На первый урок в свой 9 «А» я опоздал. Извинился, сел за парту.
Шла литература, учительница что-то рассказывала про повести Гоголя. Я их не читал, но и литераторшу слушать не хотелось. Она, наверное, много знала, но увлечь своим предметом не умела. В классе, как всегда на её уроках, было шумновато, она старалась не обращать на это внимания, но ей всё время приходилось повышать голос. Дело шло к ларингиту.
Моего соседа Левина не было. Он лечил зубы. Я думал, что Левин придет от зубного врача счастливый и этим счастьем поделится со мной. А что ещё нужно для хорошего начала дня!
Маринка Самохвалова, сидевшая передо мной, обернулась. Посмотрела, ухмыльнулась, плечиком повела. Ну-ну... Соседке ещё чего-то шепнула… Э, э, э! Какой соседке?! Вчера Маринка одна сидела… Это что же, новенькая? А я сразу и не заметил. Сейчас, думаю, она обернётся. Смотрю на неё и жду. Впился в неё взглядом и даже не моргаю. Соседка Маринкина – как балерина: худенькая, сидит прямо, волосы распущены, пальцы тоненькие. Вроде бы никогда раньше её не видел. Сидящий за мной Миха Чернов подтверждает: самая что ни на есть новенькая.
Я кинул в рот подушечку «Орбита», заворотил ногу на ногу, поправил чёлку, рассеянный вид на себя напустил. Жду. Не оборачивается. Ладно, не очень надо, хотя девчонка со спины – просто чудо. Волосы свои пушистые осторожно поправляет. Шея у неё – словно точеная! Эх, чёрт, придется самому начинать!
– Девчонки, у вас карандашика не найдётся? – спрашиваю.
Маринка обернулась:
– Глаза подвести?
Я сдержанно улыбнулся и не очень удачно пошутил:
– Да нет, в ухе почесать.
Девчонки хихикнули. Маринка подала мне циркуль вместо карандаша и остаток урока провела вполоборота, насмешливо косясь на меня.
На перемене ко мне подошли парни. Говорили, как всегда, о всякой ерунде, а я всё поглядывал на «балерину». Личико симпатичное, как будто осторожно, слегка, без нажима нарисованное. Она в коридор даже не вышла, всю перемену просидела за партой, книгу читала. Очень скромная или гордая, наверное. Мне всегда такие нравились. А я со своим характером, видимо, другим нравлюсь. Маринка протиснулась боком ко мне между парнями:
– Что вчера фотки не скинул? Ведь обещал же. Сегодня сама зайду.
– Сначала спросила бы: родители, может, дома будут, – засмеялись парни.
Я поморщился, она фыркнула.
Прозвенел звонок, все стали расходиться. Опять Гоголь: сдвоенный урок. Маринка сидит вполоборота. Я ей говорю:
– Вот меня зовут Тим, тебя Марина, а соседку твою, к примеру, как? У нее буква «и» в имени есть?
– Оригинально! – с наигранным восторгом выдохнула Маринка. – Теперь так знакомятся, по гласным?
Соседка сидела, не шевелясь, как будто не слышала, о чем мы шепчемся.
– Так как насчет «и», – начал я уже раздражаться.
– Да далось тебе её имя, – Маринка засмеялась. – Не Ирина она, и даже не Инесса, успокойся. Просто Даша. Моя лучшая подруга. Понял?! – добавила она так, как будто предупреждала о чём-то или даже угрожала.
«Понял», – хотел было огрызнуться я, но тут Даша обернулась, посмотрела мне прямо в глаза, и меня словно жаром обдало. «Вот и все», – со щемящей тоской подумалось мне неизвестно почему. «Даша, – начал говорить я ей мысленно, – ты очень красивая! За тобой все парни из нашей школы косяками ходить будут. И я тоже буду, ты только посмотри ещё раз так на меня».
