лесоповале. Однажды замешкалась, поскользнулась и угодила под падающее дерево. Толстый ствол раздавил в крошево мелкие кости правой стопы. А ветви исхлестали всю спину и травмировали позвоночник. Раскулаченных переселенцев с Украины никто толком не лечил. Сельский фельдшер отрезал размозжённые ткани, ушил рану, выдал какие-то порошки. Помереть не дал, и слава Богу.
Анна оказалась на редкость крепкой. Они с мужем прочно обосновались на берегу Амура - выстроили огромный дом, распахали огород, купили машину. Троих детей в любви вырастили. Парни-погодки хорошо окончили школу, честно отслужили в армии и уехали в южные края искать лучшую долю. За тридевять земель обзавелись собственными семьями. На Дальний Восток приезжали редко, а письма отправляли по великим праздникам. Одна тётя Тоня осталась возле родителей надёжной помощницей. Я не сомневалась, что так надо, и тоже хотела быть отзывчивой дочерью.
Мои мысли были правильными и возвышенно-светлыми. Мама же больше думала о чистоте и прелестях тела. В ожидании грандиозного торжества мы с ней до головокружения напарились в душной бане, принарядились в кружевные платья и в компании друзей отправились в парикмахерскую. Там желающие блеснуть красотой выстроились в очередь. Меня первой усадили в высокое кожаное кресло, накрыли от подбородка до ног скользкой шёлковой накидкой, и строгая тётенька быстро защёлкала ножницами. Её стараниями получилась красивая стрижка. Я избавилась от позорной косой чёлки, которую всегда "подравнивала" мама, и ненадолго превратилась в пай-девочку.
А на женские причёски ушла уйма времени! Дамы намеревались быть неотразимыми, меняли цвет и длину волос, накручивали букли. После сушили все это дующим жаром под огромными пластмассовыми колпаками. Начёсы укреплялись брызгами специального лака и милые лица менялись до неузнаваемости.
Дольше всех наводила марафет тётя Тоня. Её богатая шевелюра слишком почернела, заблестела и кокетливо улеглась на бочок. Брови изогнулись ровными дугами, ресницы распушились, ногти неестественно заалели. В завершении работы мастер сочувственно предложил обесцветить усы, чтобы стали менее заметными. Идея была неплохая, но под действием химических реагентов щетина пожелтела, отвердела и нелепо вздыбилась, увеличив давно обжитое пространство. Такого фокуса никто не ожидал!
Тётя Тоня почувствовала себя клоуном, прикрыла губы ладонью и едва не упала в обморок. Дома она сквозь слёзы пошутила: "Олег Попов отдыхает…" ». В ответ баба Аня горько ахнула, дед Никодим водрузил на нос очки, что-то пробормотал и скривил лицо. Мама оторопело ойкнула и тактично затихла. От приступа смеха я сползла с дивана на пол и зажала руками рот, лишь бы не обидеть новоиспечённую красотулю. У дяди Коли выпучились глаза и реально отвисла нижняя челюсть. Пребывая в шоке, он растерянно спросил: "Что делать будем?". "Стричь!" - спешно заявила тётя Тоня.
Все облегчённо вздохнули и захохотали. Я в цирке так не веселилась, чуть не описалась. Мы по очереди трогали рыжую щетину и любовались невиданными усищами спереди и сбоку. Когда ещё к чуду прикоснёшься?
Откуда ни возьмись на столе появились маникюрные ножницы, пинцет, крохотная расчёска и круглое зеркальце. На всякий случай дядя Коля достал свою безопасную бритву и помазок с кремом. Взлохмаченная растительность устранялась под зорким приглядом. Колючие волосики путались, с трудом отрывались друг от дружки и от губы, но тётя Тоня расправлялась с ними безжалостно. Она до ночи просидела под лампой, зато все извела! Лицо стало гладким и очень красивым, но с непривычки показалось мне чужим.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://proza.ru/2017/05/02/435