Как известно, тараканы у каждого свои, и мои тараканы – это паукообразные.
Да, я - арахнофоб, и боюсь этих восьмилапчатых даже нарисованными. Отчего моё детство нельзя было назвать скучным.
Однажды, например, я сошёл с лодочки буквально на середине озера.
Мне было пять, плавать я не умел, но на борту оказалась «косиножка», и я сошёл, как с трамвая, потому что с жуткой тварью нам было не по пути.
Следом за мной тут же сошёл папа. За ним сошла мама. И все, кто находились на берегу, тоже чуть не сошли с ума от тех воплей.
Причём кричал не я. Я, как раз, был спокоен - бессознательно спокоен и бесчувственно невозмутим, ибо, когда ты в обмороке, тебе ничего не страшно, даже тонуть.
- Зачем?!! Почему?!! – в две глотки орали потом родители, требуя от меня объяснений.
И я, по причине незнания мата, отвечал им лаконично:
- Там... был... паук.
Потому что, в моём понимании, это должно было всё разъяснить.
Ведь если бы у меня под рукой оказался, допустим, огнемёт – очевидно же, что я, не раздумывая, сжёг бы и паука, и лодку, и всех к чёртовой матери! Так к чему эти вопросы? Откуда непонимание?
А потом произошёл ещё один памятный случай, тоже заставивший меня сходить. Правда, уже не с лодки, а, так сказать, по-крупному...
Дома я был один, в уборной обнаружился паучок, и я сходил. В мусорное ведро. Предварительно подперев дверь туалета стулом, чтобы монстр не вырвался.
А когда вернувшиеся родители, поведя носами, изменились в лице, честно рассказал им про паука. И, предъявив ведро с доказательствами, посетовал на то, что в доме нет ни кирпичей, ни цемента, чтоб замуровать сортир, а не подпирать его каким-то хлипким, ненадёжно-жидким стулом.
После чего, посрамлённый и алчущий паучьей крови, возопил:
- Убейте его! Убе-е-е-е-й-те-е!!
- Но где он? - в две глотки вопросили родители.
- Та-а-а-м! – проорал я им. - Та-а-а-а-а-м!
И они обползали весь сортир со свечками, но паучка, по их версии: крохотного и безобидного, а в моих глазах: смертоносного, с ядовитыми хелицерами, увы, так и не нашли.
В результате чего, лет до десяти, я ходил в туалет, как за линию фронта.
То бишь – под покровом ночи, наощупь, и лишь после запуска сигнальных ракет.
- Не включайте све-е-ет! – криком предупреждал я всех, перед тем как отправлялся на задание.
И родители меня слушались. Ибо знали, что, случайно щёлкнув выключателем, могут постареть, как минимум, года на три, выламывая потом двери и извлекая меня из форточки, в которой я непременно застряну, после того как в неё же и сигану.
И всё это при условии, что паучка в туалете не окажется.
А вот, если он вдруг там окажется... О-о-о, тут варианты и вовсе были непредсказуемы. Я мог как войти в ступор, так и грохнуться в обморок, или того хуже - попытаться смыться. В унитаз, разумеется!
Так что к моим вылазкам, в доме относились очень серьёзно, и мама всегда переспрашивала папу:
- Ты слышал? Он сказал, что пошёл!
- Да слышал я, слышал... - ворчанием отзывался на это отец.
И мама говорила:
- Так может выкрутишь пробки?
И эта предосторожность была отнюдь не лишней, поскольку мой старший брат не всегда соблюдал установленные мной правила, отчего однажды на его лбу вспыхнула черепно-мозговая шишка.
Ради хохмы он включил у меня свет, и я его тут же выключил. Брата, разумеется!
Так как, вспорхнув с гнезда, метеором снёс дверь, а та, соответственно, снесла хихикавшего братца.
Однако всё это было мелочью в сравнении с бабьим летом.
Вот уж, что я ненавидел всей душой искренне. Ибо, как там говорилось у классика?
«Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё - простор везде, -
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде...»
Да-да, именно Тютчев помог мне в совершенстве овладеть русским матом.
Тютчев и это его еб...бабье лето, когда паутинки тонкий волос ежеминутно оказывалась у меня «везде». И «в борозде» тоже!..
И я орал, и носился, живьём срывая с себя налипшее вместе с кожей, из-за чего потом выглядел, будто бодрый серп по мне погулял.
Неудивительно, что мои объяснения утратили лаконичность.
И так как отныне я изъяснялся на доступном всем языке, то и вопросы ко мне тоже постепенно отпали.
А затем, очень скоро, вслед за нескучным детством, наступила моя занимательная юность, закончившаяся задорной службой в армии и умопомрачительной женитьбой, после коей началась весёленькая, семейная жизнь, в которой нет места страхам и фобиям, а есть лишь обязанности и долг.
Поэтому, когда, на днях, вернувшись поздно вечером, я увидел на стене нашей прихожей Огромного Мохнатого Тарантула, мне и в голову не пришло будить своими воплями: жену, детей, свинок, попугая и котов.
И я не грохнулся в оброк, не впал в ступор. А, героически схватив сандалию, так шандарахнул ею, что разбудил и жену, и детей, и свинок, и попугая, и котов. А также разворотил пол стены, порвал сандалию и лишь, обсыпавшись штукатуркой, грохнулся, наконец, в обморок.
А останки Огромного Мохнатого Тарантула мы так и не обнаружили. И жена сказала, что это была «белочка».
А к беличьим, слава богу, у меня пока фобий нет.