Картина была близка к завершению. Место, выбранное Мольбертом для работы, поражало своей красотой. Крутой обрыв, на котором расположился художник; река, имеющая в этом месте изгиб; пологий противоположный берег с богатой растительностью – всё это создавало такой чудесный вид, что только совершенно бесчувственный человек мог остаться равнодушным при виде этой красоты. И всё это созданное природой великолепие Мольберт аккуратно переносил на холст.
Стоя за его спиной, Наталья заворожено следила за точными движениями художника. Ей нравились такие картины – аккуратные, точные, чёткие. Мольберт тщательно изображал каждую деталь, а не ляпал мазки так, что вблизи нельзя ничего разобрать, как это любят делать многие художники. Ощущая себя свидетелем рождения новой картины, Наталья испытывала нечто похожее на священный трепет.
- Как вам это удаётся?! – не удержалась она от восклицания. – Альберт, вы настоящий гений!
- Считаете, что картина получилась удачной? – спросил Мольберт, не отрываясь от работы.
- Она восхитительна!
- Чем же она вас восхищает?
Наталья ответила, не раздумывая:
- Она красивая и чёткая, словно фотография.
Мольберт отложил кисть и внимательно взглянул на свою поклонницу.
- Комплимент сомнительный, - сказал он. – Но должен заметить, что вы, к сожалению, правы.
- Я что-то не то ляпнула? – спросила Наталья, смутившись.
- Нет, ну что вы! Ваше замечание вполне справедливо. Картина получилась похожей на фотографию. Поэтому необходимо проделать с ней ещё одну работу.
- Какую?
- Вдохнуть в неё душу.
- Это как? – не поняла Наталья.
Ей почему-то представилась процедура искусственного дыхания, которую проводят над спасёнными утопающими.
- Надо внести в картину какие-то элементы, которые оживили бы её, передали настроение, - пояснил Мольберт. – Пока мне на ум ничего интересного не приходит. Может быть, вы мне что-нибудь подскажете?
Наталья пожала плечами. Что она могла предложить? Ей тоже ничего интересного не приходило на ум. Леска, молчавшая до сих пор, вдруг сказала:
- Я знаю, Бертик, чего не хватает в картине – мотоцикла и красивой женщины.
Мольберт внимательно посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на картину и снова на Леску. Его лицо было серьёзным и сосредоточенным.
- А что, интересная мысль, - сказал он задумчиво. – Очень интересная мысль! Правда, это добавит мне работы и займёт много времени, но, пожалуй, оно того стоит.
Он продолжал смотреть на Леску, думая о своём. В его богатом воображении уже строился новый сюжет картины. Леска вернула его к реальности.
- Зря так смотришь на меня, Бертик, - сказала она. – Ты же знаешь: я позировать не люблю и не буду. Вот Натаха послужит тебе отличной моделью, а я для этой роли не гожусь.
Наталья была вовсе не против того, чтобы её лик художник увековечил на картине. Но бес противоречия заставил её взбрыкнуть копытцами.
- Это по какой же причине ты не годишься для этой роли? – спросила она с вызовом. – Что-то я в твоей внешности изъянов не наблюдаю.
- Тебе нужны веские доводы?
- Разумеется.
- Ты их получишь.
- Очень хорошо! Я слушаю.
Леска кивнула.
- О’Кей. Во-первых, я несколько крупновата для этой картины.
- Это не страшно. Альберт тебя в масштабе изобразит, - съязвила Наталья.
- Во-вторых, как заметил художник, у тебя прекрасное одухотворённое лицо. Обо мне этого не скажешь.
- Ну, это уже совсем несерьёзно. Уж тебе-то на своё лицо грех жаловаться.
Наталья ничуть не лукавила. У Лески была яркая внешность. Она была не просто красива. Её манера искусственно сдерживать эмоции приводила, как ни странно, к прямо противоположному результату, придавая лицу необычайную выразительность.
- И, наконец, в-третьих: художник уже без нас решил, что будет рисовать тебя. Верно, Бертик?