А впрочем, чего это я расчувствовался?! Ведь тут что-то не так. Точно не так! Если один её взгляд может голову вскружить, чего же с ней никто из парней сразу не сел? Странно. Я внимательно огляделся. Только две парты в классе были «однополыми». Ну, и две ещё пустовали наполовину. Все остальные с начала года Анна Никитична своей железной волей укомплектовала по принципу «мальчик – девочка». Существование немногих «однополых» было допущено лишь в связи с особыми обстоятельствами: шефство над отстающими, слабое зрение, рекомендации психологов или просьбы родителей.
А, вот оно что! Наверное, Маринка никого к ней не подпустила. С Маринкой связываться – себе дороже. Жаль, прогулял такое представление!
Даша опять повернулась и взглянула на меня. Я чуть резинку не проглотил. Даша! Плевать мне на Маринку и на всех остальных! Будь что будет! С трудом подбирая слова, я спросил:
– Это… как его… времени до конца осталось… сколько?
Даша приподняла рукав, посмотрела на часики:
– Минут тридцать. А что тебе уже надоело?
Она чуть-чуть улыбнулась и снова сосредоточилась на том, что происходило у доски. Я чувствовал, как лицо моё постепенно наливается краской. Попытался задержать дыхание и успокоиться. Когда она смотрела на меня – мысли путались, превращались в несвязные обрывки. Когда сидела спиной ко мне – я снова обретал способность хоть что-то соображать.
«Ничего страшного, – думал я. Ну и что ж, что она такая красивая. Это ещё ничего не значит. Красивым девчонкам разные парни нравятся... Иногда тоже красивые, иногда не очень, а иногда и совсем “не”. Это сплошь и рядом. В мужчине ведь не красота главное… И парням разные девчонки нравятся. А может, она ещё никому по-настоящему не понравилась? Может, никто пока её как следует не разглядел и не понял, какая она на самом деле? И она, может, увидит во мне что-то такое, чего в других не замечала. Хоть бы раз повезло! Пусть так случится, пусть у нас совпадёт!»
В дверь громко постучали. Ввалился Левин с улыбкой до самых своих непомерно оттопыренных ушей.
– Все законно, – заявил он с порога, – у зубного был. Имею право.
– Садись, Левин, – вздохнула литераторша. – Права свои ты знаешь, вот только обязанности ещё как следует изучил бы.
– Не беспокойтесь, изучил: я обязан следить за зубами. Так? Так. Имею право и обязан провести санацию полости рта.
В классе захихикали.
– Да садись же! – начала сердиться учительница.
Левин с видом победителя прошествовал к своему месту, уселся и стал, разевая рот, показывать мне пломбу, объяснять, что такое кариес, а что пульпит. Покончив с ликбезом, он принялся передразнивать врачей: «Федоровна, замешай силицильчику», и насмехаться над Митяевым из одиннадцатого, которого послали на удаление, но тот позорно бежал...
Меня его россказни совершенно не занимали, я был поглощён совсем другим, но внимание класса Левин привлёк, сделалось шумно выше нормы, и, наконец, ему сделали замечание.
– Будешь болтать – пересажу, – пристрожила литераторша.
А я вдруг сразу подумал о везении. Да-да! Вот он шанс. Пусть Маринка садится с Левиным, а Даша перейдёт ко мне.
Я стал провоцировать Левина на разговоры. Он охотно пошел мне навстречу. Зубная тема, похоже, была для него неисчерпаемой.
– ещё слово – и рассажу! – повысила голос учительница.
Да хоть десять, хоть сто слов! Пожалуйста – сколько угодно. Только бы рассадили!
– Если рассадят, – прошептал я Маринке, – иди на моё место.
Девчонки зашептались. Даша, похоже, убеждала Маринку не соглашаться на моё предложение. Потом обе повернулись к нам.
– Извини, Тима, ничего у тебя не выгорит, – сказала Маринка с легкой издёвкой.
– Девочки, у меня зрение плохое, мне бы поближе к доске…
Они переглянулись и прыснули. Стоявшая у доски литераторша взорвалась и крикнула уже мне:
– Хватит мешать классу! Самохвалова садится к Горшкову, Левин может отправляться туда, откуда пришел.
