По обе стороны дороги возбужденно шептались ароматами под проливным дождем кусты сирени. Капли скользили по пурпурным, фиолетовым и белым соцветьям, спадая к земле насыщенными духами. Исчезали в переплетениях безродной травы, впитывались в почву, исполненные восторга минутной красоты. Их полет сквозь облака, листву и грозди душистого блаженства заканчивался здесь тихой грустью, которою некому было освидетельствовать и некому оценить. Они сыграли главные роли, а последователи уж спешно повторяли судьбу первопроходцев, нагромождаясь у тонких бугорков кореньев задумчивыми лужицами, отражающими седые головы туч, местами разламывающимися на испуганную черноту в веснушках звёзд, оторопевшую от напористости ненастья.
Ливень усиливался. Стремительные потоки воды бесстыдно срывали с сирени ее прекрасные наряды, лепестки ныряли в хаотичное буйство зелени, наравне со своими холодными поклонниками с небес, так и не поняв, куда подевалось дружное братство прелестной жизни на гибких ветвях, пестуемое поцелуями хулиганистых ветров. К рассвету они сморщатся, почернеют, распадутся в пыль, ничто не будет напоминать их участия в весенней пьесе. Лишь те, которым повезло покачиваться на глади маленьких прудиков, переживут жадные лучи утреннего солнца, чтобы так же кануть в небытие к полудню, усеяв разноцветными запятыми пересохшие водоемы.
Никакие проказы стихии не мешали соловьям. Те блаженно пели по всей округе, так же неистово и лихо, будто погода была тиха и тепла. И всегда был миг, когда каждая птица затихала, тогда с востока раздавалось протяжное кваканье лягушек, заполонявшее собой все пространства и тогда пернатые манипулы, вдохновившись упертой примитивностью мелодии противников, с новой силой начинали партии, смущая далекие когорты лягушек. До предрассветных сумерек длилась необъявленная война, игнорирующая дождь, тьму и порывы ветра, качающие силуэты маленьких птиц на тонких ветках и захлестывающая внезапной волной ретивых амфибий.
Так длилась сегодняшняя ночь. И была она неповторима в своем великолепии. Множество в ней осталось незамеченных элементов. Миллионы забытых частиц, прошедших в слепой зоне мигов. Никто не увидел прижатую к стволу одинокого дуба бабочку, не услышал шлепки лап лисицы по лужам на дороге, не притронулся к влажному бархату случайно распустившегося на заброшенной клумбе пиона. Малого того, ни одна пара глаза не была свидетелем, как прорезала перед самым восходом солнца всё небо огромная молния, хотя ливень давно выдохся, лишь меланхолично моросило в серой мгле. Она вонзилась в неизвестность и погрязла там золотой жилой, которую никто никогда не найдет, да и пытаться искать не будет, что еще печальней.