Мольберт, с весёлым лицом наблюдавший за их шутливым поединком, ответил деликатно:
- Вы обе очаровательные женщины. Я был бы счастлив запечатлеть на холсте вас обеих. Но дело в том, Наташа, что я уже неоднократно предлагал Олесе написать её портрет. Всякий раз она категорически отказывалась. Думаю, что и теперь мы только зря потеряем время, пытаясь её уговорить. Поэтому я прошу вас помочь мне в работе.
- Она согласна, - сказала Леска.
Наталья больше не возражала.
- Где мне расположиться с мотоциклом? – спросила она.
- Это не имеет большого значения, - ответил Мольберт. – Я не стану сразу вносить изменения в картину. На это потребовалось бы слишком много времени. Поэтому сначала я сделаю графический рисунок на отдельном листе.
- А сколько времени потребуется на то, чтобы сделать рисунок?
Мольберт мысленно прикинул объём работы.
- Пожалуй, двух дней будет вполне достаточно. Но не меньше. Хочу подробно запечатлеть все детали.
Наталья задумалась. На утро был запланирован отъезд группы. Сразу она как-то упустила из виду этот момент. Стало быть, теперь ей придётся от чего-то отказаться: либо от позирования художнику, либо от путешествия с байкерами. Ни от того, ни от другого отказываться не хотелось.
Леска словно угадала её мысли.
- Не волнуйся, Наташка, - сказала она. – Мы здесь задержимся настолько, насколько это потребуется Мольберту. Путешествовать можно и вдвоём.
Наталья с благодарностью взглянула на неё. Всё же она замечательная – эта Леска. Настоящая подруга!
- Олеся, спасибо тебе! – сказала она с чувством.
- Не за что.
- Как же это не за что? Ты ради меня жертвуешь своими планами.
- Ерунда! – отмахнулась Леска. – Я вовсе не ради тебя это делаю. Если я уеду, Мольберту придётся посадить тебя на его мотоцикл. И тогда на картине века будет запечатлён не мой чёрный американский красавец, а красно-белый япошка. Я этого допустить не могу.
Нет, Леску не переделаешь. Вероятно, она не любит сладкое, если спешит в каждую бочку мёда чего-нибудь добавить. Пока художник устанавливал этюдник, готовил бумагу и карандаши, Леска поставила перед ним свой мотоцикл.
Когда всё было готово, Наталья оседлала технику. Внимательно оглядев объект предстоящей работы, Мольберт сказал:
- Нет, Наташа, не так. Сядьте на мотоцикл сбоку, как на скамейку. Вот так будет лучше. Далее: одна нога пусть остаётся на земле, а другую поставьте на подножку. Очень хорошо! Теперь руки. Правую руку положите на руль, а левую…
Неожиданный порыв ветра бросил Наталье на лицо прядь волос, и она инстинктивно поправила их рукой.
- Замечательно! – воскликнул Мольберт. – Именно так, Наташа! Именно так! Левой рукой вы поправляете причёску.
Он старательно принялся за дело. По его сосредоточенному лицу было видно, что с этой минуты для него в мире не существовало ничего, кроме этой практически незнакомой хорошенькой женщины и мотоцикла, на который она присела так, как просил художник. Время от времени Мольберт обращался к своей натурщице с предложениями:
- Давайте, Наташа, повернём голову немного влево, - говорил он. – Нет, не так сильно, а совсем чуть-чуть, самую малость. Вот так! Это то, что нам нужно.
Потом он просил её улыбнуться, сделать грустное или задумчивое лицо. добившись желаемого результата, Мольберт восклицал:
- Чудесно, Наташа! Постарайтесь удержать это ощущение. Ваша едва уловимая улыбка с лёгким налётом грусти просто очаровательна!
Наталья охотно выполняла все его пожелания. Она и сама чувствовала, что у неё всё получается так, как надо, несмотря на сильное волнение. Но это волнение, вызванное осознанием важности момента, было очень приятным. Подумать только: художник, чьи картины пользуются спросом и высоко оцениваются, запечатлеет её на своей картине! Эту картину кто-нибудь купит. Новый владелец повесит полотно на видном месте и будет любоваться им и с гордостью показывать своим гостям. И всех их будет интересовать вопрос: кто эта женщина, запечатлённая художником на фоне природы? Но для них она будет не простой кемеровчанкой Натальей Серебровой, а таинственной, загадочной женщиной, имя которой – Незнакомка.