– Мне на сегодня общения с дантистами хватит. Спасибо, как-нибудь в другой раз. Я лучше тут посижу, – сказал Левин и ушел на всегда пустовавшую последнюю парту у окна. Там он вытянул ноги в проход, сложил руки на груди и демонстративно закрыл глаза.
Пока внимание класса было занято этим переселением, я наклонился вперёд, коснулся Дашиного плеча и, страшно волнуясь, прошептал:
– Даша, можно я сяду к тебе?
– Зачем? – спросила она, не поворачиваясь.
– Пожалуйста. Я не буду тебе мешать, и… я не кусаюсь. Ладно?
– Зачем? – повторила она.
– Низачем. Может же быть «низачем».
– Не знаю, – ответила она.
Уже не очень хорошо понимая, что делаю, я встал, шагнул по проходу вперед и, повернувшись к ней лицом, сказал:
– Даша, ты, конечно, права. Никаких «низачем» не бывает. Я хочу сесть рядом с тобой, потому что ты мне нравишься… Очень.
Даша смутилась, и было от чего. На нас смотрел весь класс. Литераторша была как потерянная.
– Я вам не мешаю? – после долгой паузы спросила она. И мне показалось, что в её словах не было ни малейшей иронии. И что ещё более странно, никто в классе не хохотнул. Даже Левин.
– Нет, – дрогнувшим голосом ответил я в полнейшей тишине и сел на своё место.
– Ну, тогда продолжим урок, – обрела наконец присутствие духа литераторша. – Я сегодня много говорила. Теперь ваша очередь. Изложите кратко то, о чем я только что рассказывала. Ну и… послушаем новенькую. Тебя, кажется, Дашей зовут? Иди к доске.
– Я не могу, – сказала Даша.
Тишина сделалась такой густой, что стало трудно дышать. Класс, всего несколько минут назад шуршавший, шептавший, кашлявший, вздыхавший, охавший-ахавший, замер. Глазели все почему-то на меня.
– Я не могу, – повторила Даша.
– Что так? Не придумывайте! – перешла на холодно-официальное «вы» учительница. – Задание простое. Э-ле-мен-тар-но-е. Для третьеклассников. Ну, идите, отвечайте, пожалуйста.
Даша закрыла лицо руками.
– Можно я за неё? – вскочила Маринка и направилась к доске.
– Что за самовольство, тебя не вызывали! Новенькая, я жду. Помочь, что ли? – литераторша шла к Даше.
Даша вдруг привстала, стала что-то искать под партой, достала палочку и, опершись на неё, с трудом выбралась в проход. Учительница застыла с поднятой к горлу рукой. Я опустил голову.
– Ты че, не понял? Она хромоножка, – забормотал мне на ухо перескочивший на своё прежнее место Левин. – Влюбился что ли?.. Девчонку надо красивую. Чтобы все завидовали. Она, конечно, на лицо ничего, только хромает, с палкой со своей не расстается. Я видел. Ты не переживай, слышишь?
Я молчал и не переживал. Сделался, как каменный. Было больно и обидно. И не хотелось, чтобы начиналась перемена: что я буду делать, когда прозвенит звонок? Пропади все пропадом... Перемена всё-таки началась. Я поднялся и на деревянных ногах, почти ничего не видя, вышел в коридор. Стал у окна и, не отрываясь, смотрел на школьный двор, чувствуя, как по спине ползают недоуменные взгляды. Подошли парни, молча постояли рядом. Я делал вид, что не замечаю их. Чего им надо? Пусть оставят меня одного. Мне и без них тошно.
– Он ей чуть в любви по-настоящему не признался, – затараторил вынырнувший откуда-то Левин, – Я-то поначалу и сообразить ничего не мог. А эту хромоножку я раньше видел, она на Привокзальной живёт...
Левину велели убираться, и он тут же слинял.
Парни какое-то время мялись, не зная с чего начать… Потом Витя Шестаков сказал:
– Мы вот что. Поговорили между собой и решили тебе сказать. Как-то все фигово получилось. Ты, наверно, и сам понимаешь?
Я кивнул.
– Когда ты новенькую с палкой увидел, тебя перекосило даже. Будто она инопланетянка с тремя руками. Ну, не повезло ей. Бывает. Ты, конечно, ничего не знал. Но потом-то, когда литераторша её встать заставила…. Голову даже опустил. Она же всё заметила. Теперь, может, ревёт в туалете. А ты… Тем более – чуть в любви не признался. Подумаешь, на костыле. Ну и что? Короче, мы это... Ты давай как-нибудь подойди к ней, поговори. Чтоб не всё так... А то шептались у всех на виду: нравишься – не нравишься. Шептался бы с Маринкой, никто и внимания не обратил бы. А ты на новенькую ТАК смотрел. Может, на неё ТАК ещё никто не смотрел. Ей теперь хуже, чем тебе. А ты ещё голову опустил. Что за слабак такой? Ладно, извини. Сегодня пятница, в школе – дискотека. Мы скажем Маринке, чтоб привела её. Можете не танцевать, она, наверно, не танцует. Просто пообщаетесь, скажешь ей что следует, домой проводишь. И вообще: влюбляться и расходиться надо постепенно. Неопытный что ли? А ты р-раз – влюбился, д-два – разлюбился… Так не пойдёт. Понял?
Это «понял» он произнёс примерно так же, как Маринка, когда объявляла Дашу своей подругой. Сделали из меня какую-то мишень для угроз. Им-то какое дело? Влюбился – не влюбился, опустил голову – не опустил! Но в глубине души я признавался сам себе: по-дурацки всё получилось. От неожиданности, не из трусости – я ведь не подонок какой. Но всё же…
Оставшиеся четыре урока прошли как во сне. Я ничего не соображал – хорошо хоть к доске ни разу не вызвали, – а на Дашу даже взглянуть не смел. Чувствовал, что за мной наблюдают и как будто чего-то ждут. От этого становилось ещё тяжелее. Про то, как буду вести себя на дискотеке, думал с содроганием. Ну вот, вхожу, иду к ней через зал, музыка оборвалась, все на меня уставились – можно в обморок грохнуться. А дальше как? Подошёл. Что говорить ей буду? С чего начать? Или сделать вид, что ничего не случилось? Нет, так не пойдет. Ну и положеньице! Но назад пути нет. Надо себя пересилить – и всё, закончится эта маета. И чтоб я когда-нибудь ещё...
Время до дискотеки пробежало быстрее, чем я ожидал. Как только я появился в зале, ко мне сразу подошли одноклассники. Витя Шестаков по плечу похлопал, Левин многозначительно подмигнул: мол, не трусь, мы рядом. «Без вас обойдусь, отвалите!» – огрызнулся я про себя. Огляделся – Даши не было. Немного полегчало. Как-никак отсрочка, можно дух перевести. А может, она и не придёт? Вот было бы здорово! На нет и суда нет.
Крутили медленный. Я пригласил одну девчонку из 9 «Б» – так только, чтобы не стоять столбом там, где положено двигаться. Она положила мне руки на плечи и всё заглядывала в глаза, ждала, чтоб я заговорил. Но я к ней ничего не чувствовал и потому молчал. Девчонка, похоже, обиделась. Когда танец кончился, бросила мне: «Не провожай» и быстро пошла к своим подругам. Я пожал плечами, повернулся – и увидел Дашу.
Она сидела у стены, бледная, прямая, напряженная, и смотрела прямо на меня. Всё закачалось передо мной, и я подумал: «Вот, значит, как крыша едет». Когда немного пришёл в себя, с удивлением обнаружил, что ноги сами несут меня к ней. Медленно, словно преодолевая неимоверную тяжесть, но несут.
– Привет, – прошептал я, подойдя, и голос мой пресёкся от волнения.
– Привет, – ответила она, глядя на меня во все глаза, будто видела впервые.
– Ты давно здесь?
Она вздохнула и пожала плечами.
– Марина настояла, чтобы я пришла сюда.
– А тебе не хотелось?
– Да нет, не то чтобы не хотелось. Просто, я думала, как-нибудь потом, позднее, когда немного в вашей школе освоюсь.
– Марина твоя подруга? – Я понимал, что говорю первое пришедшее в голову, что нужно бы совсем не про то и не так. Никакого дела до Марины мне нет. Но иначе не получалось.
– Да, наверное. Она добрая, отзывчивая, независимая, смелая. И красивая… Такие всем нравятся. Тебе, наверное, тоже, – Даша улыбнулась и посмотрела на меня вопросительно.
Мы помолчали. Я не знал, красивая Даша или нет, но не мог оторвать взгляда от её лица, от её губ, глаз, волос, шеи.
Она вдруг встала, опершись о спинку стула, взяла свою палочку.
– Мне пора домой, Тим, я устала – сказала она и пошла.
– До завтра, – пробормотал я.
Она, припадая на левую ногу и опираясь на палочку, шла к выходу. А я, как тень, следовал за ней, словно мы только что не попрощались. Одноклассники улыбались. (Они ни черта не поняли!) Мы вышли коридор. Даша обернулась, бледная, губы дрожат:
– Чего ты?
А я сам готов был заплакать. Не знаю, что со мной творилось. Мне хотелось осторожно обнять её, прижать её голову к груди, погладить по плечам, волосам, пожалеть.
– Можно, я провожу тебя? – спросил я.
– Я очень тихо хожу, – ответила Даша. – Тебе надоест плестись рядом со мной. Потом сам будешь жалеть, что пошел.
Я потряс головой: не буду, мол.
Мы вышли на улицу. Из окон школы на нас пялился почти весь класс. И тут налетела Маринка. Злая-презлая, как фурия.
– Я сама провожу, – заявила она. – Нам с тобой не по пути, Тим. Тоже мне джентльмен! Ты – лишний человек, вот кто!
Она схватила Дашу за руку и потащила за собой. Даша не могла идти так быстро и спотыкалась. Она всё-таки оглянулась, хотела что-то сказать, но Марина не дала ей остановиться и даже прикрикнула на неё.
Мне захотелось повыбивать стёкла в школе, чтобы одноклассникам было лучше видно всё происходящее на вечерней улице. А Маринку я готов был подвергнуть самой мучительной казни.
Придя домой, я не стал ужинать, заперся в своей комнате и воткнул в уши плеер. У меня уже не хватало сил разбираться в хитросплетениях собственной судьбы и пытаться привести хоть в какой-то порядок свои мысли и чувства. Что же это случилось со мной сегодня? Может, я и правда лишний, никому не нужный человек? Если так, то всё правильно, этой девушки я не стою. Пусть она будет счастлива без меня. Но отрешиться от воспоминаний о Даше я не мог.
Это были, скорее, даже не воспоминания, а мечты – туманные, щемяще-блаженные и, увы, страшно далекие от реальности. Даша был рядом со мной, я помогал ей надеть пальто, брал под руку на лестнице, сопровождал в прогулках по набережной, дарил цветы, угощал мороженым, наблюдал, как она засыпает, а утром сидел у постели и терпеливо ждал, когда дрогнут её веки и она откроет глаза…
– Тима, звонят в дверь, открой. Я не могу подойти, – крикнула мама с кухни.
Господи, ну почему даже сейчас меня не могут оставить в покое! Кончится эта мука когда-нибудь?
Я выскочил в прихожую, распахнул дверь.
На пороге стояла Даша.
– Можно мне войти?
Я попятился, ошеломленный её неожиданным визитом, и она переступила через порог.
– Я всё знаю. Тебя парни заставили подойти ко мне на дискотеке, – совсем тихо произнесла Даша. – Мне Марина сейчас всё рассказала. Можешь больше не ходить за мной. Не нужно. Прошу тебя. Очень. Я скажу парням, чтоб они к тебе не приставали…
– Я люблю тебя, Даша, – сказал я. – Прости меня, если что-то не так сделал.
И подошёл к ней близко-близко...